Глава 5
Штаб

В Глебовку пошли группами по три бойца. Непосредственно к штабу – Алексеев со старшиной и Аникеевым. Не совсем правильно, конечно, чтобы и комгруппы, и его зам шли вместе, но за прошедшие дни они уже достаточно притерлись друг к другу, и Степан не стал раздергивать прошедший боевое слаживание отряд. Да и Левчук оказался категорически против, убедив старлея, что Баланел справится ничуть не хуже его самого.

Тройка Баланел – Мелевич – Ивченко двинулась в сторону бывшей машинно-тракторной станции. Их целью было заминировать бронетранспортеры и автомашины, особенно парочку приехавших под конец дня грузовиков с бочками и канистрами в кузовах – к этому времени старшина уже просветил старлея, что автоцистерны в вермахте, оказывается, большая редкость, а ГСМ перевозят в основном именно подобным образом. Ну и рвануть, когда придет время.

Вариантов действий предполагалось всего два: если возле штабного здания начнется стрельба и прочий ненужный шум – сразу, отвлекая внимание от спалившихся товарищей. Если же те отработают тихо – то двинуться следом, оставив смертоносные ловушки, срабатывание которых зависело исключительно от того, как скоро кто-то из фрицев полезет к заминированной технике. С точки зрения Степана не самый надежный способ (угу, вот кто бы говорил – со складом боеприпасов вполне себе сработало!), но со средствами дистанционного радиоподрыва в этом времени пока туго. Так что оставались старый добрый тротил в шашках, ДШ с капсюлями-детонаторами, запалы от ручных гранат и много тонкой проволоки, заметить которую ночью – задачка весьма нетривиальная.

С другой стороны, в том, что все это добро в любом случае бабахнет, старлей не сомневался. Имелась на этот счет одна задумка, которую он заранее обговорил с бойцами, благо времени на обсуждение хватало – идти в поселок решили после трех часов ночи. Так что разведчики получили возможность и отдохнуть как следует, и по пунктам разобрать план предстоящей операции, на чем Алексеев настаивал особо.

В глубине души морпех искренне надеялся, что события станут разворачиваться именно по второму варианту – уходить «с оркестром» не хотелось категорически. Во-первых – как-то непрофессионально, во-вторых – шестерых разведчиков, пусть даже опытных и обстрелянных, все ж таки маловато против как минимум роты расквартированной в поселке пехоты. Если отрежут пути отхода – все, сливай воду, туши свет. Останется только героически погибнуть, постаравшись перед этим отправить в Валгаллу как можно больше будущих эйнхериев. А вот куда собираются попадать их румынские камрады, Степан понятия не имел – настолько далеко его познания в древней германо-скандинавской мифологии, сформированные в основном амерскими кинофильмами, не распространялись.

Главстаршина Прохоров остался дожидаться в точке сбора в километре от Глебовки с однозначным приказом в поселок, что бы там ни случилось, не лезть – рисковать радиостанцией старлей не собирался ни при каких обстоятельствах. Если разведгруппы не вернутся к оговоренному сроку, он должен был отойти на несколько километров севернее и выйти в эфир, передав последнюю радиограмму, заранее написанную Алексеевым. После чего самостоятельно возвращаться на плацдарм любым подходящим маршрутом, при необходимости уничтожив рацию и шифроблокнот. Полученный приказ Прохоров воспринял крайне неохотно, но и оспаривать не решился, отлично осознавая правоту старшего лейтенанта: без радиста и передатчика главную задачу никак не выполнишь, командование ждет разведданных…

– Часовой за угол завернул, – шепнул Левчук. – Там и возьмем. Ты или я?

– Давай ты, – без колебаний ответил Степан. – А я внутрь, как управишься – присоединяйся. Ванька, дуй на ту сторону, окна стереги. И чтобы тихо, стрелять запрещаю до самой крайней необходимости.

– Понял, – коротко кивнул Аникеев, растворяясь в темноте. Старшина, поудобнее перехватив финку, молча кивнул, подтверждая готовность.

