К концу дня некогда похожая на склеп библиотека была полна жизни и света. Десятки солдат прочесывали каждый проход, полку и закуток в поисках дальнейших откровений. Эксперты по боеприпасам искали мины-ловушки и извлекли примитивную бомбу, оставленную ходами, чтобы уничтожить доказательства своей работы. Пыльные газовые канделябры очистили и вновь зажгли, фотографа «Грезы» и его драгоценное оборудование опустили вниз под громкие нервные крики, а самые яркие умы кольцевого удела призвали для изучения двух досок.

Констебли осмотрели секретный лагерь в поисках улик и через несколько часов объявили, что шесть ходов жили и работали в библиотеке уже год, а может быть, и дольше. Судя по следам ног и оставшейся одежде, все они были не выше пяти футов ростом. Личности ходов все еще оставались неустановленными, но появились намеки относительно того, чем занимался каждый из них. У их спальных мест лежали стопки книг, посвященные определенным темам. Исходя из этого, констебли полагали, что двое были инженерами-механиками, двое – физиками, один – биологом, еще один – химиком. Нескольких бывших мальчишек из Фалд доставили к генералу, который их и допросил. Ребята быстро признались в контрабанде провизии в обмен на эротические книги и анатомические исследования, которые раньше стояли на полках библиотеки. Фалды узнали об этих непристойных экземплярах благодаря слухам, точный источник которых не могли вспомнить.

Эдит и Джорджина помогали, насколько позволял Эйгенграу. Сходство между схемой и блуждающими двигателями Сфинкса, ремонтировавшими Башню, не ускользнуло от внимания генерала, и он не был уверен, предполагает ли это открытие заговор между ходами и Сфинксом или восстание против загадочного изобретателя. Эдит напомнила генералу, что именно она обнаружила след, ведущий в библиотеку. Если она заговорщица, то она также должна быть идиоткой и саботажницей. В конце концов Эдит убедила Эйгенграу предоставить ей фотографию чертежей, чтобы поделиться ими со Сфинксом. Эйгенграу согласился доставить снимки утром.

К тому времени, как они с Хейст выбрались из ямы, наступил вечер. Понимая, что обе голодны, блюстительницы покинули пустой Колизей под хор птичьих криков, подобающих весеннему саду. Площадь была забита портшезами и детьми на ходулях, которые продавали газеты, букеты и маленькие фляжки с ежевичным бренди. Они вернулись в порт, где пушки «оловянных солдатиков» поникли, а флаги гавани были приспущены в честь покойного комиссара Паунда. Дань уважения показалась Эдит фальшивой, но, похоже, покойник уже наслаждался возрождением своей популярности. Заголовки вечерних газет, которые выкрикивали на улицах, называли судьбу Паунда «трагической и несчастливой» и намекали на сложное наследие. Хейст приписала колебание общественных настроений безвременной кончине его дочери.

– Единственное, что Пеллы любят больше, чем козла отпущения, – это хорошенький труп, – сказала она.

Теперь «Арарат» временно находился под командованием кронпринца Пипина Ле Мезурье, который в густеющих сумерках наблюдал за пополнением корабельных запасов. Принц, чей силуэт напоминал тыкву, отсалютовал им над заливом открытого воздуха. Помахав в ответ, Хейст сказала:

– Вижу, Пипин наводит порядок в гнезде. Он хочет передать комиссарский пост своему сыну Франциску. Я думаю, что король отдаст его герцогу Вильгельму Пеллу, но поглядим.

– А кого бы ты предпочла?

– Я скорее дам обезьяне заряженный пистолет, чем пугач кому-нибудь из них.

Они пересекли трап, и Эдит взялась за тяжелую ручку стальной двери. Прежде чем открыть люк корабля, она обратилась к Хейст через плечо:

– Байрон немного чувствителен к своей внешности. Я знаю, что ты давно его не видела, но была бы очень признательна, если бы ты не пялилась на него.

