Волета в белой ночной рубашке исчезла на фоне городских вершин, как снежинка в сугробе.

Четырьмя этажами ниже улицы казались еще более многолюдными, чем днем. Приближалась полночь, но город, казалось, только просыпался.

Прыжки между крышами были достаточно хитрыми, чтобы доставлять удовольствие. Она спотыкалась на кусках осыпающейся штукатурки, скользила по скользким плиткам и покачивалась на расшатанных кирпичах в кладке. Один карниз обвалился, когда Волета прыгнула на него, и девушка, пролетев половину этажа, чудом сумела ухватиться за водосточную трубу. Волнение от этого было настолько сильным, что она не могла удержаться от смеха, глядя вниз на переулок, куда едва не рухнула. Она вскарабкалась на вершину декоративной башенки и посмотрела на созвездия – колючую розу, колесо фургона, колыбель и медведя, – которые теснились друг к другу, как марки на пароходном кофре. От сквозняка звезды замерцали. Она подумала о ветре, как же ей его не хватает. Похоже, она угодила из одной безвоздушной тюрьмы в другую.

На каждой крыше, куда попадала Волета, шел какой-нибудь праздник, но толпы гостей были настолько пьяны и довольны собой, что она легко оставалась незамеченной. Она пряталась под фронтонами и проползала за ограждениями. Если крыши домов были слишком переполнены, она свисала с карнизов и подоконников, медленно продвигаясь вперед на кончиках пальцев. Сквозь череду хорошо освещенных окон и демонстративно раздвинутых штор она мельком видела свидания, ссоры и приступы рыданий.

Но сама оставалась невидимкой. Такая роскошь – быть невидимой и самой по себе.

Впрочем, этого было недостаточно, чтобы затмить воспоминания о вечеринке маркиза, о ее плохо продуманной речи в защиту попугая, о разочаровании в глазах Ирен. Волета подозревала, что ей придется перелезть еще через десять тысяч крыш, прежде чем случившееся выветрится из памяти.

Настоящая беда заключалась в том, что большую часть времени она изо всех сил пыталась понять людские побуждения. Все были такими ограниченными, такими одержимыми наблюдением за другими и мыслью, что наблюдают за ними, популярностью и репутацией, одобрением и романтикой, но все это мало что значило для нее. Это было изнурительно – постоянно оценивать такое количество людей, имеющих больше власти в мире, чем она. Но ей казалось, что чем прочнее становилось положение большинства, тем больше их пугало любое отклонение от нормы. Мало того, что эти люди были наделены всей полнотой власти. Нет, они также требовали обожания. Мало того, что он владел тобой и распоряжался каждой минутой твоей жизни; мало того, что он наблюдал, как ты одеваешься, и, стоя в ногах твоей кровати, смотрел на тебя, пока ты притворяешься спящей. Нет, твое умаление или смирение никогда не будет достаточным. Тебе придется благодарить его, притворяться, что любишь, и…

Волете не понравилось, куда ее завели собственные мысли, и она прогнала их, тряхнув головой. Ее теперешнее горе не связано с Родионом, ее бывшим похитителем и мучителем. Нет, ее раздражали пелфийцы с их проклятыми обычаями. Чем больше эти люди твердили о вежливости и популярности, тем больше она слышала скрытую дрожь неуверенности. Она заставляла их нервничать, потому что не воспринимала так серьезно, как они сами себя воспринимали.

– Что ты там делаешь? – спросил сверху голос с четким, хорошо поставленным акцентом. Волета подняла голову и увидела молодого человека, который смотрел на нее через перила. – На тебе что, ночная рубашка? Кто ты такая?

Не видя больше причин прятаться, она встала и положила руки на перила, как будто это был забор во дворе, а не карниз четырьмя этажами выше улицы.

– О, привет! Меня зовут Волета, и я… Я инспектор по горгульям. – Она похлопала гротескное существо с львиной головой на углу крыши. – Да, да, прекрасный экземпляр. Хорошая блестящая шерсть. – Она провела пальцем по обнаженным клыкам. – Зубы тоже хороши. Эта горгулья совершенно здорова.

