Глава XV
Дивное Дивеево
Повествовать о преподобном Серафиме и умолчать о дивном Дивееве так же невозможно, как нельзя сказать об отце и опустить о детях. Дивеево — после собственной души его — есть главное детище святого старца, плод духовного рождения его, полное чудес.
Бог есть Творец всего. И всякий, освященный Животворящим Духом Святым, не может не творить: через него и вокруг него начинает цвести жизнь, как весною от теплого солнца трава. Потому в день Святого Духа Церковь и украшает все зелеными ветвями, знаменуя этим жизнетворную силу Животворящего Духа. Дивеевская обитель и является творением благодати, действовавшей в святом угоднике Божием.
Но чтобы описать хотя бы наиболее важные события из совершенно необыкновенной истории Дивеева, следовало бы написать о нем особую книгу. Теперь же мы извлечем из летописи этого монастыря лишь самое существенное, и характерное, и дивное; а немало же рассказано было и ранее, в связи с житием отца Серафима.
Самое начало Дивеевской общины ознаменовано чудесным участием Матери Божией. Происхождение ее было таково. Урожденная дворянка Нижегородской губернии, Агафия Семеновна Белокопытова, конечно, знавшая о близком Саровском монастыре, вышла замуж за полковника Мельгунова, богатого помещика, владевшего имениями в Ярославской, Владимирской и Рязанской губерниях. Но вскоре же после брака она овдовела, оставшись с младенцем-девочкою. Будучи религиозною и желая сохранить в чистоте свое вдовство, она решила оставить мятежный и соблазнительный мир и посвятить себя иноческой жизни. Для этой цели она направилась в Киев, центр монашеского жития. И там остановилась во Флоровском женском монастыре вместе с трехлетней дочерью своею. Как богатая владелица поместий, она, конечно, могла бы рассчитывать на любезное отношение к ней в этой обители. Но Промысл Божий судил иное. Раба Божия Агафия однажды после полунощной молитвы сподобилась в тонком видении узреть Пресвятую Богородицу и слышать от Нее следующее:
«Это Я, Госпожа и Владычица твоя, Которой ты всегда молишься, Я пришла возвестить тебе волю Мою. Изыди отсюда и иди в землю, которую Я тебе покажу. И прославлю имя Мое там, ибо в месте жительства твоего Я осную такую обитель великую Мою, на которую низведу Я все благословения Божии и Мои со всех трех жребиев Моих на земле: с Иверии (Грузии), Афона и Киева. Иди же, раба Моя, в путь твой!»
Посоветовавшись со старцами киевскими, Агафия Семеновна оставила Флоровский монастырь и пошла на север. Обходя многие места и монастыри, она направилась к Сарову. Это было около 1760 года. За 12 верст от монастыря, в селе Дивеево Нижегородской губернии Ардановского уезда, она села отдохнуть возле небольшой деревянной церкви и в дремоте сподобилась вторичного видения Богоматери: «Вот здесь предел, который Божественным Промыслом положен тебе. Я осную здесь такую обитель Мою, равной которой не было, нет и не будет никогда во всем свете: это — четвертый жребий Мой во вселенной. И благодать Всесвятого Духа Божия и обилие всех благ земных, с малыми трудами человеческими, не оскудеют от этого места Моего возлюбленного!»
Придя в себя, раба Божия Агафия исполнилась необычайной радости и со слезами умиления поспешила к Сарову. Он ей так понравился, что она с охотою осталась бы здесь совсем, если бы то была женская обитель. Узнавши от нее необычайный Промысл Божий о Дивееве, саровские старцы и направили ее туда. Но в Дивееве в то время от множества рабочих на открытых там заводах было неудобно, и по совету старцев она поселилась в двух верстах от этого села, в деревне Осиновке, во флигеле вдовы Зевакиной. Здесь заболела ее девятилетняя дочь и скончалась. Приняв это как указание Божие посвятить себя всецело назначенному ей делу, Агафия Семеновна сначала отправилась в свои имения и распорядилась ими во славу Господа и спасение души своей и родных: крестьян частью отпустила на волю, частью передала другим, по избранию самих крепостных; имущества свои пожертвовала на построение храмов и другие добрые дела. И приблизительно к 1765 году воротилась в Дивеево. Здесь ее пригласил к себе жить священник отец Василий Дертев, впоследствии скончавшийся монахом Саровского монастыря с именем Варлаам. В то время он был уже старцем и жил одиноко со своею старицею матушкою. Агафия Семеновна на дворе его построила себе небольшую келью и работала отцу Василию как простая служанка: чистила двор, ухаживала за скотиной, стирала белье и пр. В таких сокровенных трудах она и прожила здесь 20 лет.
Но тайной и горячей заботой ее было исполнение воли Царицы Небесной. К этому она и приступила еще в 1767 году, испросив у саровских старцев благословения, а у епархиального начальства разрешение на постройку нового каменного храма во имя Казанской иконы Божией Матери на месте прежней церкви Святителя Николая, возле которой она сподобилась чудесного видения, а ему был посвящен в новом храме левый придел. Постройка кончилась через 5 лет. Агафия Семеновна съездила в Казань за точной копией с чудотворной иконы Богоматери и святыми мощами.
Каковы были ее подвиги, это — тайна Божия.
Внешне же она продолжала жить просто. Помогала, особенно в страдную пору, ухаживать за крестьянскими детьми. По праздникам же вела беседы с богомольцами на паперти храма. Одежду она носила бедную, на поле ходила в лаптях. Во время отдыха подкладывала под голову камень, обшитый для сокровенности в холстину. Под одеждою тайно носила власяницу. По виду и в обращении она была весела, а от тайных слез у нее глаза всегда были красными: об этом впоследствии свидетельствовал и отец Серафим. Она прекрасно знала церковный Устав. Отличалась рассудительностью. Можно сказать, это была тайная подвижница, сокровенная раба Божия.
Приблизительно в это же время строился в Сарове главный Успенский соборный храм. И Агафия Семеновна от сохранившихся капиталов весьма щедро помогала в этом святом деле. А саровские старцы, особенно отец Пахомий и казначей отец Исаия, руководили ее духовною жизнью.
Так незаметно шли годы, а воля Богоматери все еще не осуществлялась: обители пока не было. Но вокруг рабы Божией Агафии уже собралось несколько ревнительниц духовной жизни: девица из с. Вертьянова, круглая сирота, крестница отца Василия — Евдокия Мартынова, вдова Анастасия Кирилловна, Ульяна Григорьевна и Фекла Кондратьевна — все из ближних селений. Вот для этих первоначальниц мать Агафия и решила, незадолго перед своею кончиною, построить кельи: первое зерно будущей обители — удела Божией Матери. К этому представился по Промыслу Божью особый случай. В 1788 году помещица с. Дивеева, Жданова, почитавшая Агафию Семеновну и знавшая от нее о дивном предсказании Царицы Небесной, пожертвовала ей 1300 квадратных сажен земли своей, рядом с новым храмом. Вот на этой жертве мать Агафия и поставила три кельи с надворными постройками и обнесла все деревянною оградою. Одну из этих келий она заняла сама, другую предназначила для трех послушниц, а сестра Евдокия прислуживала ей; третью же предоставила для отдыха странников, паломничествовавших чрез Дивеево в Саров. Так зародилась обитель. Туда же передала до 40 тысяч рублей, все оставшиеся средства свои, Агафия Семеновна перед кончиною.
А вскорости после этого она стала слабеть, хотя ей было всего лишь приблизительно 55 лет. В первой половине июня 1789 года, когда игумен Пахомий с казначеем отцом Исаией и иеродиаконом Серафимом отправились на похороны благодетеля монастыря Соловцова, им пришлось проезжать через Дивеево. Мать Агафия, совсем уже больная, упросила их особоровать ее перед смертью, что и исполнили старцы; при этом она просила отца Пахомия не оставлять своим душевным попечением и необходимою материальною помощью остающихся ее сирот. Отец настоятель обещал, но, ссылаясь на старость свою, указал на молодого иеродиакона Серафима как на преемника своего в деле попечения об уделе Божией Матери.
