Глава 42
Настала очередь Тамары Яковлевны ответить на вопросы. Виталий Андреевич Холмогоров пригласил женщину к себе для беседы.
Тамара Яковлевна неспешно вошла в переговорную. Расположившись напротив в предложенном ей кресле, она посмотрела на руководителя службы безопасности, стремясь найти в нем поддержку. Геннадий Викторович с Эльвирой тоже здесь были — Холмогоров счел нужным ввести их в курс дела, так как разговор касался угрожающих писем главному бухгалтеру компании, а это уже было дело службы безопасности. Дойдет ли дело до убийства, сознается ли в нем Хамло — это еще было неизвестно.
В серых глазах женщины Холмогоров прочитал любопытство и плохо скрываемую тревогу. Выдерживаемая им пауза несколько затянулась, он просто молча рассматривал приглашенную даму. Ей стало не по себе. Виталий Андреевич наблюдал, как пунцовые пятна начинают проступать на светло-серой коже (назвать ее кожу белой даже с большим натягом было нельзя).
Наконец, Холмогоров начал разговор. Он не стал подходить издалека, усыпляя бдительность собеседницы, а начал разговор с главного:
— Я вас, Тамара Яковлевна, пригласил вот по какому поводу: из ящика вашего письменного стола мы при свидетелях изъяли образцы угрожающих писем, которые ежедневно получала главный бухгалтер вашей компании. Отсюда следует вывод, что эти письма писали ей вы. — Он помахал пакетом с запечатанным в него письмом.
— Из чего следует? Это не я… Это чистой воды подстава! Их кто-то мне подложил! Это не мое!
— Так, значит? Ничего, мы отдадим конверты и напечатанное письмо на экспертизу, наверняка там есть ваши отпечатки пальцев.
Женщина держалась хорошо. Во всяком случае, она никак себя не выдавала.
— Я ничего предосудительного не делала и оправдываться не собираюсь, — жестко ответила Тамара Яковлевна. По всем показателям было видно, что попался крепкий орешек, который так просто раскалываться не собирался.
— Так. А придется, голуба моя, оправдываться. Я интересуюсь не для простого удовлетворения своего любопытства, писали вы эти письма или нет. Здесь идет расследование убийства. И есть повод вас подозревать в нем.
— Какой же повод, письма эти? Тоже мне, повод, — фыркнула Тамара Яковлевна, но видно было, что ее бахвальство сильно показное. В глазах легко можно было прочитать яркую встревоженность.
— Когда мы сделаем экспертизу писем и найдем на них ваши отпечатки пальцев — а мы их найдем, в этом я совершенно не сомневаюсь, — то ваше чистосердечное признание нам уже будет не нужно. Поэтому советую сейчас во всем признаться, пока не поздно, — закончил свой спич Холмогоров.
Тамара Яковлевна демонстративно откинулась на спинку кресла и сплела руки на груди в жесткий замок, отгородившись тем самым от окружающего мира. Ненависть сквозила в каждой черте ее лица, она сверлила всех своим взглядом.
Эльвира стояла напротив нее. Сузив глаза, она пристально рассматривала женщину, силясь увидеть в ней то, что она до сих пор не смогла разглядеть, возможно, даже того самого «крота», которого она до сих пор искала, подозревая всех, кроме нее. Она не могла понять одного: что Ольга такого плохого сделала Тамаре Яковлевне, что та так люто ее ненавидит.
Пауза затянулась на минуту.
— В чем признаться? — наконец спросила Тамара Яковлевна.
— В убийстве Людмилы Ивушкиной.
— В убийстве — ну уж нет! — на одном дыхании выпалила она.
Она засунула руки в карман пиджака. Для Эльвиры это было знаком того, что она испытывает чувство вины или, возможно, это просто напряжение. Что дальше?
— Кто пишет кровью и притчами, тот хочет, чтобы его не читали, а заучивали наизусть — это Ницше про вас сказал? — подкинул поленца в огонь Федосеев.
Тамара Яковлевна просто взвилась от его слов, кинув в его сторону испепеляющий взгляд.
— Вот это взгляд. Таким взглядом можно огонь разжечь, — съязвил Федосеев.