Хейст заверила, что не станет, и Эдит с радостью впустила ее на борт.

Байрон встретил их в коридоре. На нем был красный костюм, который казался чем-то средним между военной формой и сюртуком дворецкого. От недавних усилий олень слегка запыхался, но выглядел вполне счастливым. На вытянутой ладони он держал серебряный поднос с двумя бокалами бурлящего шампанского. Эдит обрадовалась, увидев, что он все еще носит пистолет под одеждой.

– Блюстительница Хейст, как я рад вас видеть, – сказал Байрон, склонив голову.

Джорджина с обаятельной улыбкой поклонилась в ответ и приняла предложенный бокал.

– Байрон, я тоже рада тебя видеть. Я не совсем помню нашу последнюю встречу, но виню в этом скорее потерю крови, чем слабое впечатление. – Она отпила шампанское и оглядела сияющий коридор – лампы, стекло, полировка. Интересно, пришло в голову Эдит, что же гостья обо всем этом думает, о странном переходе от стального корпуса снаружи к матовому стеклу кают внутри? – Вы содержите корабль в чистоте, – сказала Хейст.

– Он повсюду ходит за мной с совком для мусора, – сказала Эдит с улыбкой и, взяв свой бокал, осушила его одним глотком.

– Вот почему здесь так чисто, – сказал Байрон, а затем, заметив помятое состояние капитана, добавил, слегка нахмурившись: – Длинный день, сэр?

– И насыщенный событиями. Я так рада, что вернулась домой. – Она стянула с себя шинель.

– А где же остальные члены вашей команды? – спросила Хейст, вытягивая шею.

– Идем. Я тебя с ними познакомлю, – сказала Эдит.

Байрон извинился и ушел, чтобы закончить приготовления к ужину, и Эдит повела Джорджину по передней лестнице на орудийную палубу. Когда они миновали огромную дверь в вестибюле с надписью «Машинное отделение», Хейст остановилась:

– Я бы хотела посмотреть, что у вас там за котел.

– На самом деле это скорее кладовка, – сказала Эдит, пренебрежительно взмахнув рукой. – И я думаю, что ты предпочла бы увидеть сначала это.

Они подошли к краю длинной и широкой орудийной палубы, и Эдит крикнула:

– Блюститель на палубе!

Хейст ахнула, увидев блестящие ряды богато украшенных пушек. Лошади, козы, слоны и тигры, изображенные в виде пушечных стволов, казалось, сами явились для осмотра. Она протянула руку и погладила серебряную гриву льва, затем рога быка и морду кабана. Стряхнула пылинку с плеча механического канонира. Его круглое лицо хранило нарисованное выражение совершенного, хотя и несколько потертого спокойствия.

– И все это автоматическое?

– Верно, – сказала Эдит.

– Невероятно. Военный корабль без экипажа. – Джорджина благоговейно покачала головой.

Эдит подумала об Охрянике и решила не упоминать о пилоте.

– Понятное дело, я не стремлюсь это афишировать. И я бы не возражала против еще одного-двух помощников, если честно.

– О, так вот что это такое – собеседование? – Улыбка тронула уголки губ Джорджины, когда она провела золотой рукой по стволу пушки.

Раздался скрежет, как будто лезвием провели по оселку.

– Полагаю, просто вопрос, ожидающий ответа. – Эдит перебросила шинель через руку.

У нее не было возможности обдумать, каким может оказаться итог этого вечера. Байрон был прав, говоря, что им понадобится помощь, но она не задумывалась, какую форму может принять эта помощь. Мысль о том, что она встретится с очередным кольцевым уделом, очередным уклончивым королем или трудным генералом, имея под рукой Хейст, радовала и обнадеживала Эдит. Интересно, что подумает Сфинкс об этом дополнении? Хотя как он мог возражать? В конце концов, он выбрал Джорджину сам. И какой от нее толк в Пелфии? Ее терпели и игнорировали, никогда не ценили по достоинству. Эдит восхищалась ее светлым юмором, прямотой и доброжелательностью, ценила ее нетерпимость к дуракам. И если обстоятельства требовали, чтобы они прочесали Черную тропу в поисках следов Сенлина, по крайней мере, Эдит знала, что Джорджина вынесет смрад. Там, куда она направлялась, ей требовался друг.

