Глава четвертая
Германия; остров Узедом; аэродром секретного ракетного центра Пенемюнде
8 февраля 1945 года
Оба мотора ревели на максимальных оборотах; винты превратились в сплошные, еле видимые диски. Тяжелый «Хейнкель» подрагивал и рвался вперед – по простиравшейся до самого моря взлетной полосе. Девятаев удерживал его на месте зажатыми тормозами и изо всех сил тянул на себя штурвал, чтобы самолет не скапотировал.
Когда он отпустил тормоза и бомбардировщик послушно начал разбег, по спине пробежала мелкая дрожь – точь-в-точь как в далеком тридцать седьмом, когда впервые самостоятельно поднимал самолет в небо.
Взлетно-посадочная полоса имела общую длину около двух километров. Казалось бы, вполне достаточно для взлета любого загруженного бомбовоза. Вначале разбега скорость и вправду увеличивалась быстро, однако, пробежав половину полосы, лишенный бомбовой нагрузки «Хейнкель» вдруг перестал ее набирать.
Михаил не знал, какая именно должна быть скорость для отрыва от бетонки – в данный момент он надеялся на интуицию и опыт. А потому начал толкать штурвал от себя в надежде приподнять хвостовое оперение над бетонкой. Только в таком положении самолет продолжит разгоняться и в конце концов наберет нужную для взлета скорость.
Но не тут-то было. Штурвал был невероятно тяжел и сдвигался лишь на несколько сантиметров от своего нейтрального положения. Да еще эти руки… Все мышцы были отбиты проклятой немчурой!
Тогда Девятаев налег на штурвал грудью.
Не помогло. Машина продолжала бежать на трех точках и отрываться от бетонки не желала. По оценкам Михаила, почти две трети взлетной полосы уже остались позади.
Он уперся ногами в чашку кресла и предпринял последнюю попытку победить штурвал.
Самолет отделился от полосы, но из-за отсутствия необходимой скорости и подъемной силы снова рухнул вниз и, переваливаясь с левого на правое шасси, покатился дальше.
– Полоса! Полоса кончается!.. – простонал летчик. – Надо принимать решение!
То, что самолет не сумеет оторваться от земли, с каждой секундой становилось все очевиднее. Надо было прерывать взлет, иначе впереди их ждала катастрофа.
Перестав давить на штурвал, Девятаев крикнул:
– Один раз помирать, братцы! Держитесь!
Резко убрав газ, он включил тормоза…
* * *
Девятаев был опытным летчиком и отлично знал: на больших скоростях пользоваться тормозной системой следует с крайней осторожностью. Резкая работа тормозами может привести к аварии, в которой пострадают и люди, и машина. Но промедление грозило еще большей опасностью – если бы пилот принял решение прервать взлет на пару секунд позже – тяжелому бомбардировщику не хватило бы полосы, и он вместе с заключенными навсегда сгинул бы в темных волнах холодного Балтийского моря.
Машина продолжала по инерции мчаться под уклон. Завизжали тормозные колодки основных колес шасси, хвост начал угрожающе подниматься над бетонкой.
Еще немного, и машина скапотирует – перевернется через моторы и завалится на «спину». И тогда – конец.
Михаил отпустил тормоза. Хвостовая часть фюзеляжа тут же грохнула о полосу небольшим колесом, и самолет продолжил стремительное движение в сторону моря. Но теперь уже на всех трех колесах.
– Сука… как же тебя остановить?.. – бормотал Михаил и снова нажал на оба тормоза.
Ситуация повторилась: плавный кивок самолета под невыносимый визг тормозных колодок.
«Не получается! Ни черта не получается! – лихорадочно соображал Девятаев. – Еще успею погасить скорость!..»
До конца взлетно-посадочной полосы оставалось метров пятьдесят, когда он толкнул ногой левый тормоз и одновременно увеличил обороты правому мотору. То ли сработал инстинкт, то ли своевременно осенила нужная мысль.
«Хейнкель» повел носом влево. Да так послушно и резво, что образовался нешуточный правый крен. Левое колесо подскочило на метр над бетонкой, а консоль правой плоскости опустилась и пропахала по мерзлой земле за пределами полосы.
В кабине моментально сделалось темно.
«Неужели горим?!» – ужаснулся летчик.
