Байрон провел шваброй по лужице мочи, которую пират оставил на полу мостика.

– Я тут подумал, что мы могли бы попытаться воззвать к лучшей природе людей.

– У пиратов нет лучшей природы, Байрон, – сказала Эдит.

Она прижала льняную повязку к сочащейся дыре в груди пилота. Охряник протянул ей свою расстегнутую рубашку. Он отрешенно улыбался, как будто ощутил приятный аромат распускающихся роз.

Эдит все еще пыталась решить, что она думает о его самоотверженной попытке привлечь внимание и огонь пирата. Она подняла руку Охряника и прижала ее к повязке. Его кожа на ощупь напоминала теплую резину.

– Вот, подержи это.

– Но разве вы не были пиратами? – спросил Байрон.

– Только наполовину, – сказала Ирен, спускаясь из «вороньего гнезда» под приветственный порыв свежего воздуха.

Она только что избавилась от мертвых пиратов. Ко всеобщему облегчению, вид на чернильное небо теперь был свободен от раскачивающихся трупов.

– Мы хотели напугать его, Байрон. Устрашающая репутация – это хорошая броня, – сказала Эдит, обматывая грудь Охряника куском марли. Она не видела лица пилота, когда спросила: – Уверен, что с тобой все хорошо?

Охряник повернул к ней мечтательно улыбающуюся физиономию.

– Да, благодарю вас, капитан. Просто поменяйте мои флаконы, и я буду в порядке.

– Ты хорошо потрудился, пилот. Молодец, – сказала Эдит.

– О, благодарю вас, сэр.

– Но, конечно же, мы не должны говорить людям, что мы монстры. – Байрон в последний раз сунул швабру в ведро и смахнул пот с бакенбард. – Особенно когда некоторые из нас так красивы.

Эдит отвернулась, чтобы Байрон не увидел, как она содрогается при воспоминании о том, что Сфинкс прячет на тайном чердаке.

Капитан жалела, что Сфинкс доверился ей, но винить было некого, кроме самой себя.

Незадолго до того, как они отправились в путь, Сфинкс позвал их всех в свой пещерный порт, чтобы они встали перед носом корабля и засвидетельствовали, как он дает ему новое имя. Байрон стоял на краю пристани, держа на плече бутылку шампанского, словно дубинку. Олень нарядился в свой самый грандиозный мундир, дополненный золотыми галунами и эполетами с кисточками. Он терпеливо ждал сигнала Сфинкса, чтобы взмахнуть бутылкой и облить блестящий корпус вином.

Капитан «Авангарда» стояла в одной шеренге с Ирен, Волетой и Охряником, а Сфинкс произносил бессвязную речь, которая переходила от исторического обзора к четким указаниям в манере, которую Эдит находила сбивчивой. После нескольких минут хвастовства списком гостей и безупречной боевой историей «Авангарда» Сфинкс начал дрожащим голосом заклинать новую команду Эдит:

– Вам предстоит выставить его напоказ перед каждым честолюбивым уделом, королем, флотом и пиратом. Вы заставите их поднять оружие против вас и пожалеть о том дне, когда они это сделают. Вы всколыхнете небо, как летняя буря, и да прогремит мое имя! – Охваченный эмоциями, Сфинкс простер тонкие черные руки в благословении. – Вы покажете Башне, что Сфинкс вернулся! И кольцевые уделы отдадут вам священные произведения искусства, дары Зодчего, в качестве дани за мои многочисленные дары и благословения, и…

– Но ведь Марат – это более насущная проблема, – сказала Эдит.

Сфинкс опустил руки:

– Что?

– Если, как ты говоришь, грядет война, то разве сейчас самое время беспокоиться о куче пыльных картин? Я понимаю, они имеют сентиментальную ценность, но…

Сфинкс в свою очередь прервал ее:

– Что именно в этой церемонии подтолкнуло тебя к мысли, будто у нас тут диалог?

– Просто мне кажется, что показуха – не самый эффективный способ подавить восстание ходов. Без обид, сэр.

– А с чего бы мне обижаться? Несмотря на то что ты не знаешь подробностей того, что происходит, как это произошло или почему, ты все еще чувствуешь себя достаточно осведомленной, чтобы прерывать меня, критикуя мой план. Разве это может быть оскорбительно?