«Духовность его тебе известна, — говорил он умиравшей, — и он молод, ему и поручи это великое дело».
Матушка стала просить молодого монаха не отказаться от святого послушания, которое налагает на него Царица Небесная теперь. «Она же и поможет ему, — говорила умирающая, — в свое время сделать все необходимое». Отцу Серафиму в то время было лишь 30 лет. Что он ответил тогда отцу Пахомию и матушке, скрыто молчанием. Вероятно, ничего не сказал, а только воспринимал сердцем волю Царицы Небесной. После много раз говаривал он о том, что без воли Ее ничего не делал. «Исповедую тебе, — говорил он перед кончиной отцу Василию, — и Богом свидетельствую, что ни единого камешка я по своей воле у них не поставил, ниже слова единого от себя не сказал им. А коли я, убогий, которому Сама Матерь Божия поручила их, не соизволил своего... кольми паче другим надлежит то, батюшка!»
3 июня подвижница скончалась. Перед смертью она каждодневно причащалась Святых Таин. И лишь только священник приобщил ее в последний раз, как она тут же и скончалась, в самую полночь. Возвращавшиеся в обитель старцы заехали снова в Дивеево и отпели рабу Божию и свою благодетельницу. Как уже было писано ранее, после погребения устроена была поминальная трапеза, но отец Серафим, несмотря на проливной дождь, не остался после службы в женской общине, по своему целомудрию, и ушел пешком в Саров.
И после этого двукратного посещения он никогда больше не ходил туда (кроме чудесного явления, — о чем будет сказано впоследствии), а руководил всем из своего монастыря и из пустынек.
Скончалась матушка в иноческом чине с именем матери Александры. Об этом существуют разные предания. По одному, она приняла постриг еще молодою в Киевском Флоровском монастыре, но перед уходом оттуда старцы дали ей совет скрыть о своем постриге и под светским именем Агафии Мельгуновой отправиться в путь, указанный Божией Матерью. Это было во многих отношениях удобнее: и в смысле путешествий, и для распоряжения имениями. Но Н. А. Мотовилов пишет, что ее послушница Евдокия перед смертью своею сообщила, как матушка Агафия за неделю или две до кончины послала ее с другою девицею в Саров с просьбою о постриге. Прибыл отец Исаия и во время вечерни постриг ее в великий ангельский образ, с наречением имени Александры. Чтобы примирить эти предания, можно предположить, что во Флоровском монастыре ей был дан лишь «рясофорный» постриг с наречением имени Александры, что она, наверное, не скрыла потом от саровских духовников своих. А перед кончиною она была пострижена уже в полный чин «манатейного» пострига, с усвоением прежде уже нареченного имени. Во всяком случае, подвижница должна быть поминаема монахинею Александрою, хотя иногда в видениях своих она сама называла себя Агафиею, под каковым именем она была гораздо более известна своим современникам и их потомкам. Батюшка отец Серафим называл покойную больше мирским именем, а иногда и матушкою Александрою: он высоко чтил ее. «Царице Небесной, — говорил он потом М. В. Мантурову, — угодно, чтобы была у них (сестер) своя церковь к паперти же Казанской церкви, так как паперть эта достойна алтаря! Ведь матушка Агафия Семеновна, стоя на молитве, всю токами слез своего смирения омыла ее». А в другой раз говорил отцу Василию Садовскому, духовнику дивеевских сестер: «Как нам оставить тех, о коих просила меня, убогого Серафима, матушка Агафия Семеновна? Ведь она была великая жена, святая; смирение ее было неисповедимо, слез источник непрестанный, молитва к Богу чистейшая, любовь ко всему нелицемерная... За жизнь свою она была всеми уважаема. Так как же нам презреть ее прошения? Я ведь теперь один остался из тех старцев, коих просила она о заведенной общинке; так-то и я прошу тебя, батюшка, что от тебя зависит, не оставь их!»
Свидетельство отца Серафима выше всяких иных похвал. Последующие события показали правдивость этого: известно несколько случаев явления подвижницы. Например, в 1827 году, 11 июня, она во сне явилась молодой припадочной женщине Лебедевой и велела ей идти к отцу Серафиму: «Он тебя ожидает к себе завтра и исцелит тебя». Больная спросила: «Кто ты такая и откуда?» — «Я из Дивеевской общины, первая тамошняя настоятельница Агафия». Страдавшую Александру повезли в Саров. Батюшка исцелил ее и сказал: «Сходи в Дивеево на могилу рабы Божией Агафии, возьми себе земли и сотвори на сем месте, сколько можешь, поклонов: она о тебе сожалеет и желает тебе исцеления». В 1861 году почти умиравший священник Вятской губернии Гавриил Галицкий отправился в Вятку на лечение. Приехал в 8 вечера... А утром в 7 часов приходит на его квартиру какая-то старушка и предлагает купить портрет отца Серафима. Тот купил два. Уходя от него, старушка сказала: «Батюшка, когда придет время, не забудь Агафии». Священник дал обещание побывать в Сарове и поправился. Там он из Жития отца Серафима узнал и о первоначальнице Дивеева, Агафии: и вспомнил слова старицы о ней... Может быть, то сама она была у него в Вятке...
Записаны и другие случаи чудесной помощи по молитвам ее...
Вследствие такого почитания матушки Александры, еще при жизни отца Серафима, находились жертвователи на построение чугунного памятника на могиле ее. Но отец Серафим тогда посоветовал направить жертву на новую церковь в Дивеево. А про памятник так сказал: «Что в нем пользы-то? Нет никакой пользы, батюшки». И после долго не удавалось это. И только в 1871 году игумения Мария построила сама маленький кирпичный памятник, наподобие часовни. А в 1885 году келья матушки Александры, как потом и пустынька отца Серафима, была покрыта двухэтажным деревянным домиком. В ней собрали все сохранившиеся вещи первоначальницы: иконы, портрет старца Назария Валаамского, которого она почитала и которому кланялась перед всяким делом, как живому, прося благословения; лампадка, деревянный стол, живописный портрет ее самой и копию с него, чтимую в обители как чудотворную.
Так сбылось, пока в малой мере, предсказание Божией Матери о Своем «четвертом уделе». Правда, при первоначальнице Агафии почти не видно было и надежды на последующий расцвет Дивеева; но ведь и в обещании Царицы Небесной сказано было, что обитель будет устроена не самой начальницей общины, но лишь «на месте жительства» ее, что и исполнилось потом.
Но чтобы осуществиться этому, потребно было молодой общине пережить очень много и событий, и скорбей... Кратко расскажем о них.
После кончины матушки Александры (так будем звать ее далее) в общине остались на житие три послушницы: Евдокия, Анастасия и Фекла. Они избрали между собою старшей Анастасию. В течение семилетнего заведования общиною она собрала 52 сестры. В числе их поступила вдова из г. Тулы, Ксения Михайлова Кочеулова, с малолетнею дочерью Ириною. По смерти Анастасии она и сделалась начальницею общины.
