Я не обманул подъездного – в моей квартире установились покой и тишина. Никто не ломился в дверь ни с утра, ни вечером, и продолжалось это счастье аж до субботы. Впрочем, и там обошлось без визитов, поскольку Карл Августович подниматься наверх, на мой этаж, не стал. Он ждал меня около подъезда, сидя на лавочке и безмятежно щурясь на ласковое утреннее солнышко. Ну а чего? Он же накануне позвонил, учтиво поинтересовался, не изменились ли мои планы в его отношении, а после сообщил, что в случае необходимости он готов уступить свое место даме. Читай – Марфе Петровне. Само собой, хитрый антиквар заранее знал, что «нет» не услышит, но он не мог не продемонстрировать свою осведомленность в отношении недавних ночных событий. Нет, о детальном знании речь не шла, но хороший блеф – половина дела. А еще я был уверен в том, что въедливого старикашку на самом деле просто распирает от желания узнать, как именно мне в компании с ведьмами удалось раздобыть кулон, вот только фигушки, я себе не враг. Сообщение о том, что данный тендер закрыт, разослано? Ну и все на этом. Далее – тишина.

– Чудное утро, мой мальчик! – сообщил мне Шлюндт, как только я вышел из подъезда, и приветственно приподнял забавную старомодную шляпу в дырочку. – Прекрасное, замечательное утро!

– Полностью согласен, – подтвердил я. – Для наших затей самая та погодка, Карл Августович. Не жарко, не холодно, да и земля после недавних дождей, небось, уже подсохла.

– Думаю, что так. – Покивал антиквар. – Валера, задержись, пока в машину не садись, хочу тебе пару слов наедине сказать. Вон те ребятки со мной работают недавно, моего полного доверия пока не заслужили.

Антиквар имел в виду пару крепких парней, занявших место безвестно сгинувших прежних телохранителей. Безвестно для всех, кроме меня. Впрочем, и я точно не скажу, на какое именно расстояние подмосковные кроты растащили кости неудачливых кладоискателей. И да, мне их тогда не жалко было, и сейчас никаких угрызений совести я по поводу сделанного не испытываю. Эти двое меня убили бы и глазом не моргнули. Вся разница только в том, что мое тело со временем обнаружилось бы, а их так и не отыскали, вот и все.

Хотя нет. Еще за них никто мстить не станет, потому что они никому не нужны. А вот батя, узнав о том, что меня больше нет, пожалуй что и устроил бы свое личное расследование с последующими судом и казнью. Денег потратил бы вагон, но этих гавриков отыскал, благо наследили они все же крепко. И дело тут не в великой любви ко мне, а в том, что никто не смеет посягать на собственность Анатолия Швецова, будь то его бизнес, дом, дерево или сын. А если посмел, будь готов к тому, что за это ответишь. Такой у него жизненный принцип, он весь в этом. И вообще, Флавий Вегеций все верно говорил: тот, кто хочет мира, должен быть готов к войне.

Иногда мне кажется, что, может, отец и прав, только так надо жить. Но при этом осознаю, что не способен к подобному. Наверное, потому что не получится у меня существовать в постоянной готовности к войне, не по мне это. Впрочем, правило отвечать ударом на удар он все же в меня вбил намертво, и вот оно-то никуда не делось.

Короче, эти новенькие не сильно и отличались от стареньких. Возникало впечатление, что они вообще родня. Ну или что Шлюндт как-то навострился выводить себе подручных с помощью инкубатора. Возраст в районе тридцатки, легкие пестрые рубахи, шлепки, сигаретки, прилипшие к губе, и равнодушный взгляд людей, готовых с одинаковым усердием кушать шашлык или ломать ребра. В зависимости от приказа хозяина.

– Надежные люди – в наше время большая редкость, – согласился я с антикваром. – Так мой отец говорит.

– Достойнейший человек. – Поднял указательный палец вверх Шлюндт. – Даже не будучи ему представленным, уверен в этом.

– Да, мне тут мама звонила, – вспомнил я. – Карл Августович, вам не стыдно?

– Что такое? – неподдельно удивился антиквар и сдвинул седенькие брови. – Что случилось?

– Что случилось? – рассмеялся я. – Маму чуть сердечный удар не хватил, когда она увидела, что именно ей курьер от вас доставил. Вернее, когда осознала, что держит в руках подлинник, а не копию. Я, признаться, подумал, что вы в шутку тогда сказали про набросок Поля Эллё, а оказалось – всерьез подарили.

