Глава двадцать пятая

В то самое время, когда солнце начало делать между собой и зенитом две большие разницы, в лавку скромного торговца золотом австралийского городка Куинслэнд вошла чересчур живописная для этого сонного места пара клиентов.

Торговец сперва решил: посетители планируют ограбление, тем более один из них растянул рот в зевке, перепугав его железными зубами, до которых не додумался ни один из режиссеров фильмов ужасов. Владелец лавки уже собирался перенервничать и тыкать в кнопку под прилавком, когда второй раскрыл на себе совершенно нормальный рот и стал делать заманчивые предложения на весьма ломаном английском языке с французским прононсом.

Хозяин магазинчика, по идее, должен был с ходу обрадоваться такому визиту; еще бы, не каждый день городишко Куинслэнд посещают чересчур высокопоставленные особы. Один из незнакомцев именовал себя султаном, а второй — наследным принцем. В качестве свидетельства торговцу золотом был предъявлен перстень с какими-то иероглифами, дающий исключительное право на владение султанским престолом.

После демонстрации такой верительной грамоты высокие гости вместо того, чтобы прикупить пару торб украшений для своих гаремов, откровенно признались хозяину: они бы, конечно, с удовольствием помогли ему выполнить пятилетний план по продаже золотых изделий, но на хрена оно надо, когда у наследного принца и султана имеется еще лучший вариант для взаимовыгодного сотрудничества.

Иностранцы предложили хозяину лавки немножко заработать по более простой схеме и самому выступить в роли покупателя. У наследного принца с султаном завалялось абсолютно ненужное им золото, которое они готовы слить по дешевке этому, по всему видать, более надежному, чем швейцарские банкиры, бизнесмену.

В общем, все как нельзя просто. Хозяин перстня и наследный принц выдают лавочнику пятьдесят тысяч тонн золота в слитках, он с ними честно рассчитывается — и дело на мази. Владелец лавки осторожно поинтересовался насчет происхождения золотого запаса из султанской кладовки, слегка намекая: форт Нокс местного пошиба еще не разоряется во все стороны, как его запасники поредели до такой степени, что это помещение можно использовать в качестве овощехранилища.

Господин с железными зубами и огромным золотым накоплением поведал душещипательную историю, корни которой уходили в глубь второй мировой войны. Хозяин лавки едва вспомнил: это было, когда японцы напали на Америку. А потом доблестные янки разгромили захватчиков вместе с их немецкими и русскими союзниками.

Наследный принц не стал спорить и тут же поведал: чувствуя неминуемую гибель своего тоталитаризма, немцы и русские загрузили подводную лодку в районе Курской аномалии, чтобы спрятать награбленный золотой запас в банке его прадедушки. Так прошло уже пятьдесят лет, но за своим золотом никто не приходит, а по законам ихнего султаната в таком случае слитки надо продавать. Все пятьдесят тысяч тонн, которые занимают слегка места среди золотого запаса ихней султанатовской столицы.

Словом, пусть господин хороший не переживает. Никаких нарушений правил валютных операций нет. Если ни одна падла в течение пятидесяти лет не приперлась до них с воплем «Это мое!», значит, все чин-чинарем. По такому поводу султану и наследному принцу требуется небольшая предоплата, а окончательный расчет произойдет, когда у дверей его лавки ошвартуется караван верблюдов, груженных золотыми слитками.

Через несколько секунд после устного заключения сделки до султана дошло: приличный с виду торговец оказался самым настоящим шалопаем, который просто заговаривал ему железные зубы до прихода полиции.

Наследного принца и султана без всяких дипломатических экивоков потащили в суд, где очень скоро выяснилось: пятидесяти тысяч тонн золота у них нет. Зато у них имелся такой комплект иностранных паспортов, что несчастный судья забодался, как обращаться до этой живописной парочки.

На помощь правосудию пришла пресса. В одной из газет было помещена заметка, как в заграничном казино города Лас-Вегаса, случился самый настоящий фурор. Один из клиентов проиграл за ночь около ста тысяч долларов, что в общем-то привычно. Зато после своего проигрыша он ожесточенно клацал вокруг себя железными зубами, распугивая охрану, и изрыгал при том такие слова, до которых вряд ли бы додумались даже инопланетяне.