Он поспешил убрать газ и вернуть педали в нейтральное положение. Самолет остановился, покачался на правой основной стойке и хвостовом колесе, затем с громким треском бухнулся левым о край бетонной ВПП. И замер.
Ни огня, ни дыма не было. Вокруг самолета оседала пыль.
– Шасси… Шасси не поломались? – прошептал Михаил и осмотрелся сквозь просветлевшее пыльное облако.
Бомбардировщик стоял без крена на целых колесах. А рядом – буквально в нескольких метрах от фюзеляжа – зиял обрыв, под которым одна за другой накатывали темные волны с седыми пенистыми гребнями.
«Цел! Цел наш самолет! – возрадовался Девятаев. Но опять закрутил головой: – Но почему, черт возьми, он не хочет взлетать?!»
– Володька, – крикнул он в темноту узкого коридорчика.
Не на шутку взволнованный товарищ появился через секунду.
– В чем дело, Миша?! Почему не взлетели?! – выпалил он.
– Сам не понимаю. Вы в порядке?
– В порядке. Кривоногов только затылком приложился…
– Володя, сбегай к хвосту – глянь, не стоят ли на рулях стабилизаторов струбцины.
– А как они выглядят?
– Красные железяки – я же тебе объяснял! Они не дают рулям двигаться!
Володька исчез.
В те несколько секунд, пока он отсутствовал, Михаил еще дважды пробежал взглядом по кабине в поисках возможной причины неудачного взлета. Заодно энергично подвигал штурвалом. Тот с трудом, но повиновался.
«Закрылки! А если дело в них?! – вдруг пришла догадка. – Где управление закрылками?..»
Рукоятку гидравлического управления закрылками с четырьмя положениями он нашел сбоку от пилотского кресла – рядом с рычагами раздельного управления моторами. Напротив каждого положения металлического рычажка имелись цифры: «0», «15», «30» и «60». Ошибка исключалась. Цифрами обозначались градусы углов, на которые устанавливались закрылки для различных режимов полета. «0» соответствовал нормальному горизонтальному полету. «15» – для взлета. «30» – для гашения скорости перед посадкой. И «60» непосредственно для посадки.
– Вот оно! Надо поставить во взлетное положение!
Девятаев перевел рукоятку на одну защелку вниз и зафиксировал напротив цифры «15».
– Теперь точно взлетим.
Вернувшийся Соколов крикнул:
– Все осмотрел! Нет на рулях никаких струбцин!
Летчик и сам уж понимал, что рули свободны. Если б их удерживали струбцины, штурвал не сдвинулся бы с места. А тот все же имел некоторый свободный ход.
– Мишка, чего стоим?! Взлетай! Мишка, немцы бегут со стоянок!.. – послышались встревоженные голоса товарищей.
Посмотрев в противоположную от моря сторону, Девятаев увидел, как темные фигурки покидают стоянки зенитных батарей и быстро двигаются в сторону ВПП.
«Они еще не догадываются о захвате и угоне „Густава“! – понял Девятаев. – Если бы догадались, уже открыли бы ураганный огонь из пулеметов и зенитных орудий. Или выкатили бы на полосу пару грузовых автомобилей и перегородили дорогу. А раз бегут к самолету, значит, уверены, что внутри немецкий экипаж…»
Такой вывод давал надежду на вторую попытку.
– Это меняет дело, – тихо процедил летчик, наблюдая за приближавшимися фашистами. И, обращаясь к товарищам, успокоил: – Не паникуйте, ребята. Сейчас повторим взлет…
* * *
Техники, зенитчики, члены летных экипажей и еще какие-то люди в темных комбинезонах бежали к самолету и махали руками. Между «Хейнкелем» и бегущей толпой оставалось не более двухсот метров.
– Мишка, ты чего ждешь?! Взлетай или погибнем! – волновались за спиной товарищи.
Девятаев держал ноги на тормозах, а левую ладонь на рычагах раздельного управления моторами.
«Как взлетать?!» – мучил его последний и самый важный в роковую минуту вопрос.
Он мог попробовать разогнать бомбардировщик с обратным курсом – в ту сторону, откуда только что осуществил неудачный взлет. Но если самолет не смог оторваться от полосы, разбегаясь против ветра, то появится ли шанс при разбеге по ветру? Да, теперь закрылки поставлены во взлетное положение, только даст ли это нужный прирост подъемной силы? К тому же впереди виднелись препятствия: ангары, капониры, радиомачты, высокие деревья на краю леса… Может быть, шанс взлететь им и улыбнется, но появится другая опасность – сразу после взлета воткнуться в какое-нибудь здание или зацепить крылом растяжку антенны.