– Если я и не осведомлена, то не по своей воле.

– Ах. Ну а почему бы нам не прогуляться, чтобы я мог сосредоточить на тебе всю яростную мощь своего внимания?

Когда Сфинкс и Эдит направились к тяжелой «медальонной» двери в дом Сфинкса, Байрон поднял бутылку шампанского и, вытянув длинную шею, крикнул им вслед:

– Простите, а мы все еще собираемся?.. Может, мне?..

Ответа он не получил.

Следуя за Сфинксом, как наказанная собака, Эдит подавила желание извиниться, однако оно лишь усилилось, когда они прибыли к месту назначения.

Разгоняя стайку заводных бабочек, порхавших по мастерской Сфинкса, Эдит крепко ухватилась за прохладный гудящий локоть своего движителя. Боль от операции только начала утихать. Рука все еще двигалась неуклюже, словно во сне, но уже ощущалась как собственная. Эдит не хотела отдавать конечность. Она задумалась, а не решит ли Сфинкс забрать свой дар, всучив ей еще более грубое устройство, что-то вроде дубинки. Может быть, ножку стола? Взгляд упал на механическую руку на верстаке, скрюченную, как мертвый паук. Она сразу же узнала придаток, отделенный от тела. С его помощью она поднимала ложку, держала расческу, завязывала узел, нажимала на спусковой крючок. Она с трудом подавила дрожь.

Но всплеск экзистенциального ужаса вызвал у Эдит внезапное откровение прямо там, посреди множества наполовину собранных чудес. Она поняла нечто очевидное – то, что должно было прийти ей в голову гораздо раньше.

Она остановилась:

– Ты в отчаянии, не так ли? Вот почему ты отдал мне под командование свой флагман, вернул Красную Руку из мертвых и послал кого-то столь неопытного, как Том, шпионить от твоего имени. Ты в отчаянии. Я так боялась тебя, была так ошеломлена твоими подарками и контрактами, что даже не заметила этого. Но ты загнан в угол. Ты разыгрываешь последние карты. – Эдит сухо рассмеялась. – И они, кажется, не особенно хороши.

Сфинкс удивил Эдит тем, что тоже рассмеялся, хотя и более великодушно.

– Мы все загнаны в угол, моя дорогая. Просто не все это осознают. Я восхищаюсь тем, как ты предана своим друзьям, но боюсь, эта преданность ослепила тебя и не дала разглядеть более важные обязательства.

Эдит ощетинилась:

– Я выполняю приказы. Я держу слово. Какие еще у меня обязательства?

– У тебя есть долг перед Башней. Перед соратниками. Где же твое чувство ответственности?

– Как ты можешь требовать ответственности за то, что скрываешь от меня? Почему ты так одержим этими картинами? Если перспективы так мрачны, впереди маячит большая война и Башня – это пороховая бочка, зачем тратить время, собирая кучу старых холстов?

– Почему молодые так нетерпеливы, когда у них больше всего времени? – спросил Сфинкс у пустой комнаты, в изумлении запрокинув свою маску. – Скоро ты получишь ответ, Эдит. Идем. Я надеюсь, ты хорошо спала прошлой ночью, потому что это последний хороший ночной сон, который тебе светит на протяжении долгого времени.

В глубине загроможденной мастерской стоял стеллаж, полный разнокалиберных труб и прутьев. К беспорядку, казалось, никто не притрагивался по меньшей мере лет десять. Сфинкс повернулся, чтобы убедиться, что Эдит наблюдает за ним, затем схватил конец ржавой арматуры и потянул. Засов щелкнул, и шкаф плавно скользнул в сторону, открывая зияющий дверной проем в стене мастерской.

Спиральная лестница за ним, казалось, тянулась вечно, и это впечатление только усилилось, когда они начали подниматься. Подъем нисколько не утомил Сфинкса, но, погнавшись несколько минут за черным хвостом его плаща, Эдит уже была готова умолять об отдыхе, когда лестница резко оборвалась. Эдит обнаружила, что стоит на площадке на подгибающихся ногах.

Сфинкс помедлил перед единственной дверью – окованной железом дубовой плитой, которая выглядела такой же старой, как и сама башня.

– Я мало кому показываю чердак. Я был бы тебе очень признателен, если бы ты ни с кем не делилась увиденным. Это касается и Байрона.