В конце концов гость с миром и полотенцем между ушей покинул казино, придерживаемый своим приятелем. Их даже ни разу не задерживали, потому как, кроме продувать деньги, ничего хорошего эта пара больше не сотворила. Тем более, человек с железными зубами лупил себя в грудь и на ломаном английском орал во все стороны: «Понаехало вас сюда!» — что указывало на его принадлежность к американскому гражданству.

И не иначе. Тем более фамилия человека с железными зубами была самая что ни на есть штатовская, точно такая, как у импресарио в классике Голливуда «В джазе только девушки» или «Некоторые любят погорячей», как кому нравится.

Кроме водительских прав на имя мистера Полякова, железнозубый имел еще такую жменю документов на разные фамилии, что они по весу лишь слегка уступали тому золотому запасу. Судья не стал слишком долго советоваться со своей Фемидой и выдал Полякову резюме: или пять штук местных долларов штрафа за шутку в лавке или отправляйся в тюрьму.

Наследному принцу повезло еще больше. Его не стали вообще приговаривать, потому как очень скоро выяснилось — до высокопородной особы имеется сильный интерес у американского правосудия. Отпечатки пальцев этого богатея указывали: до того, как решиться продать пятьдесят тысяч тонн золота, наследный принц весьма лихо участвовал в аферах с разбавленным бензином, ограблении пицерии и даже поломке телефона-автомата в районе Бруклина.

В результате судебного разбирательства наследный принц был отправлен за границу, а мистер Поляков очень быстро стал усугублять свою вину прямо в зале суда, обзывая судью такими словами, которых нет ни в одном из словарей мира.

Судья не догадывался что такое «мудак», однако этот термин употреблялся вместе со знакомым словом «факаный», а потому очень скоро мистер Поляков, гарантировавший всем подряд, как он перегрызет им горло своими страшными железными зубами, был посажен в тюрьму для особо опасных преступников.

Узнав за такой расклад в судьбе американского мистера, капитан Немо заметил отцу Михаилу — их план сработал. После того, как мистер получил свою честную долю и был выпущен из-под надзора подопечных Лео Берга, отобравших у него паспорт на имя Коневского, не попасть в тюрьму он просто не мог. Не оттого, как всю дорогу привык нарываться на уголовные неприятности, а по причине своего невиданного, известного на весь деловой мир фарта.

Отец Михаил очень быстро убедился — все идет как нельзя лучше, когда узнал: Поляков, прихватив с собой индийско-пакистанского техасца Синха, направился в Лас-Вегас с одним-единственным намерением: разорить поголовно все его казино.

Поляков оказался гораздо серьезнее, чем его имели отставные офицеры. Мистер сумел не попасть за решетку в Америке, но тем не менее доказал: его дальнейшее благополучное пребывание на свободе — это только вопрос времени. Что подтвердилось в сонном городишке Куинслэнде, хотя мистеры Поляков и Синх имели все шансы загреметь, куда им следовало попасть гораздо раньше. Еще когда они влезли на судно с заячьими билетами на карманах без денег. Компаньоны храпели днем в подвешенной над бортом шлюпке, совершая ночные набеги на камбуз с яростью и при аппетитах, достойных истинных миллионеров.

Несмотря на такое небольшое недоразумение, как затяжка времени, мистер Поляков сумел достойно реабилитироваться в тазах отца Михаила и капитана Немо. Бывшие военные узнали: он сумел попасть не куда-нибудь, а в тюрьму для особо опасных преступников.

По дороге в тюрьму Поляков планировал как было бы неплохо устроиться наилучшим образом. Эти планы базировались на богатом жизненном опыте, приобретенном еще до того, как мистер заделался американцем.

За счастье, конечно, рассуждал зэк, попасть в двенадцатиместную камеру, так, чтобы в ней парилось не больше тридцати человек, расчистить себе место под солнцем подальше от параши и поближе до бугра. Там, глядишь, можно будет почифирить после пайки ржаного, ну а когда найдутся колеса, так это вообще — самый ништяк. Все равно как, вместо камеры попасть в поезд «Винница — Ленинград», где немытыми телами и потными носками воняет на полтона ниже, чем в самом фешенебельном окопе.

