– А кто это был? – спросил я у Изольды, когда мы, приведя себя в порядок после снятия стресса, наконец-то отправились туда, где находился мой дом.

– Нежить, – верно истолковав мой вопрос, ответила ведьма. – Кто же еще?

– Это-то понятно. Но больно она странная, если ты понимаешь, о чем я речь веду.

– Понимаю, – подтвердила девушка. – Я, если честно, с такими, как эти двое, тоже еще ни разу не сталкивалась. Знала, что такая пакость встречается в природе, но лично не пересекалась. И буду рада, если подобное не повторится. Знаешь, я чуть, пардон, не описалась, когда мы из их логова выбрались, а они стоят и нас ждут.

– Серьезно? – удивился я. – В жизни бы не подумал.

– Ну, я же человек, – рассмеялась Изольда. – У меня, как ты уже заметил, имеется потребность в разнообразных физиологических процессах.

– Это да. – Я почесал левое плечо, на котором наверняка остались следы от ее ногтей. Даже майка не спасла, так она в него вцепилась. Правое еще ничего, но вот левое… – Я о другом. Не верится, что тебе было страшно.

– Было, было, – заверила меня она. – Просто отучилась это кому-либо показывать. Даже если зрителей нет, даже если я одна, то в любой ситуации все равно веду себя так, будто ничего страшного вокруг не происходит. Валер, мы с тобой чуть на зубок последышам не достались, а это смерть очень болезненная и очень скверная. Они не только мясо своих жертв жрут, но и души их пьют. А я, если ты не забыл, ведьма, у меня с душой особые отношения, понимаешь?

– Не совсем, но верю на слово. – Кивнул я. – Последыши. Странное название.

– Логичное, как и все в нашем мире. – Изольда глянула влево, где из-за кочки появился уже знакомый мне огонек. – Вот же неугомонный! А ну брысь!

Огонек спрятался обратно, как видно, признав за ведьмой право им командовать.

– Вообще в ночи неугомонных покойников много шастает, – продолжила девушка. – Например, встречаются неупокоенные мертвецы, те, которым отчего-то в могиле не лежится. Может, умерли не так, как следует, может, похоронили их плохо – вариантов масса. Они, как это ни странно, совершенно безобидны. Понятно, что на обычного человека эти красавцы убийственное впечатление произведут со своими синими рожами и вонью, но на деле им ничего от живых не надо. Фильмы про зомби видел? Ну, «Ходячих мертвецов»? Вот внешне такая же милота, только они никого не убивают, им на нас плевать. И упокоить их легко – по железному гвоздю в каждую пятку, соль в рот – и закапывай, больше не встанут.

– А еще кто есть?

– Да много разных… – Изольда споткнулась, я подхватил ее под локоть. – Спасибо, мой хороший, я знала, что на тебя можно положиться. Да и в остальном ты то что надо. Так вот. Есть, например, упыри. Они совсем тупые, им только кровь подавай. Побочный продукт вурдалачьего производства, одно слово. Есть гули, но эти кровь не сосут, они предпочитают людское мясцо, причем с душком. Короче, трупоеды. Есть перевертыши, их тоже живыми не назовешь, и человечиной эти гаденыши не брезгуют. Да много их разных есть, но всех роднит одно. Знаешь что?

– Что?

– Они нежить простая и понятная, существующая по определенным законам и появившаяся в Ночи естественным путем. Упыря создал вурдалак, гуля – гуль и так далее. А вот последыши… Тут все куда сложнее. И страшнее.

– Книги не пробовала писать? – спросил я у нее. – Нет? Займись. У тебя талант нагонять туман, ничего не объясняя. И главы ты будешь заканчивать отменно, на самом интересном.

– Я подумаю, – с достоинством ответила Изольда. – Почему нет? Уж я про жизнь в Ночи точно знаю больше, чем девицы, пишущие книги под названием «Моя любимая ведьма». Ладно, не злись. Так вот, последыши. Видишь ли, они опровергают тот постулат, что мертвое не может умереть. Они мертвы дважды.

– То есть?

– То самое и есть, – ведьма хмыкнула. – Сначала эти двое умерли. Просто умерли, как остальные люди: физические процессы прекратились, тело остыло, душа отправилась туда, куда положено. Детская, ясное дело, наверх, девчушка при жизни наверняка нагрешить не успела. Ну а матери ее, скорее всего, в другую сторону, все же она родное дитя придушила, с таким грузом ей посмертного прощения не получить.

