Аварийная посадка

До своей поляны мы, конечно же, не долетели. Но всё-таки одолели более трёх четвертей пути. В принципе, топливо ещё имелось в наличии, но я счёл за благо пожалеть себя и машину. Поэтому когда увидел более-менее приличное место для посадки, то не преминул им воспользоваться. Перед этим успел «дотянуться» передатчиком до базы и сообщить «Роще», что «Грач шесть», то есть «Зубр», садится на аварийную. Нам пожелали удачного приземления и сообщили, что к нам направлена рембригада. Ну вот и спасибочки.

Перед посадкой прошёлся над полем и ничего на нём постороннего не обнаружил. Колхозное такое поле. Зелёное, невспаханное. Траншей, кажется, нет, битой техники нет, проволочных заграждений тоже не наблюдается. Так что решил садиться, пока есть топливо и машина держится в воздухе.

Расчёт захода начал с 200 метров. Механизацию крыла трогать побоялся – встанут закрылки наперекос – и «привет – прилетели». Направление ветра вычислил по деревьям. Перед глиссадой газ ручкой убрал до минимума. Начинаем снижение. Поёрзал на парашюте и подтянул привязные ремни. Всё вроде? Эй, а про «пассажирский» отсек забыл?

– Граждане пассажиры, наш лайнер совершает посадку на аэродроме Зелёно-поле. Просьба застегнуть ремни и воздержаться от курения.

Бур забулькал по СПУ. Как я понял, динамики не выдержали его хохота.

– Я говорю: «Не смейся, а ремни затяни и упрись там во что-нибудь пожёстче». Садиться будем не у себя дома.

– Ясно, командир.

– Коли ясно, то держись – ща будет чертовски трясти.

Блин, ещё не хватало это сказать с лёгкой ленинской картавостью. Здесь кантуюсь уже больше чем полгода, а всё никак не усвою, что темы наших анекдотов в этом времени становятся основанием для посадки. И совсем не картошки на личном огороде.

Так, не расслабляемся. Ведём машину… Выравниваем… Прибавить газку. Двигатель с маленьким запозданием прибавил оборотов. Ниже… Есть касание! Катимся. От, чёрт! Подпрыгнули на какой-то кочке и ямке. Чуть башкой в фонарь не вошёл. Ой, в лоб вашу… Ещё одна… Б… блин, и ещё одну нашёл. Су… сучок берёзовый, да сколько же их тут… Не вылетел ли мой стрелок при такой посадочке?

Переваливаясь, как утка, «шестёрочка» катилась по полю. На всякий случай решил подрулить ближе к опушке редкого березняка. Если «техничка» заплутает, то машину на всякий пожарный случай не мешает замаскировать.

Всё. Пискнули тормоза. Вырубаем зажигание. Приоткрываем фонарь. Только осторожно, а то Устину Борисовичу по кумполу заехать можно.

Тишина. Ветерок шумит в листве берёзок. У меня в приборной панели что-то жужжит. Гироскоп, наверное. Птички радуются – заливаются. Как будто и войны никакой нет. Ветерок тёплый. От двигателя в кабину иногда залетают порывы горячего воздуха.

– Устин Борисович, голос подай, – попросил я, не поворачивая головы. Сил просто не было.

– Здесь я.

– Слава богу. А то я боялся, что на этих колдобинах тебя выкинуло к чёртовой бабушке…

– Так я же упёрся. Трясло жуть – точно чуть не вывалился.

Еле-еле хватило остатков могучести отстегнуть ремни. Потом встал на ноги и начал расстёгивать сбрую парашюта. Бур пыхтел и тоже снимал с себя боевую амуницию. Кирасу и шлем он скинул быстро, а вот с парашютом пришлось повозиться.

Минут через пять мы уже рассматривали снизу дыру в правом крыле. Что-то прилетело по касательной, и поэтому содрало обшивку и немного повредило «скелет». Видел я в архивных фото дырки и страшнее. И сам уже привозил. А здесь разговора больше, чем ремонта. Однако если у нас напряжно с фанерой (а её лимиты, как жаловался Мишка, уже подъели), то могу стать безлошадным на пару дней. Полазили ещё по машине и нашли несколько дырок от осколков. На бронекапсуле добавилось с пяток свежих царапин и вмятин. А в остальном «шестёрочка» была целой.

После проведения осмотра мы примостились по привычке под крылом, привалившись к колесу машины. Спина и голова уже высохли, нервишки после вылета тоже вроде бы пришли в норму. Бур походил возле машины. Дошёл до лесочка, а потом вернулся обратно.

– Что там?