Мечты Полякова за счастливую жизнь стали развеиваться в тюремном покое. Его никто не раздевал, а вертухай почему-то не засовывал свой шнифт до задницы вновь прибывшего, интересуясь, чего запрещенного в ней спрятано. Больше того, Полякову сильно подействовало на нервы, что его не обрили наголо перед тем, как проверить на мандавошки и засунуть под душ с водой, соперничающей низкими температурами с Ледовитым океаном.

Поляков стал сильно подозревать неладное, когда убедился: решетки на окнах в серпуховском аптекоуправлении были намного надежнее, чем в этой тюрьме для особо опасных преступников.

Из приемного покоя зэка уволокли в другое помещение, ни разу не дав ему для порядка в рыло, что говорило лишь об одном: главные испытания и мучения впереди.

Новобранец тюрьмы перекосил свой рот, стоило ему попасть в такой стерильный зал, какой был нарисован в качестве рекламного, обосранного мухами проспекта на стене в том самом аптекоуправлении. От плаката его жизненный прототип отличался обилием непонятной техники и тем, что местные мухи поносом не страдали.

Зэк начал резко потеть от перепуга, вспоминая многочисленные боевики, которые он смотрел с утра до вечера, выполняя тем самым основные функции директора крупной корпорации. Именно в такой обстановке несчастных заключенных, не имеющих родственников, разбирали на запчасти, а затем со свистом торговали их печенки и сердца состоятельным больным.

Врачам местной тюряги пришлось призвать на помощь все свои мужество и трех вертухаев, когда мистер зэк стал отбиваться от их предложений пройти медосмотр на аппаратуре, какую он видел в научно-фантастических триллерах. Вместо сдать кровь на СПИД с прочими приятными возможностями организма, Поляков раскрыл свое хавало на ширину плеч, отбиваясь всеми конечностями и распугав железными зубами привыкших до вида разномастных маньяков тюремных врачей. Таких зубов не было даже у парня, который орал, что в нем заблудился Дракула, и грыз по такому поводу всех кого ни попадя.

Лепилы сделали правильный диагноз. Ну какая Дракула проканает рядом с такими зубами, которые никто никогда не видел ни на одном живом организме? Может, таки да этот заключенный хуже любого вампира, иначе на кой ему клыки, которыми легко грызть не только людские горла, но и решетки на окнах, а также — пилить дрова. Тем более, этот деятель орет что-то на таком языке, который, похоже, он сам слабо понимает, скачет еще военнее Кин-Конга и сбивает на пол все вокруг себя.

Пока мистер Поляков проходил медосмотр, так один из врачей заметно поседел, но зато выучился говорить непонятные слова «махрожопы питар», которые слегка благотворно действовали на явно особо опасного и без приговора суда железнозубого субъекта.

Об этом свидетельствовал и тот факт, что на его впалой груди едва умещалось изображение донельзя нетрадиционно прикинутого металлиста вместе с непонятной надписью. На узкой спине клацающего, подобно койоту, железными зубами преступника едва влезло изображение допотопной мины, что явно намекало на причастность Полякова до террористических организаций.

Единственная наколка, которую сумели прочитать доктора была исполнена на заднице и латыни — «Mortem effugere nemo potest». Это лишний раз подчеркивало кровожадность преступника, на тощем теле которого уже вряд ли нашлось бы новых мест для очередных изображений кинжалов со змеями, пышногрудых русалок и черепов с папиросами в зубах.

Если бы уже почивающий на лаврах Барон увидел татуировку на груди мистера Полякова, сделанную в те времена, когда его именовали исключительно гражданином, он бы не так вспомнил за свое детство, как порадовался: даже за колючей проволокой люди не теряют чувства юмора. Потому что поместить на груди субъекта, едва способного нокаутировать муху, изображение пресловутого Ильи Муромца при надписи «Не перевелись еще богатыри на Руси» мог только истинный хохмач. Ну, а за надпись над миной, расположившейся на лопатках «Мина есть тайная торпеда по врагу», лишний раз говорить не стоит.