Это была маленькая, сухая на вид женщина, крайне сурового нрава. Она не жалела даже своей дочери. Когда той кто-то подарил чайник и чашечку, то Ксения Михайловна не успокоилась до тех пор, пока Ирина не разбила их и не закопала черепки в земле. Вследствие такой строгости сестры начали расходиться: из 52 послушниц через год осталось лишь 12. Но зато они уже оказались крепким фундаментом для будущей обители. Скоро к ним стали прибавляться новые ревнительницы спасения; и в 1825 году, когда отец Серафим вышел из затвора и мог уже вполне руководить общиною, в ней снова было 50 сестер. К концу же жизни его под управлением Кочеуловой было уже 47 келий и до 113 сестер. Такой строгий характер ее объяснялся не только природными ее свойствами, но вызывался пользою общины: нужна была строгая дисциплина для монастыря, особенно в начале создания его. Не терпела она, например, когда послушницы шили себе красивую одежду. Сподобившаяся впоследствии быть участницей видения Божией Матери (1861 г.), Евдокия Ефремовна была одно время келейницей у Ксении Михайловны. Как-то она подпоясалась красными тесемочками. Увидела это матушка. «Что это, — говорит, — вражью-то силу ты на себя надела?» Взяла их да в печке и сожгла. В другой раз Евдокия пришла в храм в новенькой ряске, хорошо скроенной в талию. А начальница достает ее своею клюкою (посохом) и спрашивает, не узнавая: «Кто это? Кто это?.. Ах, это всечестная Евдокия!... Что это ты делаешь, матушка? На что это ты восемь-то бесов себе посадила? Выпори, выпори четыре-то беса» (четыре клина из ряски).
И сам отец Серафим с похвалою отзывался о ней. Посылая в Казанскую общину новую послушницу, племянницу Евдокии, впоследствии монахиню Ермионию, которая и рассказывала все это автору летописи, батюшка сказал тетке: «Отведи ее к матушке Ксении Михайловне». А обращаясь к отроковице, добавил: «Во, матушка! Ксения-то Михайловна — жизни высокой. Бич духовный, матушка!» «И вправду, — дополняет мать Ермиония, — она была строга: станет выговаривать, думаешь, вот-вот убьет, сейчас тут умрешь. А кончит, сделается прещедрая». И велит, бывало, дочери Ирине прочитать соответственное Житие святого. Сама-то она была неграмотна. «Вот видишь ли, Евдокиюшка, как трудно идти-то в Царствие Небесное? Ведь оттого так-то я и выговариваю. — Ну, матушка, иди». А потом или сама сунет, или дочери велит дать какой-нибудь подарок.
Но и при всем том отец Серафим не вполне одобрял ее крайности. Например, он просил ее умерить строгость церковного Устава, который она держала по саровскому образцу. Но она решительно отказала в этом батюшке, ссылаясь на правила, заведенные еще при отце Пахомии. Может быть, это было одною из причин, почему отец Серафим потом создал свою общину. Недоволен был батюшка и строгостью в пище у матери Ксении. Ксения Васильевна (мать Капитолина) рассказывала следующее: «У нас в трапезе была стряпухой строгая-престрогая сестра. Всем была хорошая сестра; да как еще то было при матушке Ксении Михайловне в старой обители, а матушка-то Ксения Михайловна, не тем будь помянута, была очень скупенька, — так строго заведено было, что, по правде, частенько сестры-то друг у друга хлебец тихонько брали. Вот и узнал это батюшка Серафим да и потребовал ее к себе. Пришла она, и я в то время была у батюшки. Отец Серафим разгневался на нее и так страшно, строго и грозно ей выговаривал, что страх и ужас охватил меня». Та ссылалась на приказы начальницы. А отец Серафим ей «все свое»: «Так что же, что начальница! Не она моих сироточек-то кормит, а я их кормлю. Пусть начальница-то и говорит, а ты бы потихоньку давала да не запирала. Тем бы и спаслась! Нет, матушка, нет тебе моего прощения! Сиротам да хлеба не давать?» Вскорости эта сестра занемогла и умерла.
Кочеулова управляла Казанскою общиной долго, сорок три года.
Перед своею смертью она дала приказание, чтобы в течение сорокоуста принимать и кормить всех странников. И совершилось нечто необычайное: имевшихся запасов муки, крупы и пшена должно было бы хватить на половину срока, а их достаточно оказалось на все 40 дней. «И все тогда очень дивились этому!» — рассказывала старица Дарья Трофимовна, бывшая в то самое время там на стряпушечьем послушании... Ин — суд Божий, ин — человеческий... Бог один — истинный Судия! Иные святые были при жизни строгими: различны у Бога дары Духа.
После смерти в келье Ксении остались очень немногие, но характерные предметы: икона Скорбящей Божией Матери, картины страстей и бичевание Спасителя... Все такое — суровое... А из ее вещей — начальнический посох, символ власти и строгости, и еще — часы с боем, взятые из Тулы, для точности распределения порядков.
Наряду с этою Казанской общиною, всего лишь в 100-150 саженях, образовалась параллельная обитель, соответственно Серафимова, или «Мельничная», которая и является детищем преподобного. История ее такова.
Как уже было сказано, отец Серафим руководил устройством обители из Сарова. Поэтому ему нужен был помощник, который непосредственно заведовал бы всем делом на месте и притом был преданным и совершенно послушным отцу Серафиму. Такого служку и послал Бог старцу в лице Михаила Васильевича Мантурова, о коем уже упоминалось прежде. Он был помещиком в Ардатовском уезде в с. Нуча и жил там с сестрою своею, Еленою Васильевною, и с женою, Анною Михайловною. Неожиданно он заболел воспалением ног, так что выпадали даже косточки из тела. Не найдя спасения у врачей, он отправился за 40 верст в Саров к отцу Серафиму. И здесь, как уже было рассказано, батюшка сотворил «первое» чудо исцеления. В благодарность за это в 1822 году отец Серафим и предложил Михаилу Васильевичу послужить святому Дивеевскому детищу. Взглянув на него особенным образом, он весело сказал: «Вот, радость моя, все, что ни имеешь, отдай Господу и возьми на себя самопроизвольную нищету!» Не без смущения и колебаний Мантуров все же решился на предложение исцелителя: «Согласен, батюшка! Что же благословите мне сделать?» — «А вот, радость моя, помолимся, и я укажу тебе, как вразумит меня Бог». И с этого момента они расстались друзьями навеки и слугами Царицы Небесной по устроению Ее четвертого удела. С той поры отец Серафим стал звать его Мишенькой. По благословению батюшки, Мантуров продал свое имение в Нуче и купил 15 десятин в с. Дивееве на указанном ему месте для будущей обители... Много пришлось терпеть ему насмешек и ропота от молодой жены, да еще и лютеранки тогда. Но он все вынес ради послушания батюшке, и в следующем году отец Серафим уже принялся за осуществление своего дела.
Однажды он потребовал к себе Михаила Васильевича. Когда тот прибыл, батюшка взял колышек, перекрестился, поцеловал его и велел Мантурову сделать то же самое. Потом неожиданно поклонился своему Мишеньке в ноги и велел ему вбить тот колышек в землю, в совершенно точно указанном ему месте в Дивееве, впереди Казанской церкви. Поехал Михаил Васильевич туда и в ужасе увидел, как поразительно точно определил все отец Серафим, будто бы он только что сам там был. Исполнив послушание, он воротился к батюшке. Отец Серафим снова молча поклонился ему в ноги и был необыкновенно радостен и весел... Прошел год. Отец Серафим снова зовет Мишеньку, дает ему теперь уже 4 колышка и приказывает вбить их около первого и обсыпать камешками для приметы. И снова поклонился ему старец после исполненного послушания... А через два года на этом самом месте возникнет мельница для Дивеевских сирот. Так начиналась славная обитель...