– Лес как лес. Думал, земляника или черника есть на опушке, а там ничего не видно. Даже грибов нет.

– Ну, с грибами ты погорячился. Их раньше августа не будет – не время ещё. Хотя у нас лето выдалось хмурое и сырое. Может быть, уже подосиновики и подберёзовики появились. Сыроежки точно должны быть.

– Командир, а ты сам из этих мест будешь?

– Ну вроде того.

Ага, с маленькой поправкой километров на сто пятьдесят и лет эдак на семьдесят пять.

– А что ещё у вас тут есть?

– Орехи должны быть. Типа как фундук. Только сейчас для орехов тоже рано. Малина может встретиться – целые заросли. Ежевика иногда тут попадается. Во, вспомнил – щавель можно поискать. А что это тебя заинтересовало?

– Да так, ничего. Просто неизвестно, сколько мы тут будем ждать. Может быть, успею ягод поискать?

– Загорать нам с тобой часа два, наверное.

– Так, пока за нами ремонтную бригаду снарядят, пока доедут, пока найдут… Так скоро не обернутся.

– Ну, сбегай… Только не советовал бы. Пилотки у тебя нет, подшлемник в машине остался. Гимнастёрка летняя – тонкая.

– Ну и чего? Тепло же – не замёрзну.

– Я не про холод, а про комаров. Если они тебя живьём съедят, что я потом отвечу, когда спросят: «Куда делся стрелок?»

– Я невкусный.

– Так комарьё разбирать не станет. Им бы только давай.

– Ну, я пошёл.

– Погоди. Наган свой из брючной кобуры за пояс лучше заткни – мешать будет. И землянику встретишь – мне пару ягодок сорви. Если чего – далеко не уходи. Выстрелю два раза в воздух – быстрее возвращайся. Лады?

– Ясно, командир. Я побежал.

Стрелок удалился «по ягоды – по грибы», а мне осталось только ждать «летучку» и охранять «шестёрочку». Потихоньку начался откат после боя – меня стало клонить в сон. Чтобы развеяться, решил осмотреть машину. Мало ли где ещё что-нибудь подмечу. Дома Мишке и его «чёрным душам» подскажу – они устранят.

Я бродил возле своей машины. Поглядел на дыры в плоскостях, осмотрел повреждение фюзеляжа. Вот тут зенитка залепила, а вот это след очереди «мессера». Помню, как здесь Мишка целый кусок обшивки менял. Хорошо отремонтировал. После того как залил лаком, даже на ощупь ничего не заметно. Стойки шасси после сегодняшней посадки уцелели, так что Мишке не придётся их ремонтировать. Шины тоже в порядке. Иначе ещё неизвестно, как бы мы приземлились тут.

Пить хочется, и перекусить тоже не мешало бы. Знаю, что бомберы и ястребки с собой аварийный запас возили. А у нас он чего-то не предусмотрен. Может, в силу нашего разгильдяйства – нам только положи: до вылета не доживёт. Фирма «маленькие ротики – большие животики».

О! Придумал себе развлечение. Надо пока рапорт сочинить. А то всё равно затем придётся писать, когда возвратимся на свой аэродром. Вроде бы как в планшете оставалось несколько листов бумаги. Ну что – приступим потихоньку?

«** июня 1942 года.

Настоящим докладываю.

В **:** в составе группы из восьми машин – ведущий – лейтенант Белоголовцев Е. (Блин, а как у Женьки отчество-то?) выполнял задание по нанесению бомбоштурмового удара по железнодорожной станции Тёмкино…

…Атака проводилась с северо-западного направления вдоль полотна железной дороги. Наблюдалось активное противодействие ПВО противника. Орудия МЗА расположены в районе станции – на пустырях. Указаны на прилагаемой схеме. Позиции крупной зенитной артиллерии обнаружить не удалось. Наличие крупной артиллерии ПВО противника зафиксировано по разрывам зенитных снарядов…

…Присутствие истребителей противника не обнаружено…

…Истребители сопровождения предприняли атаку на МЗА противника. В ходе выполнения атаки один из истребителей получил повреждения и вышел курсом 225. Повреждённую машину сопровождал ещё один истребитель.