– Так они же не в один день преставились, – уточнил я. – Между этими событиями время прошло.

– А это ничего не меняет, – пояснила Изольда, – совершенно. Хотя одно, как мне кажется, спровоцировало другое. Кто-то из Митрохиных не смог смириться со смертью ребенка, может, он, может, она, да это и неважно. Главное – один из них додумался попросить помощи не у того, кого следует, а после нашел очень сильного и смелого колдуна, который и провел ритуал бездушного воскрешения.

– Смелого? – переспросил я. – Настолько опасный ритуал?

– Сам ритуал – нет. Но он даже по самым темным меркам противоестественен. Есть некие нормы… Нравственные, скажем так. Даже самые безбашенные колдуны и чернокнижники эту черту стараются не переступать, потому что за такое спросить могут. Не уточняй у меня, кто именно, не надо. Просто я сама не в курсе. Знаю, что это так, и только. Вот и выходит, что колдун, который ритуал провел, стоит за общей чертой. То есть он или совсем молодой, по неопытности и глупости не понимающий, чем эдакие забавы заканчиваются, или очень матерый, которому на все и всех начхать. Но у молодого вряд ли силенок и опыта хватит, так что эта версия отпадает. Я вот все гоняю в голове, кто из московских аксакалов рискнул бы залезть в этот огород, но ответа не нахожу. Разве что кащеев наследник, он время от времени столицу навещал, как правило, в летний период. Этот мог, ему никакие законы не писаны.

– Чей наследник? – Чуть не открыл рот я. – Кащеев? Это того Кащея, который Бессмертный? Да ты паришь!

– Ну, не такой Кащей был и бессмертный, – фыркнула Изольда. – Его давным-давно убили. А в начале этого лета его прямого потомка прикончили, так он всех достал. Правда, этот шустряк еще до смерти наверняка успел сына какой-то дуре заделать, и тот со временем семейным бизнесом наверняка займется, но нам с тобой от этого не жарко и не холодно. А что до ритуала – он мертвеца оживляет, причем по-настоящему. Покойник помнит все, что было до смерти, говорит, ходит, смеется. Все с человеком как раньше, но только души в нем нет, и в этом все дело. Понимаешь, Валера, душа – она как сито, хорошее и плохое отделяет друг от друга, людское от нелюдского. А если ее нет? Но и это не самое паршивое, есть люди вроде как с душой, а на деле хуже бездушных тварей. Другое скверно – ритуал этот черный, причем до края. И тот, кто его провел, не мог не знать, что сотворил.

– Снова не понимаю, – признался я.

– Это как посев, – пояснила ведьма. – Колдун бросил мертвое семя в мертвую почву. В природе оно не прорастет, а вот тут – запросто. Через какое-то время все самое скверное, что в человечьей сути есть, наружу вылезет, и тут уже неважно – ребенок, взрослый, мраку все равно. Раньше на его пути душа стояла, но теперь-то ее нет. Дальше – больше, и в результате получится то, что мы с тобой видели. Разумная плотоядная тварь, для которой смысл существования отныне заключается в чужой боли и страхе. Двойная смерть, Валера, двойная смерть. Сначала ушла душа, а потом и тело переродилось. Теперь понимаешь, почему их последышами зовут? Они вобрали в себя все самое скверное, что только можно, всю грязь со дна людской натуры зачерпнули и наружу вытащили. А теперь представь мучения того же Митрохина, который дважды потерял своих родных.

– Как-то мне его не жалко, – признался я, – ибо он дурак. Играть со смертью, да еще таким образом – верх идиотизма.

– Похоже на то, – согласилась со мной ведьма. – А еще знаешь что? Колдун его не предупредил о последствиях, я в этом уверена. И догадываюсь почему.

– Если не секрет? – Мне на самом деле было интересно.

– Думаю, он и мать, и дочь во время ритуала себе подчинил, – неторопливо произнесла Изольда, – заложил в них эту функцию, если можно так сказать. Не знаю, зачем именно, но тем не менее. Может, планировал со временем их руками отца семейства убрать и до его казны добраться, может, еще зачем. Вариантов масса.