– А теперь на мостик? – спросила Хейст.

– Сначала поужинаем, а потом закончим экскурсию.

Открыв дверь в свои покои, Эдит обнаружила, что Байрон не терял времени даром. Он застелил постель, развесил ее одежду, убрал со стола, накрыл его скатертью, расставил костяной фарфор и зажег ярко горящий канделябр. Его усилия, хотя и благонамеренные, разрушили попытки ввести немного человечности в святилище, которым была ее нынешняя спальня. Стараниями оленя все эти закутки для диковинок, коллажи и витрины каким-то образом сделались еще более помпезными, а их сокровища – еще более невыносимыми. От замешательства ее щеки слегка порозовели.

Привлеченная историческими безделушками, Хейст подошла к шкафу. Она заправила седеющие рыжие волосы за уши, наклонилась вперед и рассмеялась:

– Нефритовый ночной горшок? У тебя есть нефритовый горшок… в витрине? Или это запасной, ну знаешь, для тех случаев, когда бриллиантовый испачкается?

Не видя причин раздувать свое смущение оправданиями, Эдит решила смириться с нелепостью ситуации.

– Вообще-то, это один из моих любимых экспонатов. Он принадлежал первоначальному командиру «Авангарда», капитану Размышлярдусу Корточкинсу.

Хейст выпрямилась:

– Размышлярдусу Корточкинсу? Ты серьезно?

Эдит фыркнула:

– Нет, конечно же нет.

Хейст указала на кровать с балдахином из четырех столбиков, задрапированную белым тюлем, и ее лицо осветилось озорством.

– А это что? Ты действительно спишь на штуке с оборками?

– Да, но только в полной парадной форме.

Хейст со смехом повернулась к ряду портретов, запечатлевших стариков с красными глазами и седыми бакенбардами, с медалями на груди. Она пристально разглядывала их, и ее улыбка померкла.

– Что такое? – спросила Эдит, почувствовав перемену в ее настроении.

– Просто странно думать, как долго все это продолжается.

– Как долго продолжается что? – Эдит открыла стоявшую на столе красивую кастрюльку с крышкой, заглянула внутрь и обнаружила желе из черной смородины.

Хейст повернулась к Эдит. Она снова улыбнулась, но момент беззаботного веселья несомненно прошел.

– Ну, вся эта передача факела. Сфинкс существует уже очень, очень долго.

– И все благодаря жизни в чистоте и моей стряпне! – сказал Байрон с порога. Он толкал перед собой тележку с едой. Серебряные крышки от блюд звякнули, когда старые колесики утонули в ворсе ковра. Олень протащил повозку еще немного, прежде чем со вздохом изнеможения отказался от усилий. – А теперь, если вы усядетесь, я готов подать ужин.

Когда блюстительницы уселись и салфетки легли им на колени, Байрон подал первое блюдо – суфле из сморчков с каштановым соусом. Разговор женщин на мгновение прервал поток комплиментов по поводу блюда, но вскоре Хейст вернулась к теме Сфинкса.

– Одно и то же в течение многих лет, – сказала она, разрезая суфле вилкой для салата. – Я отправляю ежемесячные отчеты, и в порт прибывает ящик с тридцатью пузырьками, на котором стоит мое имя.

– И никаких писем? Никаких указаний или приказов? – спросила Эдит.

– Ну, письмо всегда есть. Каждый ящик поставляется с отпечатанным листом, на котором написано более или менее одно и то же: «Храни мир. Будь настороже в поисках структурных неисправностей. Оставайся нейтральной в политике. Обеспечивай верховенство закона».