…Повторный заход выполнен с западного направления…

…Встречены активным огнём противника. Штурмовик «Ил-2» из первой четвёрки был сбит и упал восточнее Тёмкино на поле. Второй получил повреждения и пытался двигаться в юго-восточном направлении. Падения и аварийной посадки подбитой машины не видел. Предположительно был подбит лейтенант Белоголовцев…

…Составу противника нанесены серьёзные повреждения. Наблюдал попадания в здание вокзала и на железнодорожные пути…»

Пишу, а самого снова трусить начинает. Вспоминаю разрывы и трассы. Маленькое одноэтажное обшарпанное зданьице вокзала, взрывы на путях и горящие вагоны состава… Это что? Это нервишки начали играть? Ну-ка, ну-ка… Вдох и медленный выдох. Эй, парень! Ты чего это разрешил себе нервничать? Это ребятам, которые типа «местные», позволительно. Только не тебе. Потому что если начнёшь «психа давить», то кто будет стерженьком, опорой для пацанов? Это у тебя за плечами две трети жизни плюс знание того, что и как потом будет. Так что спокойно. Команда была «успокоиться». Быть весёлым, ироничным, шутить и тормошить своих ребят. Не давать им задуматься и опустить нос. Пике штурмовику допускается только при заходе на цель. В остальных случаях – это гибель. А нам пока рановато.

Недописанный рапорт убрал в планшет.

Привалился спиной к шассику. Ждём аварийную бригаду… Блин, не дело. На вытянутой вперёд руке трясутся пальцы. Закрыть глаза – подремать…

Спасибо моему Учителю. Из той, из первой реальности. Чуть не сказал из «настоящей». Господь теперь разберёт, которая из них настоящая. Так вот, который раз он пришёл на помощь. Как и обещал при последнем расставании ученикам. Может, действительно смог дотянуться до меня мыслью или чувством. Через расстояния и годы. Но я совершенно чётко увидел его лицо с лукавой улыбкой, притаившейся в чуть прищуренных глазах.

«Человек не может потерять себя. Если думаешь, что потерял, – посмотри кругом и найди».

В «лотос» садиться не станем – не та ситуация. Просто изобразим «сейдза». Спинку прямо. Глаза закрыть. Вдох и медленный выдох. Ещё раз вдохнуть, медленно, с наслаждением, как будто пьёшь чистую вкуснейшую воду. Потихонечку выдыхаем – выдуваем из себя весь негатив, всё плохое и тёмное должно уйти. Освободи сознание. Чистая пустота. Контроль дыхания…

Нет. Не могу начать медитацию. Никак не отключусь от этой реальности. Не получается. Полк почти «сточился»… Значит, скоро будет отвод на переформирование и пополнение. «Передать машины 6** ШАПу и прибыть в расположение Первой запасной авиационной бригады (город Куйбышев)…» Это я где-то читал, что ли? Почему-то представилось, как стою перед Храмовым, который с таким хитрованским подмигиванием сообщает, что я нахал и что на крюк до дома он всё-таки даёт отпуск.

…Чернов набрал себе команду из писарей и лиц, приравненных к ним в силу обладания красивым почерком. Занимаются тем, что готовят для всех наших раненых ребят предписание в смысле «после прохождения лечения направиться в распоряжение командира *** ШАП подполковника Храмова». Почему подполковник? Он же майор.

…Солнечный тёплый вечер ближе к закату. Свернув с дороги, толкнул незапертую калитку. Постоял, держась за столбик забора. Прохожу через крошечный палисадник к террасе. Толкнул входную дверь… Вернее, хотел толкнуть, но она сама распахнулась мне навстречу… «Алёша!..»

– Товарищ лейтенант, разрешите доложить? Допуск к самостоятельным полётам получен. – Это меня почему-то Устин Борисович решил поставить в известность. Непонятно что-то. Рядом стоит и усмехается Андрей со своими железками. Ставит «тяжесть» на траву и вытирается полотенцем. Затем натягивает гимнастёрку. Что-то не так. А, так у него «боевик» на гимнастёрке появился.

– Принимай пополнение, – Ковалёв говорит мне, хлопая Бура по плечу.

…Идём по здоровенному сборочному цеху. Рабочий гул. Над нами, звеня, проехала кран-балка. Вдали сверкает сварка. Народ, который облепил будущие машины, как муравьи гусениц, останавливается, выпрямляется и смотрит на нас. Мы пришли на производство «Илов»?

…Смирно! Равнение на знамя!

Строй в гимнастёрках разной степени заношенности встречает знамённую группу, которая даже не пытается печатать строевой шаг по – аэродромной траве. Знамя почти бордового цвета с окантовкой из желтовато-золотистой бахромы. Безветрие не даёт ему развернуться. Проходят перед первой эскадрильей… Сейчас дойдут до нас и встанут напротив.

