В гостях у пехоты

Комбат радушно встретил нас в своём блиндаже. Для приёма высоких гостей (с самого неба свалившихся) был организован товарищеский ужин, который прошёл в деловой и дружественной обстановке. Конечно, дружественной – отдельных табуреток ни у кого не было предусмотрено (лавка и нары). Рослый худой сутуловатый хозяин блиндажа с тремя кубарями договорился со своей медициной на предмет дезинфекции ссадин и царапин у «сталинских соколов», волей небес попавших (упавших) в его расположение. Начальником медслужбы Всея Батальона и его окрестностей был худощавый мужик в круглых очках с вредным и желчным выражением хронического язвенника. Макаренко чем-то напоминал. Только без усов. Какие увещевания использовал комбат в разговоре с ним один на один – не в курсе. Но когда медик выложил зелёную фляжку на стол, то на своё командование он поглядывал с явным неодобрением. Повреждения наших организмов следовало промыть спиртом как изнутри, так и снаружи. Поскольку сертификат-разрешение и лицензия, а по-старому просто документы, на медицинский ректификат были утеряны в процессе доставки в подразделение и при движении самого подразделения при передислокациях, качество продукции, которую полагалось использовать при санитарной обработке военнослужащих ВВС РККА, следовало проверить комиссионно, чтобы не допустить вредительских действий. В состав комиссии под председательством комбата от «наземки» вошли: его заместитель по боевой подготовке, также комиссар батальона в чине трёхкубового политрука и, конечно же, сам медик. От авиации – младший лейтенант Журавлёв и красноармеец Смирнов.

В котелке принесли воды – запивать. Ещё чёрного хлеба (стандартный «армейский кирпич») нарезали, ординарец сало кубиками нашинковал. Нож у парня неуставной – финка с наборной ручкой. Но самым главным украшением застолья была Её Величество Картошка. Молодая, только что выкопанная, с какого-то брошенного (или не брошенного) огорода. Беловато-жёлтенькая, рассыпчатая, сверху укропчиком посыпанная… И парок такой поднимается. Крупную соль бережно насыпали на листочке, оторванном от газеты. Всё, сейчас захлебнусь или подавлюсь…

Пехота организовала стол со всей широтой солдатской души. Полумрак блиндажа освещал луч света, пробивавшийся через одну из бойниц. Неровные доски стола застелили плащ-палаткой. Всё невеликое богатство командирского доппайка в виде баночки рыбных консервов (сардины, кажется) и конфет. Самое прикольное, что они назывались «Чапаев». На этикетке на фоне красного знамени был изображён легендарный комдив и пулемётчик (Петька?), ведущий огонь. Надо обязательно попробовать.

Шанцевый инструмент был представлен алюминиевыми ложками и штыком от «Светки». Вновь прибывшим выделили две деревянные – самодельные. Видимо, в батальоне был умелец, который умел не только бить баклуши, но и сами ложки резать. Ничего, в случае экстренной необходимости я могу и палочками есть – невелика наука, – а пару сравнительно чистых щепочек всегда найти можно. Мда, разнообразие столовых приборов – в стиле минимализма. С другой стороны, одно дело – званый суаре в Версале, а вот мушкетёры в Ла-Рошели обходились ножами и руками. И ведь никто особенно не возражал по поводу манер.

Медик вздохнул и решил вылить фляжку в котелок с водой. Это действие тут же вызвало у меня внутренний протест.

– Стой! Вы что творите?

– Как чего? Сейчас спирт разведу…

Политрук и медик посмотрели на меня неодобрительно, а комбат со своим замом – с интересом.

– Товарищи командиры, на правах бывшего химика требую немедленно прекратить это безо-бразие.

Теперь и Устин Борисович заинтересовался. А то он чего-то у нас стал какой-то квёлый.

