Глава восьмая
Западная Померания
8 февраля 1945 года
Пролетев около четырехсот километров, «Хейнкель» с витиеватым вензелем на фюзеляже был сбит огнем советской зенитной артиллерии и произвел вынужденную посадку, едва перевалив за линию фронта.
Относительно ровное поле, на котором застыл темный силуэт немецкого бомбардировщика, находилось в расположении 61-й армии. Данное оперативное общевойсковое формирование входило в состав 1-го Белорусского фронта и под командованием генерал-полковника Белова вело активные боевые действия в Варшавско-Познанской операции.
Слабые и истощенные беглецы в полосатых робах пока об этом не догадывались. Покинув через квадратный люк разбитый самолет, они совещались возле его крыла, как быть дальше.
Парадоксальность ситуации заключалась в том, что у четверых заключенных, составлявших костяк группы, имелся детально проработанный план побега с острова Узедом. В нем было продумано все до самых незначительных мелочей. А вот что делать после приземления в расположении советских войск никто из них толком не знал. То ли до конца не верилось в удачный исход рискованной затеи, то ли каждый из них полагал, что все невзгоды и ужасы разом закончатся, едва они окажутся у своих.
И вот теперь бывшие узники лагеря Карлсхаген топтались возле самолета и не знали, что делать…
– Братцы, а вдруг мы не дотянули до наших? – предположил Федя Адамов.
– Да как же не дотянули?! Как не дотянули?! – ища поддержки у других, с жаром возражал Кривоногов. – Мы же все видели обозы и колонны танков! Я сам видел наши «тридцатьчетверки» и даже пытался их сосчитать!
– Вроде перемахнули, – неуверенно подтвердил Петя Кутергин.
– Танки видел, – кивнул Трофим Сердюков. – А вот звезд на башнях не разглядел. Так что всяко может быть…
От греха решили переместиться в ближайший лесочек, что чернел в трехстах метрах к юго-востоку. Где-то в той стороне перед самой посадкой Миша Емец вроде бы заметил небольшую деревушку.
Вооружившись винтовкой убитого аэродромного охранника (другого оружия на борту самолета не было), группа бывших военнопленных двинулась к лесу. Однако по размокшей грязи прошли всего сотню шагов.
– Стоп, братцы! – крикнул приотставший Соколов. – Не дойдем, ей-богу! Сил никаких нет…
Рядом с ним тащился ослабленный побоями Девятаев. Сил и вправду ни у кого не было. Долгая жизнь впроголодь в концлагере не могла не сказаться на их физическом состоянии. Сегодня на совершение побега эти люди, мобилизовавшись, потратили последние силы. А когда пришло осознание того, что главное испытание осталось позади, силы окончательно покинули их.
– Володька прав – не дойдем, – тяжело отозвался Девятаев.
Спорить никто не стал. Только Кривоногов, поглядывая по сторонам, спросил:
– Так куда же? Обратно к самолету?
– Больше некуда.
– Согласный. Чего грязь-то понапрасну месить?..
Развернувшись, беглецы двинулись к разбитому «Хейнкелю», внутри которого, по крайней мере, можно было спрятаться от холодного пронизывающего ветра.
* * *
Поначалу немцы всерьез полагали, что «Густав Антон» угнан пронырливыми британскими военнопленными. Истина вскрылась быстро – сразу после построения на плацу Карлсхагена и поголовной проверки всех узников лагеря. Не хватало десяти русских заключенных, отправленных ранним утром на аэродромные работы.
Пока летчики звена Гюнтера Хобома, а также воздушный ас Вальтер Даль пытались перехватить угнанный бомбардировщик, служба СС вовсю выясняла личности сбежавших узников. В течение нескольких минут были подняты все личные дела, прослежены пути от момента пленения до побега. Поднятые на ноги эсэсовцы Заксенхаузена довольно быстро выяснили, что один из бежавших заключенных вовсе не школьный учитель Григорий Никитенко, а летчик-истребитель Михаил Девятаев, служивший в дивизии Александра Покрышкина.
Это стало шоком для руководства секретного ракетного центра, данные немедленно ушли в Берлин. Комендант Грауденц проинформировал о чрезвычайном происшествии командование люфтваффе, а старший чин СС доложил о нем в RSHA – Главное управление имперской безопасности.