К ней стал подготавливать мало-помалу батюшка и обитательниц. Среди них особое место занимает сестра Мишеньки, упомянутая Елена Васильевна. Семнадцатилетнею веселою девушкой она сделалась невестою. Но потом беспричинно охладела к жениху. Однажды она явно увидела беса и дала обещание Матери Божией быть монахиней. С этих пор она совершенно изменилась характером и стала читать духовные книги. А вскоре отправилась к отцу Серафиму и стала просить его благословить ее на монашество. Но он настойчиво три года твердил ей, что у нее будет жених и она должна готовиться к браку. Напрасно Елена Васильевна отрекалась от этого. Старец все повторял о браке. Это еще более укрепляло ее в избранном и обещанном пути. А через три года батюшка неожиданно позволил ей отправиться на испытание в Казанскую общинку. На крыльях радости полетела она в Дивеево и была принята Ксенией Михайловной. В маленьком чуланчике погребла себя молодая барышня: ей тогда (1825 г.) было всего лишь 20 лет. В непрестанной молитве Иисусовой и чтении книг провела она месяц. Вдруг зовет ее батюшка и объявляет ей, что теперь пора обручаться с Женихом. Зарыдала Елена Васильевна: «Не хочу я замуж!» Но отец Серафим объяснил ей, что Жених ее — Господь. И велел Ксении Михайловне облачить ее в «черненькую одежду» иноческую. Дав ей правила жизни, особенно молчания, он отпустил ее восторженною в общину. Но временами посещала она духовного отца своего. Однажды она была вызвана батюшкой в Саров, и ей дано было чрезвычайное послушание — умереть вместо брата. Она, как уже известно, согласилась; но, вернувшись в монастырь свой, слегла и стала готовиться к кончине: часто приобщалась; сподобилась видения райских обителей, Матери Божией, и даже Самого Господа. За три дня до смерти ее отец Серафим прислал ей выдолбленный им дубовый гроб. На нее надели рубашечку его, платок и манатейную ряску, а под платочек подложили шапочку из поручей батюшки, которую сам он надел на нее после пострига в 1828 году. Накануне праздника Троицы, 28 мая 1832 года она тихо скончалась. Провидев это духом, святой старец посылал всех в Дивеево: «Скорее, скорее грядите в обитель: там великая госпожа ваша отошла ко Господу!» Когда же узнал, что сестры очень плачут по усопшей, он, растревоженный, все ходил по своей келье и говорил (как передает сосед, отец Павел): «Ничего не понимают! Плачут!... А кабы видели, как душа-то ее летела, как вспорхнула! Херувимы и Серафимы расступились! Она удостоилась сидеть недалеко от Святыя Троицы, аки Дева! Лишь радоваться нам, а не плакать должно!» И при этом, в сороковой день ее кончины, отец Серафим предсказал, что «со временем ее мощи... будут почивать открыто в обители». Для этого он и сделал ей такой же дубовый гроб, как и самому себе. По смерти рабы Божией Елены Васильевны остались две иконы Божией Матери и икона Спасителя, несущего Крест, разработанная разноцветным бисером самою ею...
Так исключительно особенна была и кончина ее. Не менее, если только не более, была дивна судьба и другой послушницы из послушниц отца Серафима, схимонахини Марфы, скончавшейся на три года раньше.
Она происходила из семьи крестьян деревни Погибловой Ардатовского уезда Нижегородской губернии, по фамилии Мелюковы. Это праведное семейство состояло из брата Ивана Семеновича и двух сестер — Прасковьи и Марии. Все они стали один за другим близкими и преданными отцу Серафиму. Сначала, по благословению его, поступила в Казанскую общину Прасковья Семеновна и была высокой жизни монахинею. А потом, 21 ноября 1823 года, в приснопамятный день Введения Божией Матери, под который и сам преподобный Серафим пришел в Саров, Прасковья Семеновна привела к нему и сестру свою, тринадцатилетнюю отроковицу Марию, которая, по словам старшей сестры, «увязалась за нею». Увидев ее, батюшка прозрел духом, что она будет великим сосудом Божиим, и повелел ей не возвращаться домой, а остаться в монастыре с сестрой. Мария беспрекословно и радостно послушалась. Отправляя ее туда, отец Серафим дал ей наставление о непрестанной молитве, молчании, кротости и полной откровенности ему. При этом он дал ей еще одну особую заповедь: ни на кого не смотреть в Сарове, а для этого она должна была носить платок так низко, чтобы видеть лишь под ногами своими. И однажды Мария спросила Прасковью Семеновну детски невинно: «А какие видом-то монахи, Параша? На батюшку, что ли, похожи?» Удивленная сестра в свою очередь спрашивает: «Ведь ты так часто ходишь в Саров, разве не видела? Что спрашиваешь?» — «Нет, Парашенька, ведь я ничего не вижу и не знаю. Батюшка Серафим мне приказал никогда не глядеть на них».
Эта монахиня-ребенок стала самым близким по духу другом — чадом праведного старца. Ей он поверял самые великие тайны свои о будущей судьбе обители и вообще о духовной жизни, заповедуя при этом хранить крайнее молчание, что она и делала. Послушание ее батюшке было беспредельно. А уходила она от него всегда восторженною. В общине Мария исполняла всякие послушания, нередко и тяжелые физически: ездила в лес за дровами, носила камни на постройку и пр... Так она провела в монастыре шесть лет и заболела. Ближайшим поводом к этому была ее ревность к послушанию. Сам отец Серафим так о ней говорил: «Когда в Дивееве строили церковь во имя Рождества Пресвятой Богородицы, то девушки сами носили камушки, кто — по два, кто — по три; а она-то, матушка, наберет пять или шесть камешков-то и, с молитвою на устах, молча возносила свой горящий дух ко Господу. Скоро с больным животиком и преставилась Богу». Но взята она была так рано потому, что достигла уже совершенства. Батюшка так любил это дитя Божие, что, прозрев о кончине ее, вдруг заплакал и с величайшей скорбью сказал своему соседу, отцу Павлу: «Павел! а ведь Мария-то отошла...
И так мне ее жаль, так жаль, что видишь — все плачу...» Прежде он укорял других за плач об Елене Васильевне, а теперь и сам не мог удержать слез любви, подобно Спасителю, плакавшему о друге Своем Лазаре. На погребение отец Серафим и ей дал выдолбленный дубовый гроб, заблаговременно им сделанный для нее. А еще ранее того постриг ее в схиму, с именем Марфы. Так, в схимнической одежде, с белыми крестами и в мантии, и положили ее в гроб. А в руки дали кожаную лестовку отца Серафима; на голову надели зеленую бархатную, вышитую золотом, шапочку, а сверху ее камилавку с батюшки. Все эти вещи дал ей сам отец Серафим, приказывая ей так приступать всегда к Причастию Святых Таин, что она исполняла каждый двунадесятый праздник и все четыре поста. По своему внешнему виду Мария была привлекательной наружности и высокого роста с продолговатым белым лицом, голубыми глазами и светло-русыми волосами. Погребли ее по левую сторону матушки Александры, возле Казанской церкви, а по правую легла потом Елена Васильевна... По смерти ее отец Серафим всех, кто только приходил к нему в эти дни, посылал в Дивеево: «Радости вы мои! Скорее, скорее грядите в Дивеево: там отошла ко Господу великая раба Божья — Мария!» И всем велел молиться о ней как о «схимонахине Марфе»: «Я ее посхимил». А родным ее — брату Ивану и сестре Прасковье, заповедал не унывать и не печалиться: «Ее душа в Царствии Небесном и близ Святой Троицы у Престола Божия, она близ Царицы Небесной со святыми девами предстоит». — «И весь род ваш по ней спасен будет! Бывая в Дивееве, — заповедал он ее брату, — никогда не проходи мимо, а припадай к могилке, говоря: «Госпоже и мати наша Марфе, помяни нас у Престола Божия во Царствии Небесном!» О ней отец Серафим также предсказал, что будут открыты ее мощи. «Во, — говорил он Ксении Васильевне, — матушка, как важно послушание! Вот Мария-то, на что молчалива была, и токмо от радости, любя обитель, преступила заповедь мою и рассказала малое; а все же за то, при вскрытии мощей ее в будущем, предадутся тлению одни только уста». Смерть ее последовала 21 августа 1829 года.
