Глава 14
Война, это Путь обмана. Выступай, когда противник не ожидает.
Сунь Цзы, «Искусство войны»
Дмитрий Погожин, вольный стрелок.
13.04.2008, воскресенье, Московская область.
С тяжестью на сердце и пустотой в глазах, Дмитрий отъезжал от базы батальона «Знамя», расположившейся в окрестностях Фрязево. Слова командира, постаревшего за несколько прошедших дней с начала катастрофы, набатом звучали в сознании, как приговор.
«Дима, ты прекрасный боец, надежный товарищ, боевой брат… Но то, что ты сделал с гражданскими в Ираке, понять и простить нельзя! Если бы случайно их положил, никто бы тебе и слова не сказал, война есть война! Но ты же их… Эх, Дима… Наш батальон — последняя надежда всех, с кем поступают не по совести. Так было всегда, так есть и сейчас, когда все законы прахом пошли. Говорил тогда, скажу и сейчас — в любой ситуации, в любом состоянии, при любых обстоятельствах надо сохранять человечность! Утратил её, и стал не лучше, чем зомби, от человека в тебе остаётся лишь оболочка! Прости, брат, но ты… Прощай…»
Прости, брат… Прощай…
Отсидевшись несколько дней после начала эпидемии в своей берлоге, Дмитрий пробрался к своим побратимам, по окраинам бьющегося в агонии мегаполиса. Тысячи зомбированных, пожары, заторы из превратившихся в мертвое железо машин, выброшенные из берегов цивилизованности люди, стремительно тонущие в кровавом круговороте борьбы за жизнь и ресурсы, за каждый кусок хлеба и место в пока ещё способной передвигаться машине… Трагедия великого города мелькала за окнами бронированного «гелендвагена», так же, как и мысли в голове его владельца. Сначала с надеждой, что примут, простят, спишут с оглядкой на чрезвычайные обстоятельства, когда каждый штык дороже золота…
В обратную сторону мысли стали совсем другими. Отчаяние, боль, даже страх… Выросший в детдоме Дмитрий с первых лет жизни боролся за место под Солнцем, за право жить в обществе, а не существовать на его дне, в трепете перед теми, кто старше, сильнее, наглее. Батальон стал его семьей, братья по оружию стали его кровными братьями, не единожды спасая жизни друг другу, делясь последними крошками галет. Братья оставались единым целым не только в бою, искренне сопереживая, помогая, когда кто-нибудь из Семьи получал ранение или попадал в сложную ситуацию.
И вот всё позади, теперь уже навсегда. Прости брат, прощай…
Худое, сухощавое лицо Погожина исказилось в гримасе, зубы отчаянно заскрипели, когда он в очередной раз вспомнил крайние слова командира. Неторопливо катившийся по пустой полосе шоссе, ведущей в Москву, «Гелендваген» вдруг остановился. Дмитрий, покрывшись испариной, привалился лбом на руль, тяжело дыша, из приоткрытого рта закапала слюна на затянутый резиной пол. От захлестнувшей всю его сущность тоски захотелось умереть, раствориться в темноте спасительного ничто, или наоборот, бить, крушить, резать, захлебнуться фонтанами крови, бьющими из разрезанных глоток… Как тогда, в Ираке, в особняке беглого эмира… Так сладка была кровь из вспоротых артерий его жен и детей… Только стоил ли минутный экстаз той цены, которую он платит, уже не первый год? Стоил ли его грех многих, долгих ночей полного одиночества, отчаяния, слышал ли кто-нибудь, как он зовёт по именам своих братьев, оставшихся там, в Семье?
Немного успокоившись, Дмитрий достал дрожащими пальцами из бардачка портсигар с дорогими сигариллами, пахнущими пряностью табака и изысканностью вишни. Он не курил, с тех самых пор, как вышел за порог ненавистного приюта в день совершеннолетия. Ему нравилось лишь вдыхать аромат незажженного табака, наслаждаясь его грубым, чуть сладковатым запахом. Вытащив одну из сигарилл, Дима повертел её в пальцах, затем поднес к лицу, жадно ловя ноздрями каждый оттенок богатого букета.
Навстречу ехал нескончаемый поток машин, многие настороженно или с хищным интересом посматривали в его сторону, однако никто не рискнул остановиться. Как эти люди ещё соблюдают свою сторону дороги, привычка, что ли, не дает им выехать на пустынную встречную? Или вбитый на уровне подсознания стадный, рабский инстинкт? С этими надо поступать по совести? Или стереть с лица земли всех, чей смысл существования заключается в трепете перед тем, кто сильнее, наглее, старше?
Спрятав ароматную палочку обратно в дорогой портсигар, Дмитрий резко рванул машину с места. Разогнавшись до двухсот, Погожин наконец-то почувствовал себя лучше, гораздо лучше, кровь привычно закипела в венах, череда ненавистных рабских лиц во встречных авто смазалась в безликую ленту.
Перед самой Москвой Дима обогнал пару джипов, зачем-то двигавшихся в истекающий смертью город. Теперь он хотел своими глазами увидеть все, о чем несколько дней слышал из хрипящего динамика радиостанции. Толпы восставших мертвецов, таинственных мобов, отожравшихся мясом необращенных людей, бесчинствующие банды, грабящие слишком разжиревшую столицу. До вечера, на который у Погожина были планы, времени оставалось достаточно, надо провести его с пользой.
Проехав от шоссе до Перовской улицы, Дима с интересом понаблюдал за небольшой группой зомби, толкущихся возле «Ауди» последней модели, застывшей на перекрестке. Что-то или кто-то внутри, сильно привлекало мертвецов, скребущихся окровавленными руками в окна. На миг неопрятные фигуры зомби расступились, Дмитрий увидел бледное лицо девочки-подростка, в испуге застывшей на заднем сидении.
Немного подумав, стоит ли ввязываться, или лучше поберечь патроны, Дима вздохнул, и вынул бесшумного «стечкина» из кобуры на разгрузке. Он уже знал, что мертвецы наводятся на звук, поэтому излишне шуметь, стреляя из автомата, не собирался. Хотя, на фоне звуков непрерывной стрельбы, доносящихся со всех сторон, его выстрелы остались бы незамеченными. Конечно, существовал ещё шанс, что на огонек прибежит какой-нибудь не в меру ретивый мент… Однако, если верить радиоперехвату, бравые внутренние органы сами разбежались, куда подальше.
Осмотревшись по сторонам, во избежание неприятных сюрпризов, особенно со стороны разрушенного киоска в полусотне шагов от стоящего «гелика», Дмитрий выбрался из машины, сразу же направившись к серебристой «ауди», окруженной мертвецами. Сократив дистанцию до пяти метров, Дмитрий, не сбавляя шаг, расстрелял начавшие оборачиваться к нему фигуры. Легко и быстро, как в тире. Шесть выстрелов, шесть груд неподвижного тухлого мяса.
Обогнув машину по кругу, убедившись, что никто не шевелится, Погожин поманил рукой перепуганную девчонку, таращившуюся на него округлившимися от страха глазами. Взять бы, да уйти, пусть сама выбирается… Однако, в голове снова зазвучал голос командира «Мы последняя надежда для всех, с кем поступили не по совести… Прости, брат…».
Брат… Даже изгнав, командир называл его, Дмитрия, своим братом…
Кое-как выбравшись из смердящего испражнениями салона, девчонка, совсем молоденькая, с виду и до шестнадцати не доросла, опасливо подошла к Дмитрию, осматривавшего как недавнюю пленницу нежити, так и окрестности.
— Ты в порядке? — заговорил Дима, осматривая чумазую девчонку. — Салон не испачкаешь?
— Нет, я только пахну плохо, я аккуратно, в пакетик ходила, а окошко боялась открыть, там эти, руками лезли, а папа пошел бензин искать и не вернулся, а мне страшно было… — девочку вдруг прорвало, она затараторила, не останавливаясь и шмыгая носом. — А потом они пришли, а я закрылась…
Дмитрий насторожился, заметив нездоровое шевеление между углом ближайшего дома и сгоревшим магазином популярной продуктовой сети. Меньше ста метров, три фигуры, быстрым шагом направившихся к машинам.