Старлей зачем-то взглянул на наручные часы. Три часа сорок три минуты утра. Странное совпадение, но, как внезапно подсказала память, именно в это время 22 июня первая волна немецких бомбардировщиков пересекла границу СССР. А спустя еще семнадцать минут в расположениях советских погранзастав взорвались первые вражеские снаряды и мины. Вот выбрал же он время! Ничего, будет вам сейчас двадцать второе июня в миниатюре! Камерный вариант, блин…

Легонько хлопнув Левчука по плечу, Степан преодолел оставшиеся метры и взбежал на крыльцо. Если дверь окажется запертой, возникнет проблема – так запросто ее не откроешь, придется заходить через окно, чего бы очень не хотелось. С другой стороны, к чему закрываться, если снаружи часовой бдит? Прислонив автомат к стене слева от входа, морпех бросил взгляд на петли и осторожно толкнул дверь. Почти нормально, изнутри всего лишь несерьезная накидная щеколда, а в образовавшуюся щель вполне можно просунуть лезвие. Никаких проблем – вытащить из ножен штык, поддеть, придержать, опуская, чтобы не звякнула ненароком. Все, можно заходить, с караульным старшина уже наверняка справился. Главное, чтобы петли не скрипнули.

Петли не скрипнули, и спустя несколько секунд старлей уже был внутри. Автомат? Нет, не нужно, только помешает, пистолета и штыка вполне достаточно, забросим за спину, не оставлять же снаружи. Что у нас дальше? Начинающийся от входа коридор и ведущие во внутренние помещения двери, по две с каждой стороны. И куда дальше топать, с чего начинать? Несмотря на проводимые в селе у бабушки каникулы, в подобных заведениях Степан ни разу не бывал – не довелось как-то. Да и не факт, что во времена его детства подобные здания еще использовались.

Выручил ввинтившийся в дверь Левчук:

– Чего замер, старшой? Ни разу в сельсовете не бывал? Хотя поселок-то небольшой, так что, может, тут и местная школа располагалась, сразу не скажешь.

– Откуда, я ж городской, – нашелся Степан, ни разу, собственно говоря, не соврав. – Только в кинофильмах и видал. Я до войны в кино любил ходить.

– Понятно. – Левчук мазнул по лицу командира очередным быстрым взглядом, которых за время их не слишком долгого знакомства накопилось уже порядочно. – Тогда давай ты направо, я налево. Командир местный наверняка в кабинете председателя обосновался, он размерами поболе прочих будет. Сколько у нас времени?

– Минут семь, максимум десять, – не раздумывая, ответил морпех. – Успеем, не успеем, но придется уходить. Работаем. Только тихо, нельзя нам нашуметь, пацанов подведем.

– Обижаешь, старшой, – хищно прищурился старшина. – Чай, не впервой. Потопали, что ль, навестим германца?

– Давай, Семен Ильич, время пошло…

Трофейный фонарик в левую руку, большой палец – на кнопку включения, остальными прикрыть линзу, чтобы наружу вырывался только тонкий лучик света. В правую, соответственно, штык-нож. Клапан кобуры расстегнут, патрон в стволе – но это на самый крайний случай. Приоткрыть дверь, проскользнуть внутрь и замереть, оценивая обстановку. Фонарик светит почти параллельно полу, лишь чуть-чуть размывая мрак, но Степану этого достаточно – глаза уже привыкли к темноте. Комната на два окна, книжный шкаф под дальней стеной, массивный письменный стол и несколько стульев. Точно не школа, все-таки сельсовет или клуб. Скорее, первое – в углу кучей свалены какие-то не заинтересовавшие оккупантов папки и книги, видимо, предназначенные для растопки печи; по вышарканному дощатому полу раскиданы затоптанные сапогами бумаги. Ничего интересного, одним словом. Пошли дальше.

Снова коридор и следующая дверь. Идти, спасибо относительно мягкой подошве берцев, удается практически бесшумно. Да и ступает Степан под самой стеной, возле плинтуса, не особо доверяя рассохшемуся полу – так, на всякий случай. Осторожно толкнуть дверь, придерживая ручку. Не заперто. Заходим. А вот эта комната однозначно жилая. С самого порога в нос шибает вонь немытого тела и потных ног, оружейного масла, кожи и уже знакомый едкий химический запах порошка от вшей. Похоже, здесь отдыхают сменившиеся с поста караульные. Числом три, по количеству занятых коек, неизвестно откуда притащенных в это помещение – вряд ли в сельсовете имелась подобная мебель. Четвертая пустует, и что-то подсказывает старлею, что ее хозяин уже не вернется, потихоньку остывая где-то за углом здания. Хотя вряд ли это все-таки караульные, скорее водители офицерских автомобилей или какие-нибудь нижние чины. Вот только вопрос, кому же тогда принадлежит четвертое спальное место? А ведь кроватка-то расстелена, да и подушка определенно промята головой. Вышел отлить в сортир, расположенный, как и полагается, на улице? Тогда почему они с ним в коридоре не столкнулись? Получается, тут и второй выход имеется? Неприятно, коль так, нужно быть начеку, поскольку вернуться он может в любую минуту.