Спустя несколько дней на остров пожаловал сам рейхсмаршал авиации Герман Геринг. Он приехал на роскошном черном «мерседесе» в сопровождении группенфюрера СС Филиппа Боулера. На четырех других автомобилях прибыло несколько генералов из высшего руководства люфтваффе.
Геринг был в бешенстве. Схватив коменданта авиационной части за лацканы кителя, он стал трясти его и неистово орать:
– Дерьмоед! Какого черта?! Кто тебе разрешал включать пленных русских летчиков в команду аэродромного обеспечения?!
Хайнц Грауденц был бледен, руки его тряслись от волнения и страха за свою жизнь.
– Вы сволочи! – продолжал рейхсмаршал, обращаясь уже ко всем присутствующим. – Вы позволили украсть новый бомбардировщик каким-то вшивым русским! Запомните: вы поплатитесь за это!..
Сопровождавшие Геринга генералы были ошеломлены его несдержанностью и поведением. За всю историю великой Германии ни один военачальник не разговаривал со своими офицерами в подобном тоне. А рейхсмаршал продолжал бесноваться, осыпая виновных ругательствами и проклятиями.
Комендант робко попытался что-то объяснить, но лишь усугубил ситуацию.
– Заткнитесь, Грауденц! Вы – пособник этих негодяев-беглецов! – осадил его Геринг. – С этой минуты вы сняты с должности и разжалованы в рядовые! Вы и ваши дерьмовые летчики предстанете перед военно-полевым судом, после чего всех вас расстреляют!..
Расследование чрезвычайного происшествия группенфюрер СС Боулер начал с того, что лично сорвал погоны и орденские ленты с коменданта Карла-Хайнца Грауденца. Та же участь постигла и лагерных охранников, которые в злополучный день захвата «Хейнкеля» несли службу на своих постах. Один Вальтер Даль отделался легким испугом и не был наказан, так как после разведывательного полета в Восточную Померанию в его машине не осталось боеприпасов.
После завершения расследования на остров приехала многочисленная команда эсэсовцев. Всех арестованных они заковали в наручники, посадили в закрытые грузовики и увезли в неизвестном направлении. Больше их никто не видел. Правда, комендант Грауденц все же избежал жестокого наказания – личным приказом фюрера он был освобожден за былые заслуги. Вернувшись на аэродром секретного ракетного центра, он продолжил исполнять свои обязанности.
А Михаил Девятаев через некоторое время был объявлен в Германии личным врагом Адольфа Гитлера.
* * *
Вернувшись к «Хейнкелю», грязные и продрогшие беглецы расположились в отсеках его фюзеляжа. При посадке на поле у самолета отломилась вместе с мотором часть правого крыла, была также раздавлена гондола нижнего стрелка. Зато сам фюзеляж и пилотская кабина практически не пострадали.
Девятаев отыскал карандаш и выброшенную им полетную карту Западной Европы. Усевшись на место штурмана, он принялся писать на ее обратной стороне, кто они, откуда осуществили побег, где проживали до начала войны.
Начал с полного списка всех бывших заключенных: Михаил Девятаев, Иван Кривоногов, Михаил Емец, Владимир Соколов, Владимир Немченко, Федор Адамов, Иван Олейник, Петр Кутергин, Николай Урбанович, Дмитрий Сердюков. Затем указал даты рождения, воинские части, в которых они служили до плена. Наконец, в каких фашистских лагерях побывали.
Прочитывая свои записи, он вдруг услышал далекие крики:
– Фрицы, е… вашу мать! Хенде хох! Сдавайтесь, суки, иначе откроем огонь из орудий!
Прозвучавшая в чистом поле в незнакомой местности русская речь, да еще и сдобренная отборным матом, буквально вдохнула в беглецов свежие силы. Это были самые дорогие слова – они снова среди своих!
– Братцы, родимые, мы не фрицы! – бросились бывшие узники к выходному люку.
Увидев высыпавших из немецкого самолета истощенных людей в полосатой форме, ошеломленные артиллеристы остановились. Им было непонятно, как русские оказались на борту фашистского бомбардировщика. Неужели эти изможденные, слабые, еле передвигавшиеся пленники управляли тяжелой машиной?