– А мне другое непонятно. Если Митрохин видел, что стало с дочерью, зачем то же самое с женой сделал? За такое колдуна-наемника надо убивать, а не по новой звать.

– В ребенке дерьма меньше, чем во взрослом человеке. – Передернула плечами ведьма. – Процесс перерождения идет медленнее. Может, все нормально было, ходила дочка, говорила, все как раньше, только неживая. А мать все же не смогла ее такой принять, не справилась, рвало ей это сердце, она на себя руки и наложила. Тем более что вроде она еще и умом тронулась, за чокнутыми же не уследишь. Митрохин снова вызвал колдуна, тот выполнил просьбу заказчика. А дальше события пошли куда быстрее. Сам посуди, сколько всего в этой бабе сплелось: детоубийца, самоубийца, да еще и на голову больная. Ей много времени не понадобилось, чтобы стать тем, что мы видели. Ну а дочка следом за мамой подтянулась, и началась большая охота.

– Согласен. – Я потер лоб. – А убить их можно вообще?

– Убить можно любого, – отозвалась ведьма. – Бессмертия нет. Но этих – сложно. Тут огонь нужен, причем не простой, от спички или зажигалки зажженный. Наверняка и другие способы есть, но мне они не известны.

– Любопытно. А вот еще интересно – как их после в тот бункер загоняли? Ну, когда светало?

– Да они сами туда прятались, – пояснила Изольда. – Не переносят последыши солнечный свет органически, их время – ночь. Ритуал-то на старой магии завязан, языческой, а там свет и тьма были четко разграничены. Я именно потому на кащеевича и грешу. Хотя тоже странно – Морана ему сроду помогать не станет, а такие штуки по ее ведомству проходили, это точно. Мне Марфа много про старую магию рассказывала, она в подобном разбирается.

Морана? Знакомое имя. Это же ей служит таинственный некто, которого мне надо отыскать для Полоза.

– Изольда, а вот Морана… – начал было я плести фразу, но, увы, мы подошли к зеленой воронке, за которой была моя квартира.

Ведьма пропустила меня вперед, да еще и в спину подтолкнула как следует, потому я из зеркала не вышел, а вылетел.

– Жив, – констатировала Марфа, сидящая за столом и попивающая чаек из моей любимой кружки. – Уже хорошо.

– Чудом, – сообщил ей я, вставая, и получил очередной толчок в спину от Изольды.

– Да что такое?! – возмутилась та. – Опять ты на проходе застрял!

– Еще пара таких прогулок – и навострюсь, – пообещал ей я.

– И кто там был? – осведомилась у моей спутницы Марфа.

– Последыши, – устало отозвалась Изольда. – Матерые. Двое.

– Мама и дочь, – усмехнулась глава ковена. – Ну, что-то такое я и предполагала. Предмет добыли или не сложилось?

– Вы получите тот клад, что вам нужен, – сообщил я Марфе, – при условии, что его в принципе возможно добыть, разумеется. Разумеется, в комплекте с обещанным идет и моя глубокая благодарность. Это на самом деле так, не для галочки говорю.

– Славно. – Верховная ведьма поставила кружку на блюдце. – Как моя девочка? Надеюсь, она тебя не разочаровала?

– Она очень большой молодец, – совершенно не кривя душой, заявил я. – Сожрали бы меня там без нее и косточек не оставили.

– Так, может, я не про дом Митрохина речь веду, – с ощутимой ехидцей заметила Марфа. – Может, кое-что другое в виду имею. Что ты так на меня глядишь? Давно живу, много чего подмечать научилась, а уж такие вещи вовсе с закрытыми глазами вижу. И правильно. От Воронецкой только шум да дискомфорт один, а Изольда знает, как оно все в жизни устроено.

– Девчонки звонили? – влезла в беседу чуть покрасневшая ведьма. Это, кстати, меня удивило, откуда вдруг румянец взялся? Я был уверен, что кого-кого, а ее-то такими намеками не прошибешь. – Сильно мы нашумели?

– Охрана всполошилась, – подтвердила Марфа. – В дом, правда, не сунулась, то ли знают чего, то ли, что вероятнее, не смеют нарушить приказ хозяина. Но вокруг него бегали долго. Случись тебе, Валера, выбираться через парк, пришлось бы оружие в ход пускать, по-другому никак. Марюта, ты что уши развесила? Проход закрывай, чего он у тебя фугует до сих пор?