Эдит удивилась, узнав, что в доме Сфинкса есть места, которые Байрон не видел, но быстро дала слово.

Когда Эдит думала о чердаке, она представляла себе голые стропила, занавеси из паутины и старую мебель, укрытую простынями. Чердаки предназначались для ненужных артефактов юности и скучных свидетельств прошлых поколений; они были для коньков, которые стали малы, сундуков с игрушками, свадебных платьев и бабушкиного фарфора, который никто не любил настолько, чтобы жить с ним, и не ненавидел настолько, чтобы выбрасывать.

Но то, что скрывалось за скрипучей дверью, больше походило на крыло музея, чем на чердак. Просторная, широкая галерея тянулась на некоторое расстояние. Электрические прожекторы отбрасывали островки света, которые смягчали, но не разгоняли мрак. Официальные экспонаты, словно из музея естественной истории, выстроились вдоль стен. Витрины стояли на невысоких постаментах за красными бархатными канатами. Поначалу Эдит решила, что перед ней коллекция скелетов вымерших животных, наряженных в причудливые доспехи. Но когда подошли ближе, она увидела, что на самом деле это были машины, похожие на Фердинанда, или стеноходы, хотя и более странные и примитивные.

Первый же огороженный канатом движитель напомнил ей пугало. Конечности у него были длинные и гибкие, голова круглая, черты лица – нарисованные и аляповатые. Материалы, из которых сделали его руки и ноги, были разнокалиберными; он выглядел лоскутным одеялом из несовпадающих частей. Движитель был около семи футов высотой и походил на сутулого дворецкого.

Проходя мимо, Сфинкс воскликнул:

– А, мистер Икес! Он был первым! Такой медлительный и неуклюжий – вечно падал. Но как же я его любил!

Сбитая с толку этой внезапной горячностью и не зная, что сказать, Эдит спросила:

– Ты его сделал?

Повинуясь сиюминутному порыву, она протянула руку и положила ладонь своего движителя на плечо неуклюжей машины. Железные кости, казалось, поднялись навстречу ее прикосновению, как кошка, просящая ласки. Она чуть не отпрянула от неожиданности, но заставила себя замереть. Она удержала контакт и сосредоточилась на нем.

Это, конечно, было абсурдно, но она почувствовала намек на связь с холодным, мертвым движителем. Нет, не связь – скорее, медленное эхо, внутренний невнятный диалог…

Странное ощущение отогнала болтовня Сфинкса, и Эдит отдернула руку.

– Мне было шестнадцать лет, когда я его построил. – Сфинкс вздохнул – звук был такой, словно из велосипедной шины вышел воздух. – Я сделал все эти машины. Я оживил их, научил служить и оплакивал, когда они умирали.

Сфинкс продолжал путь по коридору, указывая на причудливые экспонаты своей коллекции и делая на ходу замечания. Там был Гораций, чья нижняя половина напоминала колесо речного парохода, утыканное железными шипами. У Горация были грудь и руки мужчины и голова быка. Его построили, чтобы возделывать поля в садовых уделах. Затем была Зои, которая выглядела как черепаха размером с диван и у которой вместо головы был единственный глаз без век на конце шеи из кабелей. Зои предназначалась для инспектирования канализации, но обладала привычкой застревать в неприятных местах.

Сфинкс остановился перед самым большим движителем в сентиментальной коллекции. Из всех машин эта больше всего выбила Эдит из колеи. Это была смесь богомола и парового экскаватора с предплечьями, изогнутыми и заточенными, как ятаганы. Но больше всего нервировало то, что у движителя оказалась женская голова, статная и бледная, как мрамор, сидящая на конце длинного колючего хребта.

– Мне пришлось вытащить батарейки из Пенелопы после того, как она убила нескольких сановников. Несчастный случай, конечно. Но это была довольно неприятная сцена. – Сфинкс протянул руку и похлопал по бронированному колену двигателя.

– А для чего ее построили?

– Пасти паукоедов. – Сфинкс двинулся дальше, его черная мантия скользила по зеленому ковру. – Ты когда-нибудь слышала притчу о несчастном фермере?

– Нет, – ответила Эдит, вопрос застал ее врасплох.