Десять исхудавших узников, на которых мешками висела забрызганная кровью и грязью концлагерная роба, шли навстречу и плакали, повторяя:
– Братцы… Да мы же свои… Братцы…
Сойдясь в двадцати шагах от самолета, они стали обниматься. У артиллеристов 61-й армии не оставалось сомнений: перед ними советские военнопленные, сбежавшие из немецкого ада.
Бойцы на руках понесли измученных, обессиленных беглецов, каждый из которых весил не больше сорока килограммов. И несли они их не просто в расположение своей части, а прямиком к полевой кухне, где сразу же угостили солдатским обедом.
* * *
– Не так быстро, товарищи. Кушайте спокойно, – приговаривал военный врач, расхаживая между работавшими ложками беглецами.
Только что каждый из этих несчастных получил по полкотелка наваристого супа. Они расположились здесь же, возле полевой кухни, и с жадностью принялись есть. Суп был самым обычным: мясной бульон с добавлением картофеля, лука, моркови и соли. В нем и мясо-то попадалось редко. Однако вкус его после лагерной баланды казался просто божественным.
Весть о приземлившемся в поле немецком бомбардировщике с десятком бежавших из концлагеря заключенных тут же разнеслась по всей артиллерийской части. Вокруг беглецов собрались все свободные от несения службы бойцы. С горечью и радостью наблюдали они, как те жадно хлебали из котелков.
– Это ж надо, до чего довели людей, – качал головой пожилой старшина.
– А чего ты хотел от фашистских извергов? – тихо отвечал его товарищ.
Рядом сооружал самокрутку широкоплечий сибиряк – заряжающий 152-мм гаубицы.
– Этим мужикам повезло – вырвались, – вздохнул он. – А сколько в тамошних лагерях еще таких же осталось?
– Это верно. Тысячи.
– Эх… успеть бы освободить их, покуда живые…
Военврач заметил, как повар опустил в варочный котел черпак, намереваясь разлить оголодавшим добавку.
– Нет-нет! – остановил он его решительным жестом. – Сейчас для их желудков и этого много! Пускай доедят и пока довольно…
После сытного обеда бывшие заключенные оказались в плотном кольце бойцов, желающих угостить товарищей табачком и расспросить подробности чудесного спасения.
Тут же появились и ребята из взвода снабжения, притащившие новенькие телогрейки. Переодеваясь, лагерники рассказывали о своих злоключениях, об ужасах плена, о пытках и казнях, о подготовке к побегу, об угоне «Хейнкеля» и опасном полете через Балтийское море. Расспрашивали о победах Красной армии, о том, как гонят наши части оккупантов с родной земли.
Кто-то из беглецов быстро отыскал среди артиллеристов земляков. Кривоногов повстречал бойца из Горьковской области. Кутергин обнимался с ребятами из Новосибирска. Немченко оживленно болтал с белорусом. А политрук Емец делился волнительными переживаниями с братьями-украинцами. Все в эти минуты перемешалось у полевой кухни. Отовсюду слышались возгласы на татарском, казахском, русском, грузинском, узбекском, таджикском языках. Все здесь были родные, словно братья из большой и дружной семьи.
* * *
Михаил Девятаев, как старший по званию и должности среди бывших заключенных, составил объемное письменное донесение командующему 61-й армией генерал-лейтенанту Павлу Белову об обстоятельствах побега из концлагеря, а также о месте расположения секретного немецкого ракетного полигона.
Из протокола осмотра немецкого бомбардировщика: «Место посадки „Хейнкеля He 111“ находится в трехстах метрах южнее деревни Голлин. Самолет лежит на фюзеляже и уцелевших несущих плоскостях. На фюзеляже и крыльях имеются пробоины от осколков зенитных снарядов и пуль. Часть правого крыла отсутствует, правый мотор и его винт разбиты. Органы управления и навигационные приборы целы. Бомбовая нагрузка в отсеках и боеприпасы к бортовым пулеметам отсутствуют. Осмотр произвел старший следователь контрразведки СМЕРШ 61-й армии капитан Туровский. 10 февраля 1945 года».