– А? – Хлопнула глазами болотница. – Ну да, ну да!

Она что-то прошептала и ладошкой одну за другой погасила свечи. Когда исчезло пламя последней из них, сгинула и зелень из зеркала, оно стало таким же, как раньше.

– Вот и ладушки. – Верховная ведьма поднялась со стула. – Все довольны, все живы, ночь прошла не впустую. Изольда, точно вы там не наследили? Кровь, волос какой, еще что? Последышей абы кто не сотворит, выходит, непростые знакомства хозяин дома водит.

– Точно нет, – заверила ее девушка. – Балаклавы и перчатки не снимали, после их утопили. Эти двое нас даже не коснулись, зеркало с той стороны я расколотила, как было велено.

– Кулон припрячь как следует, – велела мне Марфа, – так, чтобы никто посторонний его не видел. Если он не всплывет, то, может, все и обойдется. За моих не волнуйся, они промолчат, ручаюсь. Вот только Карлуша… Он точно сообразит, что к чему, не сомневайся.

– Ну да, – вздохнул я. – Это и меня беспокоит.

– Особо голову не забивай, – посоветовала мне Марфа. – Шлюндт – редкая сволочь, про то все знают, но пока ты ему нужен, он слова никому не скажет. Ему это невыгодно. Правда, непременно попытается поддеть тебя на дополнительный крючок, тут уж будь уверен. Как только пронюхает, что в дом Митрохина залезли, сразу же прискачет сюда как горный козел и начнет стращать всяко, а после заверит, что он будет нем как рыба, ну а если что, то непременно поможет, но при этом такую рожу скорчит, что держись. Дескать, ты теперь ему должен, живи и помни, кому своим покоем и счастьем обязан. В этом он весь.

– Даже не сомневаюсь, что так и будет, – рассмеялся я. – Карл Августович – великий мастер по части престидижитации.

– По части чего? – переспросила Марюта, собиравшая свечи и прочую ведьмовскую атрибутику в наплечную холщовую сумку, расшитую бисером. Она вообще мне чем-то напоминала хиппи, которых в Амстердаме и Париже я повидал немало. И одеждой, и повадками, и прической. И, похоже, взглядами на жизнь. – Я просто такого слова не знаю.

– Жулик он, – пояснила Марфа. – Ясно?

– А, понятно. – Заулыбалась Марюта, от чего ее лицо стало совсем девчачьим. – Еще вопрос можно? Карл Августович – это тот старичок, который вчера вечером… Молчу, молчу!

Марфа погрозила ей пальцем, а после уставилась на меня, и я понял, что она имеет в виду.

– Суббота забронирована Шлюндтом, – сообщил я ей, – а далее везде. Но в будни если только вечером, днем работаю.

– Зачем тебе это нужно, не понимаю, – подала голос Изольда. – Мазохизм какой-то.

Да что такое! Одно и то же, одно и то же…

– Правильно парень все делает, – осекла ее Марфа, немало меня удивив. – От земли не отрывается, себя блюдет. Золотой змей из остальных самый опасный, он голову закружит вмиг, а после жизнь навсегда сломает, особенно если в ней, кроме удовольствий да развлечений, ничего не будет.

– Из остальных? – уточнил я. – Это вы о чем?

– Спать ложись, – велела мне верховная ведьма. – Хоть и август на дворе, а ночи все одно пока короткие, не успел обернуться – уже час волка пробил, серость туманная в окошко лезет. А тебе сегодня работать, сам же сказал. Что до нашего дельца… Я тебе в пятницу позвоню, там и договоримся. Главное – отнекиваться не начни, этого не пойму.

– Я свое слово всегда держу и назад не забираю. Так воспитан.

– На отца ты похож, – выходя из комнаты, сказала вдруг Марфа. – На Анатолия Дмитриевича. Внешне – нет, тут, видно, в мать пошел, а вот характер его, его. И ухватки тоже.

А вот это было сильно, я даже не нашелся что ответить. При этом сразу поверил в то, что Марфа с батей знакома, уж не знаю почему. Почуял, что не врет она.

