Я ничего не знаю о современной музыке и о том, что сейчас слушает молодежь. Но Нина проводит время с парнем, который играет в местной группе, а значит, придется во все это окунуться. Хотя информации мало, одну зацепку после долгих, мучительных раздумий я все-таки нахожу. Наскоро, без обычного тщания убираюсь в больнице, чтобы закончить пораньше, и сажусь на автобус до города. Мне нужен музыкальный магазин, о котором как-то упоминала Нина.

Найти его оказалось несложно. Внутри — около дюжины подростков в школьной форме, которые копаются в дисках или примеряют футболки с названиями незнакомых мне групп. Из динамиков несется зубодробительная какофония. И как только сотрудники работают в таком адском шуме?!

Я пытаюсь вспомнить тот момент, когда перестала следить за новинками в музыке. Мне всего сорок четыре года, а среди местной публики я чувствую себя старомодной теткой. Я еще могу отличить «Оазис» от «Блёр», когда они выступают по телевизору, и знаю тех, от кого спасу не было в восьмидесятые, вроде Мадонны, Джорджа Майкла и Принса, но представленные здесь исполнители мне абсолютно незнакомы.

Принимаюсь методично просматривать диски на стойке, пока на одной из обложек не замечаю того самого парня, который был с Ниной в пабе. Как и сказал консьерж, он играет в группе «Зе Хантерс». Я оглядываюсь по сторонам. Все стены в магазине увешаны рекламой новых пластинок и постерами. Я нахожу раздел, посвященный местным исполнителям, и среди пестрых плакатов наконец замечаю то, что мне нужно: график выступлений «Зе Хантерс» на этот месяц. Одна дата сразу привлекает мое внимание — сегодня вечером у них запланирован концерт в клубе, находящемся всего в десяти минутах ходьбы отсюда. Сейчас ровно пять — наверняка уже настраивают инструменты. Мне не хочется идти туда, но выбора нет: надо вытаскивать Нину из лап этого мерзавца.

Мой расчет оказывается верным — когда я подхожу к клубу «Роудмендер», главный вход заперт, однако пожарная дверь за углом распахнута и подперта красным огнетушителем. Два неопрятных парня таскают из припаркованного рядом фургона усилители и гитарные кофры. Внутрь заходить я не тороплюсь — во-первых, лучше беседовать на нейтральной территории, а во-вторых, я пока еще не решила, что скажу. Проходит пять, десять, пятнадцать минут, и тот, кто мне нужен, сам появляется из-за двери. Идет к небольшой стоянке и закуривает. Я делаю глубокий вдох и направляюсь к нему.

— Джон Хантер!

Парень оборачивается. У него красные глаза и темные круги под веками. Кожа бледная, словно он живет в подземелье. Щеки впалые и фигура весьма субтильная, но при всем этом он поразительно хорош — видимо, из-за смазливого лица.

Хантер затягивается сигаретой — я чувствую, что там не только табак — и молча поднимает брови, как бы спрашивая: «Ты кто?»

— Можете уделить мне минутку?

— Зачем?

— По поводу моей дочери.

— Конкретней.

— Вы с ней встречаетесь.

Судя по его недоумению, он не понимает, о ком я говорю. Значит, у него с Ниной несерьезно, или она не одна такая. Учитывая его род занятий, скорее второе.

— Нина Симмондс, — уточняю я.

Тут спесь с него слетает, и он начинает оправдываться:

— Не знаю, что она тебе сказала…

— Пожалуйста, не оскорбляйте меня ложью, — отвечаю я, наслаждаясь ощущением превосходства. — Я все знаю. Я собственными глазами видела, как вы миловались в пабе.

— Миловались, — повторяет он с издевкой. — Не парься, это несерьезно!

— Надеюсь, что нет. С пятнадцатилетней школьницей… А она в курсе?

— В курсе чего? Что ей пятнадцать? Надеюсь. Мне она сказала, что уже совершеннолетняя. Так что ко мне какие вопросы?

Чем больше я погружаюсь в эту историю, тем сильней раздражаюсь.

— Прекрати паясничать! Знает ли она, что у тебя полно таких «подружек»?

— Эй, полегче. К чему ты клонишь?

— Поклянись больше с ней не встречаться.

Хантер опять смеется, у него изо рта вырывается сигаретный дым.

— Поклясться? Чем? Сердцем матери и кровью отца?

— Хорошо, — срываюсь я. — Тогда мне придется пойти в полицию и заявить на тебя!

Улыбка мигом слетает с его лица.

— Ты этого не сделаешь.

— Почему же? Ближайшее отделение в пяти минутах ходьбы. Сейчас прямо и пойду.

Я делаю шаг, но он хватает меня за плечо и разворачивает обратно. Я собираюсь возмутиться, но он опережает меня. Его лицо оказывается прямо перед моим, я даже ощущаю запах табака в его дыхании.

— Не советую. Вряд ли Нине понравится.

— Ничего, со временем поймет.

— Сомневаюсь. Скорее, возненавидит тебя и сбежит из дома. Ко мне.

— Она — моя дочь, а не твоя игрушка.

— То-то она мечтает от тебя отвязаться и не может простить тебе, что ты выгнала отца… Стоит мне пальцем ее поманить, как она бросит тебя, и ты останешься ни с чем.

— Полиция этого не допустит.

— Если начнется расследование, социальные службы заинтересуются, почему ты позволяешь ей ночевать вне дома.

— Я была уверена, что она проводит время у подруги.

— Ну-ну… Твоя дочь любит угождать. Ей нравится дарить людям счастье — только не тебе, конечно. И больше всего на свете она боится, что я исчезну, как ее отец. А значит, сделает все, что я скажу, лишь бы удержать меня. И если для этого потребуется лжесвидетельствовать против тебя, она не остановится. Попробуешь сдать меня полиции, и я сам упеку тебя за решетку.

Парень отпускает меня, делает долгую затяжку и отбрасывает ее в сторону.

— Думаю, мы поняли друг друга? — цедит он, и мне ничего не остается, как кивнуть.

— Кстати, — бросает он, уходя, — очень жаль, что у тебя нет дочки помладше. На год-два помладше было бы самое оно.