Стоило беглецам немного отдышаться, хорошо поесть и прийти в себя, как ими вплотную занялись сотрудники СМЕРШа, организовав так называемый «фильтрационный конвейер». Начался он с первичной проверки бывших советских военнослужащих на фронтовом проверочно-фильтрационном пункте (ПФП).
В ходе фильтрации военные контрразведчики осуществили личный досмотр и собрали со всех товарищей Девятаева письменные объяснения об обстоятельствах пребывания в плену. Не раз допрашивали и самого Михаила, не раз заставляли на трех-четырех листах подробно описывать, каким образом он попал в плен.
Начальник отдела контрразведки СМЕРШ 61-й армии полковник Мандральский докладывал во 2-й отдел: «Все перелетевшие на занятую нашими войсками территорию одеты в арестантские робы с нашитыми номерными бирками, никаких документов при себе не имеют. Допросы задержанных Девятаева М. П. и других ведутся в направлении изобличения их в принадлежности к разведывательным службам противника. О результатах дальнейшего следствия сообщу дополнительно в ближайшее время»…
Тем временем доставленные бывшими заключенными сведения о секретном ракетном центре Пенемюнде стали для советского командования настоящей сенсацией. Британцы о его существовании, конечно же, знали, ведь их города регулярно подвергались ракетным ударам. Да, стартовые площадки для обстрела британской территории находились много западнее острова Узедом – в пределах максимальной дальности полета ракет «Фау», однако производились эти ракеты только в Пенемюнде. Британцы регулярно посылали к острову самолеты-разведчики для уточнения целей, а затем эти цели атаковали армады тяжелых бомбардировщиков. Но с Советским Союзом они делиться сведениями не спешили.
После проверки данных, полученных от группы Девятаева, наши авиаторы бомбили стартовые площадки на острове Узедом пять дней подряд. И возможно, в том, что в середине февраля старт ракеты «Фау-2» с одной из площадок острова стал последним, есть заслуга десяти бежавших из концлагеря заключенных и конкретно Михаила Девятаева.
Однако неповоротливый и подчас несправедливый фильтрационный аппарат контрразведки работал по своим законам. После лечения в госпитале и череды допросов рядовой и сержантский состав недавних заключенных был отправлен «искупать вину» в штрафные батальоны. Снисхождение получил лишь Немченко, потерявший в плену один глаз и фактически ставший инвалидом. Однако он сумел уговорить военное начальство отправить его на фронт хотя бы в качестве санитара стрелковой роты, что и было сделано.
Офицеры – Девятаев, Кривоногов и Емец – на фронт больше не попали. Им предстояло пройти дальнейшие проверки и ожидать подтверждения офицерских званий в фильтрационных лагерях.
Для завершения проверки Михаил Девятаев в конце марта 1945 года был переведен в «Спецлагерь № 7» НКВД, волею судьбы расположенный на территории бывшего немецкого концлагеря «Заксенхаузен».
* * *
По странному совпадению два советских фронта (1-й Белорусский и 2-й Белорусский) начали Восточно-Померанскую операцию через два дня после посадки захваченного Девятаевым «Хейнкеля» в расположении 61-й армии. С советской и польской стороны в операции участвовали около миллиона военнослужащих. Оборонялось двадцать шесть немецких дивизий. Операция длилась с 10 февраля по 4 апреля.
Остров Узедом окончательно был освобожден от немцев лишь 14 апреля 1945 года. Эвакуация всех немецких служб и сотрудников Вернера фон Брауна из центра Пенемюнде началась в феврале – сразу же после захвата группой Девятаева «Густава Антона».
Германия – Польша – Восточная Пруссия
1944 год
– …Красная армия полностью повержена доблестными частями вермахта. Полноценных боеспособных советских частей больше не существует; немецкие дивизии успешно добивают разрозненные подразделения разбитых армий, оставшиеся без командования и связи между собой. Неумолимо приближается час, когда Советский Союз потерпит полный крах, – неслось из расположенных на столбах и бараках репродукторов.
Запись этого уверенного, сильного и приятного мужского голоса крутили до двадцати раз в сутки. Правда, вещал этот голос вещи совсем неприятные, поэтому большинство советских заключенных старалось его не слушать. Морщились, отворачивались, занимались своими делами, переговаривались между собой…
Сотрудники лагеря не обращали на это внимания и все равно старались завербовать пленных бойцов. Их регулярно вызывали по одному на допросы, где в течение часа или двух настойчиво убеждали порвать с Советской Родиной.