Брат ее Иван часто ходил к батюшке на работу; и впоследствии сам поступил в Саровский монастырь монахом. Ему часто отец Серафим говорил о важности любви к Дивееву: «Кто даже сердцем воздохнет да пожалеет их (сестер), и того Господь наградит. И скажу тебе, батюшка, помни: счастлив всяк, кто у убогого Серафима в Дивееве пробудет сутки: от утра и до утра; ибо Матерь Божия, Царица Небесная, каждые сутки посещает Дивеево!» «Помня заповедь батюшкину, я всегда это говорил и всем говорю». У него было три дочери. И все они потом поступили в Дивеево. Там же жила и дочка его Елена, с 5 лет. Но впоследствии, по прямому послушанию отцу Серафиму, она вышла замуж за Н. А. Мотовилова и много помогала с ним обители. Предвидя это, батюшка велел звать ее еще с малолетства «великою госпожою». Елена Ивановна дожила до самого открытия святых мощей отца Серафима в 1903 году и рассказывала о личных своих наблюдениях современникам, и мы еще знаем собеседников ее.
Старшая же сестра Марии, Прасковья, одно время была настоятельницей в обители, а потом приняла по благословению батюшки подвиг юродства. И впоследствии сподобилась чудного видения в Сарове. В ночь явилась ей Божия Матерь и преподобный Серафим явно. Царица Небесная сказала: «Ты выправь дела моей обители, настой в правде, обличи!» В то время в Дивееве поднялась великая смута, и Прасковья Семеновна не боялась обличить даже самого архиерея Нектария и зачинщицу смуты Лукерью. После отъезда епископа она слегла, 9 дней ничего не ела и пила лишь воду из источника отца Серафима и немного чаю. Причащалась, пособоровалась и 1 июня 1861 года, в день Вознесения Господня, кончила многотрудные и долгие дни свои.
Но все же из всей этой семьи всех светлее — святая девятнадцатилетняя схимница Марфа...
После Мелюковых нужно назвать Ксению Васильевну Путкову как одну из самых близких послушниц отца Серафима. Это была молодая и красивая девица; она имела уже любимого жениха. Но стала посещать батюшку. И он уговорил ее «почти насильно», как она рассказывала еще сама при жизни автору летописи, поступить в Дивеево. Она сначала не соглашалась: «Нет, батюшка, не хочу! Не могу никак!» Тогда он открыл ей о славном будущем удела Царицы Небесной. И Ксения не смогла уже противиться батюшке: отложила, будто за нездоровьем, венчание на год, стала чаще ходить в Саров и потом поступила в Дивеево, где и пострижена была с именем Капитолины. Она проходила послушание церковницы и сподобилась многих знамений. При Елене Васильевне она служила за келейницу. Через нее батюшка много передавал о порядках монастыря.
Мало-помалу отец Серафим посылал к начальнице, Ксении Кочеуловой, новых и новых послушниц, подбирая новый состав будущей девичьей обители... И когда их набралось уже достаточно, пчелки готовы уже были к отлету в новый улей, но недоставало им теперь лишь непосредственного, близкого к Дивееву руководителя в повседневной жизни. И вот Промысл Божий посылает туда священника отца Василия Садовского, имя которого тесно связано с уделом Божией Матери. Он родился в 1800 году; окончив Нижегородскую семинарию, стал священником, а в 25 лет был назначен в Дивеево к Казанской церкви. Это был человек несомненной веры и чистой жизни. С самого начала знакомства с отцом Серафимом он совершенно предался в волю его. Вот как сам он потом записывает первое свидание со старцем. Батюшка пригласил его к себе и стал говорить о том, кого бы назначить начальницей в новую общину. Батюшка сидел у своего источника грустным... «Кого бы нам?» — «Кого уж вы благословите», — ответил смиренно отец Василий. — «Нет, ты как думаешь?» — «Как вы благословите, батюшка»... — «Вот то-то я и думаю: Елену-то Васильевну, батюшка: она ведь словесная. Вот потому я и призвал тебя», — сказал старец. И тут он раз навсегда понял, что в лице молодого священника ему Божия Матерь прислала покорного послушника наряду с М. В. Мантуровым. С такими сотрудниками — духовным и практическим — можно было уже приступать к созданию улья, строению четвертого удела Божией Матери.
Причину создания новой, параллельной общины указывает сам отец Серафим: он хотел устроить обитель специально для девушек, чтобы они всецело отдавались духовной жизни. Вдовы нередко вспоминают прошлое: какой-де хороший был у нее муж, да как любил ее, и прочее, а девы чистые всецело предаются любви ко Господу. А главное, замужние женщины, привыкшие к самостоятельной жизни, не так легко отдаются послушанию; мы это видели уже на примере упорства в строгости устава Ксении Михайловны. «А вот, матушка, я тебе что скажу, — объяснял отец Серафим Марии Иларионовне, в монашестве Мелитине, — жены и вдовы спасутся, но вот какое различие между ими и девами. Когда жена или вдова молится, углубится в молитву, то не мешай ей, она все будет продолжать свою молитву; а попробуй-ка заставить ее молиться, сейчас по-своему и по своей воле творит: такое у них свойство. А девы-то, матушка, напротив, готовы на все стороны». Подошел батюшка к березке и стал гнуть ее: «Вот, видишь-ли, матушка, — так-то и девы преклоняют свои головы». Потом батюшка приподнял и встряхнул березку, продолжая говорить: «Вот так и они головки свои поднимут: которая же совершит грех, оплакивает его, а потом и вспять; а жены готовы и способны на все! Однако, по милости Божией, матушка, все спасутся: как девы, так и жены». — «В общежительной обители легче справиться с семью девами, чем с одной вдовою». — Третья причина была в том, что батюшка намерен был поставить в новой обители и новые порядки, более посильные для послушниц и спасительные для духовной жизни; между тем в Казанской общине уже установились свои порядки, которые изменять было трудно. И отец Серафим ясно сам указал на эту причину: «Вино новое — вливаю в мехи новые». Наконец, ему хотелось собрать под свое руководство девственниц. «Как я сам, батюшка, — говорил он Мотовилову, — девственник, то Царица Небесная благословила, чтобы в обители моей были только одни девушки». Здесь указано и самое главное обоснование — воля Царицы Небесной.
К этому времени отец Серафим был обрадован неожиданным даром генеральши Постниковой, которая пожертвовала три десятины земли под обитель: «Видишь ли, матушка (Ксения Васильевна), как Сама Царица Небесная схлопотала нам землицы: вот тут мельницу-то мы и поставим». Наступило 9 декабря 1826 года. «В зачатии матери Анны и я хочу зачать обитель!» — сказал батюшка. Он сначала решил основать «мельницу-питательницу» для сирот. Для этого еще ранее был заготовлен им материал. И в назначенный день «зачатия Анны» и состоялась закладка ее. Весною стали строить, а 7 июля, накануне Казанской Божией Матери, она уже замолола. По прямому указанию Божией Матери отец Серафим из Казанской общины отобрал семь сестер. Достойно упомянуть имена этих первоначальниц: Прасковья Степановна Шаблыгина, впоследствии монахиня Пелагия; известная нам по чудному явлению Евдокия Ефремовна — монахиня Евпраксия; Ксения Ильинична Потехина — монахиня Клавдия; Ксения Павловна; Прасковья Ивановна — монахиня Серафима; Дарья Зиновьевна и Анна Алексеевна. А восьмою считалась начальница, Елена Васильевна Мантурова, хотя она продолжала жить в старой обители. Духовником их отец Серафим назначил отца Василия Садовского. Все сестры помещались в самой мельнице и лишь в октябре построили себе одну келью, в которую и перешли все. Но к трапезе ходили целый год в прежнюю обитель.
Скоро стали набираться к ним новые сестры, по указанию батюшки: известная нам Прасковья Мелюкова, Ксения Васильевна Путкова — монахиня Капитолина, Анисья Семенова, Агафия Ивлевна и Екатерина Егоровна. Из прежней семерицы скоро скончалась Ксения Павловна; таким образом, с Еленой Мантуровой считалось 12 сестер, по числу апостолов. Для тяжелых работ, непосильных девушкам, помогал им старец работник.
Отец Серафим с самого же начала определил им особый молитвенный устав. Он считал устав Саровского монастыря тяжелым для своей обители, способным навести дух уныния. А «нет хуже греха и ничего нет ужаснее и пагубнее духа уныния», — говорил батюшка. Поэтому он назначил легкие правила. Мы же знаем о Серафимовом правиле. Для трудящихся разрешалось читать его даже на ходу, но зато весь день за послушаниями сестры должны были стараться творить молитву Иисусову с добавлением после обеда «за молитвы Богородицы».
