Конечно, первая и самая простая мысль состояла в том, что мой друг Илья отправил меня на смерть. Но мысль такая была не только проста, а и безумна. Не видно было ни единой причины к тому. Ну хорошо, эта падшая (нам на радость) Магдалена из Франции явно спасла меня от куда больших неприятностей – она что-то знала, она посматривала в окно. Была связана с грабителями и, возможно, убийцами – так это нормально, а вот при чем здесь лейтенант российского флота? Да и вообще, а на смерть ли отправил или на ограбление с глубокими порезами? А уж оно-то Илье зачем?

С другой стороны, а где причины странного нападения на меня в гальюне с целью установить мою личность? И снова, при чем здесь повелитель всех гальванеров Илья Перепелкин – даже если бы я оказался бомбистом с иным именем и биографией, то почему именно этот из членов команды крейсера должен бомбистами интересоваться?

Единственное, что я хорошо понимал, – что кто-то все время принимает меня не за того человека. И этот неправильный, другой я кому-то мешает. Но мешает – в чем? Извините, я никак не могу тут сам себе помочь. Что-то происходит, возможно что-то большое, но я даже не знаю, к кому обратиться за помощью. К Илье? А вот к нему уже точно нет, и это довольно грустно.

Ну и тут нельзя не вспомнить взрыв в Либаве и странный налет на крейсер в Танжере – но опять же при чем здесь я. Это не я, а крейсер… а у Магдалены – тоже крейсер?

В любом случае пинкертонство в одиночку до добра не доводит. И в любом случае остается лишь быть очень осторожным, лежать в раскаленной каюте, ждать, когда снимут швы, и – ждать каких-то событий, которые уже ясно, что не могут не произойти. Потому что прежняя, относительно мирная жизнь (и мирная эпоха?) позади.

А вот и событие, хотя совсем другого рода.

Станислав – тот, о котором я рассказывал замечательной Вере, мой младший и трепетно опекаемый друг (кстати, фамилия его – Одоевский-Шешурин)… в общем, этот самый Станислав прислал мне содержимое своей мусорной корзины.

Это он так шутит.

Толстый, потрепанный пакет, обернутый сильно пострадавшей в пути бумагой табачного цвета, шел ко мне долгим путем – через Марсель и затем немецким пароходом до Мадагаскара. Потрепан и надорван, содержимое нетрудно извлечь из него из боковой прорехи, чуть согнув. Датирован… невероятно, он несся сюда всего лишь месяц! Станислав извернулся немыслимым образом, через кого он это передавал – бог весть, но вот оно:

«Любезный наш путешественник Алексей Юрьевич, ты же все уже знаешь. Ты же читаешь неподцензурные французские газеты в своих дружественных портах, и что я в таком случае могу добавить? Что матушка-Россия долго раскачивается, но потом быстро несется сломя голову?

А впрочем, вот что я могу добавить: содержимое стоящей у меня под столом корзины для ненужных бумаг. Вот когда ты не узнаешь, а почувствуешь, каково сейчас быть здесь, в центре событий.

Прогулка по Невскому и еще паре улиц – и у тебя в руках вот этакая пачка бумаг, которые ты потом отправишь я уже сказал куда. А я шлю их тебе, потому что для тебя это – ценность, все эти новые журнальчики и газетки, так ведь еще и прокламации без числа!

Кстати, не ведаю, насколько ты там подцензурен, на своем Мадагаскаре. Но если что случись, то отправлять запрещенные здесь прокламации на французские территории еще не запретили, а вот тебе читать их… ах, лучше выбрось в океан. И не храни в каюте ни в коем случае.

Из наших с тобой разговоров об общем деле: а ты сам многое увидишь из присланного мною. Впрочем, ты советовал познакомиться с модным ныне Максимом Горьким и посмотреть, не привлечь ли его в наши ряды – что ж, он оказался интересен: простой, кроткий, честный и грустный. Меня вряд ли запомнил, там много было таких, здоровающихся, но продолжим с ним работу.