Схватив под мышку болтающую девчонку, действительно дурно пахнущую, Дима быстро пошел обратно, к бронированном «гелику». Забросив спасенную на заднее сидение, Погожин перебросил наперед сумку с оружием, забрался за руль и торопливо нажал на педаль газа. Шедшая в его сторону троица резко ускорилась, желания знакомиться с ними почему-то не возникло. Было в них что-то неправильное — двигались они рвано и быстро, длинными, звериными прыжками, угрожая своей пугающей стремительностью.
Когда преследователи остались далеко позади, Дмитрий обратил внимание на девочку, все ещё взахлёб повторяющую историю про ушедшего отца и страшных зомби.
— Тихо! — рявкнул Погожин, зная, чем сменится словесный поток после пережитого шока.
Девочка запнулась на полуслове, уставившись перед собой стремительно мокнущими глазами, её губы задрожали, а через секунду затряслась в плаче, закрыв лицо маленькими грязными ладошками.
— Совсем ребенок… — пробормотал Дима, объезжая остов сгоревшего микроавтобуса с обугленным телом внутри.
С рыдающим грузом на шее, экскурсия по гибнущему городу откладывалась. Где-то в районе Дмитровского шоссе должен быть временный опорный пункт, где военные собирали беженцев и раздавали оружие всем, кто не вызывал подозрений. Если быстро доехать туда, времени останется ещё в достатке для задуманного. Только улицы…
Улицы не располагали к быстрой и лёгкой езде. Многие переулки выглядели ловушками, будучи заваленными костями, хламом и машинами, вездесущие мертвяки заставляли вилять по дороге и мешали поворотам, шоссе также не казалось лёгким путем. Ближайший перекресток пришлось объезжать по тротуару, сбив кенгурятником нескольких зомби, поковылявших наперерез автомобилю. «Мыть теперь придется» — с отвращением подумал Дмитрий, сворачивая в переулок, показавшийся свободным.
Проехав с сотню метров, Погожин обратил внимание на отделение милиции, занимавшее часть первого этажа какого-то заунывно-серого административного здания. Дверь участка оказалась подпертой снаружи толстой доской и украшенной надписью чем-то бурым, скорее всего кровью — «Не входить, заражено!».
— Сюда то нам и надо, коли не советуют… — сказал вслух Дмитрий, останавливаясь перед зданием и глуша мотор.
Услышавшая его спокойный, даже холодный голос, девчонка перестала рыдать, но всхлипывать не прекратила.
— Дядя… А куда… мы едем?.. — спросила она хриплым после плача голосом. — А как же папа, он искать меня будет…
— Туда, где безопасно… — стараясь говорить как можно спокойнее, ответил Дима. — Я только в милицию сейчас зайду, договорюсь, чтобы твоего папу нашли, и скажу, где ты будешь его ждать…
Сердце Погожина сжало ледяными клещами, он увидел в этой девочке сироту, оставшуюся без матери, отца и дома. Совсем одна… Когда-то он был таким же, безнадежно ждущим, что его найдут, заберут домой… Только ему нельзя было показывать свою слабость, детдомовские не любили «ждалкиных». Как и сейчас, когда он остался совсем один, без семьи, без друзей и родных, во всем мире есть только он… и эта малявка, которой он нужен, такой, какой есть, сильный и непробиваемый. Вот ей все можно, никто не станет глумиться, никто не бросит вслед обидные слова…
— Сиди здесь! Я быстро! — как можно твёрже приказал девчонке Погожин.
Она опять захныкала, умоляя не оставлять её одну, ведь снооова придут эти, снова она будет запертааа в железном капкане…
— Тихо! — прикрикнул Дима. — У меня пистолет есть! И ружье есть! И тех, и этих застрелю, если придут! Ложись на сидение, закрой глаза, никто тебя не увидит!
Девочка безропотно растянулась на кожаном диване, закрыла глаза и моментально затихла, тихонько шмыгая носом.
— Так и лежи, малышка, скоро вернусь… — успокаивающим, отеческим голосом сказал Дмитрий, закрывая дверь, а затем, уже сам себе, пробормотал: — Свалилась на мою голову…
Повертев головой в поисках опасностей, осмотрев салоны стоящих рядом машин, Погожин подошёл к двери участка, бесшумно ступая на чистые от мусора и осколков места тротуара и крыльца. Ещё раз оглянувшись, заметил неподвижный силуэт, застывший у окна в доме напротив. Безопасно… Приложив ухо к прохладному металлу двери, внимательно прислушался. Тихо… Что не значит безопасно, вдруг там, у самой двери, замерла такая же фигура, как в доме напротив.
Приставив ботинок к двери так, чтобы она не могла открыться больше, чем на сантиметр, Дмитрий аккуратно вытащил доску из-под ручки. Петли чуть слышно скрипнули противным металлическим скрежетом, но изнутри никто не бросился на звук. Приоткрыв ещё немного, Дмитрий весь обратился в слух, пытаясь уловить хоть малейший шорох. По ноздрям ударил тяжёлый запах тухлятины и химии, ещё чего-то невыносимо мерзкого, как если бы смешались запахи горящей проводки и сожжённой плоти.
Аккуратно отодвигая ногу, Дима расширил просвет ещё больше, аккуратно заглянув вовнутрь. Петли, к счастью, больше не скрипели, его присутствие мог выдать только свет, ворвавшийся в сумерки помещения. Никаких шумов, никто не ковыляет и не бежит навстречу, пытаясь заполучить кусок комиссарского тела… Убедившись в отсутствии угроз, Дмитрий тихо и плавно, как охотящаяся ласка, перетек в коридор, держа пистолет наизготовку.
За бронированным окном дежурного не оказалось никого живого. Или полуживого. На полу, в растекшейся, черной луже, лежало тело в милицейской форме, рядом валялся ПМ, на стенах и мебели темнели кровавые пятна. С сомнением посмотрев вглубь коридора, слишком темного для человеческого глаза, Дмитрий вернулся к машине, за лежавшем в сумке прибором ночного видения. Аккуратно прикрыв дверь, Погожин пошел обратно в здание, на ходу одевая шлем, с закрепленным на нем «ночником».
Проход вглубь коридора, перегороженный решеткой из толстых стальных прутков, был свободен, решетчатая же дверь открыта. Рядом с клеткой, дальше по помещению, виднелся почти полностью обглоданный скелет. Никакого движения… Перекатывая стопы с пятки на носок, Дмитрий крался по коридору, проверяя каждую дверь, заглядывая в незапертые кабинеты. Везде царила разруха, по комнатам словно смерч прошёлся — пол устилали бумаги, обрывки одежды, канцелярская дребедень, осколки стекол и обломки мебели, стреляные гильзы, обглоданные кости. Перед каждым шагом приходилось тщательно высматривать место, куда можно поставить ногу без риска нашуметь.
Добравшись до угла, где коридор поворачивал под прямым углом, Дмитрий заглянул в распахнутую электрощитовую, откуда несло смрадом паленой проводки и сладковатой вонью горелого мяса. На вырванных из шкафа толстых проводах висело обугленное тело, скалясь на визитера широко распахнутой челюстью.
Выглянув за угол, Дмитрий отпрянул назад. В конце коридора стояли мертвецы. Один из них сильно отличался от собратьев, его выделяло сутулое, массивное тело с длинными руками, увенчанными узловатыми пальцами с когтями вместо ногтей. Голова смотрелась устрашающе, широкая пасть не закрывалась полностью из-за длинных клыков, скошенный назад шишковатый лоб нависал над маленькими глазами.
«Моб!» — пронеслась в голове страшная догадка. Говорившие по радио описывали существо, Mortius Bestia на латыни, а по-русски «мертвый зверь», или просто «моб». Существо выглядело менно таким, зверочеловеком, передвигающемся на четырех конечностях. Впрочем, по слухам, у полноценного моба не оставалось ничего человеческого. Наверное, этот, если стоит на двух ногах, ещё не разожрался полностью, а значит, есть шанс… Назад идти намного опаснее, путь в одну сторону по крошеву дался с трудом, а если пойти обратно, малейший шорох, и уже не убежать. Пока что у него оставалось преимущество во внезапности, зверюга стояла боком, не замечая движения в темном коридоре.
