В 1840-х годах Лондон наконец опередил Пекин в борьбе за звание самого крупного города мира. К 1860 году численность его населения достигла 2,8 миллиона человек; Париж и Вена отставали почти вдвое. Но эти города, в отличие от Лондона, осознавали свои недостатки. В Париже Наполеона III располагались одни из худших трущоб Европы. Богатые жители прятались от них за стенами особняков-«отелей». Ширина даже самых больших улиц редко превышала пять метров, а самых узких не достигала и метра. В домах царила такая же скученность, как в самых ужасающих тюрьмах. Четверо из семи новорожденных не доживали до года.

В 1854 году по повелению Наполеона префект департамента Сена барон Осман сделал в Париже то, чего Кристофер Рен в свое время не смог сделать в Лондоне. Префект предложил геометрическую звездообразную сеть круговых площадей и бульваров, проложенных прямо через «человеческое болото». Всего за 17 лет он соорудил восемьдесят километров авеню, а заодно и совершенно новую систему водоснабжения и канализации. Его строительные подрядчики действовали как армия захватчиков; треть миллиона жителей были переселены в переулки или на поля за стенами города. Рядом с подобным разгулом бледнеет даже история лондонских железных дорог и строек Столичного управления работ, ведшихся в то же время.

Барон Осман руководствовался не только архитектурными, но и политическими мотивами. Он собирался «вспороть брюхо старого Парижа – кварталы беспорядков и баррикад» и создать «город, распланированный стратегически, как поле боя». Он разбил четыре парка, возвел два больших железнодорожных вокзала и построил крупнейший оперный театр в мире. Для финансирования работ вдоль бульваров Осман выстроил линии многоквартирных домов, похожих один на другой. Обескураженный Виктор Гюго жаловался, что теперь вообще не может сказать, в какой части города он очутился: знакомая проблема и в наше время. Тем не менее Париж в одночасье стал образцом градостроительства с высокой плотностью застройки; он считался стандартом нового города, его имитировали во всем мире, от Бухареста до Буэнос-Айреса.

Мне давно не дает покоя загадка: что за секрет был ведом Осману, но ускользнул от застройщиков XX века, которым тоже только дай все снести и построить с нуля, – почему унылым рядам новостроек Москвы, Бразилиа или Пекина так не хватает парижского шарма? Ответ, вероятно, в том, что строители Османа понимали, как именно люди будут реагировать на те или иные материалы, украшения, камни мостовых, зеленые насаждения и уличную инфраструктуру. Теплый камень давал ощущение большего комфорта, чем современные бетон, стекло и сталь. Парижские бульвары могут показаться утомительными, как и немалая часть георгианского Лондона, но и то и другое как нельзя лучше соответствовало принципам «человечной» городской архитектуры.

Вена, не желая отставать от Парижа, последовала его примеру. В 1857 году император Франц Иосиф повелел снести старый защитный вал и укрепления. Вместо них проложили Рингштрассе – кольцо из дворцов и общественных зданий, построенных с имперским размахом: среди них парламент, ратуша, университет, музей, картинная галерея и акры парковых насаждений. В 1869 году моцартовским «Дон Жуаном» открылся новый оперный театр. Со всем этим великолепием Лондон равняться не мог. В отношении общественных зон отдыха пропасть между Лондоном и другими городами становилась вопиющей. Даже беспринципный Нью-Йорк в 1858 году выделил на острове Манхэттен 700 акров (ок. 2,8 кв. км) земли под Центральный парк, вдвое превышавший по площади лондонский Гайд-парк и спроектированный уроженцем Лондона Кэлвертом Воксом.