Немецкие зенитчики и аэродромная обслуга приближались. У толпившихся позади пилотской кабины заключенных начали сдавать нервы.
– Мишка, б…, ты хочешь, чтоб мы все погибли?! Взлетай!..
Летчик почувствовал, как в спину уперся холодный клинок штыка от немецкого карабина.
– Да вы охренели?! – рявкнул он на товарищей. – А ну, два шага назад!
Те шарахнулись обратно.
Девятаев вернулся к управлению самолетом. Правая ладонь сжимала штурвал, левая была готова двинуть вперед рычаги раздельного управления моторами. Ноги на педалях тормозов. Сквозь круговое остекление кабины он глядел на окружавших самолет фашистов и скрипел зубами от накопившейся злости…
Решение в его голове уже созрело. Взлетать нужно только против ветра – в сторону моря. Чтоб наверняка! Но для этого он должен прорулить по всей длине взлетно-посадочной полосы и вернуться на исходную позицию. А это почти два километра!
– Вперед! – крикнул Михаил, увеличив обороты моторов и отпустив тормоза.
«Густав» сорвался с места. Переваливаясь на неровностях грунта, он вернулся на бетонку и на приличной скорости въехал в толпу гитлеровцев.
– Дави сволочей! – кричал позади Кривоногов. – Дави, Миша!
Не ожидавшие такого развития событий, немцы бросилась врассыпную. А самолет резво помчался к началу полосы…
* * *
– Минута! У нас одна минута! – шептал Девятаев, корректируя курс движения педалями. – Через минуту очухается аэродромная охрана, и нам конец!..
О том, что самолет захвачен заключенными, догадались лишь те гитлеровцы, что прибежали к месту его разворота на дальнем конце ВПП. Остальные пока пребывали в неведении. Тем не менее Михаил понимал: все внимание аэродромного персонала приковано к «Густаву».
А «Густав Антон» мчался к началу полосы, откуда взял свой первый завершившийся неудачей старт.
«Стрелять пока не будут. Кишка тонка, чтоб вот так взять и начать палить по личному самолету коменданта авиационного гарнизона. Приказ им нужен. Личный приказ коменданта! А его еще нужно дождаться. Лишь бы не перекрыли полосу грузовиками! – волнуясь, рассуждал Девятаев. И снова хмурился: – Получится взлететь или нет? Закрылки стоят во взлетном положении, но почему не вышло отдать штурвал от себя? Почему он не слушается? Неужели я настолько обессилил, что не могу одолеть сопротивление механизмов?..»
Он мельком оглянулся на товарищей, сидевших позади пилотского кресла в узком коридорчике бомбового отсека. Все были худые, бледные, изможденные. Кожа да кости. Среди остальных выделялся Володька Немченко – белорус, уроженец местечка Новобелицы, что напротив Гомеля через реку Сож. Шестнадцатилетним мальчишкой он был угнан фашистами на каторжные работы. Пытался бежать, но где там… Поймали и долго истязали. Во время пыток выбили ему один глаз, изуродовали лицо. В лагере смерти Володька стал до того худым, что полосатая роба висела на нем бесформенным мешком, а сам он походил на шестидесятилетнего старика. И весил не больше тридцати пяти килограммов.
«Вот и я небось такой же, – вздохнул Михаил. – Неудивительно, что не справился со штурвалом…»
* * *
Дежурившая у старта немка в черном комбинезоне продолжала шмалять в небо красными ракетами. Похоже, она догадывалась о захвате самолета, но сделать ничего не могла.
Не обращая на нее внимания, Девятаев подкатил самолет к торцу полосы и осторожно – чтоб опять не завалиться на крыло – начал разворачивать бомбардировщик носом к морю. Одновременно просунул в коридорчик руку и, нащупав кого-то из товарищей, дернул за воротник робы:
– Один вперед – на место штурмана.
На «лежанку», которую штатный штурман занимал в боевом положении, работая с бомбовым прицелом, проскользнул Володя Соколов.
– Еще двое сядьте рядом – будете помогать со штурвалом.
И этот приказ был моментально выполнен. Кривоногов и Кутергин уселись на штурманскую чашку. Оба относительно крепкие, с сильными и цепкими руками.