– По-моему, неплохие инструкции, – сказал Байрон, ставя на стол сосуд с каштановым соусом.

– Едва ли! Хранить чей мир? Обеспечивать верховенство каких законов? Тех, которые пелфийцы написали для ходов, или тех, которые они иногда применяют к себе, обычно по скользящей шкале богатства и влияния? – Хейст ткнула вилкой в воздух. – Единственное, чем Сфинкс когда-либо интересовался, так это тем, обновляются ли вовремя свечи веселой петли. За последние пятнадцать лет он ни разу не ответил ни на один мой вопрос и не дал ни одного полезного наставления.

– Возможно, это потому, что Сфинкс доверяет вашему суждению, – сказал Байрон, соскребая крошки со скатерти на ладонь. – Капитан, вы, наверное, помните, что веселая петля – местное название ремонтной дороги, ведущей к главной батарее предохранителей Башни. Они являются частью системы, включающей в себя электрическую динамо-машину, размещенную в Новом Вавилоне.

Хейст кивнула, слушая его разъяснение, а затем сказала:

– Ты когда-нибудь замечал, как Сфинкс любит маскировать свои дела за развлечениями? Пивные карусели опьяняют массы, когда они с удовольствием качают воду из колодца. Огонь в Салоне разжигают актеры-любители, развлекаясь. Предохранители меняют во время увеселительной поездки в шахтной тележке.

– Да, как это нехорошо с его стороны, – сухо улыбнулся Байрон.

– Ну это ведь не бесплатно, не так ли? – сказала Хейст, размахивая бокалом из стороны в сторону, отчего Байрон немного занервничал. – Кто-то губит печень, кто-то остается без глаз. Техническое обслуживание берет свое.

– Но все не так уж страшно, – сказала Эдит, намазывая соус на булочку. – Взять хотя бы этих ходов в Колизее. Бойцов. Они ведь сражаются не по-настоящему, правда? – Впервые этот вопрос задал Сенлин в ежедневной депеше Сфинксу, но, когда Эдит увидела, как ходы отрабатывают захват на сцене общежития, она заподозрила, что все так и есть на самом деле. – Они просто имитируют драку, а лорды тратят на спектакль деньги.

Хейст улыбнулась:

– Забавно: это открытая тайна, в которую, похоже, никто не верит. Но бойцы давным-давно поняли, что на самом деле основная масса населения хочет шоу, которое они научились устраивать, не убивая друг друга.

– Я восхищаюсь этим, – сказала Эдит, вытирая салфеткой подливку с подбородка.

– Я обучила их кое-каким приемам, – продолжила Джорджина с некоторой гордостью. – Я должна как-то поддерживать форму, а все люди Эйгенграу слишком хрупкие. Бойцы были счастливы, что у них появился новый спарринг-партнер.

– Правда? – сказала Эдит, от веселого изумления растянув слово. – Ты показала им, как надо изображать драку?

– О, только одну-две стойки. – Хейст облила остатки суфле еще большим количеством подливки. Байрон поморщился. – Ты ведь понимаешь, что генерал Эйгенграу собирается их убить, не так ли? – Резкая перемена тона Хейст изменила настроение в комнате. – Он собирается убить этих ходов всех до единого.

Эдит вдруг пришло в голову, что Байрон передаст все сказанное Хейст Сфинксу, и, вероятно, в самом скором времени. Выплескивая раздражение на несправедливость кольцевого удела и далекого работодателя, Джорджина могла утратить благосклонность Сфинкса и всякую возможность покинуть утомительный пост. И, размышляла Эдит, если было справедливо и мудро дать команде время поговорить без присутствия капитана, разве не разумно также, чтобы пара блюстительниц имела возможность пооткровенничать о своих разочарованиях за пределами слышимости Сфинкса?

Эдит подняла палец, прерывая разговор, и повернулась к Байрону, который только что закончил подавать основное блюдо из утки, рисового салата и горохового пюре.