Выругав себя за неосмотрительность и самонадеянность, Дмитрий достал из кармана разгрузки беруши, поглубже запихнув их в уши. Затем, предельно аккуратно, придерживая пальцами антабку, чтобы даже лёгкого щелчка не прозвучало, взял наизготовку дробовик. Первый патрон пулевой, второй крупная дробь, третий снова с пулей… С десятка метров голову монстра должно разнести в клочья, остальным тоже достанется.
Так же беззвучно снял с предохранителя, прицелился ногой на свободное от мусора место, и резко вывернулся из-за угла, почти сразу же выстрелив, передёрнул помпу и сделал второй выстрел в зашевелившихся зомби.
Полу-моб успел только развернуть корпус, когда ему в лоб влетел пучок дроби, не успевшей рассеяться. Запрокинувшись назад от удара, голова обнажила мягкую зону под челюстью, куда тотчас же влетела пуля, превратившая его череп в подобие распустившейся розы. Тяжёлое тело рухнуло на стоявших позади зомби, повалив их с ног. Дмитрий бросил дробовик, повисший на ремне, и, выхватив пистолет, быстро завершил начатое.
— Вот и все… — сказал воин, с трудом сдерживая рвотные позывы, к густой вони добавился кисловатый запах пороха, сделав воздух совсем уж ядовитым. — Не такие вы грозные, как о вас радио говорит!
Прикрыв нос краем рукава, амбре стало чересчур несносным, Погожин пошел к куче тел у железной двери, помятой ударами, исцарапанной когтями чудовища. На самого монстра старался не смотреть, выглядел он слишком тошнотворно, чтобы его изучать. ПНВ пришлось поднять и включить фонарик, глаза безудержно слезились от постоянных спазмов в желудке и глотке.
Оружейная комната оказалась закрыта, однако, внутри кто-то завыл, тоскливо, с надрывом.
— Эй, кто живой есть? — Дима несколько раз сильно ударил в дверь кулаком. — Открывай, кавалерия прибыла!
Вой прекратился, затем за дверью что-то заскрипело, упало, снова заскрипело. Когда непонятные шумы прекратились, молодой, почти мальчишеский голос задал дурацкий вопрос:
— А вы кто такой, не бандит?
— Спецназ ФСБ, могу документ показать! — с трудом сдерживая внезапно подкативший приступ совершенно неуместного смеха, ответил Дмитрий.
Переклинивший замок долго лязгал металлом, прежде чем поддаться, наконец, дверь немного приоткрылась. Паренёк с погонами сержанта и диким от страха взглядом попытался что-то ещё спросить, но вдохнув воздух из коридора, скрутился в приступе рвоты, блюя скупыми комками желчи.
Ожидая, когда парню станет легче, Погожин с интересом рассматривал помещение. Неплохо зашёл! В распахнутом шкафу висело два АКСУ, на полу валялось десятка полтора снаряженных магазинов, целый и початый цинк «пятерки», у дальней стены стояли друг на друге три целых ящика патронов. Наверняка, в кабинетах найдется ещё много подобного добра, можно даже с мальцом поделиться.
— Что здесь произошло? — спросил Дмитрий, когда парень кое-как отплевался.
— Ночью… С восьмого… Привели буйных в участок, в обезьянник закрыли… Наши с покусами тоже были, скорая не ехала… — каждое слово давалось парню с трудом, голос скрипел и срывался. — Мне бы воды…
— Здесь ничего не уцелело, пошли в машину, у меня есть! — Диме самому хотелось поскорее убраться отсюда, вдохнуть свежего воздуха.
Открыв «гелик», Погожин первым делом заметил, что девчонка уснула, в той же позе, как легла. Даже с пятнами грязи на лице, девичье лицо выглядело очень мило, а от её беззащитности у Дмитрия что-то ёкнуло в душе. Замерев на секунду, он посмотрел на размеренно поднимающуюся на вдохе едва развитую грудь, ощутив прилив бесконечной нежности к маленькой, слабой, нуждающейся в защите и опеке девочке. Сознание вдруг пронзило пониманием, что значит быть не одиноким, что чувствует отец, глядя на своего ребенка…
Стараясь не шуметь, Дима раскрыл сумку со снарягой, в ней лежали ещё и бутылки с водой. Взял две, у самого горло тоже першило от адской смеси отвратительных запахов. Осторожно прикрыв дверцу, ещё раз внимательно осмотрелся, не найдя ничего подозрительного.
— Когда наши начали подниматься, бросаясь на тех, кто оставался в участке, кто-то выбежал на улицу и заблокировал дверь. Заражённых пытались затолкать в клетку, но, когда открыли, закрыть уже не смогли, старшину толпой загрызли, прямо в коридоре. Оружие было только у дежурного, остальное у патрульных на руках осталось, и в оружейке, а она заперта. Дежурный расстрелял магазин в одного из больных, а тому хоть бы что, подошёл и вцепился, кусать начал… Остапов кое-как вырвался, заперся внутри. А я в кабинете был, отбивался от вошедшего… На пол его свалил, и к дежурке, смог проскочить мимо жрущих старшину тварей. Троим неудобно было, руками мясо рвать пытались, а четвертый прямо в кишки мордой зарылся…
Сержанта снова передёрнуло от рвотного позыва, однако, сдержался.
— Саня мне ключи от ружейки через окошко подал, сам уже на пределе был, плохо ему стало. Попросил родным передать, что он их любит, и застрелился, когда я убежал. — сержант грустно посмотрел на пустую бутылку и отбросил её в сторону. — Пока я с замками сейфа и шкафов, потом с магазинами возился, руки дрожали, кто-то на дверь навалился, я не мог её открыть. Потом с той стороны что-то врезалось в нее, да так, что металл погнулся. Я замок еле закрыл, стеллаж привалил, слышу скрежет когтей по железу, молюсь, и магазины набиваю из открытого цинка, маму зову. Как начинаю громче говорить, так дверь ходуном ходит, как замолкаю, стихает через время…
— Они на звук реагируют! — перебил парня Дмитрий. — Если своими бельмами не видят движения, на слух наводятся.
— Я понял это, и сидел тихонечко, ждал что подмога придет, или наши с патруля приедут. Никто не пришел… Я нашел в сейфе коробку сухпайка, кто-то её там оставил, непонятно зачем, и вода в пятилитровой фляге стояла. Тухлая, но пришлось пить…
— Четыре дня так сидел? — удивился Погожин. — Не появись я здесь, ты бы загнулся через день-другой! Почему не пытался вырваться?
— Боялся… — вздохнул парень. — Там кто-то очень сильный был, за дверью. Не знаю, откуда он взялся, но от каждого его удара штукатурка со стен сыпалась.
— С трёх выстрелов сдохла тварь, а у тебя под рукой их полтыщи было! В голову тварей бить надо, никто не говорил?
— Нет… — помотал головой сержант. — Я же только вечером в смену заступил, меня с выходного вызвали. Я толком и понять ничего не успел, как заваруха в отделе началась.
— Дурдом… — только смог сказать Дима. — Ладно, хватит языки чесать, вокруг мертвяков и бандитов полно, нам ещё везёт, что никто не появился. Давай, быстро тащи к машине все, что в оружейке, и по комнатам тоже, а я караулить останусь.
— А дальше куда? К вам на базу? Вы точно из ФСБ?
— Точно… Куда, потом решим! Главное, стволы и боеприпасы здесь не бросать! — Погожин добавил немного командирских интонаций.