– Вот вы знаете, чему была посвящена диссертация самого уважаемого русского химика Дмитрия свет Ивановича Менделеева? Что? Правда, не знаете? Смешиванию спирта и воды! То есть процессу получения русского национального продукта с польским наименованием «водка». Кроме шуток. Именно в этой научной работе сначала расчётным путём, а затем при помощи смелых экспериментов было обосновано стехиометрическое соотношение в сорок объёмных процентов, которые потом некоторые неграмотные личности стали трактовать как градусы.

– Пока будешь загибать, авиация, всё выдохнется! Если знаешь как, то сам смешивай!

– Процесс приготовления водки связан с рядом технологических операций, осуществление которых в данных условиях невозможно, а их отсутствие – вредно.

– Сам-то понял, что сейчас сказал?

– Я говорю, что требуется мерная посуда. Ну такая, с чёрточками на стекле. Это чтобы пропорцию не нарушать. А ещё нужно охлаждение и последующая очистка. Если просто смешать спирт с водой, смесь же нагреется?

В ответ кивнули заинтересовавшийся медик и почему-то комбат. Может, это и были «главные по разведению» в данном воинском подразделении?

– Водку обязательно в холоде надо готовить, иначе в ходе экзотермической реакции образуются всевозможные гетероциклические соединения. Самое противное, что поскольку их основа – водородная связь – штука нестойкая, то распадаются эти соединения достаточно быстро. Вот если бы они только при этом образовывали снова спирт и воду! Так нет же, норовят превратиться в альдегиды и кетоны.

– А теперь переведи всё на человеческий язык.

– Короче, разводить спиртягу в вашей духовке (а в блиндаже реально было жарковато) равносильно тому, что вы в котелок выльете по столовой ложке ацетона и ацетальдегида.

– Кузьмич! Так вот в чём дело! А ты всё – «спирт технический», «спирт технический», типа пить нельзя.

Не хотел подставить медика… Невиноватый я!

– Лейтенант, ну почему ты не мог грохнуться на своём летающем танке у соседей, а? Знаток на мою голову. Теперь эти вояки точно весь запас вылакают! – В голосе медика сквозило явное неодобрение. Видимо байка о «техническом спирте» была последним сдерживающим фактором.

– И чего же теперь делать? С комиссией и дезинфекцией?

– Конечно же, проводить! Я вот уже прямо чувствую, как получаю заражение… И мой стрелок, кстати, тоже.

– Неразведённый, что ли, будем? А запивать-то можно?

– Последние разработки Института питания и диетологии Академии наук на основании всесторонних исследований на группе добровольцев привели учёных к выводу, что лучше закусывать. – Вот, говорили же мне, что не стоит смотреть рекламу по телевизору. Въелось! И самое главное – не помню, что так рекламировали. Йогурты, что ли?

– А там ещё добровольцев в группу не набирают?

– А чего? Мы с удовольствием что-нибудь попробовали бы. А Кузьмич бы потом рекомендации выписал. Правда, Кузьмич?

– Вам бы только дорваться до бесплатного. – Чувствуется, что беспокойное командование батальона нервировало своего медика больше, чем войска вермахта на данном участке.

– Ну, что, авиация, слабо неразведённого?

– Держи фасон, пехота! Нам это как бальзам для сердца.

Кузьмич, неодобрительно поблёскивая стёклами очков, разлил спирт по медным кружкам. Причём безо всяких мерных цилиндров, но с изумительной равностью. Что там этого спирта-то было… Так, чисто символически. Все встали. Мой стрелок тоже поднялся с нар. При этом он сделал это как-то медленно и слегка неуклюже. И ещё почему-то поморщился.

И тут у меня закралось подозрение.

– Устин Борисович, а ты раньше-то чистый спирт пил?

– Ну…

Я ждал ответа, внимательно на него поглядывая. И глаз ехидно прищурил.

– Не пил, товарищ лейтенант. Я даже водку впервые в БАО попробовал.