– Все выглядит восхитительно, Байрон. Огромное спасибо. Может быть, дашь нам немного времени поговорить? – Она думала, что просьба разочарует его, но олень, казалось, успокоился.

Может быть, он радовался тому, что она наслаждается нормальным ужином с гостьей, а может, был благодарен за то, что его избавили от бремени быть свидетелем трудного разговора. Так или иначе, Байрон снова наполнил их бокалы, коротко поклонился и закрыл за собой дверь, не сказав ни слова.

Хейст немедленно продолжила свою мысль:

– Как только у генерала появится возможность допросить их, вывернуть им пальцы или переломать кости, он поставит их к Стене Воздаяния и расстреляет.

– Я не позволю этому случиться, – сказала Эдит, распиливая толстый кусок утиной грудки на тарелке. – Может быть, они все заговорщики; я думаю, что некоторые оказались вовлечены в заговор против воли. Так или иначе, придется провести суд, возможно, даже несколько.

– Суд! Что за новая идея! – воскликнула Хейст. – Ну же, неужели ты действительно думаешь, что сможешь так или иначе повлиять на Эйгенграу? У этого человека много талантов, но он не открыт для критики.

– Что бы там ни думал Эйгенграу, Леониду небезразлично мое мнение. Я могу убедить короля, что есть лучшие способы применить его власть, чем разом убить сорок ходов.

Джорджина перестала качать головой и сделала глоток вина.

– Я не понимаю, как можно поддерживать обе стороны в таких вопросах. Нельзя наполовину казнить человека или спасти половину его жизни.

– Ты действительно думаешь, что моя поддержка ходов настолько неискренна? Ты же видела, что я сделала. Я вырвала себе руку и рисковала собственной шкурой, чтобы спасти мальчика! Я не дала Эйгенграу расстрелять их прямо в спальне! – Нож Эдит заскрежетал по тарелке, и она содрогнулась: звук был отвратительный.

– И все же ты тоже представляешь Башню. Давай будем честны: Башня – система, которая зависит от существования ходов. Ходы перевозят большую часть товаров, на них лежит большая часть долгов. И они меньше всего пользуются многочисленными щедротами Башни. Ходы – это кровь Башни, но с ними обращаются как со злокачественной опухолью. – Хейст ножом загнала на вилку кусочек, прежде чем облить его соусом.

– О, ты хочешь, чтобы я жаловалась на уделы, на Леонида и Пеллов? Нравятся ли они мне? Нет, не особенно. Я думаю, что рубашки у них перекрахмаленные, а мысли – недооформленные. Хотя с некоторыми, конечно, все в порядке.

– В виде исключения я благодарю тебя и все же настаиваю на своем: дворяне одинаково ужасны. Действительно. Они грабители, насильники, садисты и идиоты. Леонид и есть…

– Король не так уж плох, – перебила Эдит, поспешно отложив приборы в знак разочарованного протеста. – Да, он ущербен и близорук и, вероятно, представляет собой неминуемую опасность для меня и этого корабля, но он не злодей, истекающий слюной. – Хейст начала протестовать, но Эдит подняла руку, останавливая ее. – Я признаю, что он, кажется, нанял несколько таких злодеев. Но если я откажусь нанимать кого-то, кто покажется мне хоть немного отвратительным, продажным или глупым, я никогда ни с кем не буду работать. Не завершу ни одного дела. Неспособность идти на компромисс – не признак моральной чистоты. – Она произнесла эту фразу преувеличенно надменным тоном. – Это признак незрелости. Ты знаешь, с кем нельзя торговаться? С маленькими детьми и сумасшедшими.

– Как же идти на компромисс с человеком, который считает, что ценность души может быть исчислена с точностью до пенни? Он прячется за спиной генерала, но не ошибись: Эйгенграу исполняет волю короля.

– Я бы хотела изменить эту волю. А такое возможно только путем переговоров и обсуждений.

