Менгеле с яростью отпихивает Марту и швыряет об стенку тарелки, расставленные на столе к обеду. Выпучив побагровевшие глаза, он вопит как безумец, воет взбесившимся волком, как орал в Освенциме, увидев на перроне пару близнецов, Марта не узнает его, боится подойти ближе, а он швыряет приборы, бокалы, подсвечник, все, что попадается под руку, потом вприпрыжку несется в спальню, засовывает в спортивную сумку какие-то вещи, кипы банкнот, свой паспорт, прыгает в машину и газует с места, уносясь как вихрь и не удостоив ее даже взгляда. Впору волосы на себе рвать – как же он был наивен, как самонадеян. Круглый идиот, дурак безмозглый, насмехался над Эйхманом, который живет под чужим именем, а сам занесен в реестры под своим собственным! Теперь его может затравить даже младенец! В пути Менгеле едва не задавил нескольких пеонов – он летит со скоростью ракеты, прямо на север, к Парагваю, уйти в тень в Парагвае, ему так нужно успокоиться, если немного повезет, в конце концов все уладится, аборты, подавший в суд журналистишка, ничего, его семья влиятельна, все можно купить за деньги, достаточно сговориться о цене, и пока еще никто не выдавал ордера на его арест.

Менгеле находит временное пристанище в Асунсьоне. Его принимают фон Экштейн и Юнг; приходят навестить Зедльмайер и Алоис. Большой Карл устал, и теперь бразды правления мультинациональной фратрии – в руках у младшенького, любимчика. Троица долго совещается и просит совета у Руделя. Летчик, ныне доверенное лицо Стресснера и привилегированный посредник парагвайской армии, которой он поставляет оружие, успокаивает беглеца: Парагвай под Стресснером – то же, что Аргентина Перона: опасаться тут нечего, и можно купить землю, страна хоть и коррумпированная и безалаберная, зато стабильная, и никто не станет докучать ему. Бледный Менгеле скрежещет зубами: «Только не сейчас!» В Буэнос-Айресе он начал жить заново: роскошный дом, успешная фармацевтическая лаборатория. Алоис и Зедльмайер ободряют его: торопиться не надо, каждый год в суды поступают тысячи исков, и большинству не дают ходу, а пока он в Парагвае, они доверят ему новую миссию – продавать гидронатор сельскохозяйственных удобрений, наделавший шуму в Европе.

И снова вокруг Менгеле только грубое мужичье, ухабистые дороги, невыносимая жара Чако. Но сердце у него не на месте. Его терзает смутная тревога, черные предчувствия, его жизнь снова грозит рухнуть, и за рулем он вспоминает о картине из мюнхенской Пинакотеки, так ужасавшей его в детстве: Иона во чреве кита, пророк, мгновенно проглоченный морским чудовищем. Приятели говорят, что он изменился, преждевременно постарел. Вызывавший восхищение элегантный интеллектуал превратился в молчаливого и раздражительного субъекта. Однажды после обеда он обругал сына Юнга, с которым повторял школьный урок по биологии. На вечеринках, которые его друзья устраивают у бассейна, он лишь надкусывает угощения, одиноко стоя в уголке, смурной, взвинченный. Когда фон Экштейн пытается заговорить с ним, Менгеле отделывается нервной ухмылкой. Ему становится спокойней лишь с четой Хаасе, с Мартой и Карлом-Хайнцем – они в эти последние месяцы 1958-го регулярно его навещают. Племянник становится мальчиком любезным, воспитанным и рассудительным, достойным гравюры Дюрера, которую Менгеле получил на свое сорокалетие. Они всей семьей отмечают Рождество и Новый год у Юнгов. Нацисты пьянствуют, пусть 1959 год будет для всех полной чашей; Менгеле, чтоб не сглазить, стучит по дереву.

Срок его визы подходит к концу, и он решает вернуться в Буэнос-Айрес.