Егеря отсыпались и отъедались за все эти последние трудные месяцы. Никто их особо не беспокоил. В овраге возле учебного полигона ими ещё летом была сложена из чистых буковых брёвен, а затем частично врыта в землю аккуратная банька. Крышу она имела тесовую, низкую, с земляной насыпкой на чердаке, а дощатый её пол был в больших щелях для стока воды и с набросанным поверх него сеном для духмяности. Прямо под крышей у неё было небольшое оконце для света и для выгонки дыма. Швы между брёвен солдаты тщательно законопатили мхом, а внутри сложили из крупных камней голышей огромный очаг. Трубы и, соответственно, выхода дыма наружу он не имел. Так что топилась эта банька по-чёрному, очень быстро разогреваясь и долго удерживая внутри себя тепло. И вот теперь егеря десятками по очереди ныряли в её жаркую парную темноту. Мылились все тут же на лавках внизу, где было чуть прохладнее. Парились на сбитых из «незанозистой» доски полках вениками, запаренными тут же в шайках. Для солдат, вымотанных тяжёлым физическим трудом, баня с «охаживанием» себя разогретым веником была одновременно и наслаждением, и жизненной необходимостью. Она глубоко очищала кожу, выгоняла с обильным потом из пор соли, облегчала боли в натруженных мышцах и суставах, смягчала дыхание. Тут же сверху, на жердях, прожаривали и одёжу, не давая расплодиться в ней платяным вшам.

– Эх, кваску бы ещё сюда! – мечтательно щурился Макарыч, сидя в предбаннике и прихлёбывая из своей глиняной кружки травяной взвар. – Домом пахнет, так и кажется, что тятя сейчас крикнет: «А ну-ка, Ванька, поддай парку, чаво это ты на скамье снизу притулился?» Засмеётся и прибавит ещё: «Баня без пару – что щи без навару!»

– Да-а, баня она такая! – поддержал пожилого унтера Тимоха. – Бывалочи тоже у себя так намашешься-то энтой косой на сенокосе, что даже и руки-то выпрямить бывает невозможно. Так и ломит, так и ломит их, када разогнуть вдруг всхочешь. Вот тут-то ужо только та баня и есть лекарь! Отпаришься в ней как следует, и всё-ё, и уже далее жить мо-ожно.

– Ага-а, – протянул Федька, расчёсывая своей пятернёй заросшую густым чёрным волосом грудь, – а потом-то как отлежишься порядком, отопреешься да обсохнешь на сеннике, глядишь в щель, а к ночи-то уже и девки в не такую жаркую парную идуть. Ох, и хороши те девки после бани-то, ммм, – аж промурлыкал, зажмуривая глаза, Цыган.

– Кто о чём, а этому всё лишь бы о своём антиресе балякать, – проворчал Макарыч. – Вот не доведёт тебя до добра это твоё блудодейство, Федька! Вот ведь не зря тебя Ляксей Петрович к ногтю-то прижал, ох и не зря! Одно только плохо, что и все робята через тебя неудобства и наказание принимали. Смотри у меня, Федька, чтобы без дури теперяча всё было!

– Да что ты, дядь Вань, ну что я, дурной, что ли, совсем! – встрепенулся Цыган. – Да всё я понял, чай, уж не парубок давно. Мне давеча вон командир сам сказал: «Ты учи грамоту, Фёдор, и будет тебе капральство. Отменно ты себя со своим головным дозором показал во всех последних делах». Я, может, и правда, сейчас на повышение пойду, галун себе на обшлаг нашью, а потом, глядишь, и три, как вот ты, выслужу. А чё нет-то? Всё равно ведь до скончания века мне эту солдатскую лямку тянуть. А так, глядишь, в какое-никакое, а в унтерское начальство, Бог даст, и смогу выбиться. Да у меня и так вон пятёрка крепко сбитая, ребята в огонь и в воду за мной пойдут.