– Или изгнания. Или казни. Есть много способов изменить чье-то мнение. Я сейчас отстаиваю лишь одно: признай, что в этом соревновании имеются две стороны.

– Ты имеешь в виду Люка Марата и Сфинкса?

– Ходов и Башню, – поправила Хейст. – Одна сторона – раб другой. Для нас с тобой Башня – это дом, а для ходов – тюрьма. Для нас это жизнь, а для них – пожизненное заключение.

– Согласна, – сказала Эдит, откидываясь назад и складывая руки на груди. – И это прискорбно.

– Но как ты можешь так говорить и продолжать служить ему? Защищать его интересы? Разделять его ви́дение Башни как некоего возвышенного идеала, а не мясорубки, которой она на самом деле является? – сказала Джорджина, простирая руки и запыхавшись от невеселого смеха.

Эдит скомкала салфетку и бросила на тарелку.

– Потому что, в отличие от Марата, Сфинкс не пытается разрушить Башню и развязать войну. Он тушит пожары. Он выставляет сторожей. Да, Башня прогнила. Нет нужды мне это говорить. Она отняла у меня руку! – Эдит подняла свой громоздкий движитель и потрясла им в доказательство. – Но я предпочла бы видеть, как ходов отпускают и замуровывают Старую жилу, чем как десятки тысяч людей гибнут в результате насильственного переворота. Именно этого и хочет Марат. – Она постукивала по столу в такт словам. – Он хочет свергнуть власть, чтобы править. Ему все равно, будет ли он править Башней или ее обломками. Он просто хочет править. Я встречала этого человека. Я слышала его болтовню. Он красноречивый негодяй, который убьет тебя, меня и всех в этом уделе, чтобы получить желаемое.

– А что именно он желает? – спросила Хейст, положив руки на стол, доски которого заскрипели от тяжести.

– Все эти проклятые картины! – Эдит сопровождала каждый новый пункт страстным взмахом руки. – Тайны Башни! Голову Сфинкса на пике! Трон из золота! Кровать с беспризорницами! – Она ударила кулаком, отчего столовое серебро подпрыгнуло и зазвенело. – Какая разница, чего он хочет? Это не имеет значения для меня, потому что никто не имеет значения для него. Самое худшее, что я могу сказать о Сфинксе, – у него мало влияния и над ним довлеет проклятие непреднамеренных последствий. Он слишком долго сидел сложа руки, и теперь тебе надоело его ждать. Вполне справедливо! Мне тоже. Я вступила в истощенную армию! У меня нет иллюзий относительно того, на что я подписалась. Я вовсе не оптимистка! Я многое повидала, Джорджина. Я знаю, что такое безнадежность. Мы сидим под кипящим морем! Но ты же видела рисунок сегодня в библиотеке. Ты можешь догадаться, что Марат собирается с ним делать. Он наполнит движитель ходами и пошлет их убивать и умирать. Многие, очень многие люди погибнут.

– Многие люди уже умирают! – сказала Хейст, ее глаза сверкали от ярости. – Как ты можешь быть такой наивной? Сфинкс хочет спасти весь этот отдельно стоящий ад, потому что он поддерживает его жизнь. Если в Башне есть тиран, то он живет в облаках!

Плечи Эдит опустились. Внезапно она расслабилась:

– О боже мой! Ты ведь одна из них, верно? Ну конечно же, так и есть. Почему я этого не поняла? – проговорила она, хотя уже знала ответ. Она не увидела правды, потому что ей нравилась Джорджина и нужен был друг, наперсник, особенно тот, кто понимал сопряженное с ее положением одиночество, кто понимал, чем пришлось заплатить за дары Сфинкса. Фантазия Эдит о встрече с королями Башни в компании дружелюбной соратницы казалась теперь такой отчаянной и глупой. – Ты знала о туннеле и о том, что в библиотеке прячутся ходы?