– А как его надо пить, знаешь? Не знаешь? Так я тебя сейчас научу – будешь знать. Для начала надо задержать дыхание. Только не так – хыкнув выдохом в сторону, а наоборот – как будто ты нырять собрался. Пить надо постепенно – не торопиться глотать, но и не частить мелкими глоточками. Без паники. Слегка обожжёт горло. Если нет инфекции – то после первого глотка перестанешь чувствовать. Если есть у тебя во рту какая-нибудь зараза или ранка, то жечь будет дольше. Ранке хорошо – прижжётся. А заразе плохо – захмелеет и упадёт в желудок, где ты её и переваришь, а потому станешь здоровым. Сразу после того, как всё выпьешь, – не торопись вдыхать-выдыхать. Пары спирта попадут в носоглотку и дыхательные пути и могут вызвать спазм. В лучшем случае закашляешься, а в худшем – дыхание перехватит. Поэтому следует не дыша отправить в рот что-нибудь съестное. Вот тут картошечка с сальцем просятся, ажно смотреть больно. Вот как прожуёшь, тогда и выдыхай. Если правильно выполнять рекомендации, то спирт станет медикаментом. Но смотри не переусердствуй. Ведь говорил же великий Абу ибн Сина: «В ложке лекарство, а в чашке – яд». Я прав, Кузьмич?

Медик первый раз за время нашей встречи дружественно усмехнулся:

– Ну, давайте, за Победу!

И грохнули разом шесть потемневших, почти чёрных, медных кружек, встретившись над самодельным столом.

Простреленные парашюты и кирасу со шлемом мы презентовали пехоте. В ответ нам подарили солдатский ремень и пилотку для Бура, поскольку он вылетал на задание без них. А то в своём теперешнем виде стрелок бы дошёл только до первого патруля или до первого госпиталя. Вот именно до госпиталя. Когда перед блиндажом мы разоблачились и сняли я – прожжённый комбинезон, а Бур – защиту, мой стрелок морщился и охал. Конечно, броня кирасы отразила пули, а модифицированная телогрейка смягчила удары, но Устину Борисовичу досталось вполне прилично. Бани у пехоты на переднем крае не наблюдалось, так что для умывания нам просто нагрели ведро воды и выдали какой-то коричневой, неприятно пахнущей, тестообразной массы, которая оказалась мылом. Это типа прототипа будущего жидкого мыла. Оно вроде бы ещё от насекомых защищало. С дустом было, что ли? Или чем там вшей отпугивали? Мой запрос на нормальное мыло с апельсиновым или ландышевым ароматом был воспринят как уместная шутка.

Я отмывался от копоти и грязи, которой набрался, ползая по переднему краю и сидя в окопе под миномётным обстрелом. Поэтому не видел, как Устин Борисович стянул с себя гимнастёрку. Когда смыл со своей рожицы пену и посмотрел, как умывается мой стрелок, то тут же начал звать Кузьмича. На спине и правом боку у Бура были здоровенные синяки, причём с кровоподтёками. Стрелок ополоснулся, страдальчески поморщился и выпрямился, а потом сам показал на моё левое плечо и содранные локти.

«Ах, боже мой! Джонни, меня ранили…» Оказывается, анекдоты про индейцев и ковбойцев (или индеев и ковбоев) здесь были не в ходу. Когда нас ремонтировали, чтобы не выть и не материться, я травил приколы именно на эту тему. Смеялся даже хмурый Кузьмич. Вот ведь коновал! Всё, что только можно и нельзя, он лечил йодом. Причём в таких количествах, что нас впору было отправлять в Хиросиму в августе 45-го безо всяких последствий для организма. Ему дай волю, так он бы нас йодом ещё и напоил. Но наши повреждения были отмечены и пролечены. У меня, кроме содранных локтей, пострадали от лёгкого ожога подбородок и щека, а из плеча достали какую-то мелкую, но весьма противную железку. Осколок от чего-то. Кузьмичу очень не понравился бок у товарища Смирнова. Устина Борисовича туго замотали широким бинтом, как будто майку надели. С меня было взято слово, что как только будем в полку, то обязательно покажемся своим медикам.