– Какие шутки? – изумился Шлюндт. – Как же можно? Обещал – сделал, таков уж я. И рад, что угодил Марине Леонидовне.

– Мама в восторге, – подтвердил я, – в совершеннейшем. Уже заказала багет и подготовила место в своей экспозиции. На самом деле вы ей очень угодили, поверьте. У нее есть две поздних работы Эллё, она их на одном аукционе в Женеве прикупила лет десять назад, но тут-то ранний.

– Как знал, как знал. – Заулыбался старичок.

Так ты и знал, я в этом уверен. Заранее выяснил, кого именно из «французов» моя мама особенно активно ищет в салонах и на аукционах, с его связями это несложно, а после «обнаружил» данную работу в своих запасниках.

Одно только непонятно – зачем ему это нужно? Использовать маму в качестве рычага влияния на меня у него не получится, а больше мне ничего в голову пока не приходит. Хотя… Этот дедуля полон сюрпризов, как крастибокс, так что вариантов может быть очень, очень много.

Но в одном я уверен на сто процентов – он не рискнет причинить ей вред, что самое главное. Если бы у меня появилась хоть тень сомнения на данный счет, я бы этого старого хрыча к ней на километр не подпустил. А то и вовсе шею бы ему свернул.

– Теперь ждите приглашения в гости, – сообщил я ему, – с демонстрацией данной работы в окружении других французских мастеров начала двадцатого века.

– С радостью. – Покивал Шлюндт. – Почту за честь, так Марине Леонидовне и передай. Надеюсь, ты составишь мне компанию? Иначе это может быть расценено той же прислугой… э-э-э-э… несколько двусмысленно. Сам посуди: она, молодая красивая замужняя дама, и я, пришедший к ней в гости в одиночку. Это даже не повод для сплетни – это прямое основание для доноса твоему отцу. Мне бы не хотелось…

– Ну, разумеется, – заверил я его, доставая сигареты. – Ваш душевный комфорт для меня крайне важен.

– Спасибо, мой мальчик, – растрогался антиквар. – А то поводов для беспокойства в последнее время стало многовато. Да и то – в каком непредсказуемом и опасном мире мы живем. Знаешь, даже самые надежные запоры и засовы не могут стать гарантией безопасности. Казалось бы, уж насколько защищенным казалось поместье господина Митрохина, про которое мы недавно с тобой говорили, но и тут случился казус.

– Да вы что? – Умышленно-гротескно округлил я глаза. – Никак обнесли его? Ай, беда какая!

– Зря шутишь, Валера, – посерьезнел Шлюндт. – Если верить слухам, Митрохин в бешенстве. А им верить можно, источники у меня вполне надежные. Не знаю, что именно ты там натворил, но предполагаю, что простая… э-э-э-э… экспроприация, назовем этот так. Так вот, подобная мелочь вряд ли вызвала бы такой гнев у хозяина дома. Там случилось что-то еще, не так ли?

Я не ответил на этот вопрос, только выпустил сигаретный дым и стряхнул пепел.

– Дело в том, что этот господин уже нанял лучших специалистов по розыску тех, кто не хочет, чтобы их нашли, и я сейчас веду речь не только о широко разрекламированных частных детективных агентствах. По твоему следу пустили нескольких очень серьезных частников из числа тех, кто работает без рекламы, но зато очень эффективно, берясь при этом далеко не за всякое задание. Да, они все люди и к Ночи отношения не имеют, но, поверь, хватка у этих господ бульдожья. И широчайшая агентурная сеть в наличии, это тоже имей в виду. Так что, надеюсь, ты не слишком сильно наследил. Вернее, вы, так как вряд ли Марфа тебя отпустила одного в дом Митрохина. Уверен, тебя кто-то сопровождал.

И снова промолчал, только улыбнулся антиквару как можно радушнее.

– Ну, я тебя предупредил. – Посмурнел тот. – Берегись, Валера, берегись, угроза более чем реальна. На наше счастье Арвид с Ростогцевым не знали, что именно ты ищешь, для них кулон остался только не очень хорошим рисунком на бумаге, потому круг осведомленных лиц крайне узок. Мы с тобой, Марфа и… Так кого она с тобой отправляла в дом Митрохина из своих ближниц? Просто я бы лично с этой девицей переговорил для пущего спокойствия. Ты мне стал очень дорог, все твои беды я крайне близко к сердцу принимаю.