Между прочим, Божия Матерь прямо запретила отцу Серафиму обязывать послушниц чтением долгих акафистов, чтобы этим не наложить лишней тяжести на немощных. При этом отец Серафим заповедал говеть во все четыре поста и двунадесятые праздники, не смущаясь своим недостоинством. В отношении пищи он повелел кушать не стесняясь; даже позволял брать кусочек хлеба и под подушку, чтобы только не унывать...
Время шло. В новую общину все прибывали новые сестры. Теперь уже явилась потребность в собственном храме. Но прошло три года, пока начала осуществляться эта заветная мысль. В пост 1829 года пришло, наконец, распоряжение о вводе во владение пожертвованной Постниковой землею. Батюшка приказал передать следующее: чтобы все сестры обошли подаренную землю по линии колышков, поставленных землемером. А по пути бросали бы в снег камешки: весною камешки эти обозначат дарственный участок. Сестры все сделали беспрекословно. За это, и в знак радости, батюшка с тем же Мантуровым послал сестрам кадочку меду и велел им скушать ее после обхода земли. Весною же приказал опахать ее три раза по одной же борозде, по линии камешков. А когда земля просохла, то, по благословению отца Серафима, по той же линии вырыли знаменитую канавку в три аршина глубиной и на вал посадили крыжовнику. Об этой канавке вот что пишет отец Василий Садовский:
«Много чудного говорил батюшка Серафим об этой канавке. Так, что канавка эта — Стопочки Божией Матери! Тут обошла Сама Царица Небесная. Эта канавка до небес высока! Землю эту в удел взяла Сама Госпожа Пречистая Богородица. Тут у меня, батюшка, и Афон, и Киев, и Иерусалим! И как антихрист придет, везде пройдет, а канавки этой не перескочит!» Рыли эту канавку сестры до самой кончины батюшкиной; к концу его жизни, по приказанию его, и зимою рыть не переставали; огонь брызгал от земли, когда топорами ее рубили. Но батюшка Серафим переставать не велел. «Раз одна из нас, — рассказывала старица Анна Алексеевна, — очередная, по имени Мария (Малышева), ночью, убираясь, вышла зачем-то из кельи и видит: батюшка Серафим в белом своем балахончике сам начал копать канаву. В испуге, а вместе и в радости, не помня себя, вбегает она в келью и всем нам это сказывает. Все мы, кто в чем только был, в неописанной радости бросились на то место и, увидев батюшку, прямо упали ему в ноги. Но, поднявшись, не нашли уже его. Лишь лопата и мотыжка лежат перед нами на вскопанной земле... Так сам батюшка, видя небрежение наше, начал и закопал ее. Тут уж все приложили старание. И лишь только окончили, скончался тут же и родимый наш батюшка, точно будто только и ждал этого». Чудное это было явление Серафима, но Богу все возможно. История Евангелия и Деяний знает, как Божиею силою святые могли переноситься с места на место (см. Ин. 6, 19-20; Деян. 8, 39-40)... Так еще один раз, но уже совершенно чудесно, посетил свою обитель дивный Божий угодник. «Это было, — добавляет старица Прасковья Ивановна, — в тот самый день, в который благословил он нам начать рыть канавку перед самым днем праздника Святой Троицы». «Тут стопочки Царицы Небесной прошли, — передавала слова батюшки близкая к нему Ксения-церковница, — стопочки Царицы Небесной, матушка! — Так, бывало, и задрожит весь, как это говорит-то».
Одновременно с рытьем канавки шла и постройка храма во имя Рождества Христова. Этим делом заведовал М. В. Мантуров: он продал все свое имущество и на эти деньги выстроил храм. Дальнейший план постройки в обители отец Серафим начертал собственною рукою. Он хранился в келье игуменьи. При этом он предсказывал, что его обитель разрастется в великий монастырь: «Еще не было и нет примеров, чтобы были женские Лавры, а у меня, убогого Серафима, будет в Дивееве Лавра».
К 1829 году был готов храм Рождества, а на Преображение и освящен. После этого батюшка благословил под ним устроить нижнюю церковь в честь Божией Матери. Для этого пришлось углубить землю. А вследствие этого ослабел фундамент верхнего храма. Смущенный Мантуров спешил к отцу Серафиму, но тот пришел от этого в восторг и велел поставить внизу под храм четыре больших каменных столба: «Во, во, радость моя! Четыре столба — четверо мощей! Радость нам какая, батюшка! Четыре столба — ведь это значит, четверо мощей у нас тут почивать будут! И это усыпальница мощей будет у нас, батюшка! Во, радость-то нам какая! Радость-то какая!»
Постройка нижнего храма Рождества Богородицы закончилась летом 1830 года, и в самый день Ее праздника 8 сентября он был освящен. После этого отец Серафим начал заботиться о создании будущего великого собора. Для этого он приобрел, при посредстве Елены Васильевны Мантуровой, тогда еще жившей, часть земли за 300 рублей у помещика Жданова, недалеко от Казанской церкви. Купчая была после смерти Елены В. передана брату Мантурову. Батюшка чрезмерно обрадовался этому новому приобретению. «Во, матушка, радость-то какая! Собор-то какой! Диво!» — восклицал он после покупки Елены Васильевны. А матушке Евпраксии говорил: «Какая великая радость-то будет! Среди лета запоют Пасху, радость моя! Приедет к нам Царь и вся Фамилия! Дивеево-то — Лавра будет, Бертьяново — город, а Арзамас — губерния».
М. В. Мантуров в это время, после постройки храма, был приглашен генералом Куприяновым управлять его Симбирским имением, так как сам он отправился в поход на польскую войну. Батюшка отпустил своего служку. Но за это Божия Матерь вместо него прислала другого верного помощника. В сентябре 1831 года прибыл больной помещик Николай Александрович Мотовилов. Это был образованный человек. Он страдал расслаблением всего тела уже 3 года. Из села Бритвина Нижегородской губернии его привезли, и пятеро человек принесли к отцу Серафиму.
Батюшка в одно мгновение исцелил его... К сожалению, невозможно здесь описать в подробностях это дивное чудо... И с той поры он сделался постоянным посетителем батюшки. А в один из этих приездов он сподобился, в ноябре месяце 1831 года, видеть отца Серафима в благодарственном состоянии, о коем уже печаталось прежде. «А потом и многие тайны о будущем состоянии России открыл он мне», — записал Н. А. Мотовилов в «Достоверных сведениях о двух Дивеевских обителях».
... Между тем за эти годы скончались и схимонахиня Мария, и Елена Васильевна... Приходило время и к концу жития самого старца и отца их, Серафима. И стал помышлять он о попечителе, который бы заменил его Дивеевским сиротам... Но, увы, среди монахов такого не находилось. Видно, не было на то воли Божией Матери... И батюшка, предупреждая о своем конце сирот, неоднократно говорил им: «Искал я вам матери, искал и не мог найти. После меня никто вам не заменит меня. Оставляю вас Господу и Пречистой Его Матери!» Старица Домна, монахиня Дорофея, рассказывала следующее: «За три недели до конца батюшки прихожу я к нему, он и говорит мне, глубоко вздыхая: “Прощай, радость моя! Скажу тебе — придет время, многие захотят и будут называться вам “отцами”. Но прошу вас: ни к кому не склоняйтесь духом. Мать вам Сама Царица Небесная, и по Ней все управят!”»
Но все же он указал на главных попечителей обители. Духовное окормление батюшка завещал отцу Василию Садовскому.