Ещё нам подарили вещмешок с буханкой армейского хлеба и куском копчёной колбасы (надо же, кто-то оказался до крайности запасливым товарищем). И не надо завидовать. Во-первых, её количество было довольно скромным, во-вторых, «наши бедные желудки-лудки-лудки-лудки были вечно голодны-дны-дны…»

Кроме того, ещё пожертвовали две списанные плащ-палатки, которые завалялись у интенданта.

На фронте и в прифронтовой полосе путешествовать по ночам было дурным тоном. Обычно это сразу вызывало массу вопросов у местных подразделений, ведущих контрдиверсионную, патрульную и охранную деятельность. Так что переночевали мы на лапнике возле блиндажа гостеприимного комбата. Была ещё одна вещь, которая у меня лежала на совести свинцовой тяжестью. Я ничего не знаю о судьбе двух оставшихся машин и их пилотов. Особенно противно было то, что я потерял своего ведомого. Конечно же, я сделал всё возможное, чтобы защитить Сотника, но… Будем надеяться, что «дюжина» добралась до «передка» и Гришка сейчас «в гостях» у нашей «наземки». Но что буду говорить Храмову, Чернову и комиссару, даже не представляю. Вроде бы и не бросал ребят, и не виноват в случившемся, а всё равно в глубине души залёг осадочек.

В штаб пехотного полка, куда должна была отправиться попутная полуторка, мы выдвинулись утром, часов в шесть, в сопровождении пожилого бойца. Попрощались с пехотой и взяли зарок обязательно встретиться в Берлине. При расставании спросил на всякий случай про своих соседей по палате в московском госпитале, но здесь про таких ребят не слышали.

Несмотря на то что Устину Борисовичу в кузове устроили ложе из лапника и наших (подарили же) плащ-палаток, состояние моего верного стрелка внушало мне опасение. За ночь, кажется, ему стало ещё хуже. Бледность, круги под глазами, вероятно, были и у меня, а вот расширившиеся зрачки и учащённое дыхание мне не нравились совершенно. Я, конечно, не медик, но в этом случае и курсов оказания первой помощи вполне достаточно.

По дороге я развлекал красноармейца Смирнова. Ну что поделаешь: нет магнитолы в кузове полуторки, а ехать как минимум полчаса. Пришлось травить анекдоты. А чем ещё отвлечь товарища от созерцания июньского неба с лёгкой кучёвкой? Он же его не просто так разглядывает, а потому, что ему сидеть лихо. Впрочем, и лежать тоже. Среди прочего прочёл ему стишок:

– Х-м, – задумчиво сообщил Устин Борисович, – почти как про нас – мы тоже спина к спине. А корсары – это кто такие будут?

– Пираты с патентом. Англичанцы и французы, чтобы деньги экономить, не обычные военные корабли посылали в колонии, а набирали всех, кого попало. Давали патент – что они как бы служат в их флоте, – и вперёд: грабьте тех, с кем мы сейчас воюем. Только добычей делитесь. Грабили в основном испанцев, а те, в свою очередь, вовсю грабили индейцев.

– Вот же народ подлый! – возмутился Бур.

– И не говори, сплошные гуманисты и коллаборационисты, мать его ети. Евроинтеграторы хреновы. А те, у кого от выпивки и вседозволенности башка совсем с направляющих слетела, вообще начинали грабить и топить всех подряд. «Вольные пираты» называется. Отпетый народ.

– Умеешь ты, командир, научные такие загибы делать, – с лёгкой завистью отметил стрелок. – Вроде и не материшься, а уж очень неприлично получается. А стишок мне понравился. Надо будет запомнить. Это из книжки?

– Ага, «Сердца трёх», Джек Лондон написал. Люблю я, понимаешь, про приключения всякие читать. А вот по школьной программе – хоть убей, не могу. Мне за сочинение про Платона Каратаева двойку влепили по литературе.

– А что так?

– Так я написал, что он был мямля, дурак и хлюпик. Попал в плен – не фига о высоких материях рассуждать. Возьми чего потяжелее и конвоиру по башке, когда он ворон начнёт считать, а сам ноги в руки – и ходу. Или оружие у него перехвати и в другого врага стреляй. Ребят таких же подговори, чтоб вместе навалиться, – тогда точно справились бы. А то прибили его ни за понюх табаку, и чего толку-то?