Когда сержант скрылся внутри зловонного райотдела, капитан сокрушенно покачал головой:
— Из детского сада ещё бы оперов нанимали, дебилы…
Достав из бардачка влажные салфетки, Дмитрий отдал их девчонке, проснувшейся во время погрузки ящиков в багажник. Не забыв оставить несколько штук себе и Максу, так звали сержанта. Умывшись, его неожиданные спутники стали похожи на вполне симпатичных молодых людей, у Алёны ещё и забавные конопушки обнаружились. Она понемногу приходила в себя, по крайней мере, перестала впадать в детство и задавать глупые вопросы. Ведя машину по лабиринту улиц, Погожин время от времени бросал взгляды на её отражение в зеркале, каждый раз задавая себе один и тот же вопрос — нужна ли она ему? Ей он нужен, безусловно, без него она не проживет и дня… Совсем юная, абсолютно беззащитная, ребенок… Только ему, как с ней жить? Придется охранять не только себя, но и её, возвращаться каждый день в одно и то же место, она моментально станет его слабым звеном. Привязавшись к ней, он станет уязвим, а потеряв, начнет сходить с ума, шепча её имя бессонными ночами, как шепчет имена братьев.
— Эй, Макс! — окликнул он сержанта, оторопело смотрящего на изменившиеся до неузнаваемости улицы родного города. — Макс!!!
— А?!! — встрепенулся тот. — Я!!!
— Головка от… снаряда… — хмыкнул Дмитрий. — Слушай мою команду! Сейчас я тебя и Алёну довезу до ближайшего опорного пункта, там мы расстанемся. Вы с военными останетесь, я своей дорогой. Учти, если с ней что-нибудь случится, или ты сам её обидишь, из-под земли достану, и своими зубами горло перегрызу, понял?!
В голосе Погожина зазвучала сталь, холодная, смертоносная.
— Т…Так точно! — запнувшись, ответил парень.
— Ты мужчина, защищаешь женщину! Оружие в твоих руках защищает тебя! — Погожин кивнул на «укорот» сержанта. — Надо стрелять — стреляй без колебаний, понял?!
— П…Понял… — неуверенно ответил парень, увидев недобрые, ледяные глаза Дмитрия.
— Не слышу, боец! — рявкнул капитан на потерявшегося сержанта.
— Так точно, товарищ!..
— Капитан!
— Товарищ капитан!!! — звонко крикнул юноша.
Дмитрий замолчал, внезапно его посетила идея. Подумав немного, он отчаянно завертел головой по сторонам.
— Макс, ищи машину, целую! — приказал Погожин после того, как джип подпрыгнул на теле попавшего под колеса мертвяка. — Вопросы отставить!
На поиски подходящего транспорта ушло больше часа кружения по дворам и проспектам, по «гелику» несколько раз стреляли, к счастью, надёжное бронирование и безатмосферные колеса сохранили жизни и мобильность троицы. В конце концов исправная и заправленная «дэу» неброского, мышиного цвета устроила Дмитрия. Сержант занял место за рулём трофея, а спустя ещё час автомобили выехали за МКАД, по встречной полосе, свободной от потока транспорта, покидающего заражённый мегаполис.
— Слушай внимательно, воин! — начал Погожин, когда девчонка перебралась из джипа в легковушку. — Сейчас ты едешь по Носовихинскому шоссе, проезжаешь Есино, на развилке направо, дальше ещё раз направо, на указателе «Лесничество» под шлагбаум, сам откроешь-закроешь. Доедешь до длинного бетонного забора с колючкой поверху, не промахнешься. На серых воротах домофон с правой стороны, неприметный такой. Нажимаешь трижды, как спросят кто и зачем, говоришь, что к полковнику Таличу. Все понял?
— Так точно, тащ капитан! — по-военному выпрямившись, ответил сержант.
— Молодец… Люди ему нужны, тем более, способные постоять за себя и за близких… — Погожин сделал многозначительную паузу, с удовлетворением заметив, как в глазах парня загорается огонек решительности. — Самому Таличу скажешь, что вас прислал Дима, он поймет. Расскажешь, как всё было, без прикрас! Заодно запомни, обидишь девчонку — тебе не жить!
Последние слова Дмитрий произнес таким тоном, что Максим почувствовал легкую дрожь в коленях. Теперь ему стало плевать на голодных монстров, он боялся единственного — попасть в немилость к этому капитану, с полным льда взглядом убийцы.
Погрузив в багажник «дэу» початый и целый цинки «пятерки», а также цинк пистолетных, отдав парню половину автоматных магазинов, Дмитрий пожал ему руку и запрыгнул за руль Гелендвагена.
Пальцы мелко дрожали, зубы непривычно отбивали мелкую чечётку. Он почти физически ощущал, как из него утекает что-то очень важное, всю жизнь прятавшееся на задворках сознания, разбуженное лишь сегодня, робким лучом света, исходившем от потерявшейся, беззащитной девчонки. Холод одиночества заставил дрожать не только руки, но и все тело, вмиг покрывшееся гусиной кожей, боль утраты вцепилась миллионами колючек в каждую клеточку тела, и Дмитрий закричал, глядя вслед удаляющейся машине, остатками воли не давая себе пуститься в погоню, чтобы вернуть утраченное. В памяти мелькали совсем свежие образы детской растерянности, слез, грязных ладошек, закрывающих плачущее лицо, веснушки, прикосновение маленьких ручек к его рукам, привыкшим к грубости… Дмитрий сам затрясся так, как тряслась девочка, когда он переносил её из отцовской машины в свою…
— Зомби… Я зомби… зомби… — прохрипел Погожин, до боли в зубах закусывая обшитый дорогой кожей верх руля…
* * *
…Спрятав в портсигар ароматный цилиндр сигариллы, Дима завел двигатель и развернулся в сторону города, отгоняя от себя остатки перехлестнувших через край эмоций. Выхолостившая душу пустота, возникшая на месте утекшего важного, медленно заполнялась решительностью и колючим инеем рациональности. Если никому не нужно, то важное, что пряталось в нем, никому, кроме… Встряхнув головой, Погожин выгнал образ девочки из головы.
У него есть то, что нужно всем, и прежде всего ему самому — его таланты в уничтожении себе подобных. Меткость, скорость, расчётливость, способность доводить дело до конца в любых условиях и ситуациях…
С трудом переправившись через железный поток, затопивший Ярославское шоссе, Погожин добрался до Алтуфьевского шоссе и проехал по нему чуть менее двух километров. Дальше двигаться на машине, тем более, на такой приметной, стало просто опасно, следующие его действия требовали незаметности. Немного поискав распахнутые ворота с подходящим двором, Дима загнал «гелик» в спешно покинутое хозяевами подворье. Пакеты, обрывки бумаги, раздавленные коробки перед входом, распахнутые настежь гаражные ворота, все говорило о том, что семья, собравшись наспех, уехала подальше от гигантского рассадника заразы. Тем не менее, прежде чем закатить машину в гараж, Дмитрий внимательно осмотрел, как дом, так и постройки, обнаружив лишь следы разгрома. Похоже, здесь ещё и мародёры побывали, нигде не нашлось ни кусочка пригодной для употребления еды.
Оправившись, наскоро перекусив шоколадными батончиками, мужчина забрал из припаркованной в гараже машины сумку с оружием и снаряжением, кофр с СВД. Внимательно осмотрев окрестности, Дмитрий вышел на улицу, издалека приглядываясь к довольно бедному по здешним меркам, но высокому, в три этажа, дому. С него хорошо просматривалась не только улица с двором, где он спрятал «гелендваген», набитый хабаром из райотдела, но и нужный ему объект.
«Высотка» местного масштаба оказалась такой же заброшенной, как и предыдущий дом. Отличалась лишь запертыми воротами и калиткой, при этом в деревянном заборе зияла огромная дыра. Так же, как и предыдущий, этот дом подвергся разграблению, не заинтересовавшие мародеров содержимое многочисленных шкафов, комодов и кладовой валялось по всему дому.
Забравшись на чердак, Погожин удобно устроился в крохотной комнатушке под самой крышей. Вероятно, здесь любила уединяться хозяйка дома, или старшая дочь, их фотографии висели на стене в гостиной. Уютная келия, с книжной полкой, стеллаж для чайника, единственной чашки, и всяких дамских мелочей, собранных в две круглых коробки из жести, расписанной цветами. Грабители здесь не побывали, поленились, наверное, карабкаться по крутой и узкой лесенке.