— Вы по какой-то одной вам известной причине писали письма главбуху, — повторил не терпящим возражений тоном Холмогоров. — Женщина беспокоилась, вы это знали. Вы уже были близки к преследуемой вами цели — она собиралась уволиться. Но тут в ваши планы неожиданно ворвалась Людмила, рассекретившая вас. Чтобы она вас не выдала, вы решили ее убить.
— Какой абсурд!
— Вы убивали Людмилу? — вступила в разговор Эльвира.
— Нет, я не убивала! — взвизгнула как ужаленная, Тамара Яковлевна.
— Вы писали Ольге письма с угрозами? — задала Эльвира свой следующий вопрос.
— Нет, не писала. — Тамара Яковлевна нервно провела рукой за ухом, потом под глазом. Ей и другим присутствовавшим здесь эти жесты ни о чем не говорили, но Эльвира поняла, что хотела: «Письма писала она, убийца — нет, не она».
— Это неправда. — В голосе Эльвиры прозвучали металлические нотки. На миг в кабинете повисла напряженная пауза. — Письма все-таки писали вы. Это были вы. Признайтесь в этом. Всем и так все уже понятно, — отчеканила она ледяным голосом.
— Да, я писала! Но я не убивала! — наконец в смятении произнесла Тамара Яковлевна. Она вся дрожала, но старалась говорить спокойно.
Тем не менее в какой-то момент она все-таки сломалась. Холмогоров увидел, как слезы стали душить ее, подступая к горлу. Подбородок задергался в конвульсивных движениях, хотя она последними усилиями своей воли пыталась удержаться от этих слабых проявлений человеческого характера. Она уже была бессильна. Обвинения ее сломали. Слезы медленно покатились по ее щекам. Сдерживая истеричные порывы, она с горечью выкрикнула:
— А вы думаете, легко быть все время на вторых ролях?! — Чувство невысказанной до сих пор обиды прорвалось наружу. — Приходят здесь всякие молодые… загоревшие в соляриях выскочки в коротких юбках! Занимают место, которое по праву должно принадлежать тебе! А ты ходи и продолжай мило улыбаться, вези по-прежнему на себе всю работу, помогай советами, делись своими знаниями и опытом, а за это в ответ ничего! — голосила она.
— Это вы про Ольгу так нелестно отзываетесь? — уточнил Федосеев.
— Да, про нее! И про всех прочих!
— Она вроде в коротких юбках не ходит, — задумчиво произнес Федосеев.
— Это я про ту, что до нее была, — еле проговорила Тамара Яковлевна.
Она уже не старалась сдерживаться. Душившие ее слезы прорвались наружу, истеричный спазм сжал ее горло, она с трудом могла говорить. Силилась что-то произнести, но получалось нечто нечленораздельное.
На какое-то мгновение Холмогорову, который совершенно не отличался сентиментальностью, стало вдруг ее жалко. Он не мог терпеть женских слез, они выводили его из душевного равновесия. Он определил ее как не оцененного по заслугам и достойного, быть может, большего работника. Возможно даже, руководство компании было виновато, что не разглядело в ней потенциала и вырастило вот такого монстра.
Но это, впрочем, совсем не его дело. Холмогоров сразу же отогнал эти мысли. Перед ним сидит жестокая расчетливая женщина, об этом ни на минуту нельзя забывать. И нечего поддаваться на эти крокодильи слезы, надо теперь разобраться, причастна ли она к убийству. Не надо оставлять без внимания то, как она поступила с Ольгой.
Многие люди, даже намного лучше и способнее, чем эта сидящая перед ними дама, не достигают в жизни тех высот, до которых им хотелось бы добраться, однако их не тянет на совершение преступлений. Здесь же была какая-то патология, ущемленное болезненное самолюбие, чересчур высокие амбиции и… стремление к преступлению.
— Зачем вы писали ей письма?
— Я надеялась запугать ее. Надеялась, что она уйдет сама, по собственному желанию. Как я могла еще расчистить себе путь? Ведь Игорь Сергеевич обещал мне это место, но тут появилась она! И про меня все забыли, конечно же. Но я напомнила.
Это было пронзительное выступление.
— Как вы напомнили?