– Ха, вот это по-нашему.

– А то. А вот учительница говорит, что надо внимательно было читать. И понимать философию Толстого «о непротивлении злу насилием».

– Мы этого не проходили. Я после восьмого класса в Свердловск на завод учеником токаря пошёл. А вечером – ФЗО.

– А по выходным небось футбол и танцы до упаду. Мог бы вместо этого книжки читать.

– Нет, товарищ лейтенант, – проговорил стрелок с некоторой обидой. – Я по выходным в ОСОАВИАХИМ ходил. Там и винтовку, и «максима» освоил. И в аэроклуб направление дали, только окончить не успел – повестку прислали.

– Не шутишь, Устин Борисович?

– Да какие же тут шутки. В начале июня мы сдали все зачёты и допуски. Выполнил несколько полётов с инструктором. Эх, – вздохнул стрелок и сразу поморщился от боли.

– Не повезло вашему потоку.

– Всем не повезло. Аэроклуб расформировали. Матчасть и всё что можно – в лётные училища отправили. У нас потом многие, кто не попал в первую волну призыва, подали заявления в лётные училища. Я потом с пулемётных курсов тоже заявление подавал, но его отклонили. Вот такие у меня дела.

– Не горюй, товарищ Смирнов. Жизнь вещь интересная. Ещё неизвестно, как всё обернётся.

Но для себя я уже сделал некоторые выводы о необходимости корректировки текущей реальности. Если получится.

Пока дозвонились до своего ШАПа, где нас уже успели похоронить, пока за нами приехала наша «дежурка», прошло часов шесть. При штабе пехотного полка, где мы кантовались всё это время, народ оказался догадливым, и нам были выданы котелки с пшённой кашей, которую заправили тушёнкой. Вернее, заправляли, но последняя почему-то успела закончиться, так что получилась каша с запахом тушёнки. Обедали мы под навесом с местными связистами. Не сказать, что было по-царски, но с учётом того, что это был не ресторан, привередничать не приходилось. А вот компот у местного повара не получился. Совсем. Он его из свежих желудей, что ли, сварганил? И сахар, видимо, «зажал». Ладно, будем считать, что это полезное витаминное лекарство такое. Мы даже по половине стакана выпили.

Водителем приехавшей за нами полуторки оказался знакомый мне усач, с которым мы как-то дежурили при руководителе полётов. Посему как только въехали в первый перелесок, то занялись обустройством мест для пассажиров. При помощи клинка, который мне сделал Мишка, и топорика, нашедшегося у водилы, мы нарезали веток и накрыли их плащ-палатками. Вот интересно, из чего же это Муса такой нож сделал? Сталь явно углеродистая, но на удивление неломкая. Шлифованная, без ненужного зеркального блеска. Обязательно его «расколю» – что же он за надпись вырезал и замаскировал в орнаменте. Точил я его раза два-три, не больше, а он исправно режет хлеб и перерубает довольно толстые ветки.

Знаете, что такое полный балдёж? Вот я раньше по наивности считал, что это отель «всё включено» на Средиземном море или на Сейшельских островах. Валяешься себе в шезлонге на пляже. Если уже поджарился, то сходил окунуться. И снова можно валяться… Не-а. Полный кайф – это ехать в кузове «дежурной» полуторки на мягком матрасе из веток и плащ-палаток. Водила понял, что Устин Борисович у нас товарищ пострадавший, и поэтому избрал для передвижения скорость невысокую, а траекторию перемещения по разбитой дороге – наиболее щадящую для пассажиров в кузове. Полная безмятежность. Нервничать, докладывать, объяснять и прочее будем по прибытии на место. Ближайшие часа полтора мы никому ничего не должны и от нас никому ничего не требуется. Такая редкость! Поэтому, немного покачавшись на своём «матрасе», мы захрапели. То есть спали-то тихо, просто нам снились самолёты, а они так ревут, так ревут…