– Давай, давай, – улыбнулся Гусев. – Подпоручик говорил, что скоро команду нашу начнут сильно расширять, и ему для новых, набранных в полках рядовых много хороших унтеров потребуются. Вот ты и получишь для начала своё капральство. Будешь опосля весь правильный такой, спуску и послабление лентяям и ёрникам вообще не дашь. Потом уж заважничаешь вконец и станешь всех уму-разуму поучать. В карьере это, брат, так, затянет она человека, а потом уже и меняет его самого. Глядь, а того уж через год и вовсе не узнать. Только бы вот не возгордился, ты Федька, на жёрдочку бы, как соседский кочет, не взлетел важничая.

– У нас не возгордится поди, – усмехнулся Тимофей. – Мы ему быстро те крылья-то подрежем, кукарекать не сможет! – и он со смехом толкнул плечом Цыгана. Тот саданул в ответ локтём. Назревала потешная борьба.

– А ну-ка быстро в баню, шалопаи, остыли уже, гляжу! Вон и шалить ужо начали, – прикрикнул Макарыч, грозя егерям кулаком. – Бегом все на полок, скоро уж десяток Потапа сюды пожалует, а вы ещё даже не помылись, мочалой как следует не тёрлись балаболы!

«…- Особенно хочу отметить умелое руководство своими боевыми группами всего унтер-офицерского состава команды и ещё рядового Лужина, который постоянно на выходе командовал головным дозором и вёл себя исключительно храбро и примерно во всех случаях.

Покорнейше прошу Вас о поощрении всего личного состава вверенного мне воинского подразделения.

Командир особой отдельной команды при главном квартирмейстерстве Первой дунайской императорской армии, подпись, подпоручик Егоров А.Г. Число, месяц, год».

Ну, вроде бы всё. Двухдневный его труд был, наконец-то, закончен. Первое подробное донесение, описывающее в деталях весь этот последний выход на Балканы, было Егоровым составлено ещё до обеда. Теперь же Алексей подготовил отдельный рапорт на поощрение для всей своей команды. Пока горячо было всё это дело, можно было ждать милости от начальства, потом пройдёт какое-то время и всё как обычно забудется. А дело-то действительно было неординарное. Завтра, как и предписывал ему господин барон, он сможет отправиться в штаб армии и предстать перед своим куратором с подробным докладом. До этого господина полковника велено было не тревожить. Всё квартирмейстерство сейчас жило по воистину бешеному графику, «переваривая» в своих кабинетах всё то, что принесли им с дальнего выхода егеря.

Первая курьерская карета с генерал-майором Потёмкиным Г.А. и фельдъегерями в сопровождении большого конного отряда выскочила в северном направлении ещё вчера вечером. И вот новая команда фельдъегерей готовила к выходу уже следующую. Такая поспешность во всём этом деле сама говорила за себя. Перебранные, систематизированные и изученные документы убывали в срочном порядке в военную коллегию. Самые же «сливки» уже ушли в столицу с Григорием Александровичем. Ему, отмеченному в своё время самой императрицей Екатериной II, хотелось доставить их ко дворцу лично…

Полковник выглядел, мягко говоря, не очень, таким его Алексей видел впервые. Красные от недосыпа глаза, помятый мундир и даже щетинка на всегда гладковыбритом лице. Похоже, досталось за эти три дня его высокоблагородию изрядно!

– Тише, Алексей, – поморщился он, прервав уставной доклад подпоручика. – У меня и так голова как чугунок, а тут ещё ты орёшь, как оглашенный. Присаживайся, будь любезен, – и он кивнул на один из стульев, стоящих возле большого стола, заваленного сплошь бумагами. – Давай уже, что ты мне там принёс?

Лёшка протянул стопку исписанной бумаги и присел на предложенное ему место.