После почти благополучно завершенного медосмотра мистер Поляков стал сильно удивляться: отчего его вместо арестантской робы облачили в такую странную одежду? Стиляги в свое время корчились в страшных судорогах от повальной зависти к тем, кто сумел достать подобный суперклассный прикид.

В конце первого дня, проведенного в стенах тюрьмы, зэк Поляков стал подозревать, как у него не все ладно с мозгами. Особенно после ужина.

Особо опасному заключенному вместе с товарищами по неволе скармливали местную баланду, а также мясо всего шести сортов с ананасами, соком киви и прочими десертами. Поляков стал сильно подозревать, как такого меню наверняка не было в самые золотые времена его жизни даже в закрытом санатории для ветеранов КПСС с дореволюционным стажем.

Вместо битком набитого окна опасного железнозубого преступника решили определить к не менее угрожающему типу, нагло занимавшему двухместную камеру, несмотря на то, что он, В отличие от Полякова, был цветным. Вертухаи, наверняка, решили: если им сильно повезет, так всего за одну ночь можно будет избавиться сразу от двух проблем.

То, что заключенный Мгамбга не сильно нравится охранникам, Поляков скумекал во время определения на постоянно-временное место жительства. Один из вертухаев сильно побелел при виде черного зэка, который дергал на себя стальные прутья камеры и громко орал: «Расизм!»

Очутившись внутри открытого для обзора помещения, мистер Поляков сразу понял: этот чернокожий наверняка главарь всей местной, а то и зарубежной мафии. Иначе почему у него в камере имеется все необходимое для шикарной жизни, включая стереопроигрыватель и телевизор, не говоря уже о домашних тапочках, хотя Мгамбга предпочитал сидеть босиком. Тем более, на глазах Полякова Мгамбга доказал, насколько вертухаи его боятся. Охранники именовали Мгамбгу исключительно «боссом» скорее всего не потому, что он разгуливал по камере босиком. На любое другое обращение зэк реагировал однообразно: рычал «расизм» и бросался на вертухаев.

Во время беседы с помощью пальцев и международных языков перед отбоем до Полякова дошло: чернокожий вовсе не зловещий главарь мафии, а такой себе безобидный серийный убийца, совершавший преступления в состоянии аффекта, как решил суд присяжных.

Этот аффект действовал на зэковские нервы всю дорогу. Мгамбга с детства никак не мог понять, почему ему не хочется ни учиться, ни работать, и это обстоятельство лупило по его нервной системе с нездешней силой. Со временем Мгамбга нашел выход из положения, успокаивая рвущиеся нервные клетки. Стоило ему замочить кого-то в темном переулке, так дурные вопросы вылетали из головы до следующего приступа.

После того, как Мгамбга очутился за решеткой, состояние аффекта посетило его лишь однажды и окончательно куда-то подевалось вслед за носилками, на которых вертухаи выносили труп его соседа по камере.

За убийство первой степени, совершенное в тюрьме, Мгамбга получил дополнительных двадцать лет к пожизненному заключению, однако гораздо большее недовольство у него вызвал не новый срок, а удар дубинкой между ушей, которым охранник наградил убийцу, когда его отрывали от горла благополучно задушенного соседа.

После этого инцидента вертухай заимел бледный вид и розовые щечки. Мгамбга через своего адвоката обвинил охранника в страшном преступлении. Оказывается этот палач лупил несчастного заключенного исключительно потому, что тот был черным. Значит, налицо явный расизм.

Охранник с тех пор только успевал оправдываться перед многочисленными комиссиями, какой он не расист, и в качестве доказательства правоты своих слов однажды поцеловал портрет Мартина Лютера Кинга, висевший на стене одной из освободившихся камер.

Комиссия таким образом убедилась: вертухай относится до цветных более чем лояльно, однако адвокат Мгамбги продолжал делать все возможное, чтобы жизнь охранника превратилась в самый настоящий ад.