Степан осторожно повел приглушенным фонариком от стены до стены, осматривая помещение. Форма относительно аккуратно развешена на стульях и металлических спинках кроватей, накрытые то ли носками, то ли портянками (иди знай, что они тут носят, не проверять же?), сапоги стоят у двери. Ага, вот и оружие, три карабина и автомат, висят в самом углу на вбитом в стену гвозде. На соседнем – шинели и зацепленные за подбородочные ремешки каски, все немецкие. Значит, не румыны, научился уже в их «горшках» разбираться. Оббежав комнату, взгляд морпеха вернулся к спящим фашистам. Неприятно, конечно, но что поделать? Он их сюда не звал, сами пришли. С огнем и мечом, как говорится. А это – его земля, его Родина, и не важно, какой сейчас год на календаре и как именно называется эта страна. Порефлексировать, ежели таковое желание вдруг возникнет, можно будет и позже.

В памяти, как водится некстати, всплыла фраза из известной песни гениального барда «прошли по тылам мы, держась, чтоб не резать их сонных». Старлей поморщился: эх, Владимир Семенович, вас бы сюда! Да заставить вот прямо здесь и сейчас принять решение – оставить за спиной троих вооруженных фрицев, подставляя и своих бойцов, и всю операцию, или замараться лично, но выполнить боевую задачу? Поскольку третьего не дано, выбор прост, как перпендикуляр – или-или. В этой страшной войне, собственно говоря, любой выбор исключительно таким и был – или мы, или нас. Выдюжим и победим – или навечно исчезнем с политической карты мира, на сей раз уже навсегда. Это году в сорок пятом уже можно будет немного расслабиться, начать жалеть и прощать, а пока рано. Пока основной посыл именно таков – или мы, или нас…

И в этот момент в голове трассером сверкнула мысль: «три карабина, мать твою, ТРИ! И ЧЕТЫРЕ шлема!» Значит, есть еще один фриц, есть, и это точно не прирезанный старшиной караульный! А Левчук-то не в курсе, и предупредить его он никак не может, вообще никак, тупо времени нет. И если вот прямо сейчас начнет открываться дверь, он не успеет отработать тихо, все пойдет не так, как планировалось, и изменить уже ничего не получится.

Лежащий на ближайшей койке гитлеровец вдруг заворочался во сне, заставив панцирную сетку противно заскрежетать под продавленным матрасом.

– Hey Hans, hör schon auf! Lass mich schlafen, du Idiot! – сонно забормотал сосед, переворачиваясь на бок и натягивая одеяло на голову. И внезапно трескуче испортил воздух, наполняя и без того душное помещение новой порцией отвратительных миазмов. Степан, разумеется, ничего, кроме имени, не разобрал, успев лишь подумать, что на ужин ночной пердун, судя по всему, жрал капусту или бобы, уж больно забористо пахнуло.

«Ну же, работай, морпех! – мысленно прикрикнул на себя старлей. – Если разбудит камрадов, справиться без шума уже не удастся. Вперед, сука! Работай!»

Сдавленно выдохнув сквозь плотно сжатые зубы и потушив фонарик, Алексеев поудобнее перехватил штык-нож и шагнул к ближайшей койке. Извини, Ганс, но иначе никак. Это – моя земля…

И в этот момент ведущая в комнату дверь начала открываться. В расширяющуюся щель падал желтоватый свет электрического фонарика, с каждым мигом отвоевывая у темноты все больший участок грязного пола, покрытого красно-коричневой масляной краской. Вернулся недостающий фриц, и времени размышлять больше не осталось. Исключительно действовать, причем максимально быстро.

Не раздумывая, Степан рванулся вперед и резко дернул дверь на себя, заставляя входящего ускориться, вваливаясь в помещение и теряя равновесие. Перехватив руку с фонарем, рывком втащил противника внутрь и рубанул под нижнюю челюсть ребром ладони, в зародыше подавляя готовый вырваться удивленный вскрик. Подсек под колени и повалил, нанося последний удар. Поверженный гитлеровец в расстегнутом френче сдавленно захрипел, суча каблуками подкованных сапог по полу, и затих. Оброненный фонарь упал линзой кверху, упершись тусклым лучом в низкий потолок. Все, больше нельзя терять ни секунды, нашумел все-таки. Пока не особо сильно, но немчура зашевелилась.