– Угу, угу, хм, – хмыкал по мере прочтения барон. Наконец он поднял глаза на Алексея. – В общих чертах я всё это уже, конечно же, и так знаю. Поручик Озеров свой доклад по всему делу успел представить, но у него всё там больше по своей части расписано. Тут же у тебя раскрыта боевая сущность всего этого выхода. Что я могу сказать, подпоручик, твои егеря действовали доблестно и умело. Все надежды, возложенные на них и озвученные тебе лично при особой встрече, той, перед вашим выходом, они полностью оправдали. По вашему делу с половником Думашевым все обвинения с тебя и с твоих солдат уже сняты. В Выборгском полку, пока вы там по горам бегали и турок отстреливали, прошла большая ревизорская проверка. Сам старший фискал из военной коллегии здесь «совершенно случайно» и как бы это правильнее сказать – на удивление удачно оказался, – и барон иронично хмыкнул. – Ну так вот, при его проверке выяснилось очень много неприятных для господина полковника моментов. Здесь и денежные удержания, и незаконные вычеты с солдат. Подделанные векселя-обязательства о закупке провианта у местного населения и приписки «мёртвых душ» по числу служащих, якобы имеющихся в полку, хотя они уже давно и выбыли по смерти или же по увечью. В общем, господин Думашев пока отстранён от командования и, взяв отпуск по болезни, укатил в своё имение.

– Спасибо, Ваше высокоблагородие, – Лёшка с благодарностью посмотрел на своего куратора и покровителя. – Если бы не ваше заступничество…

– Полноте, Алексей, – прервал его фон Оффенберг. – Мы оба в долгу друг перед другом, давайте же не будем отнимать такое драгоценное время на изъявление своих чувств. У меня крайне мало свободного времени, и ты, кстати, сам в первую руку к этому причастен, – и усмехнувшись, он кивнул на стол, заваленный документами.

– Теперь по рапорту. Твоих егерей однозначно будем всех награждать, будут им премиальные, а кому-то и производство в чины. Это то, что касается уровня армии, здесь всё решается быстро и никаких трудностей, полагаю, не вызовет. По тебе представление на производство в следующий чин и на премирование ушло вместе с генерал-майором Потёмкиным. Зная характер Григория Александровича, думаю, что можно не сомневаться в благоприятном исходе дела. Но это не всё, Алексей, – полковник откинулся на стул и посмотрел с ироничной улыбкой в глаза Егорову. – Помнится мне, один не в меру прыткий новоиспечённый подпоручик как-то пенял полковнику, что, дескать, героя из его солдат положенными ему наградами обошли и тем самым его подвиг штабные крысы обесценили. Было такое?

Лёшка опустил глаза, он прекрасно помнил тот случай с «опальным» барабанщиком Гусевым, случившийся после взятия Перекопа. – Прошу вас меня покорнейше извинить, Ваше высокоблагородие, я понимаю, что в его случае это…

– Тише, тише, не учитесь так быстро плохому, голубчик, не перебивайте своё начальство, – ёрничал барон. – По вашему геройскому барабанщику у меня отдельный разговор с Григорием Александровичем был. Коли ему получится убедить высоких людей снять опалу с семейства Гусевых, то быть твоему человеку офицером. Ну а нет, так тут уж ты не обессудь, все, что я мог, сделал, и совесть моя перед вами уже чиста.

– Спасибо, Генрих Фридрихович, – вздохнул Егоров. – Я уже говорил вам и не боюсь повториться, что вы настоящий русский офицер.

Как не был вымотан всеми своими делами барон, но было заметно, что эта вот искренняя похвала от простого русского подпоручика ему действительно лестна.

– Ладно, что там у тебя ещё в руках, не зря же ты меня тут нахваливаешь? – усмехнулся полковник. – Правильно, нужно ковать железо, пока оно горячо, и собирать пряники, давай сюда бумагу, – и он протянул руку.

– Ваше высокоблагородие, вы же сами говорили, что пришло время расширять нашу особую команду, что она доказала свою полезность и уже переросла саму себя. Ну вот, так-то я ещё перед последним выходом всё тут обдумывал, а по возвращении уже в бумагу свои мысли обратил, – объяснял куратору Алексей.

Тот в это время изучал его докладную по преобразованию команды в отдельную особую роту при главном квартирмейстерстве армии и, не отрываясь от текста, покачал головой.