Интересно, это в какой же точке их интересы пересекались?

– Остаться? – прошелестел в правом ухе ставший почти родным шепот Изольды. – Вдвоем ночь коротать веселее, чем в одиночку.

– Оставь парня в покое, – велела ей Марфа, – хоть на сегодня. Хватит с него. Да и подробности вашей прогулки мне интересны. Валерий, не провожай нас, мы знаем, где выход.

Дверь хлопнула, гости ушли, в квартире наступила тишина.

Надо же, Марфа и мой отец, прагматик и агностик до мозга костей. Как-то это в голове не укладывается.

Хотя… Может, на каком приеме сталкивались или еще где? Отец не любит подобные мероприятия, называет их «мишурой», но исправно посещает, чаще всего с мамой. Там порой можно походя решить ряд щекотливых вопросов без всякого мозгового штурма или завести очень полезные знакомства. Бизнес – штука непростая, особенно если брать в расчет то, что мы говорим о России. У нас другие порядки, другие традиции, иногда выпитая вместе бутылка водки значит больше, чем стопка рекомендаций от ведущих мировых компаний.

Я вымыл посуду, виновато глянул в сторону вентиляционного отверстия, понимая, что доставил бедному Анисию Фомичу ряд неудобств, а после пошел в комнату, где достал из кармана куртки пакет с кулоном и вытряхнул его на стол.

«Плохая вещь, – подал голос браслет. – Не трогал бы ты ее».

– Хоть бы раз чего доброе сказала, – попенял я незнакомке. – Или имя свое назвала. А то и эти плохие, и те, и кулон. Все у тебя не такие, кроме тебя самой.

«Я предупредила, а ты сам думай», – обиженно заявила девушка.

– Думаю, думаю, – рассматривая кулон со всех сторон, но не прикасаясь к нему, произнес я. – Да и Америку ты для меня не открыла, без тебя в курсе, что это за вещь. Только выбора у меня нет.

«А что такое Америка? – полюбопытствовала обитательница браслета. – И что такое курс?»

– Потом расскажу. – Я набрал в грудь воздуха, взял кулон со стола и сжал его в кулаке.

В глаза мне ударила темнота, которая, впрочем, быстро рассеялась, и я оказался в небольшой комнате без окон. Да, собственно, в ней ничего не было, кроме огромной, со скомканным постельным бельем кровати, стоявшей в центре помещения, нескольких подушек, валявшихся на полу, и пары шандалов со свечами, стоявших по углам. Здесь даже двери, кстати, не имелось. Происходи это все там, в моем мире, я бы занервничал. Нет, клаустрофобией я не страдаю, но помещения без дверей не жалую.

А еще тут присутствовала она. Невысокая женщина, которая уже покинула сладкоголосое время юности, но стоящая далеко от того момента, когда морщинки в уголках глаз и на руках расскажут ей о том, что старость подбирается все ближе, раскинулась на той самой кровати, причем в довольно бесстыдной позе.

И да, она была красива. Причем если бы меня кто-то попросил описать, в чем эта красота заключается, я бы не смог это сделать. Есть женщины, от фигуры которых моментально пересыхает во рту. Есть женщины, черты лиц которых прекрасны настолько, что после их созерцания и умереть не жалко. Есть женщины, взгляд которых заставляет мужчину забыть об инстинкте самосохранения и совершать невозможные безумства. А есть такие представительницы слабого пола, которые не являются идеалом в чем-то одном, но зато совмещают в себе все понемногу, и этого достаточно для того, чтобы возвести их на престол королевы Любви и Красоты. Именно такую женщину я встретил здесь, в каменной коробке, находящейся невесть где и когда.

– Ты долго шел, Хранитель, – капризно заявила она, приподнявшись на локтях, отчего тонкая ткань, и без того еле-еле скрывавшая ее прелести, сползла с плеча, предоставив мне возможность созерцать картину, достойную кисти, например, Джампьетрино. Или Гюстава Моро. – Ты заставил меня ждать, а я все же королева.

– Так все дела, дела. – Я не стал отводить свой взгляд в сторону, напротив, сально ухмыльнулся. – Но дождались же, ваше величество, вот он я.