«Сама Матерь Божья, — записал он, — обителью правит; всему Она Сама научит, все устроит и укажет, кого нужно, изберет и призовет; кого нет, имиже весть судьбами изженет из обители Своей; что полезное — утвердит; неполезное — разорит; и все, все Сама совершит, как Ее токмо единой воле здесь то угодно. Вот на что я, батюшка, отцом им называюсь, гляди! Исповедую тебе и Богом свидетельствуюсь, что ни одного камешка по своей воле у них не поставил, ниже слова единого от себя не сказал им и ни единую из них не принимал я по желанию своему, против воли Царицы Небесной. А коли я, убогий, которому Сама Матерь Божья поручила их, не соизволил своего и своему, выполняя лишь только святейшие приказания Ее, кольми паче другим надлежит то, батюшка! Вот ты им духовный отец. Царица Небесная Сама тебя избрала. Тебе жить с ними, то и должен ты все знать. Вот я тебе и сказываю...
А перед этим отец Серафим дал мне много наставлений о порядках в обители его. И после всего, сняв при этом со своих ручек надетые поручи, сам угодник Божий надел их на меня и сказал:
— Вот, батюшка, теперь все я сказал тебе; и вот надеваю тебе свои поручи: возьми и блюди их! Блюди же обитель мою, тебе поручаю и молю: сотаинник, послужи ей всю жизнь твою, ради меня, убогого Серафима, и чем можешь, не оставь!»
Второе лицо, коему доверил заботы о Дивееве, был известный нам сотаинник отца Серафима, свидетель его славного преображения, Николай Александрович Мотовилов. Если отец Василий был духовным руководителем обители, то Н. А. Мотовилову была поручена другая задача — материальная и юридическая помощь ей. Произошло это поручительство при такой обстановке. Пригласив в сентябре 1832 года двух сестер — Евдокию, бывшую свидетельницею славного явления Божией Матери, и сестру Ирину, бывшую после начальницею в Дивееве, отец Серафим вложил в руки Мотовилова правые руки сестер и, придерживая их своими руками, заповедал, чтобы Николай Александрович помогал им, потому что Божией Матери угодно, дабы он был назначен «питателем» обители или попечителем ее. А сестрам старец заповедал, чтобы они обо всем рассказывали Мотовилову и ничего от него не скрывали. Впоследствии, именно по хлопотам Мотовилова было рассмотрено дело Толстошеева. И вообще, он был опекуном обители до самой смерти своей.
А третьим лицом был преданный служка отца Серафима — «Мишенька», Михаил Васильевич Мантуров. Он был по преимуществу практическим исполнителем заветов батюшки по постройке монастыря.
Вот этим трем людям и поручил свое детище отец Серафим. Все они, как видим, были мирскими семейными людьми, но искренно религиозными, а еще важнее в данном случае — преданными и совершенно послушными святому отцу обители. «Кроме М. В. Мантурова, Н. А. Мотовилова и священника отца Василия Садовского, никого не слушать и самим править, никому не доверяя, никого не допуская постороннего вмешиваться в дела обители. Кроме меня не будет вам отца».
Но самою главною Попечительницею была Матерь Божия. «Вручаю вас Самой Божией Матери: Она Сама вам Игумения». И предсказывая в последующем скорби для монастыря своего, Батюшка говорил отцу Василию: «Убогий Серафим умолит за обитель, батюшка. А Царица Небесная Сама ей Игумения. Тут же только наместницы по Царице Небесной, все и управят, батюшка...»
Предсказал он своим сиротам, что у них и суды будут в обители. «Придут суды к нам, станут судить. А чего судить!... Ха, ха, ха. Нет ничего». «И опять повторил это батюшка, — рассказывает Акулина Ивановна, — а подожмет ручки и заливается». Но предсказывал и великую славу Дивеевской обители, этого четвертого удела Божией Матери. Говорил и о создании великого собора, и о богатстве монастыря, и о том, что его посетят царские особы, и о преобразовании его в Лавру. А главное, предсказал о мощах. «Дивное Дивеево будет, матушка, — говорил он сестре Дарье, — одна обитель будет Лавра, а другая-то киновия. И есть там у меня церковь, матушка; а в церкви той четыре столба, и у каждого-то столба будут мощи. Четыре столба и четверо мощей! Во радость-то какая нам, матушка».
Но предсказал и страшные беды: «Вы до антихриста не доживете, а времена антихристовы переживете», — не раз предупреждал он сестер. Предсказывал даже совершенно необыкновенное про эти времена Божий прозорливец старице Евдокии. «И скажу тебе: всем хорош будет мой собор. Но все-таки еще не тот это дивный собор, что к концу-то века будет у вас. Тот, матушка, на диво будет собор. Подойдет антихрист-то, а он весь на воздух и поднимется, и не сможет он взять его. Достойные, которые взойдут в него, останутся в нем, а другие хотя и взойдут, но будут падать на землю. Так и не сможет взять вас антихрист. Все равно, как в Киеве: приходили разбойники, а церковь-то поднялась на воздух, — как повествуется в сказании о Киево-Печерской Лавре».
Когда же его однажды некто хотел спросить о конце мира и времени пришествия антихриста, то на это преподобный смиренно прозрел его и ответил так: «Радость моя! Ты много думаешь об убогом Серафиме: мне ли знать, когда будет конец миру сему и тот великий день, в который Господь будет судить живых и мертвых и воздаст каждому по делом его? — Нет, сего мне знать невозможно!»
Послушник в страхе припал к ногам прозорливого старца, а святой Серафим, подняв его, продолжал: «Господь сказал Своими пречистыми устами: О дни том и часе никтоже весть: ни Ангелы небеснии, токмо Отец Мой един. Якоже бо бысть во дни Ноевы, тако будет пришествие Сына Человеческаго. Якоже бо беху во дни прежде потопа, ядуще и пиюще, женящеся и посягающе, до негоже дне вниде Ное в ковчег, и не уведеша, дондеже прииде вода и взят вся: тако будет и пришествие Сына Человеческаго». — Больше старец не сказал ничего.
Действительно, скоро же после кончины отца Серафима начались напасти в связи с неким послушником Иоанном Толстошеевым, который возомнил себя заместителем батюшки и стал вторгаться в жизнь Дивеева. Из этого потом произошла великая смута, которая не только втянула в себя сестер, но и архиереев, а потом и Синод, и даже — Царский дом... Не будем, однако, останавливаться на этом несчастном периоде... Кончился он мудрым вмешательством митрополита Московского Филарета, который, как и его духовник, архимандрит Антоний, наместник Троицкой Лавры, чтил отца Серафима и созданную им обитель.
К концу жития отца Серафима в его девичьей киновии было уже 73 сестры. Во главе их стояла Прасковья Степановна Шаблыгина; а в Казанской общине продолжала управлять всем Ксения Михайловна Кочеулова. Сестры девичьей обители прилепились душою к отцу Садовскому. Он, собственно, и был духовным главой их. В 1842 году обе обители были соединены. Завет отца Серафима был забыт. От этого произошло потом много скорбей.
В 1848 году, 5 июня, после большой борьбы между защитниками воли батюшки и Иоанном Толстошеевым с почитателями его, совершилась все же закладка собора, предреченного отцом Серафимом, и именно на указанном им месте. Это был первый радостный день Серафимовым сиротам за все 15 лет после кончины его. А в 1851 году была назначена Екатерина Васильевна Лодыженская, девица из дворян Пензенской губернии. Около же этого времени, 27 декабря 1844 года, в Дивеевский монастырь поступила молодая 25-летняя помещица Тульской губернии Елизавета Алексеевна Ушакова. Прежде это была веселая женщина; но потом, после чтения творений святителя Тихона Задонского, изменилась и решила оставить мир. Она явится тем благословенным лицом, которое утихомирит обитель — согласно предсказанию батюшки...
При поступлении в должность настоятельницы матушки Екатерины в обители было уже 390 сестер. При ней на место казначеи и была назначена Ушакова.