На вертухая были накатаны сразу три телеги по разным адресам. Тюремный служащий едва успевал гонять по инстанциям и отгавкиваться от комиссий. Следующей жалобой адвокат несчастного заключенного сумел довести этого замаскированного ку-клус-клановца до полного выпада в осадок.

Да, белый расист без понтов поцеловал в камере портрет чернокожего Кинга. Но почему? Чего вертухай выбрал именно эту особу, когда вокруг Мартина Лютера было наклеено полным-полно фотографий разноцветных голых девок? Да потому, что расист чересчур ненавидит баб, и при своей лютой злобе до женского пола согласный даже на цветных ребят. На черных или красных, тут расисту без особой разницы, потому как этот белый после того поцелуя — явно вылитый голубой.

С тех пор несчастный вертухай старался держаться от убийцы Мгамбги как можно дальше, хотя злодей старался визжать обвинения в расизме чересчур громко. При этих обвинениях хорошо помнивший за беготню по инстанциям вертухай сперва покрывался потом, затем становился чересчур бледным даже для белого человека и медленно чернел с горя почти до Мгамбгиной кондиции.

Мистер Поляков, выслушав историю борьбы заключенных за свои права с явными пидарами, с ходу поинтересовался: где в этой тюрьме петушатник? Мгамбга перед тем, как заснуть, откровенно признался — за такое место он слышит впервые. Убийца привычно сел на спину и устроил своей морде чересчур блаженный вид, словно возглавлял во сне демонстрацию за права человека и собственное досрочное освобождение.

К великому огорчению вертухая, железнозубый заключенный не оказал на Мгамбгу никакого полезно-мокрого воздействия, несмотря на радужные надежды, вызванные поведением зэка Полякова во время медосмотра.

Сам Поляков, бесцельно шатаясь целый день по тюряге, прикидывал: может, стоит обратиться за помощью к местному психиатру? Он уже ничего не понимал. Заключенных загоняли в камеры перед отбоем, зато с утра пораньше они лазили по тюрьме, с понтом наши свободные граждане по месту прописки и коммунальным кухням, как кому взбредет в голову. Вместо искупать вину ударным трудом, особо опасные зэки купали сами себя, играли в карты, бегали в бейсбол, вхолостую накачивали на тренажерах и без того опасные мышцы. Некоторые преступники звонили куда-то по сотовой связи или крутили видеомагнитофоны с такими фильмами, за которые на другом конце света намотали бы еще один срок.

Выступающий в роли экскурсовода Мгамбга, кроме прочих местных достопримечательностей, показал Полякову самого настоящего людоеда, который прежде, чем очутиться за решеткой, из всех блюд отдавал предпочтение женским печенкам. Нехай у него был чересчур утонченный вкус, но в тюряге этому гурману приходилось переисправляться, пожирая все подряд. Людоед тыкал пальцами в кнопки компьютера, а сидящий рядом с ним психолог делал все возможное, чтобы через двенадцать лет заключенный вышел на волю при иных гастрономических пристрастиях.

В конце концов Поляков потерялся от Мгамбги, затравленно забился в угол спортивной площадки и стал задавать себе самые дурные вопросы. Он не понимал, отчего при такой постановке дела перевоспитания особо опасных преступников остальное население страны работает вместо того, чтобы совершить какую-то чересчур уголовную гадость и беззаботно кайфовать за решеткой.

От дурных мыслей мистера Полякова отвлек субъект с красной косынкой на голове. Он что-то предлагал на незнакомом языке и активно демонстрировал татуировку на груди с изображением двух пляшущих под гитару скелетов. В ответ Поляков предъявил Илью Муромца, и зэк с красной косынкой сделал вид, что испугался Полякова еще больше грозного рисунка на его впалой груди под железными зубами.

Появление чмура в красной косынке сыграло позитивную роль в настроении особо опасного отставного султана. Он, вместо мотать на себе нервы, стал приглядываться к наколкам местных зэков и сильно удивляться, потому что в наших тюрьмах таких в упор не видел.