– Искупи свою вину, рыцарь. – Белозубо улыбнулась она. – И ты будешь прощен. Вернее, заверши то, что начал. Ты освободил меня от плена забвения, в котором я провела годы, так не останавливайся же на половине дороги, позволь мне снова занять свое место в мире. Отдай меня первой красавице из твоего окружения. Я не могу принадлежать мужчине, мое предназначение иное. Так подари меня той, которую ты считаешь достойной подобной чести.

– И лучше всего, конечно, чтобы моя избранница уже узнала счастье материнства? – уточнил я. – Ибо именно ее шею ты украсишь лучше всего. Я угадал?

– Да, такие, как я, не к лицу молоденьким девчонкам, не знающим, что такое настоящая страсть. – Улыбка на лице обитательницы кулона чуть померкла. – Мой камень лучше оттеняет женщин, умеющих ломать своей слабостью мужскую силу и познавших то, что истинное счастье – это беззубая улыбка младенца. Среди твоих знакомых есть такие? Если да, выполни мою просьбу, и я отплачу тебе за доброту.

Ну вот, приказ сменился просьбой. Скоро и она станет чем-то другим. Например, мольбой.

Я сразу понял, что никакая это не королева. Джованна Первая умерла черт знает сколько лет назад, почти наверняка заработав очень паршивое посмертие, потому как с таким послужным списком, как у нее, на что-то другое рассчитывать глупо.

А это подменыш. Хитрый, умный, жестокий подменыш. Кстати, попадись мне этот кулон первым, до наследия Лыбеди, кто его знает, как дело могло бы повернуться. Ее слова звучат убедительно, внешне она тоже ничего так, мог бы и купиться.

– Если желаешь, я могу выдать тебе небольшую плату вперед, – проворковала та, что сидела на кровати, и похлопала ладонью рядом с собой. – Мужчины любят хвастать друг перед другом своими победами, не так ли? Уверена, никто из твоих друзей не держал в своих объятиях настоящую королеву. Так утри им нос, Хранитель!

– Кабы королеву – не отказался бы, – вздохнул я. – Но ты-то не она. Я вообще не знаю, что ты такое. Но настоятельно советую: сгинь из нашего пласта реальности. Мотай из этого кулона туда… Куда-нибудь, тебе виднее. Я сегодня жутко устал, у меня нет желания еще и с тобой сегодня драться, так что послушай…

Эта тварь оказалась еще и очень ловкой, прямо как та парочка в доме Митрохина. Я даже не успел уловить тот момент, когда она одним прыжком запрыгнула на меня и вцепилась в горло своими руками.

Наверное, мне стоило бы попробовать их отодрать от шеи, но я этого делать не стал. А чего ради? Отсюда выйдет только один, если до того и имелись какие-то сомнения, то теперь они развеялись. Такие, как эта пакость, выросшая на чужих смертях и боли, позиций не сдают, так что предложение мое никакого смысла не имело. Не исключено, кстати, что не только по жизни, но и чисто технически. Может, она к этому кулону как-то привязана.

Ну а раз так, то станем подобное лечить подобным, проверим, у кого хватка крепче и воля к жизни сильнее.

Проще говоря, я сделал то же, что и она. Я вцепился ей в глотку что есть силы, при этом максимально напряг свои мышцы шеи.

Самым неприятным в этом противостоянии оказалось не то, что дышать стало сложно, а то, что пришлось созерцать, как меняются черты той, которая хотела меня убить.

Ее лицо в какой-то момент начало дергаться так, будто его кто-то очень сильный начал мять, словно кусок пластилина. Съехал на сторону точеный носик, глаза поменяли форму, губы сначала превратились в две линии, а после верхняя вовсе исчезла.

– Отх-х-х-хт-т-ти-и-и, – сипело существо, но при этом само горло мое не отпускало, да еще все крепче обвивало меня ногами. – Т-ты-ы-ы! Отх-х…

Я ничего не отвечал и только давил все сильнее, так, как только мог, понимая, что любая слабость приведет к тому, что там, Москве, кто-то через день-другой найдет в квартире мое бездыханное тело. А душа… Как бы ей не застрять навеки здесь, в компании вот с этой дрянью, от которой посмертного покоя ждать не стоит.

Воздуха не хватало, перед глазами поплыли разноцветные пятна, но я все же добился своего. Сдалась лжекоролева, отпустила мою шею и попробовала вырваться из капкана, в который попала. Задергалась, вцепилась в мои руки, пытаясь от них освободиться, только напрасно все.