Из иных имен, которые ты называл – ну, г-н Чуковский тебе не может не встретиться на высылаемых мною страницах; но вообще-то на них сверкают персонажи куда хуже. Вообрази – то есть просто обрати внимание – в каждом, нет – в КАЖДОМ из присланных тебе журнальчиков печатается, и нет от него спасу, ядовитый и плодовитый гаденыш под псевдонимом Саша Черный. Хочешь рвотного – вот оно, рвотное.

Ну, читай же.

И еще: пиши, я видел в «Ниве» три твоих очерка (наверняка есть еще), и зачем мне твои письма, если есть твои публикации? В них ты более настоящий, чем в торопливых разговорах.

Шучу. Пиши и письма тоже, всегда.

Твой Станислав».

Через десять минут после первого лихорадочного просмотра этой бумажной кучи мои губы начали расплываться в улыбке. Потом пришел смех – я попытался сдержать его (услышат из коридора, войдут, начнут интересоваться бумагами) и не смог.

Оно началось. Мы этого хотели. Мы этого ждали. Мы тихо работали для того, чтобы началось. И так получилось, что мы были правы. А как иначе – это же мы.

Оно, оказывается, вот такое. Немножко смешное и глупое, но уж какое есть.

Тут вроде какие-то журналы знакомы, другие – что, только появились? «Фонарь», «Жупел», «Пламя», «Северный голос», «Зритель», «Сигнал». И еще пара десятков. И все как на подбор – сатирические.

А сатира у нас – она, как известно, своеобразная. «Вот так фунт!» – воскликнула полиция, найдя два пуда динамита.

Динамит – и юмор. Что ж, давайте посмеемся.

Вот «Стрелы» – журнал «саркастический и беспощадный», «сотрудникам дан приказ патронов не жалеть и холостых залпов не давать». Авторы – некие Квак, Эс, Отбой, Зоил, Стрелок и прочие. Слушайте, да это наверняка один и тот же человек.

Все правильно, в «Сигнале» ожидаемо много Чуковского, вот его «Маленький Великий Лама», перевод из басен Томаса Мура. И через страницу – опять он. А в «Зрителе» обильно брызжет посредственными стихами некто Сила Дворянинович… а Prestissimo – он же? Наверняка.

«Жупел» – журнал художественной сатиры, цена 15 копеек. Но там же Бальмонт! Настоящий, великий Бальмонт! На следующей странице… какой-то молодой поэт, это имя где-то мелькало – Иван Бунин, «боготворите только свет», «возненавидьте только тьму» и нечто подобное.

Хотя свет – это неплохо, потому что вот вам поэт по имени Пырникоза – это уж, знаете ли, полная тьма:

Подпись – «Андрей».

Кровавый день воскресенья был ошибкой, повторил я. Непонятно – чьей и почему. Виноват ли в ней в том числе и я? Не знаю. Вернусь – все проясню.

Крейсер тихо покачивается на зыби, я продолжаю перелистывать уже чуть отсыревшие в этом климате страницы.

Нечто альбомного формата, называется «Пулемет». А при ближайшем рассмотрении – «Пулемет Шебуева». Текст и темы – Н. Шебуева, адрес – Ковенский, 14. На задней странице пояснение: «Пулемет не журнал. У него нет ни сотрудников, ни подписки, ни объявлений, ни программы, ни сроков выхода в свет. Поэтому вступать с провинциальными читателями в какие бы то ни было обязательства редактор не имеет возможности. Редактор не уверен, будет ли он завтра у себя в кабинете или в крепости».

Ах, какая смелость. И что тут, в этом «Пулемете»?

Поэзия, поэзия. И даже слегка оптимистичная: называется – «Дорогу женщине!».

Кусок она намерена вырвать – откуда? Нет, уж лучше этот Бунин… А Саша Черный – да, да, он везде и черен до чрезвычайности.