– Зачем вы упираетесь, Михаил Петрович? – наигранно удивлялся немецкий офицер, хорошо знавший русский язык и обходившийся на допросах без переводчика. – Мы же все равно победим! Неужели вы сомневаетесь?..
Заключенные знали: этот офицер служит в абвере и вербует советских граждан для дальнейшего обучения в разведшколе. Если с вербовкой не ладилось, то он пытался выведать сведения о новой советской боевой технике.
– Думаете, кто-нибудь верит в этот бред? – с улыбкой кивнул Девятаев на улицу, где репродукторы продолжали вещать голосом немецкой пропаганды. – Ваши войска терпят поражение за поражением и отступают на всех фронтах. Как же вы рассчитываете победить?
– Откуда вы знаете о нашем отступлении?
– Все говорят, – неопределенно пожал плечами советский летчик. – Разве такое скроешь?
– Верно, не скроешь. Но отступление отступлению – рознь. Мы не просто отступаем, мы выравниваем линию фронта. И скоро – после переформирования соединений – начнем масштабное наступление. Не боитесь в будущем пожалеть?
– О том, что не предал Родину? Нет, об этом я точно жалеть не буду.
– Между прочим, у нас уже имеется новейшее оружие, под ударами которого не устоит ни одна армия мира.
– Никакое оружие вам уже не поможет…
* * *
Разуверившись в попытках завербовать советских летчиков, сотрудники абвера отправили их в лодзинский лагерь, где в основном содержался пленный летный состав. С первой же минуты пребывания в польских застенках Девятаев, Вандышев и Кравцов поняли, чего стоит гитлеровская «гуманность».
Привезли их после полудня, в обеденное время. Пыхтя паром, паровоз проволок состав из специальных вагонов прямиком на территорию лагеря. Приникнув к маленьким вагонным оконцам, вновь прибывшие заключенные увидели бесконечную очередь из истощенных людей в оборванной одежде.
– Неужто это наши летчики? – удивленно воскликнул кто-то.
Дверь с грохотом отъехала в сторону, запустив внутрь вагона дневной свет и едкий запах дыма.
– Были летчиками, а теперь отлетались! – злобно прикрикнул стоявший подле вагона переводчик с погонами фельдфебеля. – Скоро и вы такими же станете! Выходи по одному!..
Покинув вагон, заключенные построились в одну шеренгу для проверки и с ужасом разглядывали вереницу скелетов, закутанных в грязные лохмотья. Все они держали в руках алюминиевые миски и по очереди подходили к стоявшей посреди двора бочке. Кто-то из младших чинов охраны черпал из бочки непонятную жижу и разливал ее по мискам. Как выяснилось позже, жижа состояла только из воды и брюквы.
Поселили новую партию военнопленных в один из многочисленных бараков. По периметру лагеря в два ряда стояли столбы с натянутой колючей проволокой, по которой был пропущен электрический ток. Через каждую сотню метров над «колючкой» возвышалась вышка с часовыми и пулеметом. Окна и двери бараков на ночь наглухо закрывались.
– Жаль, не удалось сбежать из первого лагеря, – оглядев новое пристанище, заключил Вандышев.
– Да, отсюда уйти, пожалуй, не выйдет, – поддержал его Кравцов.
И только Девятаев не терял надежды.
– А я все равно попытаю счастья! – упрямо сказал он. – Вот оклемаюсь после ранения и попытаю!..
В первый же день у всех прибывших летчиков отобрали ордена, а взамен выдали бирки с номерками. Отныне каждый обязан был забыть свою фамилию, имя, отчество и запомнить только свой номер.
По совету одного из старожилов, Девятаев с Кравцовым не стали сдавать награды, а припрятали их. Рука Михаила все еще была забинтована, и два своих ордена он скрыл под повязкой.
– Знаешь, Миша, это небезопасно, – сказал как-то Кравцов. – Если дознаются – забьют до смерти.
– И что ты предлагаешь?
– Давай спрячем награды подальше.
