Мы с Мэгги сидим рядом на пуфике в ее комнате и едим тосты с мармайтом.

— Как же мне этого не хватало, — говорит она, наслаждаясь каждым кусочком. Ее взгляд прикован к окну в доме напротив. — Помнишь тетю Эдит?

— Нет. С чьей она стороны?

— С моей. Моя двоюродная сестра. Так вот, ее сын Алан и дня не мог прожить без мармайта. И когда он уехал работать в Калифорнию в компьютерную компанию — ну, в Кремовую долину…

— Кремниевую, — поправляю я.

— Да-да, именно. Она повезла ему несколько банок, но они все лопнули по дороге. И когда на таможенном досмотре ее попросили открыть чемодан, оказалось, что все ее вещи покрыты слоем пахучей коричневой субстанции. Ей пришлось долго объяснять, что это всего лишь дрожжевая паста, а не… что-то другое.

Мы вместе смеемся. Уже третье утро подряд мы проводим на посту. Сидим рядом; она не сводит глаз с окна, я полностью одета и собрана на работу, сумка на плече, в кармане конверт.

Мы одновременно замечаем движение в окне гостиной.

— Собираются выходить, — вскидывается Мэгги. — Ты готова?

— Да, — отвечаю я и хлопаю по карману, чтобы проверить, на месте ли письмо. — До вечера.

— Удачи, — напутствует Мэгги, касаясь моей руки.

Я не отшатываюсь. Беру еще один тост, чтобы съесть на ходу, и спешу вниз, не забыв запереть дверь на первый этаж. Выскакиваю из дома как раз в тот момент, когда соседка с детьми выходит на улицу. Они аккуратно причесаны и одеты в чистую школьную форму, на лицах нет видимых синяков. Но кто знает, какие травмы скрываются под одеждой…

Впервые вижу, как соседка сама ведет детей в школу — обычно их подвозит отец. Она идет, уткнувшись в телефон, не держит детей за руки и не замечает меня у них за спиной. Они шагают, опустив головы и не разговаривая друг с другом, — на мой взгляд, слишком близко к проезжей части.

Общее дело сблизило нас с Мэгги: обсуждая, как помочь нашей маленькой соседке, мы провели с ней вместе за эти несколько дней больше времени, чем за последние два года. Естественно, я ее не простила, однако не могу отрицать, что мне доставляет удовольствие ее общество. Совместными усилиями мы придумали план, согласно которому я должна сейчас незаметно подложить малышке в рюкзак письмо, составленное нами вместе.

Девочке из дома № 2, — начиналось оно. — Пожалуйста, не бойся. Я хочу тебе помочь. Я знаю, что с тобой происходит дома. Я вижу, как мама бьет тебя. И хочу, чтобы ты знала, что это неправильно. Хорошие родители так с детьми не обращаются. Пожалуйста, пообещай мне, что попросишь о помощи как можно скорее. Внизу письма указан номер телефона доверия для детей. Обратись туда, и вам помогут. Если не захочешь, можешь не называть своего имени — просто расскажи, что с вами происходит. Если у тебя нет доступа к телефону, обратись к любому взрослому, которому доверяешь, — например, к учителю или к родителям подруги. Они помогут тебе и твоему брату. Я знаю, что это нелегко, ведь ты любишь своих родителей. Но, поверь мне, стоит сделать один смелый шаг, и жизнь начнет меняться к лучшему. Твой друг.

Пока у меня не было возможности привести в исполнение наш план. Но сегодня мне улыбается удача. Они подходят к газетному киоску, и мать заходит внутрь, оставляя детей снаружи (странно, что не привязывает к фонарному столбу, как собак). Они послушно стоят и рассматривают рекламу в витрине. Внутри небольшая очередь — значит, мать быстро не появится. Собираюсь случайно натолкнуться на малышку, сбить рюкзак с ее плеча и незаметно подкинуть письмо, когда буду помогать ей собирать раскатившиеся по тротуару вещи.

В последний раз оглядываюсь вокруг, чтобы убедиться, что на меня никто не смотрит, и подхожу.