В 1859 году настоятельница Лодыженская, измученная внутренними неурядицами, решила покинуть Дивеево и уехать обратно в Пензу. Елизавета Алексеевна Ушакова оказалась преемницею ее. При ней разразился самый грозный момент бури в Дивееве, дошедший даже до того, что епископа Нектария Нижегородского, несправедливо ставшего на сторону смутьяниц Иоанновых (теперь уже он назывался Иоасафом), ударили даже по лицу. Тут проявила себя и сестра схимонахини Марфы, Прасковья: била стекла, кричала против архиерея, обличала заводчицу бунта Лукерью Замятину. Но епископ Нектарий продолжал делать по-своему. Ушакова была отстранена от начальствования; на ее место, по жребию, была поставлена архиереем Лукерья. После этого епископ Нектарий от службы шел мимо другой юродивой, Пелагеи Ивановны Серебряковой. Вынув из кармана просфору, он подал ей. «Она молча отвернулась, — рассказывает Анна Герасимовна, ухаживавшая за ней. — Ему бы и уйти: видит — неладно, прямое дело. Кто им, блаженным, закон писал? На то они и блаженные. А он, знаешь, с другой стороны зашел и опять подает. Как она встанет, выпрямится, да так грозно. И ударила по щеке, со словами: “Куда ты лезешь!” — Видно, правильно обличила, потому что Владыка не только не прогневался, а смиренно подставил другую щеку, и сказал: “Что же? По-евангельски бей и по другой”. “Будет с тебя и одной!” — ответила юродивая».
Архиерей уехал. Через 9 дней скончалась Прасковья Семеновна. Узнав об этом, епископ Нектарий пришел в страх и три часа был в ужасном расстройстве. А когда пришел в себя, сказал: «Великая раба Божия она!» Но воля архиерея — не воля еще Божия!
Попечитель монастыря, Н. А. Мотовилов, не успокоился: исполняя завет батюшки, он отправился в Москву к митрополиту Филарету, коему все и изложил в Сергиевой Лавре через наместника архимандрита Антония, коему давно-давно отец Серафим предсказал: «Придет время, не оставь моих сирот Дивеевских».
А митрополит Филарет доложил Государю Александру II, бывшему тогда в Лавре. Назначена была строгая ревизия. В результате ее Иоасаф Толстошеев был совершенно отстранен от участия в обители; возвращена была начальницею Елизавета Алексеевна Ушакова, противницы были удалены. Они после образовали свой монастырь, в Понетаевке. А Дивеево было изъято из ведения Нижегородского архиерея и передано в управление Тамбовского епископа, каковым тогда был великий подвижник, епископ Феофан, впоследствии — Затворник Вышенский. Начальница Ушакова была пострижена в монашество с именем Мария... Можно представить радость сестер: рыдания их и слезы благодарности Богу и батюшке-молитвеннику за устроение обители были так горячи, как разве при смерти отца Серафима. Сбылись и слова его, сказанные сестре Матрене Петровой: «Запомни, матушка, у вас на 12-й начальнице устроится монастырь!» Это и была игумения Мария.
Жизнь Дивеева стала расцветать.
Собор, столь давно уже начатый, теперь, при игуменье Марии, быстро стал строиться: и в 10 лет, с 1865 по 1875 год, был закончен. Сестры хотели посвятить его иконе Умиления Божией Матери; но преосвященному Иеремии, человеку духовной жизни (последние 25 лет он жил на покое в монастыре), угодно было, по откровению Божию, посвятить его Пресвятой Троице. Целую зиму 1874 года холодный собор стоял заколоченным... А летом 1875 года епископ Нижегородский Иоанникий неожиданно распорядился освятить его, хотя в нем было всего лишь еще три иконы. День освящения совпал с праздником Умиления Божией Матери, 28 июля. И тут свершилось знамение: во время освящения высоко в небе над храмом все время кружились три голубя, а выше их три журавля, как бы в знамение Пресвятой Троицы. После освящения они улетели на восток. Впоследствии, в 1880 году, был освящен правый придел храма в честь Умиления Божией Матери, а левый был оставлен до открытия мощей преподобного Серафима. В храме потом сами сестры монастыря расписали иконостас и стены. Их к 90-м годам собралось уже до 900 душ. Сам монастырь занимал пространство в 400 сажен длины и 150 ширины. Епископ Иоанникий, обозревая его впервые, сказал: «Это — область, а не монастырь». Длина собора — 21 сажня, ширина — 14, а высота — 25. Кроме этого величественного здания, в Дивееве было более 30 корпусов для сестер и потребностей обители: трапезный, свечной, портновский, богадельня, больница, училище, живописный, стекольный, погребной, огородный, садовый, малярный, и пр., и пр... За оградою — две гостиницы, конный двор, пять домов для священников. В ограде монастыря — пруд и т. д. Действительно — целая Лавра женская...
Итак, все обратилось во славу Божией Матери и преподобного Серафима. Как же, однако, понять, что будто не исполнилось указание преподобного о двух соседних обителях, когда они слились, и так прекрасно, в одно целое? В ответ на это, во-первых, укажем, что среди предсказаний отца Серафима есть прямые указания на соединения, но в будущем, что и случилось в свое время: «На 12-й начальнице устроится обитель». Но, во-вторых, вначале необходимо было раздельное существование общин: отцу Серафиму нужно было сделать перелом духовный, чтобы все потом было «батюшкино». Это и удалось, после долгих скорбей и борьбы. Слава Богу!
Теперь нам осталось сказать несколько слов о конце других сподвижников батюшки.
«Мишенька» Мантуров после управления в симбирском имении генерала Куприянова был им удален. Нищенствовал со своею женою, Анной Михайловною, в Москве. Потом направился в Дивеево. Отец Василий Садовский дал им сбереженные на черный день собственные 75 рублей, якобы заимообразно. На них Мантуровы купили маленький домик на Серафимовой земле и жили в крайней бедности, питаясь от трудов рук своих. Незадолго до смерти он видел во сне отца Серафима, и тот сказал ему: «Потерпим еще, батюшка, потерпим немного». Через несколько дней после этого, в том же 1858 году, он заказал обедню накануне Казанской Божией Матери, приобщился, вышел в сад, сел на скамеечку и предал тут свою душу Богу. Ему было тогда 60 лет от роду... Погребен он был с левой стороны созданной им церкви Рождества Христова и Богородицы, а его жена, принявши Православие, доживала свой век в Дивееве тайною монахинею.
Н. А. Мотовилов в 1840 году женился на Елене Ивановне Мелюковой и переселился с ней в Симбирское свое имение. 20 лет спустя они приезжали в Москву, для определения дочери в институт, и заехали в Саров. Здесь Н. А. Мотовилов и был свидетелем грозных событий смуты. После он мирно скончался в своем имении. А Елена Ивановна направилась в Дивеево.
Отец протоиерей Василий Садовский скончался 14 июня 1884 года глубоким старцем; жена же его, согласно предсказанию батюшки, умерла на два года раньше его.
«И вот что заповедую тебе, — говорил ему перед кончиною своею отец Серафим, — как умирать-то будешь, то чтобы тебе лечь с правой стороны алтаря Рождественской Церкви, а Мишенька-то ляжет с левой. Так и вели себя похоронить тут. Вот хорошо и будет, батюшка: ты-то с правой, а Мишенька с левой, а я у вас — посередке. Вместе все и будем!» Что означало это пророчество, покажет будущее; но только отсюда можно ждать, что и батюшка когда-то будет почивать со своими сотрудниками и сиротами любимыми в Дивееве.
Благодатная сестра Евдокия — монахиня Евпраксия, сподобившаяся с отцом Серафимом явления Божией Матери, скончалась 28 марта 1865 года.
Еще нужно бы особо говорить о юродивых: Пелагее Ивановне и «Паше Саровской», жившей в Дивееве; но время уже приступить к описанию конца самого батюшки... Его детище было им не только «зачато», но и рождено, и поставлено на ноги. И ему на земле ничего уже не оставалось делать...
Как зрелый плод, он готов был отойти в иную жизнь, чтобы оттуда предстательствовать за призывающих его.