– Согласен. Надо подумать и найти подходящее место…
Свои награды они закопали под каменной стеной, отсчитав четыре шага от двери хозяйственного помещения.
* * *
Через несколько дней Девятаев повстречал в лагере товарища – летчика-штурмовика Ивана Пацулу, с которым до этого несколько раз встречался на фронте. Оба очень обрадовались встрече.
Узнав, что Михаил готовится по выздоровлении бежать из лагеря, Иван отвел его в сторонку и сказал:
– Побег отсюда невозможен. Даже не пытайся. Я попробовал, меня через час поймали и вернули обратно. После чудом в живых остался.
– Да ну?! Расскажи-ка подробнее, Ваня! Твой опыт мне может пригодиться!..
Приобняв товарища, Пацула рассказал, как его допрашивали с пристрастием, как двое суток после побега пытали и не давали спать. Как затем бросили в карцер и десять дней морили голодом.
– Вот полюбуйся. – Он оттянул ворот полосатой куртки.
Грудь, шея и плечо были покрыты следами подживающих гематом и ссадин.
– Это еще ерунда, – вздохнул Иван. – На спине и на ногах вообще живого места не осталось. До сих пор все фиолетовое…
Голод, пытки, постоянные проверки, невыносимо тяжелая работа – всем этим враг старался сломить дух советских бойцов. Единственный кусочек хлебного суррогата, состоявший наполовину из мелких древесных опилок, выдавался на целый день. При этом эсэсовцы и капо цинично заявляли, что русские просто неправильно едят хлеб. Дескать, его нужно есть не сразу, а постепенно, медленно. Только тогда голод будет полностью утолен.
Особенно изощрялся в издевательствах и пытках начальник лагеря – пожилой лысеющий лагерфюрер, носивший черный эсэсовский мундир и никогда не снимавший кожаных перчаток. Трудно было угадать, что на этот раз явит миру его садистская фантазия. Случалось, он заставлял заключенных часами стоять во дворе на лютом морозе; сам же, одевшись в меховую жилетку, расхаживал между шеренгами, выбирал жертв и бил их кулаком по лицу. Или же заставлял изможденных людей после обеда бегать вокруг колодца.
– Эта полезная для вас, скотов, зарядка, – приговаривал он, охаживая отставших стеком. – Она необходима для лучшего усвоения здоровой пищи!..
Время от времени он устраивал так называемую «карусель». Из шеренги выбегал очередной заключенный и, встав перед капо, выкрикивал по-немецки свой номер. Если выкрикивал правильно, капо позволял ему занять место в шеренге напротив. Если ошибался – получал несколько ударов палкой. Из-за незнания немецкого языка, а также из-за волнения и страха многие ошибались и, избитые, возвращались в строй. И так продолжалось до позднего вечера. Кто-то не выдерживал подобных «развлечений» и умирал от побоев…
Несмотря на драконовскую дисциплину, мысли о побеге все же не оставляли Девятаева. Находясь на работах, следуя в барак или стоя в шеренге во дворе, он рассматривал ограждения и пулеметные вышки, запоминал время смены часовых и думал, думал, думал… Придумать что-либо в такой ситуации было непросто. И днем, и ночью по территории лагеря и вокруг нее ходили патрули с натасканными собаками. В бараках буквально через день проводились повальные обыски.
– Слушай, Иван, а что, если подбить народ на бунт? – спросил однажды Девятаев. – Представь, что мы все разом рванем к вышкам и к воротам! Ведь ни черта они не успеют сделать!
– Успеют, – спокойно парировал Пацула.
Не понимая, Михаил глядел на него.
– Ну-ка объясни.
– Чего объяснять-то? По приказу лагерфюрера полгода назад эсэсовцы заминировали весь лагерь.
– Весь лагерь?.. – опешил Девятаев.
– Да, Миша, все кругом заминировано. Каждый барак, котельная, кухня, склады, рабочие цеха и даже главная дорога, ведущая к воротам. Так что, случись какая заваруха, – комендант крутанет ручку конденсаторной машинки, нажмет кнопку и… ага. Собирай потом мятежников по кускам…
Окончательно расстаться с мыслью о побеге из лодзинского концентрационного лагеря Девятаева заставил случай с двумя летчиками. Этих молодых ребят надзиратели назначили на постоянную работу уборщиками в свою столовую, находившуюся за охраняемым периметром. У многих заключенных зародилось подозрение: а не продались ли эти «товарищи» фашистам? Ведь за периметром было повольготнее, да и подкормиться можно было с «барского стола».
