Приложения
Семья Роршах, 1922-2010

После смерти Германа Роршаха в 1922 году Ольге разрешили остаться в Геризау. Она работала там доктором и ранее, пока еще жив был Герман, но только в те периоды, когда директор Коллер был в отъезде. Теперь ей предложили должность в «Кромбахе», но лишь в качестве администратора, поскольку у нее не было швейцарских верительных грамот, она казалась «чужой» пациентам и «имела меньше авторитета как врач», чем мог бы иметь мужчина. Эта позиция была упразднена 24 июня 1924 года, вскоре после ее сорок шестого дня рождения.

По словам Ольги, за всю свою жизнь Герман заработал на тесте всего двадцать пять франков. За скромную сумму, выплаченную по страховке жизни Германа, Ольга смогла купить дом в близлежащем Тойфене и оборудовала там небольшую домашнюю клинику, в которой она могла бы единовременно содержать и наблюдать двоих-троих пациентов. Контракт Германа с Эрнстом Бирхером предусматривал выплату авторских отчислений за «Психодиагностику» начиная со второго издания, которое состоялось лишь в 1932 году. Процесс затянулся отчасти по той причине, что в 1927 году Эрнст Бирхер обанкротился. Его бывший сотрудник Ганс Губер, который помогал с печатью оригинальных пятен Роршаха, сумел выкупить права и перезапустить бизнес под названием Hans Huber Verlag – ныне эта компания называется Hogrefe, и она продолжает выпускать тест Роршаха. Ольга вела одинокую и нестабильную жизнь, воспитывая двоих детей, и редко имела время для занятия медициной. Она не вышла повторно замуж и умерла в 1961 году в возрасте восьмидесяти трех лет. Лиза, которой на момент смерти матери было сорок четыре года, жила с Ольгой до самого конца, изучая английский и романские языки в Цюрихском университете и работая учительницей. Она никогда не была замужем и скончалась в 2006 году в возрасте восьмидесяти пяти лет. Вадим изучал медицину в Цюрихе, в конце концов открыл психиатрическую практику и умер в 2010 году, в девяносто один год. У Роршаха не было внуков. 26 июня 1943 года на девяносто девятой конференции Швейцарского психиатрического общества, проходившей в Мюнстерлингене, где, на берегу Боденского озера стоял их первый семейный дом, шестидесятипятилетняя Ольга Роршах-Штемпелин выступила с лекцией под названием «Жизнь и характер Германа Роршаха». Биографическая информация из первой половины ее лекции была неоднократно использована на протяжении этой книги; вторая часть приведена здесь полностью.

Развитие Германа Роршаха проходило на научной основе, но его отношение к жизни, к людям, к миру было эмоциональным. Он был очень уравновешен, добр, гармоничен и приветлив. Он не любил проблемы и конфликты в человеческих взаимоотношениях – практически инстинктивно отвергал раздражающих людей, неприятные явления или противоречивые решения. Он всегда искал единства и ясности.

В повседневной жизни он был скромным и простым, непритязательным и неумелым, «вечным студентом»; безвредным и очень невнимательным к практическим вещам; неамбициозным, похожим на фольклорного рыцаря Парсифаля. На протяжении всей жизни он сохранял мальчишескую тягу к приключениям и стремление заниматься всем на свете. Он всецело жил настоящим, имел хорошее чувство юмора и ценил чувство юмора в других людях.

Он много двигался, был чаще всего оживлен и сам относил себя к типу «человек-движение». У него были очень глубокие чувства к друзьям, которые он, как правило, сдерживал. Он без остатка отдавал себя лишь немногочисленным членам своей семьи. Был верен собственному чутью, а не общепринятому мнению. Он считал, что чувство глубокого уважения – главная, решающая добродетель человечества, и оценивал людей исходя из того, присутствовало ли в них это качество или отсутствовало. Он был религиозным человеком, но не фанатично верующим, и безразличным к официальной церкви.

Больше всего его интересовало, как разум или душа проявляли себя в человеческой динамике. Из этого вырос его большой интерес к религиям, их основателям и тому, какими они были; он интересовался мифами, сектами и фольклором. Он видел во всех этих вещах проявления человеческого творческого и динамичного духа. Он видел своим внутренним взором подземную реку человечества, протекавшую сквозь всю историю, – от древних греков, через романтическую эпоху и до нас, от Диониса до Антона Унтернерера и Распутина, от Иисуса Христа до Франциска Ассизского. Он часто повторял строки из Готфрида Келлера: «Пейте, очи, сквозь ресниц гряду мира золотую череду». Как он чувствовал эту череду, это изобилие мира! История как путь человечества сквозь борьбу идей и трансформации формы очень интересовала его. С его ярко выраженной склонностью к синтезированию, он всегда искал идею, связывающую между собой вещи и события. Он не понимал экономику и не интересовался ею, не интересовался и деньгами, был безразличен к мирским благам.

Он любил природу, мир гор. Не был, конечно, альпинистом, но каждый год выкраивал время, чтобы отправиться в горы. Находясь там, он предпочитал не говорить много. Он любил краски, его любимым цветом был голубой. Его отношение к музыке отчетливо эмоциональное, он любил музыку жанра лид и романтиков. В рисовании он, с одной стороны, предпочитал романтиков, таких как Швинд и Шпицвег, а с другой – восхищался Ходлером за то, как тот представлял движение, и Бёклином – за его цветовую палитру, хотя и находил его «мертвым». Он ценил портретистов, особенно русских. В театре предпочитал трагедиям и драмам бодрые комедии. Любил ходить в кино, считая это искусство интересным прежде всего из-за свойственного ему богатства выразительной мимики и жестов.