…Удар! Машина перестаёт слушаться рулей. От слова вообще. Ручка мягкая – двигается без сопротивления. Откидываю плечевые ремни и поясной. Сердце бьётся в глотке. Фонарь поддаётся с трудом, но потом всё-таки сдвигается назад. Через силу поднимаюсь на кресле. Еле-еле сумел вырвать парашют из «чашки» сиденья. Поток ветра не даёт сделать вдох. Рывок, толчок, и я пытаюсь освоить свободный полёт. Уже без машины. А если меня ещё больше напугать, то ещё самостоятельно бомбить смог бы…

…У Храмова усталое лицо, появилась сероватая щетина. Это у нашего аккуратиста и примерного строевика?! Смотрит внимательно, требовательно, прямо в глаза.

– Знаю, что вас осталось только двое. Но этот чёртов мост надо «уронить». Во что бы то ни стало. Разрешаю идти на таран. Всё. Вас прикроют истребители *** полка.

Слышу хриплое «есть!» Ковалёва, который стоит рядом со мной. Прикладываю руку к пилотке и тоже повторяю «есть».

– Идите, готовьтесь к вылету…

… – Командир, командир, – толкает меня Устин Борисович. – Что-то случилось?

– А?

– Я вот землянику нашёл, немножко есть, – берите, товарищ лейтенант.

– Ты давно вернулся?

– Да вот только подошёл. Окликаю, а вы не отвечаете и сидите как-то по-чудному.

Ой, блин горелый! Отсидел нижние конечности. Вот что значит длительное отсутствие практики! Через силу принимаю нормальное сидячее положение, чтобы не смущать своего стрелка. Беру по одной крошечные (впрочем, не такие уж и маленькие) землянички, которые Устин Борисович принёс в белом кусочке подшивы, исполняющем в этом случае роль носового платка. А ничего так ягода, душистая.

– Не бери в голову. Это меня после вылета так сморило из-за нервов. Сидя заснул. А сел так специально неудобно, чтобы не задремать. Нашёл чего в лесу?

– Что тут найдёшь! Как будто целое стадо потопталось. Здесь от дороги недалеко. Вот, наверное, кто-то на привал устраивался и разорил всё. Только один нетронутый черничник нашёл и немного земляники на опушке.

– Ладно, ремонтники приедут – может, у них харчами разживёмся.

– Да уже пора бы им приехать. Третий час ждём.

– Правда, что ль? – не поверил я своему стрелку. Оценил по «кировке» – точно. Два пятнадцать прошло со времени приземления.

Ждём. Валяемся под крылом. Теперь стрелок решил немного покемарить. А я встал на ноги и ещё разок прошёлся вокруг машины.

Интересно, а чего это такое только что было? На медитацию не похоже. Для сна всё было довольно явственным… Как будто настоящее. Будем считать, что меня на солнышке разморило и младший лейтенант Журавлёв преступно уснул на посту вместо охраны и обороны вверенного ему объекта – самолёта типа «Ил-2» номер шесть. Б/у и слегка повреждённого.

Между нами девочками – наши машины супердолгожители. Это же надо! С апреля и почти по июль – три месяца, а они у нас ещё в строю. Правда, на «шестёрочке» двигатель уже пару раз меняли. Но это исключительно заботами Мишки. Я-то не зафиксировал особых нарушений. В подобных вопросах полностью полагаюсь на своего техника: если сказал, что надо, значит – надо.

Примерно час спустя нас нашла ремонтная бригада на двух «ЗИСах». Ещё час ушёл на то, чтобы совместными усилиями демонтировать отъёмную часть крыльев. Честно скажу, – от меня и от Устина Борисовича в этом случае толку не было никакого: только режим трёх «П» – «подай, подержи, помоги». Бескрылую «шестёрочку» затащили хвостом в кузов и закрепили растяжками.

Затем началось наше наземное путешествие. Машины еле тащились по дороге, которая в оригинале, наверно, называлась «шоссе». После того как этот тракт в нескольких местах разбомбили, а на отдельных участках провели на нём боевые действия, лучшим средством передвижения по этой поверхности стал танк. Мы двигались чуть быстрее, чем попутные телеги. Водой из фляжек «чёрные души» с нами поделились, а вот насчёт перекусить у них ничего не было. Так что я про себя решил, что подобные «приключения» в дальнейшем будут проходить без моего участия. Ну хотя бы стоит приложить к этому максимум усилий.

Привалившись к борту трёхтонки, устроившись на парашюте, я от нечего делать обозревал окружающий пейзаж. Устин Борисович сидел рядом. Ветер трепал его поседевший чупрун.

Половина пыльной и разбитой дороги, по которой следовала наша «автоколонна», была уже позади, когда Бур повернулся ко мне и негромко спросил:

– Командир, а на лётчика сейчас выучиться сложно?