Вдруг как-то ночью завыл сигнал тревоги. К баракам кинулись эсэсовцы с собаками, подняли всех с нар, выгнали на улицу, построили, стали проверять по номерам.
Через несколько минут вдоль строя провели тех самых уборщиков – избитых, окровавленных. Перед заключенными вышел злющий лагерфюрер и, брызгая слюной, объявил:
– Несколько часов назад эти две свиньи выпрыгнули из окна столовой и решили сбежать! Но добраться у них получилось только до противоположной окраины города, где их настигли доблестные солдаты войск СС! Сейчас вы все станете свидетелями того, что бывает с теми, кто осмелился ослушаться наших приказов!..
Молодых советских летчиков долго били прикладами винтовок, натравливали на них собак. Наконец подняли полубесчувственные, окровавленные тела, прислонили к стенке барака. И расстреляли.
Лагерфюрер пролаял:
– Каждого, кто попытается бежать, ждет та же участь. Всем разойтись по баракам!
В оставшиеся ночные часы Михаил так и не смог заснуть.
Во-первых, ему было ужасно стыдно за то, что, как и многие другие заключенные, он посчитал уборщиков предателями. А они оказались настоящими героями.
Во-вторых, ворочаясь и вздыхая, он представлял себя на их месте. Как знать, ведь и он мог попробовать вариант побега через столовую надзирателей. Выходит, пожертвовав собой, эти ребята спасли кому-то жизнь…
* * *
В один из августовских дней 1944 года Пацула сообщил Девятаеву о предстоящем восстании в лагере.
– Готовься, Миша, сбылась твоя мечта о бунте, – прошептал он, оглядываясь по сторонам. – Этой ночью по сигналу все, кто здоровый и может двигаться, должны покинуть бараки и бежать к воротам.
– Но там же караульное помещение и две пулеметные вышки! – возразил Михаил.
– Все правильно. Главная задача: быстро взять штурмом здание, завладеть оружием, уничтожить караул и группами уйти в разных направлениях.
– Куда уйти? Нас же всех переловят.
– Не переловят, – уверенно парировал товарищ. – У нас уже налажена связь с польскими партизанами. Они помогут уйти подальше в густые леса.
– А как же заминированные здания и главная дорога к воротам?
– Это тоже учли. Одна из групп рванет к зданию администрации и постарается нейтрализовать лагерфюрера, чтоб он не успел осуществить подрыв.
Идея понравилась Михаилу.
Попрощавшись, товарищ ушел. Девятаев же был настолько возбужден новостью, что отправился искать Вандышева с Кравцовым. Сердце бешено колотилось, норовя вырваться из груди. Как же в эту минуту ему хотелось, чтобы принесенная Иваном новость ночью обязательно воплотилась в жизнь!
Только в благополучный финал затеи верилось с трудом. Ведь необходимо оповестить всех военнопленных, а среди них были и те, кто сотрудничал с немцами. И потом эти проклятые вышки с пулеметами, вечно бродящие за проволокой патрули…
Однако по возбужденным лицам встречавшихся заключенных, по тому, как многие из них осторожно перешептывались, Девятаев скоро заключил, что все они к чему-то готовятся. А через пару часов он получил еще одно подтверждение подготовки общего бунта.
Несколько заключенных сидели у стены барака в ожидании построения для проверки перед обедом. Грелись под августовским солнцем, переговаривались. Внезапно рядом шлепнулся комок глины величиной с куриное яйцо.
Заключенные огляделись по сторонам.
Никого. Все спокойно.
Один осторожно поднял комок, разломил…
И удивленно прошептал:
– Записка.
Это было послание от польских партизан. В нем кратко сообщалось о положении дел на фронтах, а также о том, что ближайшей ночью партизаны осуществят налет на лагерь с целью освобождения всех его узников. Заканчивалось послание просьбой: «Товарищи, мы сделаем все возможное. Но и вы будьте готовы к самым решительным действиям!»
