В политике Ливингстона был еще один приоритет, и его присутствие было заметным и постоянным. Он был очарован небоскребами. Как-то раз он признался мне, что хотел бы, чтобы Лондон «больше походил на Манхэттен». Согласно журналисту Питеру Биллу, он кричал на заседаниях, посвященных градостроительству: «Стройте выше!» Фактически единственным конкретным делом, прописанным в его плане Лондона 2002 года, было создание 50-этажных небоскребов рядом со станциями, куда приходят поезда из пригородов. Сити во главе со своим главным градостроителем, активистом Питером Рисом, разделял этот энтузиазм. Поначалу он придерживался политики, согласно которой высотные здания должны были быть сгруппированы к востоку от собора Святого Павла, за линией Грейсчерч-стрит и Бишопсгейта. Но с учетом того, что западнее этой линии уже было разрешено построить Барбикан и старую башню «НатВест» (NatWest), обеспечить соблюдение жестких рамок было сложно.

Башни быстро и до отказа заполнили горизонт. Им давали привлекательные с точки зрения маркетинга прозвища: «Огурец», «Осколок» (Shard), «Терка для сыра» (Cheese-Grater), «Банка ветчины» (Can of Ham), «Скальпель» (Scalpel), «Спиральная горка» (Helter-Skelter), «Уоки-токи» (Walkie-Talkie) и «Пинакль» (Pinnacle; проект в итоге не был реализован). Стены «Уоки-токи» имели отрицательный уклон, чтобы сдаваемого в аренду пространства внутри здания было больше; в результате солнечные лучи, отражаясь от искривленных окон небоскреба, плавили детали автомобилей и могли поджарить яичницу прямо на мостовой. Небоскребы были неуязвимы для ограничений уже потому, что никакой ограничительной политики для них не было.

Даже вроде бы действовавший запрет портить вид на собор Святого Павла применялся гибко. Архитектору Рему Коолхаасу позволили возвести безликую коробку непосредственно к востоку от собора на том основании, что он проектировал ее для аристократов банковского мира – Ротшильдов. Политика запрета на строительство высотных зданий в коридоре вдоль Темзы была отменена, как и запрет на визуальную «стену» позади собора Святого Павла. Каждое нарушение политики становилось прецедентом, оправдывавшим следующие нарушения.

Раз в 1960-х годах разрешили построить башню у реки в Миллбанке, стало уже труднее возразить на предложение построить в комплексе Сент-Джордж-Уорф в Воксхолле, практически напротив, 49-этажный небоскреб. Это здание рассматривали как «пробу сил» застройщика. Оно должно было стать архитектурной доминантой Темзы от Вестминстера до Челси, и даже в обычно пассивном совете боро Ламбет этот проект отвергли; изучив вопрос, отвергло его и правительство. Небоскреб описывался как создающий «прецедент для беспорядочного усеивания Лондона сверхвысокими зданиями». Однако в 2005 году Ливингстон поддержал проект; то же сделал министр окружающей среды Джон Прескотт, и дело завертелось. Башня Воксхолла стала самым серьезным до той поры посягательством на лондонский горизонт. Она не выполняла никакой общественной функции, а квартиры класса люкс в ней почти все стояли пустыми. Позже в Guardian сообщали, что сто тридцать одной из двухсот четырнадцати квартир владеют лица, живущие за пределами Великобритании. Пентхаус стоимостью 10 миллионов фунтов стерлингов принадлежал никогда здесь не бывавшему гражданину России, а в домовом списке избирателей было всего 14 имен.

Те же споры вспыхнули вокруг 95-этажного «Осколка» в Бермондси, которому предстояло на некоторое время стать самым высоким зданием Европы за пределами Москвы. «Осколок» был прихотью владельца сети магазинов из Ист-Энда Ирвина Селлара. Нанятый им архитектор Ренцо Пиано объяснял причину строительства просто: Селлар «очень хочет это построить». Ни один из боро, кроме нищего Саутуорка, не согласился бы терпеть у себя такую громадину, возведенную без всякой оглядки на окружающую малоэтажную застройку Бермондси. Прескотт утвердил проект в 2003 году, но строительство было отложено из-за финансовых трудностей и возражений, хлынувших потоком от организаций по охране городских ландшафтов и архитектурного наследия.

Хотя на расстоянии небоскреб-обелиск представляет собой, несомненно, величественное зрелище, архитектурный критик Оуэн Хазерли справедливо оценил его явление на Боро-Хай-стрит как приход самоуверенного хулигана, «при появлении которого все смолкают… акт урбанистического бандитизма… воплощение агрессии и апломба». Пешеходам приходилось пробираться по лабиринту мостков, чтобы просто пересечь площадь. Подобно «Огурцу» в Сити и колесу обозрения «Око Лондона» (London Eye), «Осколок» самим своим размером завоевал себе место в ряду символов современного города.

Офисные башни редко пользовались популярностью среди коммерческих съемщиков, и мало какие из них принесли прибыль. Они были дорогими, и стоимость эксплуатации в расчете на единицу сдаваемой площади была слишком высокой. Как признавался застройщик Стюарт Липтон в Estates Gazette: «Их вдвое дольше строить, стоимость их в полтора раза выше, чем строительство “землескребов”, и они минимум на 5 % менее эффективны, чем обычные здания». Он продемонстрировал собственный тезис, придя в 2016 году на помощь Сити: Липтон взял на себя «проклятое» (в финансовом отношении) место по адресу Бишопсгейт, 22, где ранее предполагалось строить небоскреб «Пинакль». Он воздвиг 62-этажный утес из стеклянных панелей такой огромной общей площадью и с таким безликим фасадом, что к нему даже не прилипло никакое прозвище.