– Жил-был фермер, которого мучили черные мухи. Это были злобные твари, которые поедали листья урожая и кусали его, когда он спал. Поэтому фермер купил пару лягушек, чтобы они ели мух и размножались, что они и сделали, но – слишком хорошо. Вскоре он уже находил лягушек в сахарнице, в ночном горшке и в сапогах по утрам. Поэтому фермер купил пару цапель, чтобы они ели лягушек и размножались, что птицы и сделали, но они также разрыли его семена и растоптали саженцы. Поэтому фермер купил кошку и кота, чтобы они отгоняли цапель и размножались, что они и сделали, но они также убили его кур, съели всех певчих птиц и набрасывались на него, как маленькие тигры, куда бы он ни пошел. Поэтому он купил пару собак, а когда и собаки вышли из-под контроля, он купил пару медведей, а потом пару слонов, а потом, когда слоны сровняли с землей его дом, сарай и все, что у него было, он купил пару черных мух. Это были злобные, кусачие твари, и они прогнали слонов прочь.

– Проклятие непреднамеренных последствий, – сказала Эдит.

– Проклятие наплевательского отношения! – резко сказал Сфинкс, выпрямляясь в полный рост. – Зодчий пытался удовлетворить потребности Башни с помощью одомашненных животных, но они были непредсказуемы и опасны. Они потребляли слишком много ресурсов, заражались слишком многими болезнями. Это было неприемлемо. Поэтому я построил механические альтернативы для обслуживания Башни. Но движители были безмозглыми, опасными и подверженными саботажу. Поэтому я создал блюстителей, надеясь, что сила в сочетании с совестью привнесет некоторое равновесие и здравомыслие в Башню, но вместо этого я обрушил на кольцевые уделы погибель в виде Люка Марата и Красной Руки. На каждом шагу я намеревался сеять семена свободы, равенства и легкости, но лишь распространял чуму. – Сфинкс снова съежился, словно измученный вспышкой гнева. – Поэтому, вместо того чтобы упорствовать в своей неудаче, вместо того чтобы усугублять ошибки, я удалился.

– Ошибки, – повторила себе под нос Эдит.

Они приближались к концу зала. Последние экспонаты на так называемом чердаке Сфинкса были не похожи на другие, Эдит остановилась и уставилась на них. Все три машины были более или менее человечекоподобными. У них были руки и ноги, ладони и ступни. Двое были одеты в приталенные костюмы, третий – в блузу и бриджи для верховой езды. Эдит могла бы принять их за манекены в витрине магазина, если бы не головы. Одна, казалось, принадлежала барану, вторая – льву, а последняя – волку. Их выбеленные голые черепа зловеще торчали из накрахмаленных воротничков.

Она подумала о Байроне и о том, как он будет потрясен, увидев своих предшественников выставленными напоказ, словно трофеи. Неудивительно, что Сфинкс хотел скрыть их от него.

Эдит заметила пустое место рядом с последним экспонатом. Территория была огорожена канатами, освещена прожекторами и, казалось, жаждала заполучить подходящий объект.

– Я вижу, для меня еще есть место, – сказала она, стараясь быть бесцеремонной, хотя голос звучал ровно и угрюмо.

– Нет, это мое место, – сказал Сфинкс. – Однажды я поднимусь по этой лестнице, запру за собой дверь и довершу свою коллекцию. О, не смотри на меня так, девушка. Это случится не сегодня. И я совсем другое хотел тебе показать.

За углом зала находилась прихожая, которая выглядела совершенно неуместной. Она напоминала раздевалку в спа-салоне: кафель на полу, потертая деревянная скамья в центре, дюжина шкафчиков в каждой стене. Эдит открыла ближайший и уставилась на висящий внутри темный резиновый костюм. На полке поблескивал шлем в форме пули. Это оказались те же самые доспехи, что были на искрящихся людях, напавших на нее и Адама на вершине Башни.

– Найди себе подходящий, – сказал Сфинкс. – Боюсь, мне придется надеть кое-что более драматичное.

Процесс выбора, осмысления и втискивания в резиновую броню занял у Эдит несколько минут. Ей пришлось подыскать костюм достаточно большого размера, чтобы он налез поверх ее движителя, в результате чего остальное сидело слишком свободно. Резина ужасно скрипела все время, пока она пыталась застегнуть золотые манжеты и воротник.