– Почему ты бродишь по моей крыше? – Обнаруживший ее мужчина был красив и молод.

Он носил смокинг с таким же непринужденным изяществом, как и она – ночную рубашку. Одну руку он наполовину засунул в карман, а в другой держал бокал с шампанским. У него были рыжеватые, почти русые волосы и голубые, как лунный свет, глаза.

– Строго говоря, только мои пальцы ног стоят на твоей крыше. Большая часть меня находится в общественном пространстве.

– А если я скажу, что воздух тоже принадлежит мне?

– А как насчет ветра?

– Ветер я всего лишь беру в аренду. – Он прищурился и отхлебнул из бокала. Казалось, он раздумывал, радоваться ему или сердиться. – Погодите-ка, вы ведь та самая молодая леди, которая прилетела на корабле Сфинкса, не так ли?

Волета втянула воздух сквозь зубы, как будто проглотила что-то горячее.

– Послушайте, если вы собираетесь допрашивать меня, то самое меньшее, что вы можете сделать, – это пригласить на борт.

– Конечно. Разрешаю сойти на берег. – Красивый молодой человек протянул ей руку.

Не обращая внимания на его жест, она сама перелезла через балюстраду. И только когда ее босые ноги ступили на мраморный пол террасы, Волета поняла, что он не один. Около дюжины мужчин и женщин в смокингах и платьях толпились вокруг, утомленные вечером и друг дружкой. Это была вечеринка для избранных. Гости отказывались замечать ее, как будто это было бы слишком большим комплиментом. Только голубоглазый аристократ продолжал наблюдать за ней.

– Вы всегда бегаете по крышам в ночной рубашке или это особый случай?

– Мне нравится думать, что я старательный турист. Хотите сказать, что во время путешествий просто ползаете по земле? – Она прошла мимо него, сцепив руки за спиной.

– Конечно нет. – Он повернулся, следя за ней, и на какое-то время опустил взгляд. – Мне нравится рассматривать все под разными углами.

Волета крутанулась на пятке. Высокородные гости по-прежнему не удостаивали ее вниманием, хотя некоторые наблюдали краем глаза.

– Тогда мы с вами родственные души, милорд.

– Вообще-то, «ваше высочество». Я – принц Франциск.

Волета издала неприличный смешок. Она покачала головой, не веря в свое потрясающее невезение. Надо же, настоящий принц. Не какой-нибудь скромный рыцарь или разодетый в пух и прах аристократ. Нет, она должна была врезаться в подлинного вельможу. Даже прогуляться без скандала не получилось.

– Что ж, очень приятно познакомиться, ваше высочество. Меня зовут Ксения. Это произносится как Кс-е-н…

– Ты уже сказала свое имя, Волета.

– О, совершенно верно, я так и сделала. Ну, я думаю, что уже достаточно стерла ноги для одного вечера.

Она подбежала к балюстраде, вскочила на перила и прыгнула через пропасть. Ее ночная рубашка затрепетала, Волета приземлилась на соседнюю крышу, свернулась клубком и перекатилась на ноги.

Она поспешно присела в неровном реверансе.

– Простите, что прервала вечер, ваше высочество. Пожалуйста, передайте остальным горгульям, что я пожелала им спокойной ночи.

Волета проснулась оттого, что над ней нависла Ирен в капоре. Она держала поднос с завтраком, на котором, помимо яиц, ветчины, фруктов, тостов и чая, стояла одинокая розовая гвоздика в изящной маленькой вазочке. Волета гадала, который сейчас час. После прогулки по крышам она вернулась в постель и провалилась в сон без сновидений.

– Это прислала Энн. – Ирен грубо поставила поднос на колени Волеты, отчего посуда зазвенела.

Волета потянулась и потерла глаза:

– Я рада, что мы снова разговариваем. Сожалею о той сцене прошлой ночью. Забавно, как все расстроились, правда?

