Пожалейте, люди, палачей…

10 октября 1789 года, после доклада депутата Гильотена, Национальное учредительное собрание долго шумело. Потом долгое время шли прения.

Смертная казнь тогда была одним из самых обсуждаемых вопросов, и доктор Пьер-Жан-Жорж Кабанис говорил, что она является «социальным преступлением, которое не предупреждает ничего».

1 декабря 1789 года Жозеф-Игнас Гильотен выступил в Национальном учредительном собрании с речью об Уголовном кодексе. Напомнив о декретах по правам человека, он сказал:

— Закон либо карает, либо защищает, и он должен быть равным для всех граждан без каких-либо исключений.

А потом он добавил:

— Преступления одного и того же рода должны наказываться одинаково, независимо от ранга и состояния виновного. Во всех случаях, когда закон выносит смертную казнь, казнь должна быть одинаковой, а ее исполнение должно осуществляться не человеком, а простым механизмом.

И это, кстати, тоже очень важный момент, хорошо характеризующий доктора Гильотена.

Про мучения жертв много писано. Но вот думал ли кто тогда про роль палачей?

Никому до них не было никакого дела.

Понятно, что любой человек хочет чувствовать себя правильным и достойным. И, естественно, любой человек старается выбирать ту роль, в которой он чувствует себя наилучшим образом. То есть в какой-то момент выгоднее быть жертвой, в какой-то — палачом, а в какой-то — спасителем.

Палач выгоден тогда, когда быть слабым невыгодно. Быть слабым — значит быть уязвимым. А невыгодно обычно тогда, когда уже насиделся в роли слабого (в роли жертвы). В какой-то момент падает последняя капля, и человек звереет. И человек запрещает себе быть уязвимым. У палача вокруг всегда одни жертвы. Сначала это приятно, это возвышает, но потом палач встречается со своей задавленной уязвимостью. И вот тут-то ему становится страшно.

Во-первых, в глубине сознания шевелится мысль: «Какой же я мерзавец!» Ведь убийство другого человека — это, как ни крути, смертный грех. А если жертва еще и страдает? Слабый палач начинает ненавидеть и презирать самого себя. У сильного включается защитная реакция, и он начинает еще больше презирать свою жертву. Особенно, если она обладает хоть каплей самоуважения. А если жертва не сопротивляется, то палач чувствует себя еще большим мерзавцем. И это какой-то замкнутый круг. Это невыносимо!

В «Записках палача» Сансона читаем:

«Пал король. Какое кому дело до палача, его печалей и жалоб…»

А чуть ниже написано:

«В эту минуту, в которую я пишу эти строки <…> я увидел моего отца. Я услышал шум его шагов по паркету <…> История последнего столетия, только что истекшего, в котором столкновение политических страстей доставило столь много жертв эшафоту, служила содержанием наших разговоров, но часто также, как далеко ни нужно было переноситься нам, мы бросали наши взоры из границ этого ада и говорили о временах, в которых Сансоны были людьми».

Так вот, доктор Гильотен подумал о палачах-людях и предложил заменить их механизмами. Подобный взгляд на проблему (что палачи — тоже люди) до этого никому и в голову не приходил.

Много лет спустя, в 1969 году, Александр Галич написал такие слова:

Когда судья выносит приговор, все понимают, что кто-то должен привести его в исполнение. Если приговор — тюрьма или каторжные работы, кто-то должен этапировать осужденного на место отбывания наказания, а потом стеречь его до конца срока. Если же приговор — это отрубание руки или, например, четвертование, то кому-то приходится браться за топор. Поэтому если в стране существует смертная казнь, то там есть и палачи. В большинстве своем это настоящие специалисты, оказывающие свои «специфические» услуги с профессиональным спокойствием и деловитостью. И все же не совсем обычное ремесло накладывает отпечаток и на их характер, и на судьбу.

Средневековых палачей обычно представляют в виде мускулистых громил. И действительно, этим людям была необходима немалая физическая сила, но вот скрывать свои лица у них не было нужды. Своих палачей население знало в лицо и по имени, поскольку в каком-нибудь небольшом средневековом городе сохранить инкогнито было невозможно. В большинстве стран Европы палачи считались ремесленниками — вроде плотников или кузнецов. Своей профессией они обычно гордились, и ее передавали по наследству. Во многих странах возникали трудовые династии «заплечных дел мастеров», а некоторым из этих династий удалось добиться богатства и даже славы.

Во Франции к палачам относились иначе — их сторонились и боялись, но вместе с тем эта профессия давала прекрасные возможности для заработка. Во Франции тоже существовали палаческие династии, и наиболее известной была династия Сансонов.

Но вот что произошло потом?

Забегая вперед, скажем, что, когда гильотина заработала на полную мощь, палачи сильно пострадали. Революция и гильотина подточили основы их профессии. Если прежде палач был уникальным специалистом, от которого требовалось филигранное исполнение единичных заказов, то после революции людей стали казнить конвейерным способом при помощи машины, управлять которой смог бы любой мясник.

И вот она — обратная сторона медали. Предложение доктора Гильотена было гуманной заботой о человеке, причем как о преступнике, так и о палаче. Но, с другой стороны, казни стали массовыми, и необходимость в палачах-профессионалах отпала.