К тому моменту человеческого в ней осталось немного. Тело сохраняло некую схожесть с нашим строением, а вот лицо… Его просто не было как такового. Пустое место белого цвета – вот и все. Нынешний облик обитательницы кулона более всего мне напоминал чучело Масленицы, которое незадолго до праздника заказывала мама. Обитателями нашего поселка этот праздник был любим, потому отмечался в обязательном порядке и при любой погоде. Я и сам никогда не пропускал его, даже когда вырос. До какого-то момента не пропускал, а потом просто перестал на него ходить, хоть мама каждый год звонила и звала меня на нашу поселковую горку, где все происходило. И Юлька тоже звонила. Но я не приезжал. Штука в том, что с той самой горки по традиции под конец мероприятия колесо горящее скатывали, и делал это мой отец, как правило, на пару с дядей Сережей Певцовым.

Так вот, мама всегда сама разрисовывала упомянутое чучело. Сначала это была просто белая тряпка, а после на ней возникали глаза, рот, красные пятна на щеках. Причем мама никогда не повторялась, каждая новая Масленица на самом деле была новой, со своим характером и отличительными чертами.

А тут все строго наоборот произошло. Было лицо – и нет его, глаза – и те исчезли. А скоро и всего остального не станет.

Тварь сипела, шипела, до какого-то момента дергала конечностями, а после перестала, но меня это не останавливало, поскольку я ей не очень доверял. И потом – мне не в плен надо эту пакость взять, а убить.

Угадал, обитательница драгоценности поняла, что хитрость не сработала, и с последними силами попробовала вырваться, но по забавной случайности только усложнила свое положение. От ее рывка я потерял равновесие и рухнул на кровать, добавив к давлению рук еще и тяжесть своего тела.

Безликая погань этого не выдержала, издала протяжный хрип и лопнула в моих руках, словно воздушный шарик. Спасибо еще ничем не забрызгала, а то под конец она здорово напоминала огромного опарыша.

Но ускорение мне этот взрыв придал немалое, потому в комнату я не упал, а влетел. Причем не абы как, а приложившись спиной о стенку. Хорошо так приложившись, внутри, как мне показалось, даже что-то хрустнуло.

А еще сверху на меня упала ваза, стоявшая там с незапамятных времен. Сам не понимаю, как я ее поймать сумел.

«Живой? – прозвенел в ушах все тот же голос. – Ну надо же!»

Мне показалось, или радости в нем больше, чем язвительности? Да нет, наверное, показалось.

– Живой. – Я, охнув, поднялся на ноги. – Однако, ночка выдалась. Даже и не знаю, стоит ложиться спать, нет…

– Лучше ляг, поспи, – раздался голос подъездного, он стоял у входа в комнату. – А то обчество не знает уже, что ты еще нынче учудишь. Сам посуди: то снова Марфа Петровна пожалует, то зеркало путь в туманы откроет, то вон, ты проклятую вещь в дом припрешь. А, нет, не проклятую. Излечил ты ее, выходит. Но все одно – поспал бы ты, Валера. И мы бы прилегли, а то ведь маята сплошная.

– Прими мои извинения, Анисий Фомич. – Покаянно повесил голову я. – И родне своей их передай. Ну, надо так, понимаешь? Нет у меня выбора. Но сразу скажу: ведьм в доме в ближайшее время не ожидается и всего остального тоже. А еще я обчеству торт закажу размером с колесо, чтобы всем хватило. Классический какой-нибудь, «Прагу» там или «Полет». «Добрынинский» могу. Он сильно вкусный.

– Торт – это хорошо, – оживился подъездный. – Но насчет сна… Перекури да ложись. Тебе же еще на работу идти!

– Ну да, ну да. – Я положил кулон в ящик и вытянул сигарету из пачки. – Только вот что, Анисий Фомич, просьба у меня есть большая. Ты никому ни про Марфу, ни про дверь на болота, ни про кулон не рассказывай, ладно? Не кличь беду на дом. И остальных предупреди от греха.

– Уж не сомневайся, – заверил меня подъездный. – Никто ничего уже и не помнит. Все, иди курить и баиньки!