Интересно, а почему он уверен в том, что это была не Стелла? Ведь именно она всегда за мной хвостиком ходит. Точнее, ходила, последние дни от нее ни слуха ни духа нет. Не звонит, в квартиру не ломится, завтраком не кормит, убить не обещает. Я даже по ней скучать начал, как мне кажется.

– Карл Августович, не забивайте вы себе голову всякими пустяками, – попросил я антиквара, туша сигарету о край урны, стоявшей рядом со скамейкой. – Вон сколько всего накрутили вокруг происшествия, к которому лично я вообще никакого отношения не имею. Ну, обнесли Митрохина какие-то удальцы, честь им и хвала, а также тюремный срок, если попадутся. Ну и если они вообще до суда доживут. На самом деле кулон мне достался куда проще и обыденней, без особых приключений, я бы с радостью рассказал вам эту историю со всеми деталями, но обещал молчать. Слово свое я всегда держу, как вы знаете, потому просто поверьте, что это так. И потом – где я и где уголовщина?

– Хорошо, если так. – Глаза Шлюндта серебристо сверкнули, как видно, на них упал луч яркого утреннего солнца. – Мне такой поворот событий только в радость. Тогда мы, пожалуй, забудем о том, что кулон покойной супруги Митрохина возникал в нашей жизни, и отправимся навстречу новым приключениям. Как тебе такое предложение?

– Виват! – гаркнул я. – В путь!

– Гренадер. – Одобрительно хлопнул меня по груди антиквар. – Как есть гренадер. Грудь колесом, глаз искрит! Разве только что ростом маленько не выдался да усов нет.

– Чего это не выдался? – обиделся я. – В школе в шеренге на физкультуре вторым стоял, между прочим! А в институте – так и вовсе первым.

– Против тех молодцев все же низковат, низковат, – хихикнул старичок. – Там такие верзилы были, что ты! Петр Алексеевич Аниките Репнину, что ведал набором в полк сей, даже специальную меру выдал, чтобы, значит, кандидат ей соответствовал. Так князь с тем дрыном от Нижнего Новгорода до Свияжска и проехал, каждого рекрута лично обмерял, царского недовольства боялся. Ладно, это все преданья старины глубокой, чего ее вспоминать? Поехали уже, время не ждет.

Против моих ожиданий ехали мы недолго. Я, если честно, думал, что место, где спрятан клад, потребный Шлюндту, находится бог весть где, но нет, ошибся. Мы от МКАДа отъехали километров, может, на сорок по Симферопольскому шоссе, после еще немного отмахали по однополоске вдоль полей, а под конец углубились в лес по дороге, которую таковой только с большой натяжкой назвать можно. И по качеству, и по принадлежности, поскольку она, по сути, никуда не вела, закончившись у покосившихся металлических ворот. Забора слева и справа от них не было.

– Прибыли, – весело сообщил мне антиквар. – Вот где-то тут и лежит одна захоронка, на которую я давно зуб точу.

– Здесь? – Я выбрался из машины и уставился на покосившиеся и частично разрушенные двухэтажные здания с черными подслеповатыми проемами окон. – Откуда? Боюсь ошибиться… Хотя нет, не боюсь. Карл Августович, это же детский лагерь отдыха, точно вам говорю. Меня отец в подобный пару раз отправлял, чтобы я в нормальный здоровый детский коллектив интегрировался, а не со своими приятелями-бездельниками дурью за игровой приставкой все лето маялся.

– И как, интегрировался? – заинтересовался водитель, которого звали Вован. Так он сам мне представился. Второй помощник Шлюндта отставать от коллеги не стал, отрекомендовавшись Жендосом. Вот такая дружная парочка. – Получилось?

– Как пяток носов особо бойким пацанам за первые два дня разбил, так и интегрировался, – ответил я. – Правда, и мне перепало от них маленько, но это фигня. Да вообще в этой связи все просто и понятно – не верь, не бойся, не проси. А вот жрачка там была лютая, на машинном масле. Я после лагеря этого дома недели две отъедался.

Подручные антиквара переглянулись, но говорить ничего не стали.