Раз за разом высотные здания приносили застройщикам одни убытки. В «Осколке» почти никто не хотел арендовать помещения, и бремя его спасения легко на плечи одного из катарских фондов национального благосостояния – последнего прибежища промотавшихся лондонских застройщиков. Возведение «Огурца» обошлось дороже, чем его оценочная стоимость по завершении работ. Надутый «Уоки-токи» спасли китайские деньги. Но заморских инвесторов не так уж интересовала прибыль. Им нужны были секретность и безопасность, а лондонские регуляторы, действовавшие по принципу максимального невмешательства, с лихвой обеспечивали и то и другое.

Неизбежным результатом стало то, что инвестировать стали уже не в коммерческую, а в жилую недвижимость класса люкс. В 2007 году Ливингстон получил новые полномочия, позволявшие ему преодолевать вето отдельных боро и разрешать строительство новых небоскребов там, где они «способствуют оживлению района и украшают горизонт Лондона». Он утверждал, что все его жилые башни будут на 50 «доступными» – отголосок высотных муниципальных жилых комплексов 1950-х. Однако обеспечивать воплощение этого заявления в реальность он даже не собирался. Все высотки, утвержденные Ливингстоном (к моменту его ухода с поста мэра было построено около двухсот домов высотой свыше двадцати этажей), предназначались для частных инвестиций, и многие из них, если не большинство стояли почти без жильцов.

Образ высотных жилых домов явно трансформировался. Башни были непопулярны, когда их занимали небогатые жильцы, обремененные семьями, а сами они находились в собственности муниципальных советов, не слишком заинтересованных в их обслуживании и контроле. Но в качестве второй недвижимости или резервных инвестиций для международного рынка они оказались идеальными. В таких городах, как Нью-Йорк, Берлин и Сингапур, местные законы и правила аренды зачастую гласили, что недвижимость должна находиться в собственности граждан страны или быть занятой в течение определенной доли времени. В 2017 году Новая Зеландия просто-напросто запретила покупать недвижимость иностранцам, не могущим представить доказательства постоянного проживания в стране. Другими словами, градостроители должны учитывать влияние того или иного типа строительного проекта на окружающий район и его сообщество.

Лондонские градостроители и их политические хозяева об этом не заботились. Новые башни, возвышавшиеся над столицей в первые два десятилетия нового века, нравились покупателям именно по тем причинам, по которым их строительство не следовало разрешать. Они обеспечивали приватность, секретность, безопасность с охраной на воротах и отсутствие любопытных соседей. Башни, настоящий собственник которых зачастую скрывался за вывеской офшорной компании, были банковскими сейфами в небе. Квадратные футы зачастую покупались и продавались еще до того, как были построены, подобно акциям компаний. Один дом в Кэннинг-тауне был приобретен китайским инвестором и практически весь оставлен даже без отделки.

Каждый год лондонские градостроители, архитекторы, советники и застройщики собирались на ежегодный салон строительной отрасли MIPIM в Каннах. На мероприятии не скупились на развлечения и напропалую занимались махинациями. В мой последний приезд один застройщик признался мне, что, по его прикидкам, на каннском пляже принимается больше решений о будущем облике Лондона, чем в любом из залов заседаний его советов. В ответ на противодействие проектам со стороны местных жителей советы требовали уступки застройщику на условиях так называемого «раздела 106». Это означало, что застройщик предоставит несколько квартир по «доступным» ценам (обычно с 20 %-ной скидкой) или оплатит строительство начальной школы или плавательного бассейна в другом месте на территории боро. Как сообщалось, в 2018 году застройщик заплатил боро Тауэр-Хамлетс за право построить небоскреб «Шпиль Лондона» (Spire London) в Доклендсе несусветные 50 миллионов фунтов стерлингов. Так как получателем платежа было не физическое лицо, его окрестили «узаконенной взяткой». Круг замкнулся: городское планирование вновь, как во времена Хайамса и Леви, стало предметом «переговоров».

Как бы для того, чтобы подчеркнуть новое соотношение сил, Блэр в 1999 году распустил Королевскую комиссию по изящным искусствам, которая была независимым борцом за соблюдение архитектурных стандартов и многолетней занозой в боку многих коммерческих архитекторов. Вместо нее была учреждена Комиссия по архитектуре и урбанизированной среде (КАУС), председателем которой стал, к удивлению даже застройщиков, их старший коллега Стюарт Липтон. КАУС одобрила башню Воксхолла как «светлую и привлекательную», хотя против «Осколка» все-таки возражала.

Бум Блэра длился долго. Ему в наследство досталась экономика, перешедшая к росту в последние годы администрации Мейджора, и помогло падение фунта после выхода Британии из европейской валютной системы. Столица, несомненно, выбралась из пропасти 1970-х. К тому моменту как Блэр в 2007 году уступил своему коллеге Гордону Брауну, настроения у трех китов процветания Лондона – в сфере финансов, недвижимости и туризма – были необычайно радужными. Немногие сознавали, что гордость порой предшествует падению.