Метнувшись к ближайшей койке, навалился на просыпающегося фашиста. Ладонь накрыла слюнявый – морпеха даже передернуло от отвращения – рот, штык почти без сопротивления вошел в податливое тело. Гитлеровец дернулся, выгибаясь дугой, захрипел, койка отозвалась предательским скрипом, однако все уже было кончено – Алексеев не промахнулся, ударив точно туда, куда собирался. Готов.

Следующий немец, тот, что возмущался шумным камрадом, успел лишь перевернуться на спину и, отбросив одеяло, приподняться на локтях, приходя в себя. И тут же опрокинулся обратно под стон пружинной сетки. Удар, еще один. Тоже готов.

Третьего фрица Степан настиг уже по пути к стене с развешанным оружием – прытким оказался, гад, хоть и спросонья, а сразу два и два сложил. Сиганул с койки и рванул к винтовкам – или автомату, – поди пойми, кто он такой, обычный шоферюга или унтер какой-нибудь, на нижнем белье знаков различия не имеется. Хорошо, хоть не заорал сразу – повезло. Сильно толкнув в спину, Алексеев впечатал фашиста в стену и повалил, зажимая рот и нос. Почти без замаха ударил, как учили на занятиях по ножевому бою, в область правой почки. И удерживал сотрясаемое короткими конвульсиями тело, пока немец не обмяк, безжизненно распластавшись на полу. Затем отпустил, вытянул штык и тяжело опустился рядом с фрицем, прижавшись спиной к стене, усилием воли усмиряя сиплое дыхание и взбесившееся сердце, определенно вознамерившееся проломить грудную клетку.

Все, минус четыре. И даже практически не мутит, и руки почти не трясутся. Еще бы липкие то ли от слюней, то ли от крови пальцы отереть. Шумно сглотнув все-таки скакнувший под кадык вязкий тошнотный комок, старший лейтенант торопливо обтер ладони и рукоять штык-ножа полой нависающей над ним шинели. Хорошо, что темно, следов не разглядишь. Вот только острый железистый запах свежей крови… Алексеев отлично осознавал, что на самом деле это не так; что перешибить тяжелый смрад этой комнаты смерти никакая кровь не в состоянии – да и сколько ее там наружу вышло, он же не свинью свежевал? Но обостренное выброшенным адреналином сознание твердило иное, и он торопливо поднялся на ноги. Подумав при этом, что в чем-то Высоцкий все ж таки однозначно прав: убивать в бою куда легче, нежели… вот так…

Уже у самой двери вспомнил, что неплохо было бы прихватить автомат и запасные подсумки, но задерживаться не стал, лишь выключил так и валявшийся на полу фонарик. Они и так нормально вооружены, так что таскать с собой еще пять лишних кило совершенно ни к чему.

«А вот фонарь мог бы и забрать, ценная ж вещица. Ваньке б подарил, у него своего не имеется, – сообщил не к месту проснувшийся внутренний голос. – Хотя батарейки у фрица подсевшие, свет совсем желтый, заметил?»

«Да иди ты лесом, советчик хренов, – беззлобно буркнул Степан, даже не осознав, произнес он эти слова вслух или же про себя. – Без сопливых как-нибудь разберусь, так что заткнись, пожалуйста».

И осторожно, бочком выбрался в темный коридор, плотно прикрыв за собой дверь. Где тут же и столкнулся с запыхавшимся старшиной:

– Ну, чего там, командир? Нашумел малехо?

– Было дело, – буркнул Степан. – Нормально все, справился.

– Сколько?

– Четверо, считая с тем, что в сортир выходил. Из-за него чуть было не спалился – не вовремя он обратно вернулся.

Левчук досадливо поморщился:

– Да знаю я, слыхал, как он по коридору топал. Оттого и сам едва не спалился, как ты выражаешься, – пришлось с маху в последнюю комнату нырять. А там аж сразу два ихних офицера обитались.

– И чего? – заинтересовался Алексеев, ощутив, что его наконец отпустило напряжение последних минут, едва ли не самых сложных за все проведенное в прошлом время.