Все, больше ни секунды промедления!
Михаил дал полный газ и сразу отпустил тормоза.
Как и в первый раз, машина послушно сорвалась с места и побежала по бетонке, быстро набирая скорость.
Мелькающая под кабиной поверхность земли слилась в сплошную серую полосу.
«Пятьдесят… семьдесят… девяносто… Пора!..»
СССР
1941–1942 годы
Прибыв в авиационную истребительную часть, расположенную в Могилеве, Девятаев приступил к офицерской службе. Стало полегче, чем в Оренбургском училище, но забот не убавилось: наряды, полеты, ночные учебные тревоги, летние лагеря…
В воздухе у западных границ СССР уже отчетливо пахло войной, поэтому в отпуска летный и технический состав отправлялся начальством неохотно и только при крайней необходимости.
Написал рапорт о предоставлении отпуска и Михаил, ведь к лету 1941 года он уже давно не был дома. Ему пообещали – в июле или в августе. Не получилось…
Войну исподволь ждали, о ней шептались, к ней готовились. Но началась она все-таки неожиданно.
Ранним утром 22 июня истребительный полк подняли по тревоге. Две эскадрильи, ведомые заместителем командира полка, вылетели с аэродрома, набрали высоту и повернули к Минску…
По сути, это был первый боевой вылет Михаила Девятаева. Встречи с противником в небе в тот день не произошло. Однако враг уже продвигался по советской территории – по-над землей стелился черный дым, в городах и промышленных центрах бушевал огонь.
Наши войска повсеместно отступали…
* * *
В могилевской истребительной части лейтенанта Девятаева распределили в эскадрилью Захара Васильевича Плотникова. Это был опытный военный летчик, успевший повоевать в Испании и на Халхин-Голе. Его летным мастерством восхищались все сослуживцы.
– Не надо тягаться с «мессерами» там, где мы им проигрываем, – учил он на земле молодых пилотов. – Неужели не ясно, что у них более мощные моторы? Следовательно, в скорости по прямой состязаться с ними бесполезно! К тому же, кроме пулеметов у «мессера» имеется пушка, так что подставлять им свою машину – смерти подобно…
В первых же воздушных боях авиационные соединения Красной армии понесли значительные потери, и объяснялось это прежде всего отсутствием опыта у большинства наших летчиков. Если в люфтваффе почти две трети летного состава прошли через мясорубку воздушных боев в небе над Испанией и через жестокие битвы за Британию с Королевскими ВВС, то в ВВС РККА опыт боев в Испании был лишь у единиц. Кроме того, превосходство люфтваффе обеспечивалось новой тактикой, более высокой подготовкой летного состава, а также современными технологиями.
– …Поэтому в воздушном бою необходимо использовать те немногочисленные преимущества, которыми обладает наш истребитель, – продолжал Захар Плотников. – А именно – его легкость! Благодаря легкости он выигрывает у «мессершмитта» в маневренности и в скорости набора высоты…
Но были и победы. В первый же день войны эскадрилья Плотникова уничтожила девять самолетов противника. Михаил Девятаев сумел одержать первую победу на третий день. Пилотируя свой «И-16», он патрулировал небо над Могилевом и вдруг в разрыве облачности увидел силуэт вражеского самолета.
– «Юнкерс»! – Михаил дал полный газ и устремился к фашисту.
Это был немецкий легкий пикирующий бомбардировщик «Ю-87». «Певун», «Лаптежник» – так называли его бойцы Красной армии за характерный внешний вид и противное завывание во время пикирования.
Заметив советский самолет, немецкий летчик попытался скрыться в облаках. Не вышло – Девятаев догнал его и прочно сел на хвосте.
Сократив дистанцию до приемлемой, он поймал немца в перекрестье и нажал на гашетку.
Короткая очередь повредила хвостовое оперение «юнкерса». В воздухе остался след из мелких обломков, но сам самолет продолжал лететь.
Вторую очередь Девятаев выпустил подлиннее. И почти все пули впились в фюзеляж и в правое крыло немецкого бомбардировщика.
Опять крошево осколков и… вероятно, одна из пуль угодила в бензобак – самолет вспыхнул, дважды перевернулся в воздухе и камнем устремился к земле.