Она только начала изучать внутреннюю сторону ухмыляющегося шлема, когда услышала приближающиеся щелчки. Звуки были резкими и быстрыми, как стук пишущей машинки. Она обернулась и увидела стеклянный шар, идущий по плитке на восьми золотых ножках. Черный саван Сфинкса висел внутри хрустальной кареты, как трещина в полированном опале. Карета была раза в два выше Эдит.

Внутри сферы Сфинкс изобразил, что надевает шлем, и после секундного замешательства Эдит именно это и сделала. Внутренняя часть золотого шлема была плотно обита подкладкой. Щель забрала казалась запечатанной дымчатым стеклом. Эдит все еще пыталась свыкнуться с тяжестью и сократившимся полем зрения, когда голос Сфинкса заговорил ей в ухо. Она вздрогнула и пригнулась, ударившись о шкафчик, хотя Сфинкс всего лишь сказал:

– Не волнуйся! Ты в полном порядке. Пожалуйста, не надо метаться.

Эдит вцепилась в края своего шлема.

– Ты меня слышишь?

– Не кричи, женщина! Боже мой, мы оба оглохнем. Да, я тебя слышу.

– Как же так?

– У меня нет времени объяснять все мои чудеса. А теперь пошли, и побыстрее.

Эдит было трудно ходить в тяжелом костюме. Резиновые сапоги сидели на ногах не слишком удобно, и в результате походка получалась неуклюжей. Но она изо всех сил следовала за Сфинксом, который цокал в мыльном пузыре на паучьих лапках. За раздевалкой виднелись широкие двери служебного лифта. На панели управления внутри просторной кабины было всего две кнопки: одна с надписью «Чердак», другая – «Крыша». Сфинкс попросил Эдит оказать ему эту честь. Пока кабина поднималась, она спросила, собираются ли они посмотреть на искровиков и будет ли там Адам.

– Уже жалеешь о том, что помогла ему сбежать, да? – спросил Сфинкс.

– Нисколько. – Было странно чувствовать собственное дыхание губами, когда оно отражалось от шлема.

– Ах! Еще есть время. Самое замечательное в сожалениях то, что для них никогда не бывает поздно. Но отвечу на твой вопрос: нет, мы не увидимся с Адамом. Мы идем на мою крышу, а не на крышу Башни.

– Но почему? – спросила Эдит.

Она попыталась угадать, как быстро они поднимаются и как далеко успел уехать лифт.

– Как ты, вероятно, уже знаешь, Башня по сути своей является мельницей, но, вместо того чтобы перемалывать зерно, гравий или шелк, она перемалывает молнию. Эта энергия не только питает наши батареи, но и дарит верхним уделам свет, воду, промышленность и даже свежий воздух. Если бы Башня погрузилась во тьму, десятки тысяч людей погибли бы в течение часа, а сотни тысяч – в течение дня. Мы не можем позволить искре погаснуть.

Хотя резиновая броня приглушала ощущения, Эдит почувствовала, что чем выше они поднимались, тем сильнее трясло кабину. Электрические лампы на потолке на мгновение погасли, а затем снова вспыхнули.

– Но молнией управлять не так-то просто, и, если не считать какого-нибудь акта насильственного саботажа, который превратил бы треть Башни в гробницу, я не могу замедлить темпы производства. Я полагаю, что эти элементы управления хранятся за запечатанной дверью, средства для ее открытия закодированы в картинах.

Пол содрогнулся. Эдит протянула руку, чтобы сохранить равновесие. Стена подпрыгнула и затряслась, как рукоятка плуга.

– В течение многих десятилетий я ловил излишки молний и отправлял в резервуар. Но у меня кончается место, и среда может удержать только некоторое количество энергии, прежде чем случится катастрофическая деградация.

– Катастрофическая – что?

– Взрыв, Эдит, – извержение вулканических масштабов.

Даже сквозь шлем и бестелесный голос Сфинкса Эдит слышала нарастающий рев, который наполнял кабину. Это было похоже на глухой раскат грома. Первобытный ужас шевельнулся в душе. Казалось, он карабкается по ее горлу, как веревка, сдавливая поток крови и воздуха, поднимаясь вверх.

– Вот, возьми это, – сказал Сфинкс. Ящик в золотой подставке под его пузырем открылся, и внутри обнаружился странный инструмент. Ошеломленная, Эдит вытащила штуковину. Она была похожа на компас, но с рожками на одном конце и ручкой на другом. – Это амперметр.