Из небольшого окошка открывался прекрасный обзор на расположенный в ста пятидесяти метрах от места наблюдения, просторный участок почти квадратной формы, огороженный добротным трехметровым забором из крупного камня. Единственным местом, где прерывался забор, были тяжелые кованые ворота, украшенные готическими щитами.
В самом центре участка, почти полностью выложенного плоской брусчаткой, высился трехэтажный особняк из красного кирпича, выполненный в стиле рыцарского замка — высокие узкие окна в виде стрельчатых арок, декоративные башенки по углам, высокий шпиль на крыше.
Вокруг дома, почти впритык к забору, располагались различные постройки, почему-то сделанные в деревенском баварском стиле. Их беленые стены, с декором в виде Х-образных крепов из темного дерева, резко контрастировали с самим особняком.
Впрочем, роскошным или изысканным, замок совсем не казался. Шпиль выглядел нелепо из-за своей приземистости, башенки сделаны аляповато, будто по рисункам из мультфильмов, ширина оконных арок не создавала ощущения возвышенности, присущей готическому стилю. В целом, как сам дом, так и весь архитектурный ансамбль, были пропитаны духом маловкусия, вычурности, китча девяностых годов.
Спустя полтора года после первого визита Погожина в «замок», сопровождавшего своего нанимателя, депутата Шкловича, в облике усадьбы почти ничего не изменилось. Если не считать того, что над углами забора, со стороны дороги, появились две пулеметные вышки, ещё две, с обратной стороны, только строились.
Второе отличие от старых, цивилизованных времён, выглядело довольно зловеще. Как над центральным шпилем, так и над каждой из четырех башенок, развевались полотнища флагов третьего рейха, а на фасаде здания, между окнами, вытянулись вертикальные штандарты красного цвета, со свастикой на белом круге. Такие же полотнища, вместе с различными вымпелами в римском стиле, украшали и другие здания.
Изучив интересующий его объект, а также прилегающую местность, Дмитрий принялся рассматривать обитателей логова местных нацистов. Прежде всего, пулеметчиков, стоявших на вышках, оборудованных раритетными, но наверняка исправными, MG-42 на станинах. Сами пулеметчики, одетые в немецкие каски и серые шинели, выглядели очень антуражно, на фоне свастик и горбатых пулеметов.
Люди во дворе находились в непрестанном движении. Четверо молодчиков, одетые в коричневую униформу образца тридцатых годов, бегали вокруг особняка, что-то выкрикивая на ходу. Возле длинной постройки несколько неопрятно одетых людей, вероятно, рабов, перекладывали с места на место какие-то ящики, за рабами следил автоматчик, вооруженный «калашом».
— На машиненпистоли или штурмгеверы не хватило ублюдков… — ухмыльнулся Погожин, продолжая наблюдать за происходящим в бинокль.
Дважды приезжали груженые «бычки». Стоило грузовику въехать за ворота, как бегавшие «коричневые» тотчас же бросались к нему, дружно выгружали тюки и ящики, зиговали своему командиру, и снова продолжали забег. К выгруженному добру подгоняли рабов, те перетаскивали его в склад, расположенный в дальнем конце двора.
Несколько раз из дома выходили офицеры, ряженные в немецкую форму, с витыми погонами и фуражками с высокой тульей. При их появлении, бегуны останавливались, вскидывали правые руки в приветствии, замирали по стойке «смирно» до тех пор, пока офицер не давал отмашку на продолжение тренировки.
— Шестнадцать… — прошептал Дима, пересчитав жителей логова, включая троих подростков, вероятно, детей офицеров. — Плюс один принимает отчеты часовых, семнадцать…
По его расчетам, их должно было быть не менее тридцати. Приезжая с депутатом, он внимательно изучал каждый уголок поместья. Пока Шклович занимался коммерцией с нацистами, Дмитрий обращал внимание на каждую деталь обстановки, его пытались заинтересовать идеями «расы господ», поэтому ничего не скрывали. Ну, почти ничего… Расположение зданий, окон, дверей, лестниц, количество комнат и коек в «гостинице» и доме для «прислуги», высоту потолков. Он знал, что в подвале дома есть тюрьма с комнатой для пыток, почему-то оформленная в стиле борделей для поклонников садомазохизма. Гараж вмещает восемь автомобилей уровня «лэнд крузера», под домом для «прислуги» находится спуск в прекрасно оборудованный тир. Где-то под гаражом должен находиться склад для товара, однако, вход в него придется поискать.
Товар сюда возили регулярно. Груженые оружием, патронами, различным военным имуществом с армейских складов, джипы въезжали в гараж, разгружались и делали новую ходку за товаром. Или, наоборот, загружались, чтобы удовлетворить запросы клиентов. В основном, покупателями выступали кавказские джихадисты. Шклович продавал оружие нацистам, те продавали исламистам. Просто бизнес, ничего личного!
На землю быстро опускались сумерки. Дымы далёких и близких пожаров растворились на фоне темнеющего неба, во дворе «замка» зажглись фонари, впрочем, не слишком яркие. Приехали тентованный «КАМАЗ» армейского образца и джип, из внедорожника выпрыгнула пятерка вооруженных боевиков, из грузовика ещё трое, все сходу занялись выгрузкой приличного количества мешков, коробок и свертков. Тут же появились рабы, по команде надзирателя потащившие привезенное в дальний конец двора.
После того, как за въехавшими на площадку перед домом закрылись ворота, сменились пулемётчики на вышках.
Наблюдая за происходящим в ночной прицел, закреплённый на СВД, Дмитрий на секунду отвлекся, посмотрев на часы. Ровно два часа между сменой часовых. Те, в свою очередь, каждые пятнадцать минут отчитывались по рации о несении службы.
Пятнадцать минут. Много или мало? Три минуты на преодоление расстояния через соседние участки до забора логова. Ещё полминуты, чтобы оказаться во дворе. Столько же, попасть в дежурную комнату и зачистить её. Дима не знал, кто ещё, кроме дежурного, контролирует часовых. Кроме того, в самом доме, также находились два наблюдателя, присматривавших за другой стороной двора. Их отчёты Погожин слышал в своей рации, сканер частот исправно отслеживал их смену часовыми. «Герр обер-лейтенант, ефрейтор Дитрих без замечаний». Герр-херр, проклятье…
Составив график своих действий, Погожин понял, что выполнить задуманное реально. Убрав часовых, караульных и дежурных, у него в запасе останется ещё семь минут, вернее, пять, две минуты на непредвиденные задержки. Далее, убрать дневального в гостевом доме. Офицеры навряд ли станут утруждать себя контролем смены. Зачистить же казарму и особняк можно не торопясь, наслаждаясь процессом. Только бы никто не приехал, взвод автоматчиков, например…
Понаблюдав за объектом ещё полчаса, Дмитрий переобулся из неприметных, прочных натовских берцев, в лёгкие ботинки из мягкой кожи на толстой каучуковой подошве. Затянув шнуровку, прошёлся по комнатушке, вспоминая полузабытые ощущения от передвижения в этой обуви. Два шага вперёд, два шага назад, немного попрыгал. Ни стука, ни скрипа…
Открыв окошко, в полутьме подозрительно распахнутое окно никто не увидит, Дмитрий снова припал к окуляру прицела. Время ужина, весь личный состав, вместе с подростками, высыпал во двор на вечернее построение, спустя десять минут разбежавшись по своим местам. Двенадцать человек в доме, одиннадцать в казарме, двое на вышках, итого двадцать пять противников, из них три бабы и три подростка. Рабов можно в расчет не брать, они навряд ли станут возражать, если их «хозяева» неожиданно умрут.
Когда таймер в часах тихонько запищал, сообщая о пятиминутной готовности, Дмитрий глубоко вздохнул, и навёл перекрестие прицела на первого часового. Без пяти минут три часа ночи… Тот стоял, прислонившись спиной к колонне, поддерживающей крышу вышки.