У «Пулемета» особый художник – вот в кепке и усах на фоне дымящихся труб красуется во всех смыслах положительный «его рабочее величество пролетарий всероссийский». А в целом во всех изданиях все правильно и понятно – все сановники и прочие пузаты, седобороды, рабочие же неизменно молоды и стройны. Победоносцев – постоянный и общий враг, другой враг – Витте, все ненавидят генерала Скалона, усмиряющего Польшу.

Хорошо, отлично, хотя и примитивно. Мои губы продолжают улыбаться сами по себе. Я должен быть там! Что я делаю в этих странных краях, когда началось, когда сбывается?

Отечество, конечно, немножко лихорадит – но в целом оно здорово, и вот вам целая страница рекламных объявлений: книжных магазинов, и журнала «Природа и люди», и сорока томов Жюля Верна, и светочей русского самосознания – от Радищева до Трубецкого – да, все будет хорошо, пока есть книжные магазины… Впрочем, не забудем и другие объявления – «модные галстухи, крепдешин и чистый шелк»… И бриллианты, и часы «Омега» из Гостиного двора. И лохматая физиономия с гордой надписью: я был лысым…

Прокламации я оставил на потом, аккуратно засунув всю пачку под журналы (на случай, если кто-то войдет). И вот листовка двойная, неразрезанная, хотя и сложенная вдвое; и листовка узкая, вертикальная, внизу мелкие буквы: «дозволено ценз.», а если таких букв нет, то понятно, что за материал таскает с улицы мой пламенный друг.

Что такое Партия Правового порядка?

И что это за проект «Устава союза равноправности женщин»? Хотя тут все ясно – с идеей, понятно, содействовать общему политическому освобождению и добиваться уравнения прав женщин с правами мужчин. Дорогу женщине, вырывающей кусок!

Социалисты-революционеры, без всяких там пудов динамита, агитируют крестьян. И – «Есть в России тайный союз. Устроен он для того, чтобы отстаивать права народа и добиваться справедливых порядков. Называется он Рабочая Партия».

Много вы, друзья, знаете о том, что такое настоящий тайный союз.

Но тут…

Задумываться над прокламациями, как мне всегда казалось, бессмысленно. Думают скорее о самом факте – кто-то расклеил, подбросил что-то такое, щекочущее нервы.

Но тут передо мной почти газетка, две случайно выхваченные глазом строчки которой заставили вот именно что задуматься. Подпись по нижнему обрезу шла такая: Российск. Социал-демокр. Рабочая партия. (Сокращения, видимо, потому, что иначе название не влезало в узкие рамки прокламации.)

Это что – и есть тот самый тайный союз? Но, впрочем, об этих людях я тоже что-то слышал, просто они меня не затрагивали за живое, а тут мелькнуло – и не раз – слово «Япония».

«Из-за чего же борется теперь не на жизнь, а на смерть русский рабочий и крестьянин с японцами? Из-за Маньчжурии, Кореи, из-за этой новой земли, завоеванной русским правительством, из-за “Желтороссии”. Русское правительство обещало всем иностранным державам сохранять неприкосновенность Китая, обещало отдать Маньчжурию Китаю не позже 8 окт. 1903 года и не исполнило этого обещания. Царское правительство настолько уже зарвалось в своей политике военных приключений и грабежа соседних стран, что идти назад оно уже оказалось не в силах. В “Желтороссии” построили крепости и гавани, проведена железная дорога, собраны десятки тысяч войск. Но какая же польза русскому народу от этих новых земель, приобретение которых стоит столько крови и жертв и будет стоить еще гораздо больше?»

И дальше о том же:

«И вот теперь по воле царя из-за войны с Японией вас снова берут на службу… Из-за чего началась война? Из-за того, что царь со своими министрами и стаей хищников, желающих погреть свои руки около чужого добра, захватил Маньчжурию и стал уже подбираться к Корее. Страны эти лежат далеко на Востоке, и нужны ли они русскому народу, тому народу, который пашет, сеет, жнет, работает у фабричного станка и в ремесленной мастерской, который трудом своим кормит всю ораву купцов и фабрикантов, помещиков и попов, чиновников и военных, и самого царя с его огромной семьей?»