– Однако! Пять обер-офицеров, три старших унтер-офицера, четыре унтера, десять капральств и девяносто пять рядовых. И это при общем числе в роте сто двадцать пять душ. Ну не знаю, не знаю, Егоров. Ладно, по унтерам понятно, хотя и их лишку, конечно, да и капралов число явно превышено по сравнению с обычными пехотными ротами. Но вот по обер-офицерам, на это высокое начальство вряд ли согласится. Ведь под каждого офицера свой отдельный учёт через военную коллегию идёт, ему и денежное с вещевым довольствием по особым статьям отпускается, и тот же продуктовый порцион. Думаю, что в этом виде твой прожект вряд ли через казначейскую часть пройдёт.

– Ваше высокоблагородие, так ведь и рота эта не простая должна быть, – объяснялся Лёшка. – Особая эта рота, как и её команда прародительница, та, которая только и способна будет особые задачи высшего командования решать, такие задачи, что и другим вовсе даже не под силу будут. От того-то и управление в ней тоже особое должно быть. Потому и штат командирский я запрашиваю гораздо больший, чем во всех других подразделениях нашей армии.

– В линейной, основной части у двух её полурот будут четыре плутонга, по два плутонга на каждую, а у плутонга в свою очередь будут по два отделения. На каждое отделение или на десяток рядовых нужен свой капрал, на плутонг нужен старший унтер, а ему ещё по два специально обученных минному делу пионера необходимо придать, они же могут при нужде и из мушкетонов бить.

– Полуротой у нас командует обер-офицер и его помощник из старших унтеров, а им придаётся вестовой. В общем командовании ротой состоит три обер-офицера, это собственно сам командир роты и два его заместителя. Один из них будет отвечать за все общие вопросы по службе, а второй за обучение егерской науки всего личного состава, ему же предстоит помогать первому заместителю, ну и командиру роты. Плюсом на роте в помощь должен состоять самый опытный старший унтер-офицер, барабанщик с капральством и один вестовой из рядовых.

Нужно ещё отдельное звено разведки из пяти самых опытных стрелков и егерей-лесовиков, которые очень важны в нашем деле, и тут на это звено их старшему тоже всенепременнейше необходимо своё капральство.

Отдельная тыловая группа, без неё вообще никуда. И здесь нужен старший оружейник с чином капрала, чтобы всё оружие и боевой припас в самом наилучшем состоянии держать и за порядком в этой части постоянно следить. Ему достаточно в помощь одного рукастого рядового, чтобы не раздувать чрезмерно тыловые штаты. Плюс сюда ещё пишем ротного лекаря, писаря и старшего над всей этой тыловой группой в чинах старшего унтер-офицера, а ему в помощь приставляем трёх рядовых интендантов для решения всех вопросов со снабжением провиантом, квартированием, обеспечением солдат амуницией и прочего и прочего.

Полковник выслушал весь этот доклад и потёр усталые глаза:

– Ладно, ну что с тобой поделать, Алексей, вижу, ты хорошо всё продумал, оставляй свой прожект. Попробую его дальше протолкнуть, ну ты же сам знаешь, как это всё у нас муторно через казённые кабинеты проходит. Поэтому пока там всё это дело будет двигаться, доводи свою команду по численности до полковой, егерской. Уж это мы и так, здесь, на месте с главным квартирмейстером сможем решить. Шестьдесят рядовых при четырёх капралах и четырёх унтерах, хорошо, даже пусть при пяти капралах, учитывая барабанщика. Ну и по набору добровольцев из охотников отказа тебе тоже, как и раньше, не будет. Готовь, обучай всех, так же как вон и своих старичков. Нам ваша помощь очень скоро может здесь понадобиться. Ты уже, наверное, слышал, что у нас тут начинается подготовка к заключению перемирия, и все военные действия пока что прекращаются по высочайшему указанию. В Валахию съезжается целый ряд высокопоставленных дипломатов и вельмож сразу из нескольких государств. Первыми от верховного визиря, Мухаммеда-паши, в Журжи прибывает со свитой его специальный посланник Абдул-Керим. С нашей стороны Российскую империю представляет господин Симагин. Именно они должны будут договориться о начале мирных переговоров, для ведения которых позже сюда прибудут очень высокие люди от Блистательной Порты, Австрии, Пруссии, ну и, разумеется, из нашей столицы.