– В таком месте ты, Валера, точно побывать не мог. – Шлюндт выбрался из машины и с удовольствием потянулся. – Просто в силу возраста. Это пионерский лагерь, друг мой, здесь растили будущих строителей коммунизма, и назывался он «Солнечный». Когда отменили и потенциальный коммунизм, и действующий социализм, дети перестали сюда приезжать, кончилось их раздолье. А когда прекратил существование завод, к которому данный лагерь был приписан, то про эту территорию вообще забыли. Находись она ближе к трассе, не в природоохранной зоне или неподалеку от приличного водоема, то, возможно, пристроили бы ее под коттеджный поселок или СНТ, но ничего из перечисленного тут в помине нет, потому и осталось все так, как было четверть века назад. С поправкой на состояние жилого фонда, разумеется.

– Состояние аховое, – заметил я. – Надеюсь, нам в дома лезть не придется? Не знаю, как вы, но я не рискну, не желаю балкой по затылку получить. И снова – откуда тут кладу быть? Как бы это место ни называлось, главное одно – тут все перерыто и перекопано. В моем лагере, например, малыши своими совками все территорию изрыли, как кроты. Вряд ли та детвора от нашей сильно отличалась.

– Не преувеличивай, – попросил меня Карл Августович. – Совком до потребного нам не докопаешься.

– Когда лагерь строили, ваш клад могли найти, – подал голос Жендос. – Под фундамент корпусов ямы ведь рыли.

– Если мне понадобится твой совет, я его спрошу, – холодно сообщил ему антиквар. – Не забывай свое место.

Вован ткнул напарника в бок, тот скорчил виноватую гримасу и сделал пару шагов назад.

Вот тоже интересно: почему Шлюндт не стесняется при них такую щекотливую тему, как поиск клада, обсуждать? Нет, с Митрохиным понятно, там вообще гриф «Секретно» можно ставить, но и здесь разговор не сильно безобидный. А ну как эти молодцы на золото-бриллианты посмотрят да и надумают нас обоих по-быстрому прикопать? Скажем прямо: данная парочка явно особыми моральными принципами не отягчена, достаточно на них просто глянуть.

Или все не так просто? Предыдущие ведь тоже знали, что к чему, и возможность такую имели, достаточно вспомнить ларец из разрушенной усадьбы, но и не подумали нам шеи сворачивать. Они рискнули только меня похитить, причем сразу после получения куша собирались свалить как можно быстрее и дальше, и их беспокоила не столько ответственность за совершенное убийство, сколько реакция нанимателя.

Чем-то антиквар их к себе привязывает, но вряд ли это деньги. Страх? Возможно. Или что-то еще.

– Сам лагерь нам не слишком интересен, – пояснил мне Карл Августович. – Вернее, совсем неинтересен. Лагерь и лагерь, ничего особенно, «взвейтесь кострами, синие ночи». Нам нужен овраг, что находится за ним, он наша цель.

– Умеете заинтриговать, – признался я. – Овраг. Однако!

– Зря иронизируешь, – укоризненно произнес антиквар. – Есть такие овраги, которые не то что Наполеона или Лжедмитрия помнят, но и куда более ранние времена. Лес, если ему дать волю, очень быстро вернет себе то, что у него забрали. Было распаханное поле, росла на нем рожь или овес, но чуть люди зазеваются, глядь – и там вместо культурных растений уже березки листочками машут. Корни пустили, закрепились, знай себе ползут вперед. Да что поле – лесу и город поглотить ничего не стоит. Дерево любой асфальт разломает, пробивая себе дорогу. А вот овраги… Это совсем другое дело. Лес никогда не сможет его победить. По краям дерева расставит, а в глубину не полезет, знает, что нет там его власти. Да и людям не всегда туда соваться стоит, поверь. Никогда не знаешь, что тебя ждет там, внизу.

– Прямо жути нагнали. – Поежился я. – Мне всегда казалось, что овраг – это не более чем овраг. Глубокая канава.

– Канава, – усмехнулся Шлюндт, – скажешь тоже. Нет, друг мой, все не так просто с подобными местами. Когда я был помоложе, то занесло меня под Царицын… Ну, тогда еще Царицын, теперь-то это Волгоград. Дела у меня там были важные. Я был как ты сейчас, то есть любознателен и отважен, и на свою голову услышал про некие Даниловские овраги, что недалеко от города находятся.

– И что? – верно расценил я паузу, возникшую в рассказе, тщеславный старик хотел увидеть мою реакцию.

– Еле ноги оттуда унес. Да-да. И больше я туда доброй волей не сунусь, мне уже пережитых приключений с лихвой хватило.