– Получил, стервец?! – радостно воскликнул Михаил. И, проводив взглядом поверженного противника, развернул истребитель к своему аэродрому…
* * *
Новый советский истребитель «Як-1», поступавший на смену устаревшим «ишачкам», производился с 1940 года на трех авиационных заводах: в Саратове, Оренбурге и Химках. Истребительных полков к началу войны было немало, и современные машины поступали в них небольшими партиями – по три-четыре штуки в месяц. Летать на них доверяли самым лучшим.
«Як-1» заметно отличался от «ишака». Скоростной – на высоте развивал более пятисот километров в час. С усиленным вооружением, состоящим из пушки и двух пулеметов, с закрытой кабиной и надежной радиосвязью. Практическая дальность в два раза превышала дальность «ишачка». Он был прост в управлении, легко давался молодым летчикам, нравился опытным мастерам воздушного боя.
Примерно через неделю после того, как Девятаев сбил свой первый «юнкерс», в могилевский истребительный полк прибыли три новеньких «яка». Все они стояли на лесной опушке – на краю широкого поля, где располагался аэродром.
Ранним утром полк построился у самолетных стоянок. Начальник штаба принял рапорты комэсков и доложил о построении командиру полка.
Поздоровавшись с личным составом, тот произнес короткую речь:
– Товарищи! Вот уже десять дней мы сражаемся с гитлеровскими полчищами, вторгшимися на территорию нашей советской Родины! Не все у нас пока получается. К сожалению, несем потери и отступаем. За короткий срок наш истребительный полк выполнил огромный объем работы: мы совершили более шестисот боевых вылетов! Наши летчики вылетали на разведку, на прикрытие своих войск, на перехват воздушного противника, на блокировку. К огромному сожалению, при выполнении боевой работы полк потерял восемь самолетов и шесть летчиков. Шесть наших с вами товарищей погибли, защищая родное небо. Но победы в воздушных боях у нас тоже имеются. И что особенно радует, с каждым днем их становится все больше и больше. Это означает, что в скором времени мы научимся бить фашистских гадов так, что они проклянут тот день, когда им пришло в голову напасть на нашу мирную страну…
Михаил стоял в первой шеренге среди пилотов эскадрильи Захара Плотникова. Слушая командира полка, он поглядывал на блестевшие плоскости новеньких «яков». Самолет действительно завораживал своей совершенной стремительной формой. Удлиненный фюзеляж с блестевшим фонарем закрытой кабины был выкрашен в светло-зеленый цвет, на котором темнели красные звезды. Красавец!
Пока Девятаев любовался новыми машинами, комполка перешел к главной части своего выступления:
– …Вчера с авиазаводов, расположенных в нашем тылу, пришли очередные истребители «Як-1». Посовещавшись с комиссаром и начальником штаба, приказываю: одну из новых машин передать командиру эскадрильи капитану Плотникову. Второй истребитель получает командир звена старший лейтенант Носовец. На третьей машине будет летать молодой летчик – младший лейтенант Девятаев, сбивший несколько дней назад немецкий «юнкерс»…
Услышав свою фамилию, Михаил обомлел, ведь не ему одному уже удалось сбить фашиста!
Сзади кто-то из товарищей одобрительно похлопал по плечу:
– Доверяют, Миша. Молодец!..
– Так держать, Михаил, – поддержал стоявший рядом командир звена.
* * *
Первый месяц войны истребительный полк дрался с немецкими асами без передышки. Каждый день дежурные звенья, сменяя друг друга, поднимались в воздух по пять-шесть раз и вступали в бой с превосходящими силами люфтваффе. Иногда для сопровождения наших бомбардировщиков или для перехвата самолетов противника с аэродрома взлетала и уходила на запад целая эскадрилья.
В конце июля 1941 года большую группу летчиков из могилевского полка внезапно вызвали в Москву. Был в этом списке и лейтенант Девятаев.
В столице в торжественной обстановке состоялось награждение орденами и медалями тех, кто отличился в первые дни войны. В этот день Михаил Девятаев получил свою первую награду – орден Красного Знамени.
* * *
Через шесть дней из-за отступления наших войск могилевский полк покинул свой аэродром и перебазировался ближе к Москве. Перелетев в район Тулы, авиаторы получили еще несколько истребителей «Як-1» и приступили к выполнению новой задачи: охране московского неба.
Основной задачей являлся перехват вражеских бомбардировщиков, летевших к советской столице и пытавшихся сбросить на ее кварталы свой смертоносный груз. Регулярно вылетал на перехваты и Девятаев.