Записку тут же передали надежным товарищам, и она пошла по рукам. Заключенные ходили с горящими глазами. Каждый понимал: этой ночью он либо погибнет, либо обретет долгожданную свободу.
Сложно предположить, чем закончился бы массовый бунт в заминированном лагере, если бы не произошло то, чего никто не ожидал. Буквально через полчаса после отбоя всех неожиданно подняли. Вся территория лагеря была освещена прожекторами, кругом стояли автоматчики с собаками. Военнопленных построили у бараков, произвели поголовную проверку и сразу же погрузили в железнодорожные вагоны. Эшелон без промедления тронулся куда-то на запад. Все посвященные гадали: совпадение это или сведения о готовящемся бунте дошли до руководства лагеря?..
К счастью, Девятаев, Вандышев, Кравцов и Пацула оказались в одном вагоне, разделенном на две половины сеткой из толстой проволоки. По одну сторону сидели заключенные, по другую – эсэсовские охранники.
Опытный Вандышев специально устроился поближе к сетке, чтобы при удобном случае подать сигнал к побегу. Но, к сожалению, такого случая судьба не предоставила, и на следующий день эшелон прибыл в один из лагерей Восточной Пруссии.
* * *
Новый лагерь в Кляйнкенигсберге, куда доставили пленных советских летчиков, оказался еще хуже прежних, а его охрана злее и беспощаднее предыдущих. Глубокий ров, несколько рядов колючей проволоки под высоким напряжением, десятки пулеметных вышек. По мнению заключенных, бежать из такого лагеря было просто невозможно.
Но Девятаев со своими проверенными товарищами придерживался иной точки зрения. Пообвыкнув на новом месте, присмотревшись к графику работы надзирателей и патрулей, он приступил к осуществлению своего плана.
Сначала Михаил расшатал несколько половых досок под нарами. Под полом оказалось приличное пространство. Изучив его, он решил делать подкоп прямо из барака за охраняемый периметр.
Идея понравилась его товарищам, да и других вариантов побега попросту не было.
Работа была адской. Один из заключенных постоянно наблюдал сквозь щель за обстановкой снаружи. Другие по очереди копали ложками, мисками и прочими подручными «инструментами». В одном месте украли противень, в другом – тазик. Все это пригодилось при выемке грунта, который рассыпали ровным слоем под деревянным полом барака. В узком тоннеле работали по одному и только нагишом, чтоб не запачкать одежду и не вызвать подозрений. Сил хватало минут на пять-семь, да и воздуха в узкой норе было маловато. Потом менялись.
Работа оказалась очень тяжелой, тем не менее длина тоннеля понемногу увеличивалась. И вот, когда до конечной цели оставалось совсем немного, беглецы случайно пробили деревянный канализационный коллектор. Старая прогнившая древесина не выдержала напора, и нечистоты хлынули внутрь почти готового тоннеля.
Девятаев с товарищами пытались скрыть последствия аварии, но она стала слишком масштабной, да и вонь от нечистот разнеслась по всей округе. В конце концов, лагерное начальство узнало о подготовке побега. Начались допросы, избиения, пытки…
Побег, равно как и неудавшаяся попытка, практически во всех немецких лагерях карались смертной казнью. И несчастные узники, едва державшиеся на ногах, вероятно, были бы счастливы, если бы казнь прервала их мучения.
Большую часть заключенных, рывших подкоп, отправили в общий карцер. Девятаева бросили в одиночную камеру размером метр на два; каждый день водили на допросы, избивали и морили голодом. Вряд ли он выдержал бы эти мучения, если бы не товарищи, умудрявшиеся иногда закидывать ему через крохотное оконце кусок хлеба.
Восемь суток провел Михаил в камере. На девятый день его перевели в общий карцер, где он повстречал избитого до полусмерти Ивана Пацулу. Тот рассказал, что не выдержал издевательств и плюнул в рожу зондерфюреру. За это зондерфюрер и комендант лагеря топтали его на виду у всего лагеря.
Все участники неудавшегося подкопа ожидали казни. Однако фашисты решили продлить их мучения и, сковав руки цепями, отправили в лагерь смерти Заксенхаузен.