Палец привычно потянул спусковой крючок, выбирая слабину, потом лёгкое сопротивление спускового механизма, выстрел… Второй пулеметчик, второй выстрел, оба беззвучно сползли на пол. Винтовку с глушителем и дорогим прицелом под кровать, на всякий случай, стремительный бросок вниз по лестницам…
Ножи в обеих руках Дмитрия мелькали, как молнии, исполняя долгожданный танец смерти. Собирая щедрый, кровавый урожай, вспарывая глотки, пробивая сердца, заливая ароматной алой жидкостью все вокруг. Погожин, стремительно перемещаясь между падающими и пока ещё живыми жертвами, жадно хватал губами каждую каплю, попавшую ему на лицо, наслаждаясь солоноватым медным привкусом крови…
Встряхнув головой, Дмитрий прогнал наваждение, на секунды захватившее разум. Быстро вернувшись к реальности, первым делом посмотрел на часы, затем обратно в прицел.
Часовой, подпирающий опору, очнувшись от лёгкой дрёмы, оглянулся на напарника, поднес рацию к губам. Станция в келии слегка затрещала динамиком, «герр обер-лейтенант, унтер-офицер Кляйне без замечаний!». Выстрел! Второй дозорный, отвлекшись на доклад, не заметил, как его товарищ рухнул на пол вышки с пробитой головой. «Без замечаний!» Выстрел! Шлем с ПНВ на голову и вперед!
Ворвавшись в дежурку спустя четыре минуты после смерти часовых, Дима воткнул нож в глотку опешившему от неожиданности «оберу». Едва слышно засипев, тот схватился за горло, тут же получив сильнейший удар рукоятью второго ножа в висок. Руки безвольно упали, мертвое тело грузно развалилось в кресле. Минус три.
Убрав дежурного, Дмитрий побежал наверх, где по его предположению, находились наблюдатели за тылом. Оба нашлись на третьем этаже, у окна. К счастью, слишком увлеченные беседой, чтобы заметить поднимающегося по лестнице чужака. Им тоже повезло, они обрели покой, так и не увидев, что их убило…
Быстро перебравшись из господского дома в казарму и покончив с дневальным, Дмитрий позволил себе короткую передышку. Десять минут, шесть смертей. Слишком расслабившись от собственной крутости, нацисты не заперли ни одну дверь. Все же свои, зачем закрываться? И в доме, где полдня просидел Погожин, не выставили пост, хотя обзор и сектор обстрела оттуда, ничуть не хуже, чем из самого особняка. Что же, сами виноваты…
Дальше началась рутина, скучная и грязная. Дмитрий заходил в комнату, обустроенную двумя кроватями, тумбочками, вешалкой для одежды и крохотным санузлом, приставлял острие ножа к основанию черепа или низу подбородка, бил второй рукой в торец рукоятки, обтирал лезвие о простыню убитого, выходил из комнаты. Нож входил в голову под углом, повреждая не только спинной, но и головной мозг, жертва умирала без криков и шума. Самое главное — убитый уже не поднимался.
Десять трупов меньше, чем за пять минут, неплохой результат после длительного перерыва…
Выпив воды из блестящего чайника, стоявший на тумбочке у поста дневального, Погожин не спеша направился к особняку, хотелось поскорее закончить монотонную работу. Дежурный обер лежал на прежнем месте, уставившись в потолок остекленевшими глазами, тускло мерцал монитор видеонаблюдения, совершенно бесполезного против того, кто знает расположение видеокамер и слепые зоны…
Поднявшись на второй этаж, Дмитрий заглянул в первую комнату, лишь ненадолго задержавшись, чтобы вскрыть примитивный замок. Личную жизнь обитатели особняка все же пытались оградить от нечаянных взглядов.
Комната, разделенная на две части занавесом из тяжелого бордового бархата, расшитого готической геральдикой, использовалась одновременно как спальная для супружеской пары, так и в качестве гостиной, обустроенной с неброским шиком. Мебель «под старину» из темного дерева, украшенного грубой, но красивой резьбой, подушки в полоску, отделанные под камень стены, тяжелая кованная люстра, медвежья шкура на полу… Все это Погожин видел раньше, сейчас только отметил, что все осталось по-прежнему.
Аккуратно отодвинув край занавеса, Дима увидел одного из офицеров, спавшего рядом с женой, блондинкой лет сорока, очень неплохо сохранившейся для своих лет. Офицер умер почти моментально, а над его женой Дмитрий на несколько секунд замер. Соблазнительная линия бедра, обтянутая тонким шелком пижамы, приличных размеров грудь, чудом не выпадающая из декольте, на секунду сбили дыхание мужчины, давно не бывшего наедине с женщиной.
Шумно сглотнув слюну, вдруг ставшую вязкой, Погожин поднес нож к затылку фрау, почти с сожалением ударил по рукоятке. Как и прежние жертвы, она не шевельнулась, не дернулась, не издала ни звука. Только как-то сразу оплыла, мигом утратив сексуальность живой человеческой самки, превратившись в груду остывающей плоти, пахнущей кровью.
— Я зомби… — чуть слышно, одними губами, прошептал Дмитрий, слизывая пьянящие разум алые капельки с лезвия ножа.
Вкус крови обжег язык, словно крепкий алкоголь. Ноздри жадно затрепетали, лицо исказилось в гримасе звериного оскала, хищник учуял знакомый, любимый вкус… Только разум остался спокойным, словно дрессировщик, кормящий голодного льва…
— Я зомби… — снова прошептал Погожин, выходя из комнаты. — Зомби…
Без эмоций покончил с подростками, живших, до прихода убийцы, в соседней комнате. Просторное помещение, уставленное тренажерами, украшенное многочисленными плакатами с фашистской пропагандой времен второй мировой войны и элементами снаряжения армии вермахта, вызвало чувство брезгливости, отвращения к его обитателям. Невзирая на их возраст, пока ещё довольно нежный. Только они уже заражены вирусом нацизма, уже утратили невинность, несколько лет — и почти дети превратятся в полноценных выродков, поднимающих младенцев на штыки, сжигающих людей заживо…
Впрочем, Погожин пришел сюда не восстанавливать историческую справедливость. Ему требовалось содержимое складов, в первую очередь оружейного. Незадолго до начала эпидемии, Шклович продал фашистам небольшую, «пробную», партию оружия, с боеприпасами и снаряжением. Груз предназначался для какого-то «Исламского государства», с перевалкой на Кавказе. Навряд ли ублюдки успели его вывезти, обычно товар отлеживался на складе дней десять. Пока за ним не пришел он, Дмитрий. Просто бизнес, ничего личного!
Третий этаж. Лежащие у окна мертвые охранники, первая комната за простеньким замком… Два новых трупа, следующая дверь, пусто, кабинет… Ещё одна запертая дверь, фрау в расход, хозяину поместья кулаком по шее и наручники, возиться с поисками входа в склад нет желания, да и время не резиновое. Очнется, расскажет, где заветная дверка, где ключи, каких гостей ожидать в ближайшее время, как звали прапрадедушку овчарки Гитлера и причину вымирания фиолетовых сквокков на третьем спутнике второй планеты Альфы-Центавра…
Ждать пробуждения «фюрера» Дима не стал. В конце коридора оставалась ещё одна, последняя комната. Следовало проверить, хотя все замеченные обитатели особняка уже лежали тихо, не создавая суеты. Тем не менее, оставлять за спиной возможные неприятности, Дмитрий не привык.
Замок, такой же китайский, как и все предыдущие, открылся, едва слышно щелкнув. Подняв пистолет, нужды сохранять полную тишину уже не было, да и нож порядком надоел, Погожин бесплотной тенью проник в комнату. Тут же застыв на пороге…
В небольшой, уютной комнатушке, освещенной тусклым ночником, на кроватке с розовым резным изголовьем, спала девочка, укрытая цветастым одеялом. Лет десяти, не больше, в ней ещё не появилось подростковой угловатости, а расслабленное во сне лицо выглядело совсем младенческим. Откуда она здесь взялась? В прошлые визиты никаких девочек в доме на было! И сегодня, на улицу она не выходила!