К середине августа 1941 года Михаил выполнил не один десяток вылетов и принял участие во многих воздушных боях. Все складывалось хорошо: он мужал, набирался опыта и постепенно превращался в матерого бойца, готового сцепиться с любым фашистским асом. Но неожиданно произошло несчастье.
В один из жарких августовских дней Девятаев патрулировал небо над Тулой с напарником Яковом Шнейером. В первые двадцать минут патрулирования обстановка была спокойной. А потом советские летчики заметили большую группу бомбардировщиков, летящих в сторону Москвы. Пара истребителей набрала высоту и ринулась в атаку…
После первого же захода ровный строй немецких самолетов рассыпался, а один отвалил в сторону, оставляя за собой дымный след.
– Готов! – проследил за ним Михаил и развернул истребитель для повторной атаки.
– Мордвин, захожу на крайнего слева. Прикрой! – крикнул напарник.
Новые «Як-1» были оборудованы радиостанциями, и для поддержки связи в воздухе Девятаев выбрал себе позывной Мордвин.
– Понял, прикрываю, – ответил он, направляя свой самолет за ведущим.
Опомнившись после первой атаки, немецкие бомбардировщики начали огрызаться – к советским истребителям потянулись пулеметные трассы. Уклоняясь от них, «Яки» влетели в самую гущу немецкого строя.
И в этот момент несколько пуль впились в обшивку машины Девятаева.
– Черт… – поморщился летчик, ощутив острую боль. – Зацепило…
– Мордвин, ты цел? Ответь, Мордвин! – забеспокоился ведущий.
– Ранен, – ответил Михаил.
– До дома дотянешь?
– Постараюсь.
– Понял. Выходим из боя. Возвращаемся…
Задача была выполнена. Потеряв строй и рассыпавшись в разные стороны, немецкие бомбардировщики сбрасывали бомбы куда попало и поворачивали на запад. Больше в этот день авианалетов на Москву не было.
* * *
Получив ранение, Девятаев угодил в госпиталь. До чего же ему было обидно находиться в далеком тылу на госпитальной койке, в то время как его товарищи били в небе врага!
Но деваться было некуда – рана оказалась серьезной, и начальник медицинской службы, производя ежедневный обход, подолгу задерживался возле молодого летчика.
За первую неделю спокойной и размеренной жизни Михаил отоспался, прибавил в весе несколько килограммов, посвежел. На десятый день он понял: долго в госпитале не продержится. А на тринадцатый, когда военврач пообещал полтора месяца реабилитации, решил: пора бежать на передовую – в свой полк.
И сбежал. В одном халате и тапочках.
Но первыми, кого он повстречал на просторах аэродрома, где базировался родной полк, были командир полка и комиссар.
– Девятаев?! – изумленно оглядел внешний вид подчиненного майор.
– Так точно. Вот… прибыл, – промямлил лейтенант, стыдливо поправляя полу халата.
– А где твоя форма? Где медицинские документы с заключением о годности?
– Нет документов, товарищ командир. Не отпускали меня. Пришлось сбежать.
– Ты что о себе возомнил, лейтенант?! – взвился майор. – Полагаешь, без тебя фашистскую сволочь не одолеем?!
Комиссар поддержал командира:
– Михаил Петрович, вас же все равно не допустят к полетам, пока не пройдете медицинскую комиссию. Так зачем же покидать госпиталь таким странным образом и в таком виде?
Молодой человек стоял, понурив голову. Да, начальство негодовало по делу – вину за собой он, конечно же, чувствовал. Но и оправдывающие обстоятельства у него имелись. Ведь не на гулянку же он рвался из госпиталя! Помочь хотел товарищам!
– Ладно, – успокоившись, поморщился комполка, – чего теперь глотку рвать?..
– Согласен, – едва заметно улыбнулся комиссар. – Не отправлять же его обратно.
– В общем, поступим так, Девятаев. Сейчас ты отправишься к полковому врачу и расскажешь ему все как есть. Пусть подумает, как вызволить из госпиталя твои вещи и побыстрее поставить тебя в строй.
– Слушаюсь, товарищ подполковник! – радостно выпалил Михаил.
– Только уговор: не торопиться. Сперва залечишь рану, потом пройдешь комиссию. И только тогда приступишь к полетам. Уяснил?