Особое внимание привлек громадный негр, сжимающий бейсбольную биту перед броском питчера. На его мощном предплечье была вытатуирована белой тушью крылатая змея, вцепившаяся клыками в собственный хвост при изображении шестиконечной звезды в образовавшемся из животной кольце. Негр изо всей силы лупил битой по мячу и, если попадал, так ему хлопали все зэки и даже некоторые из активно зевающих охранников.

На второй день пребывания в зоне Поляков стал забывать за свои издерганные нервы во время утренней демонстрации за права человека. Заключенный в красной феске ходил по двору, подняв плакат с непонятными буквами и время от времени выкрикивал какие-то только ему известные лозунги. Проходившего мимо султана желтокожего зэка Поляков воспринял почти как земелю, потому что на его безволосой груди красовался родимый череп, пробитый кинжалом.

Желтокожий пояснил почти на таком же хорошем английском, каким владел сам Поляков: зэк с плакатом чересчур интернационально торговал наркотиками, но через три года после начала отмотки срока в нем проснулось национальное самосознание. А надпись на плакате означает «Общество защиты Матильды Манукян», хотя кто это такая, черепоносцу неизвестно.

Помитинговав между самого себя еще десять минут, зэк в феске стал требовать на чистейшем английском турецкого консула, чтобы выразить ему свое «фэ» и озабоченность за нарушения прав человека в ихней стране.

Воодушевленный Поляков сперва тоже решил за что-то побороться, требовать российского консула, но затем благоразумно передумал и уже было засобирался отваливать смотреть телевизор, как демонстрант в феске безоговорочно унюхал в нем единомышленника и протянул какую-то петицию с одной-единственной подписью.

Почесав Илью Муромца на груди, Поляков поинтересовался: за какое такое правое дело ему предстоит бороться вместе с обладателем красной фески? Отложив плакат в сторону, зэк, сражающийся за права человека, поведал — его предки перебрались на эту землю сто лет назад. Но это не означает, что он позабыл за свои турецкие корни, хотя сам, кажется, армянин. А сейчас в Турции творится настоящий беспредел, потому нужно же чем-то заниматься, особенно когда ему еще чалиться тринадцать лет, телевизор надоел, а штанга и прочий спорт вовсе не для расшатанного в неволе здоровья.

В общем, десять лет назад правительство Турции учредило памятную медаль самому крупному налогоплательщику страны. Эту побрякушку из самого что ни на есть чистого золота вручал лично президент, а телевизор и прочие средства массовой информации захлебывались от восторга по такому поводу, делая налогоплательщику шаровую рекламу, за которую его конкуренты могут только мечтать.

Затем зэк Поляков узнал страшную тайну: своим невиданным экономическим процветанием последние три года кряду Турция обязана вовсе не русским челнокам, а мадам Манукян. Эта бизнесвуменша платит громадные налоги, но золотую медаль ей вручают втихаря, а пресса дружно набирает в рот босфорской воды и молчит, как дохлая рыба на стамбульском базаре. А почему?

Потому, что расистские турки опять устраивают геноцид армянскому народу и в упор не хотят публично отмечать заслуги мадам Матильды Манукян перед родиной, ставя ее в пример прочим налогоплательщикам. Так обижают и без ихних медалек известного человека, владеющего сетью самых крутых публичных домов Турции. Отпустила бы мадам своих телок в профсоюзный отпуск, так турки бы быстро узнали, как нарушать права, и завязали устраивать геноцид.

Зэк Поляков поставил свою корявую подпись под политическим документом в защиту прав мадам Матильды и раздул щеки, с понтом голубь мира из картинки Пикассо.

Поошивавшись по всем местам лишения свободы, от спортивной площадки во дворе до зэковской столовки, с меню которой рядом не канали многие заокеанские рестораны на пресловутой одной шестой, Поляков, вместо перевоспитываться, стал усиленно задумываться за очередное дело.

Он спокойно посиживал в удобном кресле, чифиря на глазах охраны, покуривал «Мальборо» и решал, какое бы преступление устроить в этой зоне, лишь бы судьи не смогли отмазаться от вынесения приговора за пожизненное заключение?

Зэк был готов даже загрызть кого-нибудь своими железными зубами, вызывающими у всех окружающих неподдельное уважение, и всерьез подумывал на этот счет по поводу серийного убийцы Мгамбги, но испугался, что его обвинят в расизме. Иди знай, на сколько такая статья тянет, может, за нее пожизненное не отломится?