– Лучше покажу, старшой, к чему зазря языком трепать. – Старшина подсветил путь зажатым в широкой ладони фонарем. – Давай за мной. Вон та дверь.

– А в первой комнате что? – спросил старлей.

– Да ничего интересного, видать, заседали они там. Столы буквой «Т» составлены, карта на стене, стульев с десяток. Ничего ценного, ежели ты про это, разве что машинка пишущая с немецким шрифтом. Только на кой она нам сдалась, верно? В стол я тоже заглянул, понятно – пусто. Все, пришли. Заходи, командир, некого тут больше опасаться.

Хмыкнув, Степан переступил порог, включая свой фонарик. Очередная комната, размерами чуть побольше предыдущих. Две кровати, стол со стульями по центру, в ближнем углу – вполне цивильного вида рогатая вешалка с парой офицерских шинелей и фуражек. На столе – следы недавнего пиршества, видимо, позднего ужина: пустые бутылки, тарелки с остатками закуски, рюмки и стаканы. Оба окна задрапированы то ли одеялами, то ли просто какой-то плотной тканью – светомаскировка, понятное дело. В других помещениях, кстати, ничего подобного не наблюдалось. Видать, любят местные обитатели допоздна засиживаться, вот и подстраховались. Или правильнее было бы сказать «любили»? Поскольку как минимум один из них однозначно мертв, мертвее, как говорится, не бывает. Лежит почти по центру комнаты, непривычно длинная нательная рубаха в районе живота пропиталась кровью, в неярком свете кажущейся практически черной. Да и в спертом, наполненном алкогольными миазмами воздухе явно ощущается кисловатый запах сгоревшего пороха.

– Тут вот какое дело, командир, – виновато прокомментировал увиденное старшина. – Я, как шаги в конце коридора услыхал, сразу сюда рванул. Вот только зайти по-тихому не сумел, дверью стукнул. А вон этот, – короткий кивок в сторону убитого, – спал шибко чутко, хоть и выпил перед тем немало. Еще и пистолет под подушкой держал. Ну, я оружие-то у него из руки выкрутил, самого на пол повалил, но выстрелить все ж таки пришлось, поскольку сопротивляться начал. Слыхал?

– Ты знаешь, нет… – прокрутив в голове недавние события, удивленно сообщил старший лейтенант. – Как так?

– Да кто ж его знает? – пожал плечами Семен Ильич, показав небольшой пистолет, чем-то отдаленно напоминавший привычный «ПМ». – Я ему ствол в самое брюхо упер да и стрельнул. Вовсе негромко вышло, хлопнуло только – и все. Второй даже и не проснулся.

– Понятно, – кивнул Алексеев, заодно опознав оружие. – А пистоль прибери, хорошая машинка, «Вальтер ППК» называется, Ваньке подарим или Баланелу. И кобуру тоже. А со вторым фрицем что?

– Живой, – ухмыльнулся старшина. – Я его оглоушил слегонца, покуда совсем в себя не пришел, и руки ремнем скрутил. Только не германец это, а румун. Напортачил я малость, а, старшой? Нужно было того, что в сортир ходил, прямо в коридоре валить.

– Да с чего вдруг? Отработал по обстановке, все нормально. В принципе пленных брать мы не собирались, но уж коль так карта легла, отчего б нет? Утащим с собой да допросим по-быстрому. В каких они хоть званиях?

– Сейчас гляну. – Подсвечивая фонарем, Левчук осмотрел висящие на спинках стульев кители, заодно забирая из карманов документы. – Германец – майором был, а вот с румуном непонятно. В удостоверении «Locotenent-colonel» записано, не знаешь, что за звание?

– Нет, – мотнул головой Степан, вытаскивая из-за кровати пухлый портфель с блестящими никелированными замками. – «Колонел» – это однозначно полковник, а вот первое слово мне незнакомо. У Никифора уточним, он точно в курсе. Гляди, чего нашел!

– Знатный трофей! – прокомментировал старшина. – Слушай, командир, давай я керосинку запалю, вон на столе стоит? На окнах светомаскировка, чего нам глаза портить? Да и пригодится еще, мы ж не просто так уйдем?