– Да, знала, – сказала Хейст, помешивая вино в бокале. Казалось, она вздохнула с облегчением оттого, что наконец-то добралась до истины. – Марат называет их Вымышленниками. Это шесть блистательных мужчин и женщин, которых, несмотря на многочисленные таланты, Башня погубила. Марат нашел их, увидел потенциал и дал им цель: построить движитель, способный бросить вызов Сфинксу.

Тяжесть ошибки осела в душе, как камень в праще. Она дала Джорджине именно то, чего та хотела с самого начала: приглашение на борт «Авангарда». Эдит рискнула бросить взгляд через плечо Хейст, туда, где на стене висели ее пояс с мечом и пистолет в кобуре – слишком далеко.

Хейст слегка успокоилась. В ее голосе уже не было резкости и желания спорить. Она говорила беззаботно, как будто рассказывала о недавнем обеде.

– Когда Марат понял, что Вымышленникам нужен доступ в библиотеку, причем хорошую, он подумал о некогда знаменитом Университете Острака, который превратили в арену. Он послал нескольких своих самых крупных людей на торговую станцию Пелфии, и вскоре их приняли в качестве бойцов. Им не составило особого труда открыть вход в библиотеку. Сначала Вымышленники сообщали, какая книга им нужна, наш боец спускался в библиотеку и забирал ее. Я помогала тайком вывозить книги. Но Марату не потребовалось много времени, чтобы понять, насколько неэффективным был весь этот процесс: запросы Вымышленников были более или менее постоянными, а обитатели арены ничего не смыслили в библиотечном деле. Им требовались дни и недели, чтобы найти некоторые книги. – Хейст вытащила погнутую сигару из кармана, поцокала языком, увидев, как та деформировалась, и все равно закурила. – Некоторые ценные книги были утрачены в процессе доставки. Так как мы не могли эффективно перенести библиотеку, пришлось привести туда самих Вымышленников. Сначала разобрались с туннелем. Фалды, еще до того, как их стали так называть, вырыли его под моим руководством. Они установили газетный киоск у стены и продавали газеты, ведя раскопки под прикрытием. Я снабжала их бренди и мелочью и говорила, что они работают на Сфинкса и что однажды, если будут держать рот на замке, получат в награду собственные движители.

Эдит как можно осторожнее положила руку на нож для бифштекса, хотя Джорджина не могла не заметить этого движения. Вторая блюстительница взяла собственный нож и принялась крутить его острием по скатерти.

– А еще Фалды помогли решить проблему под названием «шпионы Сфинкса». Я никак не могла разобраться с бабочками в одиночку, поэтому научила мальчиков дрессировать сорок, чтобы они делали эту работу за меня. Затем, когда Сфинкс ослеп, я тайком протащила Вымышленников через заставу. Доставить их на арену было достаточно просто. Все всегда так стараются не обращать внимания на ходов.

– Тот ход, которого мы нашли сегодня в библиотеке… Когда ты крикнула: «Берегись!» – ты не нас предупредила. Ты предупредила его, чтобы уничтожил улики.

– О, Бану! Он был гением, но и самым невезучим человеком, которого я когда-либо встречала. Мое сердце разрывалось, когда я видела, как он страдает от яда. Он не должен был его принимать. Я была там. Я бы свернула ему шею. Но, по крайней мере, он не страдал напрасно. Он умер, защищая дело всей своей жизни.

– Это довольно иронично – называть машину смерти делом всей жизни, не так ли?

Хейст неопределенно улыбнулась, продолжая крутить сигару, изогнутую, как палец.

– Вымышленникам потребовалось пятнадцать месяцев, чтобы завершить планы для Короля Ходов. Основную работу они закончили всего несколько недель назад. Остальные уже на месте работ.

– Я полагаю, что не на Шелковом рифе. Вероятно, где-то на Черной тропе, – сказала Эдит наугад, поскольку Хейст, похоже, была в болтливом настроении.