Присев на край кровати, Ирен взяла весь кусок ветчины и отправила его в рот. Она заговорила, продолжая жевать.

– После завтрака я отвезу тебя на корабль. – Она указала на ломтик тоста. – Ты собираешься это есть?

Волета окончательно проснулась и завозилась под подносом, пытаясь сесть прямо, не опрокинув его.

– Что? Почему? К обеду все уже забудут про попугая. Давай не будем раздувать из мухи слона.

– А куда ты ходила ночью? – Амазонка намазала все масло на ломтик хлеба и сунула его в рот.

– Куда я…

– Смотри, – сказала Ирен, кивнув в сторону балкона. Когда в комнате зажглись лампы, Волета увидела то, что упустила в темноте: из-за занавесок выходила цепочка следов от грязных босых ног, которая тянулась по ковру к ее половине кровати. – Я думала, мы будем честны друг с другом.

– Я пошла прогуляться, – сказала Волета, хватая последний кусочек тоста, прежде чем Ирен до него добралась. – Я немного осмотрелась, прочистила мозги и вернулась в постель. Только не говори, что собираешься сорвать нашу миссию из-за того, что я размяла ноги.

– Ты ведь не можешь остановиться, правда? Ты просто решила быть безрассудной. Твердо решила быть лгуньей.

– Прости меня, Ирен.

– Мне тоже очень жаль. Мне очень жаль, что я продолжаю верить тебе.

– Я вовсе не хочу тебя расстраивать. Это последнее, что мне хочется делать, но иногда кажется, что я задыхаюсь до смерти. Нет, мне кажется, что кто-то меня душит. Беда в том, что это всего лишь предчувствие. Я не могу ни ударить его, ни накричать на него, ни отогнать прочь. Никто не может мне помочь, потому что мой душитель нереален. Его здесь нет. Единственное, что мне помогает, – это возможность бегать, карабкаться, передвигаться, чтобы сердце в пятки ушло. Я хочу остановиться, Ирен, очень хочу.

– Так вот почему ты устроила склоку с маркизом?

Волета тяжело вздохнула:

– Это была ошибка. Я знаю, что это была ошибка. Я просто почувствовала себя такой…

– Своевольной? – Ирен посмотрела на нее долгим и спокойным взглядом. Ее капор странным образом усиливал этот взгляд, и Волета с трудом удержалась, чтобы не отвернуться. – Я не думаю, что ты хочешь быть плохой, Волета. Я думаю, что ты… как ты в тот раз сказала… ранена?

– Я говорила не о себе. Ты же знаешь, что я говорила не о себе.

– Ладно. Называй как хочешь – но я боюсь, что ты навредишь себе, пытаясь избавиться от этого чувства. Я забираю тебя на корабль не для того, чтобы наказать. Я забираю тебя обратно, потому как не хочу, чтобы ты загнала себя до смерти.

– О, я не хочу умирать, Ирен! Я хочу, чтобы меня вылечили. И возможно, единственное лекарство от этого – прогулки, разговоры и пара испугов. Или, может быть, вообще нет никакого лекарства, и я должна выживать как могу.

Ирен задумчиво поджала губы:

– Кто-нибудь видел тебя вчера вечером на прогулке?

Волета откашлялась, взяла свою чашку и покрутила ею в воздухе.

– Возможно, я столкнулась с дворянином.

– Дворянином?

– Какой-то аристократ в дорогом костюме, – уклончиво ответила Волета.

Тот факт, что он был принцем, все ухудшал. Похоже, она действительно понравилась королю, и ей не хотелось портить его мнение о себе.

Пискля перепрыгнула через одеяло ей на грудь. Волета поставила чашку с чаем и обняла белку.

– Ирен, пожалуйста, не забирай меня на корабль. Я действительно думаю, что так будет лучше для меня. Я сходила с ума в той клетке. И я все равно должна искупить вину, не так ли? После вчерашнего ужасного спектакля мне придется многое наверстать, если я собираюсь добиться, чтобы меня пригласили на вечеринку к Марии.