Когда Поляков уже был готов принять самое золотое решение в своей жизни, в тюряге стало твориться что-то невероятное. Зэки крушили все вокруг себя, орали дурными голосами и бросались на стены. Поляков не сильно понимал, что происходит вокруг, но с детских лет усек, насколько опасно отрываться от коллектива.

Вся тюрьма приняла самое активное участие в беспорядках. Даже зэк в феске, отложив свой транспарант с переживаниями за судьбу несчастной мадам, трудолюбиво крушил кресла, несмотря на слабое здоровье.

Мимо Полякова несся, не разбирая дороги, чернокожий со змей, наливая глаза кровью.

— Геволт! — орал негр. — Шлемазулы факаные! Беспредел!

Услышать такое для Полякова было все равно, как старомодный призыв «Родина-мать зовет», и он принял активное участие в шабаше, когда каждый зэк бесился от всех фантазий, опущенных в его мозги природой.

Через несколько дней восстание было подавлено. Зэков самым жестоким образом загнали в камеры и объявили: они не выйдут на свободу внутри остальной тюрьмы в течение трех суток и пусть вопят, сколько влезет за нарушения прав человека и жалуются адвокатам — это не поможет. А если бунт повторится, так последует еще более серьезное наказание — из всех камер уберут телевизоры, невзирая на заслуги перед обществом самых выдающихся заключенных.

В течение трех суток Поляков томился в буржуазном застенке, выслушивая мемуары Мгамбги о его наиболее интересных состояниях аффекта. В это время в тюрьме шла тщательная уборка и ремонт помещений после бунта, за причину которого Поляков выяснил между рассказами Мгамбги, как лучше всего ломать кадыки в темных переулках.

Оказалось, бывший султан принял посильное участие в массовом протесте против нарушений прав человека в этой зоне. Какой-то несчастный, осужденный за изнасилование с убийством, во время процесса адаптации набросился на профессоршу-психолога и попытался доказать ей на практике, как ничто человеческое ему не чуждо даже при такой статье.

Профессорша повела себя неправильно. Вместо того, чтобы облегчить жизнь заключенного, а потом чистосердечно расколоться комиссии: этот мистер уже осознал, перевоспитался, ведет себя гораздо не хуже многих на свободе, а потому достоин условно-досрочного освобождения, психолог орала во все стороны и привлекала внимание охраны, лишь бы не выполнять свой врачебно-ученый долг.

В результате действий провокаторши в белом халате расисты ударили дубиной несчастного заключенного, вдобавок директор тюряги совершил самый настоящий беспредел, от которого взвыли поголовно все зэки. Он запретил заключенным смотреть порнофильмы, а потому самолично спровоцировал восстание, за которое руководство не так будет мылить шею директору, как станет рвать его жопу.

После этой ничем не спровоцированной директорской жестокости, зэки в знак протеста перестали смотреть телевизоры и устроили сходняк, во время которого выступил человек с железной пастью, говорившей за его исключительную крутость. Поляков резко подверг критике местную братву за ее мягкохарактерность и стал поучать коллег зарубежному опыту.

Вот ваш Мировой банк прет в наши дела, пропагандировал Поляков с помощью двух переводчиков, а сами не понимаете, как жить даже здесь. Что это за тюрьма, с ума двинуться мозгами, ведете себя как валеты, а не авторитеты. И это несмотря на то, что нас целых три дня томили в античеловеческих камерах. Дороги нет, грева тоже, парашу — и ту зажали. А общак где, не говоря уже за петушатник? Братва, вам в натуре — уже пора жить, если не по закону, так по понятиям. Иначе, ударил себя по впалой груди Поляков, клацая страшными зубами, лучшей доли не видать, ведете себя, как нелюди, хотя и вроде успели зарекомендоваться…

Через месяц после этой пламенной речи на сходняке за стены кичи была пущена малява, которая очень скоро пересекла океан и многочисленные ограждения колонии для особо опасных преступников в районе Кологрива.