– А ведь ваша правда. – Я достал из кармана рюкзака сигареты. – У нас ведь тоже есть такое чудо-место, в Коломенском, Голосов овраг. В нем вроде врата в прошлое открываются и все такое. Я передачу по телевизору видел, давно еще.

– Врата, – усмехнулся Шлюндт. – Вот это как раз сказки. Но место там на самом деле непростое, тут ты прав. В иные дни, а особенно ночи, человеку там делать совершенно нечего, есть только он не самоубийца. А уж что там творится в первый день года!

– А что там творится? – заинтересовался я.

– У подруги своей новой спроси, – с ехидцей порекомендовал мне Карл Августович. – Она на диких скачках завсегдатай, это я наверняка знаю. Ладно, кури и пошли. Канава, скажет же!

Лагерь вблизи являл собой довольно печальное зрелище. Провалившиеся крыши корпусов, останки качелей и каруселей, заросшие крапивой и лопухами, безногий гипсовый пионер с поднятой ко лбу рукой, который почернел от времени, – это все наводило на грустные мысли о бренности всего сущего. Ведь когда-то тут звенел детский смех, раздавались бодрые песни, пахло котлетами и зеленкой, по вечерам под березками и в беседках бушевали на фоне летней дружбы, а может, и любви, гормоны у ребят и девчонок из старших отрядов. Все было – и ничего не осталось, только бурьян вокруг, лебеда и прочая растительность. И – да, деревья, которые лет через десять-двадцать на самом деле окончательно уничтожат последние следы пионерлагеря «Солнечный».

Но все эти невеселые мысли испарились у меня из головы сразу же после того, как я увидел тот овраг, который столь поэтично воспел недавно Шлюндт. И я понял, почему он посмеялся над словом «канава». В самом деле, оно было совершенно неуместно, поскольку, назвав так сей тектонический разлом земной коры, я, несомненно, его здорово оскорбил.

Одного не понимаю – как разрешили строить лагерь вблизи эдакого чуда чудного? Куда смотрели контролирующие органы? Тут половина мальчишек наверняка в первые же дни ноги ломала небось? А может, тогда на этот счет просто и не заморачивался никто, рассудив, что лазание по подобным кручам укрепит мышцы и смелость будущих борцов за мировую революцию? Или за что они там боролись?

– Жесть, – сообщил я антиквару. – Карл Августович, а у него вообще дно есть?

– Конечно, – подтвердил тот. – А как же. Да он не столь и глубок, просто деревья дают тень, вот и кажется, что овраг бездонен.

– Ноги бы не поломать, – опасливо заметил Жендос. – Крутовато!

– А он длинный? – осведомился у нанимателя Вован. – Чего-то конца и края не видать.

И правда, изломанная линия трещины в земле терялась в лесу. Отдельно замечу: настоящем лесу, не какой-нибудь березовой рощице. Даже странно, что такой вблизи от Москвы уцелел.

– Всему на свете есть предел, – брюзгливо ответил ему Карл Августович. – И этому оврагу, и моему терпению.

– Ясно-ясно. – Закивал охранник так, что голова у него только чудом не оторвалась. – Мы молчим.

– Не поломать бы. – Я глянул на чехол со своим металлоискателем, который держал Жендос. Мне и самому бы не труд было его нести, но антиквар решил вот так, а я не стал с ним спорить. – Вещь хрупкая, чуть сильнее ударишь – и все, посыпалась.

Металлоискатель я захватил, следуя уже сложившейся традиции. Во все предыдущие выезды он был со мной, и я возвращался из них домой целым и здоровым, может, и в этот раз все обойдется. Опять же – развлечение. Нравится мне этот процесс.

И парабеллум я тоже взял по той же причине. Хотя, признаться, сейчас об этом уже немного жалел. Почему? Потому что бегать с наплечной кобурой у всех на виду – это перебор, вот и не было возможности снять с себя легкую куртку. Между тем солнышко припекало все жарче, да еще влажность в лесу была неслабая. Короче, я буквально обливался потом.

– Ты давай его сам вниз спускай. – Жендос сунул мне чехол с прибором в руки. – Без обид, но мне такая ответственность не нужна.

– Хорошо, – по голосу антиквара я понял, что его терпению пришел конец. – Раз ты освободился от ноши, то отправишься вниз первым, посмотришь, укажешь, где лучше спускаться остальным. Вперед!