Он был не особенно хорошо начитан, если не считать специализированной литературы из его профессиональной области. Но тихими вечерами во время жизни в клинике он много читал со своей женой Эмиля Золя, «философа жизни». Однако по причинам медицинского характера он избегал Стриндберга. Он любил Иеремию Готхельфа, Готфрида Келлера и Толстого, – их он считал «величайшими художниками». Его особенно интересовал Достоевский, вдохновенный и динамичный, с его философской проблематикой, поисками Бога и проблемой Христа. Конечно, он читал русских писателей в оригинале. Планировал написать статью о Достоевском, но так и не сделал этого.

Его отношение к Фрейду не было «ортодоксальным», то есть он принимал не все и видел психоанализ просто как еще один метод медицинской терапии, показанный в определенных ситуациях. Он решительно выступал против доминирующей тенденции своего времени – применять психоанализ к любому вопросу жизни и даже к писателям, в чем он видел риск кастрации человеческого духа, принижения и удаления биполярности и необходимого присутствия какого бы то ни было динамизма. Сам он никогда не подвергался психоанализу и со смехом отклонял любые подобные предложения от друзей-психоаналитиков.

В женщинах он ценил женственность, «благородство сердца», доброту, хозяйственность, смелость в повседневной жизни, бодрость духа. Ему не нравились суфражистки, а также женщины, интересы которых лежали исключительно в интеллектуальной области. Он не слишком много времени потратил на изучение философии и считал это своим упущением. Он любил говорить, что начнет изучать философию только после того, как ему исполнится сорок. Однако он занимался изучением гностицизма.

Жители Берна привлекали его гораздо больше, чем остальные швейцарцы. Он считал их заряженными динамикой, ему нравились их приземленность и «укорененность». Его любимым городом в Швейцарии, впрочем, был Цюрих, поскольку он мог предложить больше, чем любой другой из швейцарских городов, и еще потому, что там прошла его юность. Во время отпусков он наслаждался отдыхом в кантоне Тичино.

Герман Роршах работал с удивительной легкостью, будто играючи, и был чрезвычайно продуктивен. Секрет его продуктивности заключался в том, что он постоянно перемещался между разными видами деятельности. Он никогда не работал часами над какой-нибудь одной вещью, любил переключаться с интеллектуальной работы на ручной труд и обратно. Никогда не работал по вечерам, которые полностью посвящал своей семье; никогда не работал во время отпусков, которые были предназначены исключительно для отдыха, для наслаждения комфортом. Эта смена задач, переход от интеллектуального творчества к работе по дереву или чтению, помогала ему восстановиться, освежала его разум и восприимчивость. Он также любил принимать гостей, но не незваных и не тех, кто задерживался надолго. Многочасовые разговоры на одну и ту же тему утомляли его, даже если эта тема была ему интересна.

Свою книгу «Психодиагностика» он рассматривал как ключ к пониманию людей и их способностей, а также к пониманию культуры, деятельности человеческого духа. Он смотрел далеко вперед и видел в будущем расширение метода и возможность понять природу взаимосвязи (своего рода синтез) и человека как такового. Он редко изъяснялся в подобных терминах. Для него «Психодиагностика» не являлась уже законченным кристаллом – это было только начало. Он видел это в стадии зарождения, в потоке, как исследование и поиск. Он надеялся найти людей, которые будут работать с ним, найти последователей – но, в силу своей скромности, не говорил об этом в открытую. Для него книга была уже «устаревшей». Имея внутри безграничный запас творческих сил, он уже получил намного больше информации, чем заключала в себе письменная версия.

Он знал, что его метод не имеет какой-либо теоретической основы, поэтому главный упор в первом издании книги был сделан на «предварительную необходимость» недвусмысленных определений терминов и понятий, введенных им. У него были серьезные опасения насчет того, что он слишком широко популяризировал свой метод, поскольку он видел, что тест может быть упрощен до уровня «гадательной машины». Он уже был обеспокоен склонностью Г. Рёмера (который, вопреки его утверждениям, никогда не сотрудничал с Германом Роршахом) направить его метод в другое русло. Такой процесс он рассматривал не как дальнейшее развитие, а как разветвление и фрагментацию, которые могли вызвать только недоразумения. Даже за три дня до своей смерти он говорил на эту тему и страдал от этой мысли.

После смерти Германа Роршаха Эйген Блейлер написал мне: «Ваш муж был гением». Не мое дело – как его жены – делать подобные заявления, но я всегда четко знала, что делю свой жизненный путь с одаренным, уникальным, необычайно гармоничным и невероятно привлекательным человеком, обладающим интеллектуальным дарованием и богатым артистическим духом. Он упорно расширял свой Тип Восприятия от интроверсии к растущей экстраверсии. Таким образом он достиг завидного баланса, и о нем можно отчасти говорить как об амбивалентном человеке. Очевидно, сам он этого не осознавал.

Я хотела бы завершить выступление его собственными словами (из письма к Г. Рёмеру), чтобы донести то, как он понимал этот баланс: «Человек, который “по-настоящему жив”, идеальный человек, является амбивалентным: он может переходить от интенсивной интроверсии к обширной экстраверсии. Идеальный человек – это гений. Может показаться, что это значит, будто гений – то же самое, что обычный человек! Но, вероятно, в этом есть доля правды». В этом смысле Герман Роршах был обычным человеком.