— Я пошла к нему и напомнила про его обещание. Он только обаятельно улыбнулся в ответ. — Она вскипела: — Как на такого можно злиться?! Он сказал, что если новый главбух уйдет сама по собственному желанию, то место будет моим, а так он увольнять ее не собирался, потому что она его очень устраивала во всех отношениях, и замену искать ей в моем лице он тоже не собирался. Вот я и решила действовать. — Лицо женщины исказила зловещая гримаса.
— Как действовать?
— Стала писать ей письма с угрозами. Даже один раз позвонила для пущей убедительности. Но ей все нипочем было. Я еще специально наделала ошибок в Вероникиных расчетах, когда мы считали эти показатели эффективности, — думала, она опозорится, завалит задание, провалится с треском, и ее уволят. Но нет! Она и здесь выкрутилась!
— То есть вы, по совету Наполеона Хилла, сосредоточили все силы на достижении желаемого, чтобы у вас не было времени бояться нежелательного, — сумничал в очередной раз Федосеев.
— Чего? Не знаю такого. Ничего он мне не советовал.
Холмогорова стала несколько раздражать манера Федосеева цитировать великих и не очень, и он, не дав продолжения этому бесполезному разговору, спросил:
— Где вы были во вторник с 21.30 до 22.00?
— В это время убили Людмилу?
— Да.
— Я была уже дома.
— Кто может это подтвердить?
— Мой муж.
— Да, муж — это хорошее алиби, мы проверим. Может, кто-нибудь еще?
— Нет… Да, я хотела выжить Ольгу из компании, — подняла она подбородок, — но я не маньячка какая-нибудь, чтобы людей за место убивать. Я просто надеялась на психологическое давление.
Холмогоров с сомнением посмотрел на нее, оценивая, действительно ли она не смахивает на маньячку.
— Письма из ящика письменного стола Зверевой тоже вы выкрали? — сухо спросил он.
— Да, я, — ответила она напряженным кивком.
— Зачем?
— Я случайно на них наткнулась. Зашла, когда Зверевой не было в кабинете, и, увидев их, решила забрать, сама не знаю почему.
Конечно, она знала, почему их забрала, и все это понимали. Но доказать сейчас что-либо было трудно и не было необходимости.
— А кстати, — спросил напоследок Холмогоров скорее из любопытства. Вид у него был измотанный. — Что такого из прошлого Зверевой вы знали, что могли даже заставить ее уволиться? Или это был блеф?
— Нет, не блеф. Совсем не блеф. Я знаю ее тайну, — заверила она собравшихся.
— Какую же?
— А разве это имеет отношение к тому, в чем меня подозревают? — растерялась она.
— Как сказать, как сказать, — передернулся он.
— У меня здесь работает племянник, который учился с Ольгой в университете, — решительно произнесла она, — так вот, Ольга его даже не узнала! Она его попросту не знает. Когда он мне это рассказал, я сначала подумала, что она зазналась, а потом, поразмыслив, решила, что что-то здесь не так. Видимо, наша Оленька не та, за кого себя выдает — вот, что я решила.
Тамара Яковлевна думала, что ее заявление произведет сенсацию, но оно никого даже не заинтересовало. Кроме Эльвиры. Эльвиру оно заинтересовало. Все остальные же решили, что это фантазия буйного воображения Тамары Яковлевны.
У Холмогорова зазвонил мобильный. Он отвлекся от темы разговора и поспешил принять вызов. Звонило прекрасное создание Лена.
— Слушаю.
— Виталий Андреевич, я нашла его! — звенела она в телефоне.
— Кого?
— Владельца запаха!
— Какого запаха? — Он все-таки туго соображал.
— Ну, помните наш разговор? — нетерпеливо воскликнула Лена.
Он, конечно, помнил. Он уже понял, про что она говорит — запах парфюма в приемной, который учуяла Лена-нюхач.
— Да, — торопливо ответил он в трубку.
— Это Вадим Пономарев!
Холмогоров посмотрел список сотрудников.
— Пономарев? Системный администратор? — уточнил он для верности.
— Да, он.
— Так, — протянул Виталий Андреевич. — Вы одна там? Он вас не слышит?
— Нет, не слышит. А что? Я в опасности? — забеспокоилась Леночка.
— Пока не понятно. Но будьте осторожны, никому о своих разоблачениях больше не говорите, тем более самому Вадиму.
— А это разоблачение?
— Пока что нет, этого еще совсем мало для разоблачения. Это всего лишь маленький кусочек пазла.