Эдит пыталась сформулировать вопрос, когда лифт с лязгом остановился. Кабина продолжала дребезжать и трястись, как хижина во время урагана.

– Подойди к перилам, – сказал Сфинкс. – Держи амперметр наготове. Сожми ручку в течение десяти секунд, чтобы снять показания. А потом возвращайтесь к лифту. И не задерживайся.

Двери открылись, и в комнату хлынул адский свет.

Снаружи кипело кроваво-красное море.

Волны поднимались и хлопали друг о друга, их пена вспыхивала ярко, как пироксилин. Казалось, что ветра не было, и все же от интенсивности брызг в воздухе кружились и мерцали искорки. Море светилось ослепительно, озаряя заполненную им пещеру. Вдалеке Эдит увидела, как прибой разбивается о скалистый утес, который поднимался и изгибался, переходя в вершину купола.

Она стояла на вершине серебристой иглы-маяка посреди бушующего моря. Узкую обзорную палубу окаймляло золотое ограждение. За исключением кабины лифта позади нее, платформа оказалась пуста.

Сквозь резиновую броню Эдит ощутила что-то вроде ледяного дождя, падающего на кожу, он шел со всех сторон и пронзал ее до самых костей. Ей потребовалась вся сосредоточенность, чтобы двинуться вперед. Даже защищенные дымчатым стеклом и козырьком глаза слезились и, казалось, шипели в глазницах. Она потянулась к перилам, все еще оставаясь в двух шагах от них, и увидела, что ее рука в перчатке окутана волнистым пламенем. Странный огонь трепетал и рассеивался, словно кровь, пролитая в ручей.

Ухватившись движителем за поручень, Эдит подняла амперметр в сверкающий воздух. Она поняла, что поверхность моря ближе, чем казалось изнутри лифта. Шапки самых высоких волн подпрыгивали так высоко, что касались нижней стороны палубы. Она почувствовала шлепающий удар через подошвы ботинок. Зубцы амперметра окружал ореол электрического розового света. Она попыталась сосредоточиться на циферблате прибора, но взгляд скользнул мимо него – вниз, к бушующему морю.

Из тусклых красных глубин вспыхнула молния, зажгла бездну зазубренными копьями и устремилась к поверхности. Все еще находясь под поверхностью, электричество разветвлялось и неторопливо кружилось, продвигаясь вперед, словно трещина в океаническом льду. Но когда молния вырвалась на свободу, она разделилась на кипящие белые статические разряды, которые запрыгали между гребнями волн.

Эдит смотрела, точно зачарованная, но тут в ухе раздался голос Сфинкса:

– Я же сказал, не мешкай!

Подстрекаемая огромной стрелой из глубины, одна волна подпрыгнула выше остальных, и от ее удара пластину, на которой стояла Эдит, подбросило. Вцепившись в перила мертвой хваткой, она с криком перелетела через них, всем телом ударилась о наружную сторону настила, снова отскочила и оказалась на прежнем месте. Резиновый костюм поглотил основную тяжесть удара, но все равно было достаточно больно, Эдит ахнула. Амперметр вылетел из руки – и, посмотрев вниз, она успела увидеть, как он ударился о поверхность моря и обратился в пепел в яркой вспышке.

Подгоняемая страхом, Эдит заставила себя выпрямиться. Пластина, сбросившая ее, приземлилась неровно, и капитан «Авангарда» перешагнула через образовавшуюся щель. Она поплелась обратно к лифту, обнаружив, что внутри все окутано тем же жутким пламенем, что и снаружи. Розовая плазма лизнула хрустальную поверхность кареты Сфинкса. Эдит нажала на кнопку «Чердак». Двери закрылись, машина снова поехала вниз, и рев стал стихать. Когда капитан «Авангарда» опустилась на колено, тяжело дыша, электрические призраки один за другим начали гаснуть.

– Ты должна мне амперметр, – сказал Сфинкс.

– Что это был за ад? Что же нам делать? – Голос Эдит дрожал от страха и адреналина.

– Ах, сработало!

– Что именно «сработало»? – Эдит пристально посмотрела на Сфинкса, темного и узкого, как кошачий зрачок.

– Передача проклятия, разумеется, – ответил хозяин Башни.