Жендос вздохнул, прошелся туда-сюда по обрывистому краю оврага, поросшему мелким разнотравьем, ткнулся там, тут, после нашел место, которое чем-то ему понравилось больше других, и начал осторожно спускаться вниз.

В какой-то момент охранник поставил ногу не так, как следует, поскользнулся на глинистой почве, но не упал и не покатился кубарем, а побежал, забавно размахивая руками и пытаясь удержать равновесие. Упал он позже, уже оказавшись на самом дне оврага и зацепившись там за что-то ногой. Кстати, да, не такой уж он оказался глубокий, теперь я это ясно видел. И слышал тоже, поскольку ругань Жендоса до меня донеслась более чем отчетливо.

Он крыл по полной корни, камни, овраги, ручьи, которым взбредает голову течь там, где не стоило бы, и всю матушку-природу в целом.

– Выговорился? – неожиданно звучно гаркнул Шлюндт. – Хорошо. Теперь смотри, где нам лучше спуститься. И не так, как тебе, а по-людски.

Чуть подальше и правда нашлось подходящее место, сверху его никак не увидеть было, а снизу – запросто. Нет, пришлось мне поцепляться руками за корни, которыми старые вязы пытались впиться в нутро оврага, изгваздать кроссовки в глине и разок чуть не упасть, но результата я достиг. Кстати, Карл Августович, несмотря на возраст, проделал ту же процедуру куда легче, чем я, проявив совершенно неожиданную для его возраста прыть и заставив меня задуматься о том, что не так уж он и хлипок, как кажется.

Внизу было прохладно и сыро. И еще – сумеречно. Солнечный свет сюда, конечно, проникал, но густая листва и высокие края оврага все же делали свое дело.

– Холодная какая, – сообщил нам Вован, уже успевший зачерпнуть пару пригоршней воды из ручейка, текшего по дну, – но вкусная. Сладкая прямо.

– Нутряная вода, – пояснил Шлюндт, – из глубин земных выходит, в них и скрывается. Этот ручей течет из ниоткуда в никуда. В старые времена про такую воду много разных небылиц рассказывали, дескать, она болезни лечит, жизнь продлевает. Само собой, брать ее надо было по особым дням или ночам, хранить в специальной таре и заговоры перед употреблением читать.

– И что, она на самом деле что-то лечит? – Почесал затылок Жендос.

– Если верить в это – да, – усмехнулся Шлюндт. – Поскольку блажен, кто верует. Но при серьезной хвори антибиотики все же понадежней будут, а если грыжа вылезла, то лучше к травматологу сходить. Или к хирургу.

Я нагнулся, тоже зачерпнул пригоршню ледяной воды и отправил ее в рот. Действительно вкусная. Вроде бы ни сахара в ней нет, ни ароматизаторов, идентичных натуральным, это просто вода. А взбадривает не хуже любого энергетика. Может, как раз потому что в ней всего перечисленного нет? И мы просто забыли вкус настоящей природной воды. Как там антиквар сказал? Нутряной, земной.

– Как ты понимаешь, нам туда, – сообщил мне Шлюндт. – Идти недалеко, не переживай.

– Комаров тут сколько. – Хлопнул себя по шее Жендос. – Ужас!

– Терпи, – философски заметил его напарник. – Лес же. Да комары что, в таких местах и змеи могут ползать.

Карл Августович закатил глаза под лоб, тяжко вздохнул и двинулся вперед.

Дороги тут никакой, понятное дело, в помине не имелось, зато в достатке хватало препятствий, которые приходилось преодолевать. То и дело мы натыкались на полусгнившие стволы деревьев, земляные ямы и завалы из веток, которые в одном месте даже нечто вроде запруды образовали. Мало того, тут даже старый «газовский» грузовик обнаружился, раскуроченный и насквозь проржавевший. Понятия не имею, как он здесь оказался, но факт есть факт. Может, еще при советской власти какой-то ухарь-водитель спьяну влетел в этот овраг и ухайдокал машину так, что ее даже доставать не стали, может, наоборот, ее таким образом тут утилизировали. Уж не знаю, что из этого верно, но селфи с этой развалюхой я все же сделал.

Чем дальше, тем выше становились края оврага, возникало ощущение, что мы потихоньку, помаленьку спускаемся в какое-то подземелье, хоть ничего подобного, конечно же, не происходило. И я уже был рад тому, что куртку надел, поскольку тут теплом и не пахло, наши со Шлюндтом спутники, например, начали зябко ежиться. Даже ручеек – и тот в какой-то момент перестал нас радовать своим журчанием, оставшись позади. Вернее, скрывшись в левой стене оврага.