– Так точно!
* * *
Походить по земле-матушке, с завистью поглядывая, как летают товарищи, пришлось целых две недели. Тем не менее молодой организм быстро шел на поправку, и комиссию на допуск к полетам Девятаев прошел успешно.
Полк к этому времени получил два десятка новых самолетов, пополнился молодыми летчиками. Михаила после выздоровления определили в эскадрилью прославленного летчика – Владимира Боброва.
Владимир Иванович был всего на два года старше Девятаева, но так сложилось, что в 1936 году, когда юный Михаил еще только мечтал о небе, Бобров уже отправился добровольцем в Испанию, где очень быстро наловчился сбивать фашистских стервятников. О его мужестве и невиданной смелости не раз писали газеты испанских республиканцев. Всего советский ас уничтожил в Испании тринадцать вражеских самолетов и к началу Великой Отечественной войны имел огромный боевой опыт.
По старой привычке, взятой на вооружение еще в Испании, перед каждым боевым вылетом он повязывал на шею мягкую косынку. А когда его спрашивали, для чего она нужна, отвечал:
– Кто первый заметит в небе противника, тот захватит инициативу и получит преимущество. Противника надо искать постоянно – как только сел в машину. Впереди, слева, справа, сзади, снизу, сверху. В облаках, за облаками и под ними. Везде! И всегда! А шелковая косынка… Всегда ее подвязываю под ворот кожаной куртки и все равно натираю шею. Натираю, потому что каждый полет башкой верчу на триста шестьдесят градусов. А если перестану вертеть – снесут мне ее…
* * *
И снова для Девятаева начались боевые будни. Август 1941 года в Тульской области и южном Подмосковье выдался жарким и солнечным, а потому летать приходилось часто. Первый осенний месяц затянул небо сплошной облачностью, сменил жару на прохладу и принялся обильно поливать землю затяжными дождями.
Из-за непогоды эскадрилья Боброва по несколько суток не поднималась в воздух. Зато в другие дни – когда облачность редела и сквозь нее пробивалось солнце – летчикам выпадала интенсивная работа. Случалось так, что садится дежурное звено, заруливает ближе к лесу на стоянку. Летчики глушат моторы, покидают кабины, спрыгивают с крыльев на траву, желая покурить или пообедать, а в воздух взвивается сигнальная ракета. И снова – на вылет!
В один из последних дней сентября Девятаева вызвал комэск Бобров.
– Михаил, метео обещает на сегодня хорошую погоду, – сказал он, подводя подчиненного к разложенной на столе карте. – Гляди… вот здесь расположен штаб наземного соединения. Нужно слетать туда и доставить начальнику штаба пакет с важными документами.
Девятаев склонился над картой.
– Слетаю, товарищ командир. Только вот с местом посадки бы разобраться…
– Вот смотри… – Бобров провел пальцем по карте, – севернее вдоль населенного пункта тянется шоссейная дорога с неплохим покрытием.
– Так… вижу.
– Пройдешь пониже, определишь ветер и выполнишь посадку.
– Понял.
– Теперь далее. На обратном пути заверни вот сюда. – Комэск обозначил на карте район. – Нам поставлена задача произвести здесь разведку. Погляди на дороги, которые идут в Прилуки и Ромны. Двигаются ли по ним немецкие войска, в каком количестве? Задача ясна?
– Так точно, Владимир Иванович.
– Тогда держи пакет и бегом на стоянку. Взлет по готовности…
Через пятнадцать минут самолет Девятаева взмыл в небо…
* * *
Михаил отлично справился с поставленной задачей: без труда нашел расположение наземного соединения, выполнил посадку на шоссе рядом со штабом и передал пакет лично в руки его начальнику.
Козырнув, запрыгнул на крыло, занял место в кабине. Крикнул на всякий случай «От винта!» – чтоб любопытная пехота случайно не попала под лопасти. Запустил мотор. Газанув, разогнался по узкому и мокрому шоссе. Взлетев, помахал крыльями и взял курс на обозначенный командиром квадрат, где предстояло осуществить визуальную разведку…
Над лесистым районом, сквозь который проходили ломаные линии дорог на Прилуки и Ромны, он пролетел дважды, вглядываясь в каждый дорожный излом.
Заметив движущуюся по дороге немецкую технику, Михаил приблизительно оценил ее количество и состав.