Вот тут-то, там, где решат проводить эти переговоры, вам и придётся серьёзно потрудиться. Нашей империи, так же как и Османской, очень нужен мир, просто мы его видим на своих, а наши противники, соответственно, на своих условиях. Тем не мы будем пытаться как-то с турками договариваться. Россия разгромила армии османов, взяла большую территорию и стяжала славу победителей. Но и она понесла большие потери, как в людях, так и в средствах. Нам нужна передышка, Алексей, чтобы укрепиться на Чёрном море, обустроить взятые территории и выстроить свой мощный Черноморский флот. Османы потерпели сокрушительное поражение, они потеряли всё, что у них было за Дунаем, за Кавказом и плюс ещё к тому же и сам Крым. Конечно, они не хотят отдавать всё это России и будут всячески противиться такому решению на переговорах. Но и им нужен мир, чтобы не потерять ещё больше. От Журжи до Стамбула по прямой нам чуть больше четырёх сотен вёрст ходу, а что если наши армии добьют за Дунаем полевые армии турок и потом возьмут их столицу? Тут уже поневоле вспомнится пророчество о том, что северный народ вернёт православию Константинополь, выбив из него захватчиков, и что воссияет крест над святой Константинопольской Софией. Турки это пророчество знают и боятся! Полагаю, что они пойдут нам на уступки, чтобы только укрепиться и не допустить своего полного краха.

Но тут у нас вступает в игру третья могучая сила – это европейские державы, те, кому невыгодно резкое усиление России. Они хотели бы её ослабления, хотели бы затянуть эту войну как можно дольше, чтобы в итоге не дать Российской империи ничего, обесценив тем самым нашу победу. Так уже, кстати, и было при императрице Анне Иоанновне после Белградского конгресса, где нашу дипломатию переиграла французская, как более опытная и изощрённая в интригах.

Сейчас за спиной у турок опять торчат уши французов. Пруссия, являясь нашей союзницей, помогать нам желанием не горит, Австрия к нам настроена крайне враждебно и даже в открытую угрожает. Российским дипломатам предстоит сейчас нелёгкая задача прийти к выгодному для империи миру и не дать втянуть себя в новую войну ещё с каким-нибудь очередным европейским противником. Не нужно забывать, что помимо войны с Османской империей русские войска бьются сейчас в Польше с барскими конфедератами, на стороне у которых очень много французских наёмников и добровольцев. Буквально целые отряды там воюют за поляков. Думаю, что во время ведения переговоров будет множество желающих сунуть палку, чтобы их затормозить. А какая самая лучшая причина для их срыва? – и барон пристально поглядел в глаза Егорову.

Тот понимающе кивнул:

– Да много таких причин может быть, Генрих Фридрихович. Те же провокации, убийство или ранение посланников, ну и по дипломатической линии чего только не может произойти, одних только этих этикетов, которые нужно строго соблюдать, вон ведь их сколько!

– Во-от! Правильно думаешь, Алексей, – одобрительно улыбнулся барон. – Молодец, на лету всё схватываешь! Всё верно. С провокациями по посольской линии пусть разбирается наша иностранная коллегия, нам же нужно исключить военные угрозы. Наши люди из ведомства Баранова трудятся над этим, и поверь, они уже многое сделали, хоть их работа со стороны и не видна. А вот твоя команда должна будет стать последним рубежом и препятствием для противника в их возможном злом умысле. А что поделаешь, эти переговоры ведь будут проходить на нашей территории, значит, нам и обеспечивать их безопасность. И учти, одна пуля может стать той точкой, за которой прольётся море крови. Два-три месяца тебе, Алексей, на подготовку, и потом я вас призову. Пока же это время мы вас трогать не будем. Сбивай свою расширенную команду, обучай её и готовь к тому особо важному делу, про которое я тебе только что поведал. Если есть что-то, что тебе нужно уже сейчас, то ты говори сразу.

Лёшка подумал и выдохнул только одно слово: – Штуцера!