– Ну, вот вы и пришли в точку назначения, – в какой-то момент сообщил им антиквар. – Видите бревнышко? Садитесь на него и ждите нас.

Подручные покладисто выполнили его приказ, ничего при этом не спросив, но зато с тоской глянув наверх, туда, где сквозь листву еле-еле просвечивало теплое солнышко.

– Ну а мы пройдем чуть дальше, – деловито заявил мне Шлюндт. – Валер, да ты инструмент свой мальчикам оставь, там он тебе все одно не понадобится. А потом, как мы задуманное исполним, так и побродишь вволю. Думаю, здесь есть чего поискать, место старое, недоброе, к таким лихие люди всегда слабость питали. А где лиходеи, там и добро всякое, сам знаешь.

Парочка охранников, слышавшая наш разговор, как-то по-новому, с интересом глянула на чехол с «гариком», который я прислонил к бревнышку рядом с лопатой, которую прихватил с собой из машины Вован. Как бы не надумали его в ход пустить, пока нас нет, да не сломали сдуру.

– Не бойся, не тронут, – верно истолковал мое выражение лица антиквар. – Они себе не враги. Пойдем, Валера, пойдем. Утро кончается. Лопату возьми, и в путь.

Я, если честно, не понял, отчего Карла Августовича так волнует факт перехода утра в день, но спорить не стал. Если он так сказал, значит, имеется на то причина, возможно, даже веская.

Надо заметить, что наш дальнейший путь по оврагу стал еще менее комфортен, чем раньше. Расстояние между стенами здорово сузилось, отчего мы топали почти в полумраке, да еще вдобавок появились повороты, за которыми не знаешь, на что наткнешься. Я вот чуть на хвост здоровенной гадюке не наступил. Она спокойно расположилась близ круглого камня, обвив его своим телом, наслаждалась тишиной и покоем, рассуждала о чем-то своем, змеином, а тут я топаю да еще норовлю ее чешуйчатое тело своей кроссовкой потоптать. Я бы на ее месте тоже разозлился.

Хорошо еще, что она меня не тяпнула своими клыками, обошлось. Может, помогло то, что я лично с Великим Полозом знаком?

Кстати, Шлюндт не сводил со змеи глаз до тех пор, пока та не исчезла в каком-то лазе, обнаружившемся в глинистой овражной стене. Причем взгляд у него был нехороший, настороженно-опасливый и злобный одновременно. Как видно, не любит мой спутник змеиное племя по какой-то причине.

– Почти пришли, – сообщил он мне, вытирая лоб белоснежным платочком. – Валера, самое главное – не бойся и не отступай. Ты в своем праве, знай это.

– Карл Августович, давайте без ребусов, – попросил я его. – Не время, не место. Кого не бойся? От кого не отступай?

– Объясню, – пообещал антиквар. – Все объясню, вот только дойдем до места. Что тут осталось-то…

И он мне не соврал, нам пришлось пройти до нашей цели всего ничего. Еще пара поворотов – и узкий проход вдруг стал дверями, ведущими на небольшую и идеально круглую поляну. Геодезически это место, наверное, как-то по-другому называлось, но поскольку в ее центре высился огромный и старый дуб, одним своими видом противоречащий рассказу Шлюндта об оврагах и их неприятии деревьев, то я мудрить не стал. Поляна и поляна. На ней даже травка имелась, невысокая и ярко-зеленая.

А дуб и правда нереальный. Высоченный, раскидистый, казалось, достающий своей кроной до края неба, он поражал воображение. Скорее всего, этот исполин помнил еще те времена, когда наши предки мамонтов по Среднерусской равнине гоняли с дрекольем в руках.

– Златой цепи не хватает, – пробормотал я, останавливаясь и опираясь на лопату, – и кота с русалкой.

– Кота и не будет, – сообщил Шлюндт, стоящий за моим плечом. – Откуда ему тут взяться? А злато… Иди и возьми его, затем мы сюда приехали. Вон, слева, видишь пятно? Ну, вглядись. Везде трава растет, а там нет. Это то, что тебе нужно, на этот раз не придется ломать голову, выискивая тайник. И копать долго не придется, этот клад так хочет на свободу, что сам из глубин наверх поднялся. Иди, Валера, иди, солнце почти в полудне!