– В следующий раз, когда понадобится побегать, возьми меня с собой. Больше никаких полуночных прогулок в одиночку.

– Это абсолютно справедливо. – Волета протянула руку. – По рукам?

Ирен пожала ее маленькую руку и добавила:

– И сегодня вечером я привяжу тебя к столбику кровати.

– Ты собираешься привязать меня к…

Дверь спальни распахнулась под градом быстрых, преступно громких стуков. Ксения ворвалась в комнату, сжимая газету в поднятом кулаке, как победный флаг. Энн семенила в двух шагах позади, ее чопорный узел волос подпрыгивал, словно от бега трусцой. Она захлопнула дверь, а ее госпожа подбежала к постели Волеты и торопливо заговорила:

– Смотри, смотри! Ты на последней полосе «Грезы». Тут все про то, как ты защищала попугая, что сказала папе, и – ох, он все еще злится на тебя, но теперь уже немного меньше, потому что все говорят о его вечеринке, а они уже давно этого не делали. – Леди Ксения сунула газету Волете в лицо, когда Ирен убрала поднос с завтраком. – Вот, прочти это! Прочти его вслух! О, я так взволнована!

Волета разгладила и расправила бумагу. Она внимательно изучала страницу, пока не нашла свое имя, а затем начала читать:

– «После вчерашней вечеринки можно с уверенностью сказать, что маркиз де Кларк вернул себе мантию Главного Гуляки. Как всегда, он топил нас в вине, откармливал кондитерскими изделиями и смешил так, что ребра трещали. Но пусть не говорят, что это было отрепетировано. Вовсе нет! Талант маркиза приглашать самых очаровательных гостей снова проявился. Необычный стиль леди Волеты Контумакс поначалу казался результатом какого-то наследственного дефекта. Но вот что мы узнали из речи молодой леди в честь попки-дурака: ее внешний вид и поведение, какими бы странными они ни были, не являются бессмысленными. Она – искреннее бельмо на глазу, неприукрашенный оригинал! Она была на высоте, когда стояла пред нами и провозглашала звонким голосом: „Чем красивее толпа, тем красивее мы все!“ Как же права эта леди! И глаза у нее весьма пурпурные».

– Так и есть! – пискнула Ксения.

– Что это за вздор? – сказала Волета, сминая газету пополам. – Я этого не говорила. Я же сказала прямо противоположное!

– Миледи упускает главное, – проворковала Ксения. – Ты им понравилась. Вот и все, что имеет значение.

– А какая часть меня им понравилась? Все, что я вижу, – это оскорбления!

– Ты что, никогда раньше не читала газет? Это блестящий отзыв. Папенька не может сердиться на тебя сейчас. Ты просто хит! – Ксения порылась в карманах своего дневного платья и достала конверт с золотой фольгой, который кто-то вскрыл впопыхах. – А самое лучшее я приберегла напоследок. Посмотри на это! Оно только что пришло.

– Что же это такое?

– Это приглашение на Летний котильон принца Франциска! Должно быть, он прочитал о тебе сегодня утром в газете и сказал себе: «Вот теперь я хочу пригласить кое-кого на свою вечеринку!»

При упоминании имени принца Франциска у Волеты сжало горло.

– Полагаю, это важная вечеринка?

– Ты думаешь, что это… Волета, ты действительно самая большая дурашка в истории человечества. Это же Летний котильон принца! – Ксения произносила каждое слово все громче и отчетливее, видимо полагая, что громкость излечит тупость Волеты. – Там будут все. Меня пригласили всего один раз, и это был самый фантастический вечер в моей жизни! – Она ахнула. – Мы должны начать готовиться.

– Прямо сейчас? Но еще всего лишь утро.

Ксения возбужденно сжала руки Волеты:

– Ах ты, глупая гусыня! Если мы начнем прямо сейчас, то, возможно, с трудом успеем вовремя!