– Эх, Алексей, Алексей, – укоризненно произнёс барон. – Ну, вот никакой в тебе обходительности и вежества к высокому начальству нет. Другой бы вытянулся по фрунту, ел бы глазами своего благодетеля, пообещал бы ему верой и правдой служить, да в лепёшку расшибиться. А у тебя одно только на уме – штуцера! И так ведь их пятнадцать уже! В целом егерском батальоне на три, четыре сотни душ столько нет! Ну поимей ты хоть совесть-то, а?!

– Так у нас и команда, Вашвысокблагородие, не обычная, а особая, отдельная егерская! И задачи она выполняет такие, которые более не одному батальону не по плечу, – улыбнулся ему в ответ подпоручик. – От того-то и оружие ей нужно самое что ни на есть наилучшее, как раз её отборным стрелкам под стать.

Барон встал и, широко зевая, потянулся:

– Спать хочется, а никак. Работы вон непочатый край, навалили, всё никак не закончится, а тут ещё и вымогатели эти. Пошли за мной, зануда ты мелкая, а то я от тебя сегодня так и не отделаюсь.

Спустившись в полуподвальное помещение, занятое под интендантскую службу главного штаба, Генрих Фридрихович подошёл к широкой дубовой двери и постучал в неё костяшками пальцев.

– Яков Семёнович, открывай, я это, – ответил он на вопрос «какого ляда тут кто-то шатается».

Тыловик, распахнув дверь, быстро застегнул мундир на все пуговицы и захлопал глазами.

– Прошу прощения, Ваше высокоблагородие, думал, опять этот интендант из Муромского пехотного амуницию клянчить пришёл. Вот только что минутой назад выгнал взашей его, стервеца!

– Ладно, ладно, не переживай, майор, мы к тебе с подпоручиком ненадолго. Скажи мне только, голубчик, ты сколько давеча из последнего обоза от Тульских заводов штуцеров то для всей армии получил, а?

Тот почесал затылок и уверенно ответил:

– Так пять, Ваше высокоблагородие. Обещали о прошлом годе-то восемь, но пять только лишь нам прислали. В следующей партии, в майской, опять их восемь должно бы прийти, но вот сколько их действительно будет, ну никак не могу я сейчас знать.

– Хорошо, хорошо, Яков Семёнович, ты три из них выдай сей же час, во-он, подпоручику Егорову, а интендантское бумажное требование я прямо сейчас тебе здесь подпишу, чтоб ты их на особую команду квартирмейстерства, как и положено по реестру, выставил.

– Генрих Фридрихович, мы же по одному на пехотный полк их вроде как уже пообещали, что же я их полковникам-то теперь скажу, когда они со скандалами ко мне пожалуют? – жалобно протянул интендант.

Барон подошёл к нему вплотную и заглянул в глаза.

– А ты им так и скажи, чтобы они за разъяснениями ко мне или вон к господину Баранову лично обратились. И сам с ними тоже заодно приходи, хорошо? – и он, как-то так по-кошачьи улыбнувшись, постучал указательным пальцем по майорскому горжету.

Филлипов побледнел и покрылся мелким потом:

– Ваше высокоблагородие, разрешите выдать три штуцера подпоручику Егорову?

– Да, милейший, уж будьте так любезны, – полковник ласково улыбнулся и со скучающим видом присел за конторку.

– Всё, Алексей, больше ты от меня штуцеров не жди, обходись тем, что у тебя уже и так есть. Наверное, ты и сам прекрасно понял, насколько это редкое оружие, если даже не каждому полку его выделяют?

Два офицера вышли из здания штаба, и барон с наслаждением вдыхал весенний воздух полной грудью.

– Так точно, Ваше высокоблагородие, – кивнул Лёшка. – Понял я всё. Спасибо вам. Разрешите идти в расположение?

– Иди, подпоручик, иди и помни, что я тебе сказал, – ответил полковник. – У тебя два, от силы три месяца на подготовку своей расширенной команды. Потом будут месяцы напряжённой работы, и тогда от вас будет многое зависеть. – Барон потянулся и, тяжело вздохнув, зашёл назад в здание.

Лёшка немного постоял, подмигнул дежурному комендантскому капралу, поправил за плечом три недавно полученных штуцера и, насвистывая незамысловатый мотив, зашагал в своё расположение.