Закончив осмотр района, он развернул самолет в сторону аэродрома и вдруг увидел слева километрах в пяти на фоне светлого облака черные точки.
– «Мессеры», – догадался он и принялся считать: – Один, два, три, четыре…
Получилось шесть или семь машин. Все они встали в круг и, выполняя заходы на какую-то наземную цель, методично поливали ее свинцом.
Девятаев сдавил ладонью ручку управления:
– Ах, сволочи!..
Ему вдруг стало жутко обидно. Это была территория его страны, его родное небо. Всего в девяноста километрах к северу находилась красавица Москва.
Советский истребитель резко довернул в сторону неприятеля и начал набирать высоту для внезапной атаки со стороны солнца…
Первая атака вышла на загляденье – в точности как учили опытные командиры. В прицеле появился один из «мессеров». Удерживая его и взяв упреждение, Михаил нажал на гашетку.
Немецкий истребитель кувыркнулся в воздухе, задымил, выбросил язык пламени и пошел к земле.
Девятаев тут же переключился на следующего. Тот оказался чуть в стороне, и пока лейтенант ловил его в прицел, немецкие асы перегруппировались и сами пошли в атаку.
К советскому истребителю потянулись огненные трассы.
Дав короткую очередь по «мессеру», Михаил бросил самолет в сторону. Первый рой пуль и снарядов пронесся мимо. Но уже на втором вираже одна из трасс задела его «Як».
Самолет затрясло от попаданий в фюзеляж и в плоскости. А когда Михаилу удалось увести машину из-под огня, одна из пуль впилась ему в ногу.
* * *
Постепенно снижаясь и резко меняя курс, Девятаев пытался уйти от преследования. Самолет, к счастью, почти не пострадал. А вот правая нога пилота едва слушалась – вероятно, пуля перебила мышцу и связки. Правый сапог был полон крови, красная лужица расползалась и по полу кабины…
У самой земли Михаил выполнил головокружительный маневр и оторвался от погони. В этот момент в глазах помутнело, показания приборов стали расплываться.
– Кровь… черт… Надо остановить кровотечение. – Михаил оторвал от планшета тонкий ремешок.
Одной рукой он кое-как перетянул бедро, но завязать крепкий узел не получалось.
– Надо куда-нибудь сесть, иначе не дотяну. – Он начал искать пригодную для посадки площадку.
Вскоре прямо по курсу показался заброшенный аэродром – ровное поле с полуразрушенными служебными постройками у леса. Чуть дальше, за лесом, вился дымок над крышами деревянных домишек небольшой деревни.
Выпустив шасси и выполнив разворот, Девятаев зашел на посадку. Во время снижения на высоте сорока метров он заметил, как сбоку на земле что-то мелькнуло.
Женщины! Три пожилые женщины бежали от лесной опушки и махали ему светлыми платками: «Не садись! Улетай!»
Разобрав их сигналы, Михаил понял, что в этой деревушке находятся немцы, и, прекратив заход, дал полный газ.
Пролетая над краем селения, он и вправду увидел несколько грузовиков и около сотни немецких солдат…
До своего аэродрома пилот все-таки дотянул. Садился в полузабытьи, а когда самолет коснулся колесами пожухлой травы, он потянул на себя рычаг газа и… уронил голову на грудь, потеряв сознание.
Прибежавшие товарищи вытащили бесчувственного пилота и уложили на крыло. Вся кабина была залита кровью. На дюралевом полу валялся окровавленный планшет без ремешка.
– Он потерял много крови. Нужно срочное переливание! – объявил после осмотра раненого доктор. – Срочное! Прямо здесь! До медсанчасти можем не донести…
Отдать свою кровь вызвались многие. Доктор выбрал командира эскадрильи Боброва.
Владимир Иванович закатал рукав гимнастерки, лег на плоскость рядом с Михаилом и закрыл глаза. И лежал так, покуда доктор не закончил свою процедуру.
– Вот теперь порядок. Давайте-ка, товарищи, его аккуратно переложим на носилки.
Девятаева осторожно сняли с крыла, уложили на брезентовые носилки и понесли прямиком в медсанчасть…
– Не в ногу! Не в ногу! – командовал семенящий позади доктор.
Через час, когда врачи обработали и зашили рану, Михаил пришел в себя. Ближе к вечеру он был отправлен на санитарном «У-2» в ближайший госпиталь.
