Перон лично следит за ходом этого массового бегства. Он создает в Буэнос-Айресе специальную службу – Бюро информации, возглавляемое Руди Фройде, сыном Людвига Фройде – главного финансиста его победоносных президентских выборов 1946-го, богатейшего нацистского банкира и акционера издательского дома «Дюрер»; во франкистскую Испанию, в Швейцарию, а потом и в Италию – в Рим и Геную, – всюду, где побывал и Грегор, он посылает прохвоста с голубыми глазами, бывшего капитана СС Карлоса Фульднера. Фройде и Фульднер намечают ratlines – «крысиные тропы» – и через сложные цепочки продажных дипломатов и чиновников, тайных агентов и служителей церкви, дарующих полное отпущение грехов военным преступникам в форме постановления о прекращении преследования, согласовывают пути вывоза. Последний бой с атеистическим коммунизмом начался.

В конце 1940-х Буэнос-Айрес превращается в столицу отбросов павшего черного режима. Здесь и нацисты, и хорватские усташи, сербские ультранационалисты, итальянские фашисты, венгры из «Скрещенных стрел», румынские легионеры из «Железной гвардии», французские вишисты, бельгийские рексисты, испанские фалангисты, католики-интегристы; убийцы, пыточных дел мастера, авантюристы – призрачный Четвертый рейх.

Перон лелеет своих головорезов. В июле 1949-го он амнистирует тех, кто приехал сюда с поддельным паспортом, и иногда принимает их в Каса Росада.

В ту ночь сливки этих отбросов встречаются на яхте, стоящей в порту.

Это теплая декабрьская ночь, безлунная; гудят штаги под порывистым северным ветром; Грегор, следующий за Сассеном вдоль набережной, видит ряд прогулочных яхт. «Кентавр», – шепчут двое мужчин на ухо гориллоподобному охраннику, который тщательно их обыскивает; ему помогают еще трое таких же громил. Голландец и немец взбегают по мосткам «Фолькена» и проходят на прокуренный ют, откуда уже слышен шум голосов – мешанина испанского и языков Центральной Европы.

Сассен охотно берет бокал пива, поднесенный ему пухленькой дамочкой; Грегор ограничивается тем, что пьет немного воды. «А тебе везет, – вскользь бросает Сассен, – нынче вечером тут отборная публика». Он показывает ему на человека, спрятавшегося за остроконечной бородкой и темными очками в черной металлической оправе: это Анте Павелич, хорватский поглавник (восемьсот пятьдесят тысяч убитых сербов, евреев и цыган), окруженный толпой усташей; Симон Сабиани, бывший «мэр» Марселя, заочно приговоренный во Франции к смертной казни, и его друзья из Французской народной партии; Витторио Муссолини, второй сынок дуче, рядом с Карло Скорцей, бывшим генеральным секретарем фашистской партии; Робер Пенсмен, руководивший милицией в Арьеже; Эдуард Рошман, «рижский мясник» (на его совести тридцать тысяч убитых латышских евреев), – «ну этот, как всегда, под мухой»; физик Рональд Рихтер – «президентский любимчик; пообещал ему первым сделать ядерный синтез. Перон отдал в его распоряжение целый остров на озере в Патагонии, чтобы тот продолжал свои исследования». Руделя пока нет, но опаздывать не в его правилах.

Сам Грегор ни с кем не знаком, кроме Копса, Шваммбергера и еще здоровяка в коротких штанах для гольфа, с которым они столкнулись у иллюминатора, – какая встреча, юрист Герхард Бон, директор-распорядитель программы умерщвления «Т-4» (два миллиона стерилизованных, семьдесят тысяч инвалидов, отравленных газом), Грегор много раз встречался с ним в Освенциме. Он продвигается, чтобы поздороваться с ними, но тут собрание умолкает. Все замерло. Четверо человек взбираются на импровизированную трибуну: аргентинский полковник, «Фульднер и Фройде-младший, наши ангелы-хранители» и некто лет сорока в костюме-тройке и галстуке-бабочке. «Бельгийский болтун, – улыбается Сассен, – мсье Пьер Дэ»; он и берет слово.

За несколько месяцев до этого дня Дэ участвовал в создании в Буэнос-Айресе центра националистических сил – группировки, объединившей рексистов, фашистов и усташей и провозгласившей своей целью стереть с лица земли американский капитализм и русский большевизм, ратуя за «христианскую» амнистию для военных преступников, брошенных в разные европейские тюрьмы. Континент не может позволить себе остаться без таких опытных бойцов накануне третьей мировой.

Дэ разглагольствует о грехопадении человека, убийстве Авеля Каином и вечной братоубийственной войне, которой человечество заражено с самого сотворения мира. «Гнусный космополитичный материализм, отрицающий существование Бога, – вот он, враг, вот корень всех наших зол! – бушует ревностный католик. – Нам надо объединить наши семьи, чтобы победить в бою. Никто и ничто не встанет на нашем триумфальном пути, когда мы примирим нацизм с христианством…» Слушатели свистят и аплодируют, Дэ ликует и продолжает с присущей ему гнусавостью: «Сиятельный президент Перон, кому мы обязаны свободой, сделал это примирение своей миссией. И давайте поможем Аргентине стать в этом полушарии противовесом Соединенным Штатам. Это лишь начало, друзья мои. Скоро русские и американцы сойдутся в смертельной схватке. В прошлом году берлинский блок едва не рухнул. Сегодня во всех четырех сторонах света множатся очаги напряженности. Так наберемся же терпения, будущее за нами, мы вернемся в Европу…»

Сассен крепко хватает Грегора за руку, шепча ему, что нужно подняться на палубу, он представит ему «парочку очень дорогих друзей».

«Oberst Рудель», – бормочет приземистая тень.

«Мальбранк», – шепчет второй голос, подружелюбней.

Жерар Мальбранк. Ну наконец-то.