Неловко переместив центр тяжести на другую ногу, Погожин опасливо выглянул в коридор, напряженно прислушиваясь. Если он не знал про девчонку, не увидел её вечером, значит, могут быть и другие неожиданности. Однако, тишину мертвого дома не нарушил ни один звук.
Убрав пистолет в кобуру из мягкой кожи, принявшую массивную тушу АПБ без шороха и скрипа, Дмитрий снова взял нож. Следовало довести до конца дело, почти законченное. Шаг, ещё один… Девочка чему-то заулыбалась во сне…
Дмитрий вдруг ощутил, как звонко бьется в его груди сердце. Ещё немного, и оно разбудит малышку своим стуком. Глухие толчки превратились в колокольный звон, поморщившись, Дима закрыл уши.
— Зом-би… Зом-би… — гремел медным голосом набат в его голове.
— Я… Я… Зомби!.. — чуть слышно прохрипел Дмитрий, соглашаясь с колоколом, чтоб тот хоть немного приутих.
— Мы-пос-лед-няя-над-еж-да… — в перезвон вплелись слова командира. — Про-щай!..
Погожин вывалился из комнатушки, сел на пол и застонал, сжимая голову руками. Он пытался унять звон и голоса, крепко жмурясь и тряся головой что есть силы. Вскоре это дало результат, наваждение начало стихать, удаляясь.
Дождавшись, когда уши стали слышать то, что и должны, то есть, тишину, Дмитрий поднялся, подобрал выпавший из руки нож и снова заглянул в комнатушку. Девочка по-прежнему спала, лишь перевернувшись на бок, да одеяло чуть сползло.
Подойдя к кровати, Дмитрий наклонился, глубоко вдыхая давно забытый запах ребенка. Откуда-то из глубокого детства он знал этот аромат, не сравнимый ни с чем другим. Запах беззаботности, надежды, любви, свежести…
Поправив одеяло на спящей, Дима поспешил покинуть детскую. Перед глазами мелькали конопушки на лице вытащенной из машины Алёнки, улыбка на личике спящей девочки, блестящие и мягкие черные волосы воспитательницы в интернате, светящееся благодарностью за спасение лицо милицейского сержанта…
Полумрак и тишина дома вернули Погожина к реальности. Рядом за дверью лежал плененный фашист, в одной постели с трупом жены, у лестницы валялись тела охранников, где-то в подвале томились узники. Возможно, где-то ещё притаился неразведанный враг, готовый ударить в спину или поднять тревогу… Заперев дверь детской так, чтобы девочка никак не смогла выйти наружу, Дмитрий побежал вниз по лестнице, заглядывая в каждый уголок, в кладовки, в санузлы…
Пробежавшись по двору, он со всей тщательностью проверил все закоулки, все комнаты и подсобные помещения. Вход в тир оказался заперт на массивный навесной замок, такой же висел на оружейной комнате в самом доме, ясно говоря о том, что внутри никого нету. Все же, какая-то мысль не давала ему покоя, что-то неправильное грызло изнутри. Никак не формируясь в понятную мысль. Что-то упустил, что-то не доглядел…
Закончив с постройками, Дима, в прежнем темпе, ринулся в подвал, не забыв перед этим забрать ключи со стола дежурного. Открыв широкую металлическую дверь с толстым слоем звукоизоляции, быстро, но осторожно, прислушиваясь к каждому шороху, спустился вниз. Там его ожидали небольшие камеры, «кладовки для хлама», как говорили обитатели особняка в прежние времена, и большой зал, с дыбой, Х-образным крестом, увешанном ремнями для фиксации жертвы, длинным столом из нержавеющей стали и металлическим шкафом для «инструмента». Вот только кладовки подозрительно смахивали на тюремные камеры, как решетками на крохотных окошках, так и широкими «полками» на уровне колена.
Вытащив из камер пятерых женщин и шестерых мужчин, ничего не понимающих спросонок, испуганно жмущихся друг к другу, Дмитрий внимательно рассматривал их. Почти все лица он хорошо знал. Вон тот, чуть полноватый мужик в джинсовом костюме, изрядно потрёпанном и грязном, работал здесь поваром в прежние времена. Симпатичная и когда-то ухоженная блондинка в спортивном трико, знававшем лучшие времена, служила уборщицей, прилежной и молчаливой. Угрюмый, седой мужчина неопределенных лет, следивший за гаражом и машинами, когда-то имел военную выправку, а сейчас сутулился и хромал на обе ноги…
— Что с вами случилось? — Погожин наконец понял, какая мысль не давала ему покоя, наблюдая за «замком», он не видел прислуги. — Вы же работали здесь! Почему вас держат в подвале?
Ответ несколько затянулся, рабы тоже узнали его.
— Как все началось… — прокашлявшись, нарушил неловкую паузу механик. — Мы хотели уйти к семьям. Но герр Шульце… то есть, Григорий Кравченко…
Дмитрий отмахнулся от пояснений, он прекрасно знал, о ком речь.
— …запретил нам уходить. Мы начали требовать, шум устроили… А он натравил на нас своих псов, ублюдков этих…
— Они все мертвы. — безразлично сообщил Дмитрий, по комнате тут же пронесся вздох облегчения.
— Слава богу! — продолжил механик. — Они нас и заперли здесь. Женщин использовали для работ по дому, мы, мужики, во дворе все делали. Сначала пытались сопротивляться, так мне чуть ноги не сломали, когда бежать попытался.
— А меня солдатне отдали, за то, что господский завтрак со стола смахнула! — срываясь в плач пожаловалась белокурая молодуха, чертами лица немного похожая на Мерилин Монро. — Насиловали целую ночь…
Выслушав жалобы всех присутствующих, за несколько дней досталось каждому и каждой, Дмитрий принял решение. Он видел перед собой жалких, слабых людишек, кормившихся из рук фашистов в сытые, спокойные времена, сполна получив за это после падения цивилизации. Тем не менее, ему стало противно от того, что он может уподобиться уродам, на генетическом уровне ненавистных любому русскому человеку.
— Мы последняя надежда… — прошептал Погожин, затем сказал, уже громко. — Там все мертвы, кроме девочки, я их убил, совсем убил!
— Дочка брата Шульце, сдох, собака… — сплюнул в сердцах повар. — Покусанным приехал!
— …Вам бояться нечего, а девочка ни в чем не виновата. Она всего лишь ребенок. — не обратив внимание на перебившего его речь мужчину, продолжил Дмитрий. — Мне понадобится ваша помощь в погрузке, потом вы свободны идти или ехать, куда захотите. Или остаться здесь.
Люди зашумели, голоса явно оживились.
— Есть одно НО! — Дмитрий сделал акцент на последнем слове. — Говорю прямо, я вам не очень доверяю. Поэтому, пока я закончу дела наверху, вы посидите здесь. Освобожу всех, когда буду готов выезжать. Надеюсь, вы меня понимаете.
В этот раз гомон стал не таким радостным, как прежде, в голосах послышались нотки возмущения. Однако, Погожин оставался таким же хладно-беспристрастным. Развернувшись, он неторопливо пошел к выходу, прислушиваясь к происходящему за спиной. Никто не бросился ему вслед, хотя недовольные интонации никуда не делись.
* * *
— Хайль Штирлиц, хер Шульце! — издевательски поздоровался с очнувшимся и успевшим испугаться «фюрером». — Как голова, сильно болит? А у твоей стаи уже никакой головной боли! Советую не шуметь, в соседней комнате спит твоя племянница, незачем будить и пугать ребенка! Мигни, если понял!
Пленник, сверливший Дмитрия ненавидящим взглядом, перестал мычать и мигнул глазами.
— Вот и славно! — улыбнулся Погожин, медленно отдирая с морды фашиста скотч, что доставляло тому заметную боль. — Сейчас мы с тобой поговорим, а если ты не ответишь на любой вопрос, я отковыряю тебе коленные чашечки, затем ногти, потом начну дробить каждый сустав, начиная с пальцев. Поговорим, или покричим?!
