Проходят часы, а я все лежу в темноте, прижавшись ухом к крошечному отверстию в перегородке, которое долбила на протяжении последних недель. Не поднимусь, пока не узнаю, что случилось с телом моего внука.

Шея окоченела, в голове стучит, рана на левой лодыжке — там, где скоба порвала связки — пульсирует непрекращающейся болью. Однако все это меркнет по сравнению с теми страданиям, которые испытал Дилан в последние минуты жизни. Мой бедный, бедный мальчик…

Я кричала до хрипоты, умоляла Нину вызвать врача и сдирала пальцы в кровь, царапая стены, как крыса в клетке. Но из-за перегородки не донеслось ни одного звука, внушающего надежду, что припадок закончился и она услышала мои мольбы. Думаю, это и есть то, что называют кармой. Если б я не позволила умереть Салли Энн Митчелл, Бог спас бы Дилана.

Теперь же мне остается лишь оплакивать внука. Сбылись худшие опасения — то, чего я больше всего боялась, когда прятала его в подвале от Нины. Моя жертва напрасна: Дилан мертв. Чудесный малыш, которого я со слезами на глазах отдавала в чужую семью, лежит у подножия лестницы, убитый собственной матерью, моей дочкой. И впервые за всю жизнь в душе поднимается ненависть к ней за то, что она сотворила. Я желаю ей смерти.

Не знаю, сколько я провела у этой чертовой перегородки, но в конце концов мне приходится подняться. Медленно, шаг за шагом, насколько позволяет раненая нога, карабкаюсь по лестнице, раздавленная и опустошенная. Добираюсь до ванной, включаю холодную воду и умываюсь. Хромая в спальню, молюсь, чтобы уплотнения в груди и под мышкой оказались злокачественными. Хочу, чтобы это был рак, и чтобы он как можно скорее уничтожил меня, позволив израненной душе наконец освободиться. Не могу больше оставаться в этом аду.

Разрабатывая планы побега, я мечтала лишь выбраться из плена, но не бросить дочь. Несмотря на все, что она со мной сделала, я бы не вычеркнула ее из жизни и не оставила одну. Так было до сегодняшнего вечера. Теперь я ее ненавижу. Она носит с собой смерть с той же обыденностью, что и сумочку. Мне потребовались десятилетия, чтобы понять: все, к чему она прикасается, ядовито.

Смотрю в окно сквозь мрак и уже не надеюсь увидеть там мигающие огни «Скорой помощи». На этот раз ей самой придется расхлебывать последствия своего сумасшествия. Меня не будет рядом, чтобы покрывать ее кровавые похождения. Ей придется принять убийство сына и жить с этим. В отличие от меня, она в любой момент может покинуть этот проклятый дом… только от себя ей не уйти.

Закрываю глаза и снова вижу, как металлическая скоба с омерзительным хрустом проламывает череп Дилана. Этот звук будет преследовать меня до могилы, куда я надеюсь скоро сойти. Какие бы ужасные решения мне ни приходилось принимать в жизни, я точно знаю, что одно сделала верно — отдала его в другую семью. То, как он смело и благородно вел себя, убеждает, что его воспитали правильно. Нина никогда не смогла бы научить его милосердию, состраданию.

Я вспомнила, когда видела у Нины то же выражение глаз, с которым она расправилась с сыном. Лишь однажды, на краткий миг мне пришлось поймать его — когда она ударила отца по голове клюшкой для гольфа. И оно разительно отличается от того, что происходит, когда психоз берет верх. Во время припадка она себя не контролирует, ее просто нет. Но со своим отцом и Диланом она присутствовала в моменте, а не была поглощена им. Я содрогаюсь при мысли о том, что это значит.

До боли сжимаю веки. Будь моя воля, больше никогда их не открыла бы.