В гостях хорошо, а дома – лучше

– Товарищ младший лейтенант, ну-ка вернитесь. Или вы полагаете, что если я занимаюсь с вашим стрелком, то можно попытаться сбежать?

Пришлось с глубоким, как горное ущелье на Алтае, вздохом вернуться на своё место, которое я так бесшумно (как мне казалось) покинул.

– Товарищ военврач, мне же надо рапорт отнести.

– Вот когда допишете, тогда и отнесёте. Не отвлекайте меня, пожалуйста.

Бородулин внимательно осматривал Бура, который со своими синяками на спине и боках делал вид, что косит под леопарда. Только неубедительно. У леопарда пятна поменьше и чёрно-коричневые. А у моего стрелка они были фиолетово-синие с желтизной.

– Как интересно… – тихонько бормотал Бородулин, осматривая бок моего стрелка.

– Разрешите спросить, товарищ военврач, – не утерпел Устин Борисович, стойко переносящий осмотр, – а что интересно?

– Интересно, сколько рёбер у вас, товарищ красноармеец, сломано: два или три. К сожалению, без рентгена определить не представляется возможным. Так что будем оформлять направление в госпиталь.

– Не надо меня в госпиталь, товарищ военврач, – не на шутку перепугался Бур. – Я лучше здесь отлежусь.

– В принципе не возражаю. Только за то время, пока вы отсутствовали, произошли некоторые события. В частности, пришёл приказ об отводе полка на доукомплектацию. Так что весь личный состав, нуждающийся в медицинском уходе и наблюдении, будет направлен в стационарные лечебные заведения. То есть санчасть нашего ШАП сворачивается и убывает к месту нового назначения. Я привёл достаточно оснований для того, чтобы вы, товарищ Смирнов, перестали противиться направлению в госпиталь?

– Я согласен, товарищ военврач… – обречённым голосом ответил стрелок. А потом охнул, когда фельдшер под руководством Бородулина обрабатывал какой-то мазью из баночки коричневого стекла синяки и ссадины.

К моменту, когда я закончил писать своё произведение под скромным названием «Рапорт», Устина Борисовича отправили в компанию к Колосову, Пятыгину и Якименко.

Вот что за напасть? Вторая эскадрилья плотно оккупировала наш «мини-госпиталь». Наверно, поэтому Храмов, которому они мешали своим шумом и смехом, спать предпочитал в личной землянко-палатке – «у себя», приходя только на обязательные процедуры.

Подбородок и щёку мне ничем мазать и бинтовать не стали. Бородулин только велел не трогать грязными пальцами и не мочить. Ссадины на локтях и коленках помазали лечебной массой из той же баночки. Мазь Вишневского? А потом было самое весёлое. Наш медик с фельдшером размотали плечо и начали осматривать ранку на предмет наличия в ней чего-то, что не заметил Кузьмич. Я пытался возразить, что пехотный медик всё сделал качественно, но меня убедили в необходимости контрольного осмотра. При этом выдали тряпочку и предложили зажать её зубами. Для каких целей – я узнал минутой позже. Как оказалось, это предосторожность, чтобы не орать и не материться. Осмотр проводился зондом. Это такая длиннющая тонкая проволока, которую суют в рану и ищут там осколки металла или обломки костей. В принципе можно терпеть, но в местную медицину надо срочно добавлять более продвинутые методы. Это ж садизм чистой воды! Средневековье какое-то дремучее. Ещё бы наркоз киянкой делали, как тогда!

Так что предписание «не мочить ожоги» я нарушил. Когда после проведения экзекуции, то есть осмотра, мне дали полотенце, вытираясь которым, я понял, что холодный пот у меня выступил не только на лбу, но и на всей роже, шее и спине. Это хорошо, что Бородулин не нашёл в ранке ничего постороннего. А то он уже подготовил инструменты для того, чтобы расширить дырочку во мне и достать из неё всё лишнее. В качестве поощрения была выдана мензурка спирта.

Жадина всё-таки наш товарищ военврач второго ранга. Кузьмич-то вон по сколько наливал. И вообще, чего экономить спиртягу, раз мы всё равно через пару дней покидаем это место?

Парни, которые составляли временное население полкового медицинского учреждения, сидели на краю опушки и принимали солнечные ванны. Кто-то покуривал, кто-то просто дремал. От лестного предложения остаться на пару дней – понаблюдаться я отказался, резонно решив, что в своей землянко-палатке теперь я остался в гордом одиночестве и никто мне не будет мешать своим храпом. Ребятам я пообещал зайти после ужина, а сам отправился на невесёлый разговор к командованию.

Разговор больше походил на допрос. В принципе все и так были уверены в моей личной невиновности в произошедшем. Но требовали уточнить отдельные моменты. Да, обстановка насторожила. Нет, кроме того, кто завёл нас в засаду, других голосов на радиоволне не слышали. Ракеты, которые показывали направление, были белые. Отличия от обычных наших ракет не обнаружили. ФАБы бросал при снижении со скольжением. Скорее всего, мимо. В зенитное орудие, замаскированное под куст, попал. Думаю, что после восьми РС и длинной очереди из бортового оружия его можно считать уничтоженным или, по крайней мере, выведенным из строя. Видел, как отходил в сторону на подбитой машине Сотник. Да, Павлова сбили первым же залпом. Вероятно, прямое попадание.

– Кто ещё вернулся или дал о себе знать? – вопрос мне дался с усилием. Кажется, ответ я уже вычислил.

Чернов глубоко вздохнул, а комиссар закурил. Храмов молча покачал забинтованной головой, посмотрел в сторону и снова задал вопрос о нашем последнем вылете. Гибель группы произвела на отцов-командиров гнетущее впечатление. Так «купиться» мог каждый. Внимательно посмотрев на наших майоров, я понял, что и они «примерили на себя» такую ситуёвину, и выводы были неутешительные. И Храмов, и Чернов не успели бы вычислить ловушку.

По поводу рапорта мне намекнули, что его надо переписать в том смысле, что парашюты у нас сгорели вместе с «шестёрочкой». А про самодельную амуницию можно было и не упоминать – она казённым имуществом не являлась.

Больше всего меня добило, что Гришка Сотник за сутки, прошедшие после этого проклятого вылета, не дал о себе знать. Полгода с парнем локоть в локоть, а тут… Ладно, не будем хоронить раньше времени. Сколько было случаев, когда ребята отыскивались чуть ли не месяц спустя. Всё равно на душе погано…