И этим людям не стыдно.

Нужны ли означенные страны народу? А вы еще спросите – нужны ли народу стихи Бальмонта? Картины Серова? И вот этот, как его, юноша с пластинок из кают компании: Рахманинов; может, народу хватит Чайковского или просто балалайки? Нужен ли народу Мадагаскар, Габун, холодные острова Севера, за которые гибнут замечательные люди? Нужен ли весь этот потрясающий, прекрасный мир?

Это что же за тайный союз такой, который пропагандирует самых тупых и злобных, задает людям такие вопросы. Для них «народ» – несчастное стадо, без надежды на дальний свет и сверкающую смыслом жизнь.

Стая царских хищников захватила Маньчжурию… Вы еще написали бы, что война идет «за дрова».

«А скажите-ка, кто начал войну? Кто напал?» – прозвучал в голове голос моего недруга, инженера Дружинина.

Но так ведь у этих, Российск. Социал-демокр. и прочая, и тут есть ответ.

«Не за народ, а за царя встанете вы под штыки, пули и бомбы, не против японцев, а против одного народа, против братьев своих будете вы бороться».

Что? Братья? То-то же эти братья поубивали десятки тысяч русских солдат и матросов.

Но так ведь у этих, которые «тайное общество», все получается сугубо убедительно. Вот еще прокламация, «Центральный комитет Рос. Соц. – Дем. Рабочей Партии к русскому пролетариату». И что они говорят русскому пролетариату? А вот:

«Все силы народа подвергаются величайшему напряжению, ибо борьба начата нешуточная, борьба с 50-миллионным народом, который превосходно вооружен, превосходно подготовлен к войне, который борется за настоятельно необходимые, в его глазах, условия свободного национального развития. Это будет борьба деспотического и отсталого правительства с политически свободным и культурно быстро прогрессирующим народом…»

То есть рекрутам нельзя – это плохо, это неправильно – побеждать японцев. А что правильно? Да вот же:

«А в случае поражения война приведет, прежде всего, к падению всей правительственной системы, основанной на темноте и бесправии народа, на угнетении и насилии. Кто сеет ветер, тот пожнет бурю».

Ах, вам тоже нужно поражение.

Институтки и прочие лучшие люди империи, славшие телеграммы японскому императору с пожеланиями победы, вы не одиноки. С вами вот эти, друзья пролетариата. Хотят поражения, чтобы обрушилось вообще все, хотят падения всей системы.

Да эти друзья будут куда хуже смешного графа Толстого.

А интересно, как к такому образу мысли должен относиться вот я, который пусть и случайно, но попал на палубу крейсера, идущего на помощь нашим людям, – неважно где, в Маньчжурии ли, Корее или во Владивостоке? Но вы, наверное, для таких сочиняете отдельные и особые прокламации.

Я тогда и думать не мог, насколько был прав – в смысле, что скоро такие, особые прокламации увижу. Вот здесь. На крейсере.

Что произошло с этим неприглядным ворохом бумаг от Станислава, я сейчас расскажу – бумаги сыграли свою роль в дальнейших странных событиях.

А в тот момент – когда я уже выкарабкался из каюты жадно дышать почти свежим воздухом – у меня в голове оставалось, отнимало радость, беспокоило что-то… я не мог сразу сказать что. Какие-то строчки. Да, только четыре строчки, из числа быстро просмотренных мной. Где? А, кажется, в «Стрелах» (Невский, 100).

Эта стальная рука не давала мне покоя. Мертвая, бессмысленная, таящая глухую ненависть, она, казалось, замахивалась на меня откуда-то из переплетения лебедок и такелажа «Донского».

Автор: подписано «И. Каляев». Кто такой?