– Валяй, – согласился старший лейтенант, продолжая осматривать комнату. Но больше ничего интересного не было, разве что полевая сумка убитого фашиста, обнаружившаяся на вешалке под шинелью. По крайней мере, сейфа со сверхценными документами, как показывают в приключенческих военных фильмах, нигде в упор не наблюдалось, даже переносного – или как там правильно называется этот железный ящик? Ну, тот, в котором всякие ценные вещи хранили, типа полковой кассы или еще не врученных наград.

В помещении стало заметно светлее – старшина зажег стоящую на столе керосиновую лампу, выкрутив фитиль почти на максимум.

Степан мысленно усмехнулся: а чего он, собственно, ждал? Заверенные лично Алоизовичем супер-пупер-секретные планы грядущего немецкого наступления, запертые за семью замками? Это в заштатном-то штабе? Угу, очень смешно. Пока фрицы и сами не в курсе, как станут развиваться дальнейшие события, какое уж там наступление. В отличие от самого морпеха, кстати – он-то как раз в теме, просто рассказать об этом никому не может. Короче, меньше нужно было всякой псевдоисторической лабуды по телику смотреть. Хотя в портфеле и на самом деле может обнаружиться что-то интересное для нашей разведки. Да и фриц… ну, в смысле этот самый непонятный «локотенент», тоже, глядишь, что-нибудь полезное расскажет.

Вот, кстати, насчет пленного румына:

– Левчук, нужно пленного в чувство привести, не в нижнем же белье потащим? Замерзнет еще. Надеюсь, ты его не шибко сильно вырубил?

– Тоже дело, – согласился Семен Ильич, вытаскивая из угла пятилитровую бутыль с керосином. Судя по довольному выражению лица, находка старшину обрадовала – определенно что-то задумал.

– Да не, легонько по башке дал, сейчас очнется. Подмогни посадить, командир, – взяв со стола графин с водой, старшина щедро плеснул в лицо пленного, тут же замотавшего головой. – Ну, бунэ зиуа, что ли, домнуле офицэр?

– Ce? Cine esti?

– Да не важно, – буркнул Левчук, развязывая румынскому офицеру руки и бросая на колени форменные галифе. – Не знаю, как там по-вашему, – одевайся, короче! Ну, быстро! Schnell!

И подкрепил сказанное упертым в лоб стволом трофейного «вальтера», звучно взведя курок.

– Ну, ферштейн, домнуле?

– Ja, ich verstehe deutsch! – закивал тот, торопливо натягивая брюки. С первого раза вышло не очень, пленный промахнулся мимо штанины, и Степан, которому надоело ждать, помог, особо при этом не церемонясь. С кителем тот справился уже самостоятельно, равно как и с сапогами – уж что-что, а обувать его морпех точно не собирался, противно. С шинелью дело пошло еще легче – пленный уже окончательно пришел в себя. Сунув в заново стянутые ремнем руки фуражку, Алексеев молча мотнул головой на дверь.

Семен Ильич спустил керосинку на пол и возился с бутылью. В комнате резко запахло керосином. Старший лейтенант нахмурился:

– Старшина, это ты чего делаешь?

– Сюрприз готовлю, – буркнул тот. – Партизаны наши так делали, минут через десять полыхнет. Мы как раз с ребятами встретимся и уйдем.

– Добро. – Перекинув под руку автомат, Степан вытолкнул пленного в коридор. – Жду у крыльца, догоняй. Минута у тебя. Смотри, портфель с планшеткой не забудь, мне их не сподручно тащить.

– Не волнуйся, старшой, раньше управлюсь. Ты б только кляп румуну в рот запихал, вдруг заорет. Держи. – Левчук бросил морпеху какую-то не слишком чистую тряпицу, то ли столовую салфетку, то ли носовой платок.

Поколебавшись, Алексеев кивнул, жестами приказывая пленному раскрыть рот.

– Nu, voi tăcea! Cuvântul ofițerului! – отшатнулся тот, делая страшные глаза.

Степан вопросительно взглянул на Левчука. Тот равнодушно пожал плечами:

– Да откуда мне знать, командир? Я ж по-ихнему от силы слов десять знаю, нахватался на фронте. Небось просит тряпку в рот не пихать, мол, орать не станет.

– Ладно, разберусь. – Старлей подтолкнул румына автоматным стволом в спину. – Двигай вперед, форвертс! Заорешь – шиссен, однозначно. Ферштейн?

– Ja, ich verstehe, – согласился тот, с облегчением глядя, как морпех брезгливо выкидывает тряпку под ноги. – Mulțumesc…