С удовольствием заметив животный ужас в глазах пленника, неотрывно следящего за ножом, плавно приближающемся к его лицу, Дима начал допрос, задавая интересующие его вопросы неприятно тихим, вкрадчивым голосом. «Фюрер» отвечал, иногда с неохотными паузами, прекращавшихся после лёгких уколов остриём ножа в колени.
— Скажи мне, хер Шульце, к чему весь этот ваш маскарад? Эсэсовская форма, «косторезы» на вышках, флаги? — Погожин задал вопрос, мучивший его с самого начала операции. — Ваши идеи сейчас никому не нужны, конец света на дворе, все бегут, куда могут!
— Конец света… — фюрер даже всхлипнул от короткого смешка. — Ты так ничего и не понял? Теперь можно всё, абсолютно всё! Нет жидомасонов, сидевших у власти, все разбежались, как крысы! Власти нет, ни-ка-кой! Мы можем делать, и делаем, всё то, чего так долго ждали!
Кравченко перевел дыхание, наблюдая за реакцией убийцы, уничтожившего весь его гарнизон.
— Как думаешь, долго продлится такое безвластие? Нет! Тот, кто сильнее, страшнее, быстрее, будет править миром! Подомнет под себя всех, у кого меньше штыков, дисциплины, кто не воспользовался моментом! Посмотри на этих унтерменшей, кто до сих пор сидит по домам, и ждет, что его спасут добрые чиновники! Которым насрать на всех, кроме себя! Где твой депутат? Пайки раздает, винтовки? Раз ты здесь, значит, его давно и след простыл! А ты, сам, что будешь дальше делать? Оружия у тебя теперь, армию вооружить хватит, разве не так? Рабы есть, или ты их тоже?..
Дима отрицательно покачал головой, глядя на распалившегося фюрера. Тот уже не обращал на лежащее рядом мертвое тело жены, да и до погибшего сына, похоже, ему так же не было дела.
— Значит, понимаешь! — обрадовался Шульце, в его глазах блеснула надежда. — Понимаешь, что имея надежную крепость, запасы, оружие, можно не просто выжить, а собрать под себя нужных людей, которые будут выполнять все, что ты им прикажешь! Зачистить биомусор, портивший расу, убрать черножопых, жидов, подмять под себя город и область! А эти, смердящие, «зомби», тебе только помогут! Ты же наш, арий, высшая раса! Мы с тобой можем держать не только север города, но и больше, много больше! Наших ещё много осталось, я знаю, как с ними разговаривать, а ты, ты покажешь, что такое настоящая сила! За нами пойдут, сначала десятки, потом сотни, а потом ты будешь командовать батальонами! Вся страна будет наша! Разве ты не этого добиваешься?
— Да, с тобой трудно не согласиться… — тихо сказал Дмитрий после некоторых раздумий. — Но у меня есть вопрос. Почему вымерли сквокки?
Не дожидаясь встречного вопроса, Погожин поднялся и всадил нож в голову подонка, успевшего удивиться, но не испугаться. Добрая немецкая сталь клинка, без труда, с противным мокрым хрустом вошла в череп…
…Перегрузив из пригнанного «гелика» трофеи из райотдела, и забросив в кабину КАМАЗа сумку со снаряжением, Дима аккуратно уложил за спинки кресел СВД. Затем, занеся узникам найденной на кухне еды и воды, отправился исследовать склады.
Длинный коридор подземного тира оказался завален кучей барахла, с узким проходом между привезенными невесть откуда ценностями. Тюки с одеждой, коробки с консервами, связки обуви, ящики с кухонными и походными ножами, бинокли, велосипеды, связки лыж, мешки с мукой и крупами… Выбор делал явно понимающий человек. Даже жаль, что он лежит где-то там, наверху, холодный и бесполезный.
Наскоро отобрав самые интересные находки, Дмитрий вытащил их наружу, к машине отнесут помощники. Следующим приобретением стали пулеметы с вышек. Патрон хоть и редкий, но на складе может найтись хороший запас. «Пилы гитлера» для продажи очень даже пригодятся. Немного передохнув, вынес из дома оружейную комнату, оставивнетронутыми лишь охотничьи ружья да мелкашки, чтобы не отпускать узников совсем уж беззащитными. Ещё дюжина «калашей» с магазинами и боекомплектом, перекочевала в кабину из оружейки в казарме. Офицерские комнаты и дежурка, обогатили на семь пистолетов ПММ, с запасными магазинами. Чувствуя себя медведем, попавшем на тучную пасеку, Погожин метался по усадьбе, собирая все самое вкусное.
Оружейный склад оставался на десерт. Никуда не надо торопиться, в ближайшие сутки гостей не ожидалось. Потом — может быть, Шульце ожидал «важного человека», безо всяких гарантий, что тот сможет приехать. Время такое, непредсказуемое.
Заварив большую кружку крепкого кофе, Дмитрий в очередной раз посмотрел на часы. Половина пятого… Девочка проснется часам к семи, надо успеть погрузиться и дать время невольникам, прибраться в доме, чтобы не сильно напугать ребенка. На минуту Погожин задумался о том, чтобы и эту малышку отправить к Таличу, на базу «Знамени», пусть ещё раз подумает над своими словами, если ему не хватило вчерашнего «презента»… Но тут же передумал. Некогда возиться с малявкой, пусть едет с рабами до ближайшего опорного пункта военных. На комфортном и безопасном «Гелендвагеге», от него Дмитрий твердо решил избавиться. Слишком уж приметный, да и топлива не напасешься.
…Склад встретил нового хозяина темнотой и знакомыми до боли запахами оружейной смазки. Включившись, тусклые лампы аварийного освещения вырвали из темноты приличное количество фанерных коробок. Вскрыв одну из них, Дмитрий увидел, что под листом фанеры скрывается привычный армейский ящик из досок, окрашенных в темную «оливу». Здесь патроны, семёрка. Что в следующем, чуть других размеров? АКМ, пять штук…
Открыв ящик размером побольше, Дмитрий присвистнул от удивления. МОН-50! И таких здесь стоял сразу десяток! Шестьдесят мин! Осмотрев кучу сокровищ, настоящих сокровищ для окончательно сошедшего с ума мира, Погожин попытался понять, влезет ли все добро в кузов грузовика, переставший казаться вместительным. Пожалуй, можно попробовать…
Погрузка добычи, четырьмя рабами, со всеми перестановками в кузове, отняла ещё час. Небо уже начало сереть, с мужчин лился пот, то ли от тяжёлой работы, то ли от страха перед Дмитрием, устало приглядывавшим за процессом с автоматом в руках. Убийце двух десятков крепких молодчиков ничего не стоило добавить узников к послужному списку… Однако, их опасения оказались напрасны. Забив КАМАЗ под завязку, ещё и добавив сверху часть барахла, отобранного в тире, Погожин выпустил из подвала остальных несчастных, попросив убрать трупы в подземный склад. Если мертвяк разъедается в моба на одном необратившемся трупе, что может вырасти на двух тоннах человечины?!
* * *
По Старому Ярославскому шоссе, в сторону Сергиевого Посада, пробирались четыре черных внедорожника. Первым шел бронированный Гелендваген, отмеченный следами вчерашнего обстрела. За ним следовали два «Лэнд Крузера» и один «Чероки», доверху забитые всем, что подворачивалось под руку, в пропитанном кровью особняке со шпилем и четырьмя нелепыми башенками. Колонна, проезжая мимо толпы зомби, вяло толкущихся возле придорожного отеля, вопреки здравому смыслу остановилась.
Из открывшейся задней двери, от мощного пинка, в сторону нежити вылетела маленькая девочка, одетая лишь в розовую пижамку, разукрашенную ромашками.
— Катись, личинка фашистская, лучше бы вместо тебя мешок крупы взяли! — вслед заплаканной, с трудом поднимающейся на ноги малышке, злобно крикнула блондинка, немного похожая на Мерилин Монро…