– Теперь это уже не имеет значения. До коронации Короля Ходов осталось совсем немного времени.

– Ну что ж, – сказала Эдит, положив нож и отодвинувшись от стола. Надеясь, что вечер закончится мирно, она сказала: – Итак, спасибо, что пришла на ужин. Это был… поучительный вечер.

– Он вовсе не красноречивый негодяй, Эдит, – сказала Хейст, тоже опуская нож. – Сфинкс спас мне жизнь, но Марат придал ей смысл. Он хороший человек. Он отдал свои ноги, потому что готов идти на жертвы ради того, что считает правдой. Сфинкс не желает такого делать.

– И в чем же заключается правда? – спросила Эдит.

– В том, что мы все здесь пленники. – Хейст затушила сигару о грязную тарелку, и угольки жалобно заскрипели, когда она погасла. – Ходы, простолюдины, лорды, леди – все без исключения. Решетки тюрьмы стискивают каждый аспект нашей жизни. Они ловят нашу речь, загоняют в угол наши привычки и отделяют наши дни от наших снов. Это коварная тюрьма. У некоторых есть окна с лучшим видом, некоторые живут дольше, но все мы – заключенные. Я думаю, ты в курсе. Но ты всего лишь еще один заключенный, работающий на начальника тюрьмы, как и тот, другой шпион…

Эдит вздрогнула при упоминании о другом шпионе.

– Другой шпион? Ты имеешь в виду Пинфилда? Ты с ним встречалась?

– Так ты знала этого долговязого парня? Он казался достаточно милым, но не очень хорошим лазутчиком. Я нашла его коробку из-под сигар, полную мотыльков. Он не думал, что я знаю, но я, конечно, знала. Я знаю, как пахнет сигара, и она не пахнет часовым маслом.

– Что ты с ним сделала?

Теперь настала очередь Хейст удивляться.

– Погоди, так это за ним ты все это время охотилась? Тюрьма, застава, Колизей… это не было связано с библиотекой или Королем Ходов. Ты искала его. Должно быть, он очень важен для Сфинкса.

– Он очень важен для меня, – сказала Эдит, выпятив подбородок.

– Да, я это вижу. Мне очень жаль, Эдит. Это место не по-доброму относится к влюбленным. Да, я понимаю.

Но Эдит не поддалась на уловку сочувствия.

– Где он сейчас?

– Я видела, как он крутился возле герцога Вильгельма, прежде чем исчезнуть. Если позволишь строить предположения, я бы сказала, что он достал герцога, и его либо сбросили с края порта, либо швырнули на Черную тропу. Честно говоря, я думала, что именно мне придется убить его, но он продолжал сбивать меня с толку, вступаясь за ходов. Совсем как ты. Вот чего я никак не могу понять: почему вы оба так решительно настроены подорвать авторитет Сфинкса, но при этом настаиваете, что действуете по его указке?

– Потому что Сфинкс не противостоит ходам! – закричала Эдит. – Это яд, который Марат влил тебе в ухо, чтобы убедить тебя, что он – простое решение сложной проблемы. Я вовсе не двулична, я пытаюсь поступать по совести – а тебе промыли мозги, дура!

Хейст откинулась назад, но это не было похоже на отступление. Выражение ее лица оставалось абсолютно безмятежным.

– Я думала, что смогу спасти тебя. Я действительно так думала. Думала, что, если бы я показала тюрьму, в которой ты живешь, ты бы… Но ты же видишь ее, не так ли? Ты прекрасно все видишь. Ты видишь решетку. Ты знаешь тюремщиков. Понимаешь, что нужно сделать, чтобы спастись. Ты просто решила остаться в камере. Ну, я не могу… я не могу этого допустить. И я все же пыталась спасти тебя.

Хейст отшвырнула обеденный стол в сторону. Фарфор повис в каскаде подливки, свечного воска и вина, а она бросилась к горлу Эдит, растопырив золотые когти.