Корнев устроился за столом. Он восседал прямой как жердь, положив руки перед собой, его пальцы были напряжены и сцеплены в замок. Шувалов и Славен сидели у стены, а Веня Костин устроился на излюбленном зверском диванчике из красного дерева. Часы на стене не громко тикали. Резник сидел в уголке на стуле и сурово поглядывал на присутствующих, по его лицу казалось что ему было скучно, он то и дело прикрывал рот рукой, будто бы зевая, хотя периодически подёргивающаяся щека, и сцепленные в замок пальцы, говорили о том, что Резнику далеко не безразлично всё что происходило в кабинете. На отдельном постаменте, на специально привезённой подставке в углу, под портретом Ленина, стоял тот самый "Святой из Вифсаида", апостол Андрей, апостол Рыбак, наречённый первозванным за то, что был первым из тех, кого призвал за собой Христос. Выполненная сотни лет назад, на специальной доске, особенными красками, мастером своего дела, икона казалась живой. Пусть краски немного потускнели, основа дала небольшие трещинки, но икона, по словам специально приглашённого эксперта, все еще обладала величием и чудотворной силой. Будущий святой был изображен в округлой лодке, с веслом в руке. Он грёб и вглядывался вдаль, согнутая спина, усталое лицо, глаза наполненные сомненияем и грустью.

Зверев смотрел на изображение святого, и словно сквозь пелену тумана, перед ним пролетала всё то, что было с ним связано. Зверев морщился от боли, снова ужасно ныла застуженная спина и нервно курил то и дело прокручивая в голове события последних дней. Он никак не мог поверить что не уберёг Настю. Он вспоминал их последнюю встречу, ту на празднике, когда после одного единственного танца их отношения переменились. В тот день она стала совсем другой и Зверев понимал что и в нём что-то изменилось. В тот вечер он провожал её домой и вопреки своём обычным принципам не сделал попыток напроситься на чай или ещё что-либо в подобном духе. Зверев незаметно достал из кармана фотографию, на которой были они и человек повинный в смерти Насти, теперь Насте нет, а этот ублюдок вот он, сидит прямо перед ним. Живет, ровно дышит и даже время от времени улыбается.

Свистунов сидел спиной к двери, слегка откинувшись на спинку стула и ждал когда все начнется. Он казался абсолютно спокойным и смотрел на оперативников без злобы, временами поглядывал в окно, думая о чём то о своём. Свистунов был спокоен, но внутри Зверева закипала ярость.

- Ну что Леонид Павлович, сам всё расскажешь или тебе помочь? - начал допрос Шувалов, почувствовав что молчание затянулось.

- А вы спрашиваете что вас интересует, может и отвечу, - ответил Свистунов с легкой иронией в голосе.

Он ещё и скалится, сволочь, - отметил про себя Зверев, - ну погоди, скоро ты запоёшь по другому.

Шувалов продолжил:

- Тебя с поличным взяли, отпираться бесполезно.

- Так я и говорю спрашиваете, чего уж там.

- Тебе вменяется убийство Леонида Камилькова, конвойного Лычкина, антиквара Боголепова, а также нашего криминалиста Анастасии Потаповой.

- Я не убивал Настю! - воскликнул Свистунов.

- Настю и Алевтину Тихоновну убил Фишер, - сказал Зверев.

- А Верку Карасеву ты тоже не убивал? - строго спросил Корнев.

- Проститутку? Тогда в сорок первом? Нет, не я.

- Кто же тогда?

Свистунов глубоко вздохнул, выдохнул воздух, надув при этом щеки, и в этот момент, словно вновь обрёл свою прежнюю, так всем привычную словоохотливость:

- Верка была красивой бабой и умела доставлять мужчинам удовольствие. Тогда я служил участковым, в Печорах, это было ещё до войны. Мы называли её мотылёк, она была красива и пользовалась спросом. За то, чтобы она работала на моем участке я не брал с неё деньги, но со мной она расплачивалась сполна, - Свистунов облизнул губы, мечтательно отвёл взор, - когда она заявилась ко мне, среди ночи, вместе с этим козлобородым сопляком, я был сильно удивлен. Обычно мы общались у неё, на квартире, а тут, ко мне домой. Она выглядела возбуждённой, вопреки обычному была не накрашена и, казалось от этого старше.

- Это случилось в тот день, когда Верку убил Мартынов с Жилой? - уточнил Шувалов.

По ходу рассказа он все записывал в большой блокнот.

- Тогда я ещё ничего не знал, ни про ограбление монастыря, ни про смерть людей Архимеда. Верка пришла с этим Савелием и попросила пристанище, она сказала, что попала в беду и ей больше не к кому обратиться.

-Судя по всему ваши отношения были довольно близкие, раз она обратилась именно к вам? - продолжал допрос Шувалов.

Свистунов оскалился:

- Со всеми своими мужчинами у Верке были отношения ближе некуда, она пришла ко мне потому что я мент. Я мог дать ей больше, чем кто бы то ни было.

- Ты пустил их к себе в дом?

- Ещё чего. Я послал их к черту, и тогда она рассказала про икону. У неё не было выбора, поэтому она рассказала всё и пообещала мне треть от вырученного. Тогда я не особо поверил, что икона имеет такую ценность, но согласился им помочь. Я поселил их в одном из старых домов на Кммунальной, это было как раз на вверенным мне участке. Хозяйка дома, одинокая старуха, не так давно скончалась, а родственники не спешили объявляться. Я проводил их в Борисовичи и велел не высовывать носа из хаты. Я сам носил им еду и сообщал последние новости. Наведя справки я понял, что Верка не врала, икону и впрямь можно было продать за огромные деньги, но для этого её нужно было вывезти из страны. Я искал способы, но обстановка на границе была неспокойной. Был май сорок первого, сами помните что тогда творилось, на границе.

- Спутник Верки тоже жил с ней в том доме, про который ты говоришь?

Свистунов поёжился, скривил лицо и процедил:

- Мне никогда не нравился этот сопляк. Когда я навещал Верку, я пару раз просил у неё аванс, пока мы не продали икону. Я предлагал ей расплатиться, но она заявляла, что завязала со своей прежней работой и теперь собирается замуж. Вы только подумайте за кого! За этого хиляка монаха. Как-то раз, когда мне было особенно не по себе, я явился к ним посмотреть что да. Как я отпер дверь своим ключом, у них был врезной замок, а задвижки не было, Верка и Савелий спали в одной постели, - лицо Свистунова вдруг стало жестким.

- Ты был пьян? - поинтересовался Шувалов.

- Да, я был пьян. Что в этом такого? - Свистунов почесал подбородок ухмыльнулся, - Верка была красивой бабой и до этого она мне никогда не отказывала, я растолкал Верку и потащил её в другую комнату. - Свистунов хмыкнул, - она какое-то время упиралась, но потом уступила. Она так возбудилась, что начала стонать. Это то и разбудило этого полоумного монаха. Он набросился на меня, как дикая кошка, не столько пытался бить, сколько царапался и визжал своим противным голоском. Я ударил его не сильно, но он упал, и ударившись об косяк, вырубился. Верка тут же бросилась к нему, стала обнимать, кричала что я негодяй, что я его убил. Всё желание продолжать начатое у меня враз пропало. Этот щенок расцарапал мне лицо, я промыл рану водкой, махнул рукой, вышел из дома. Потом я где-то бродил, много пил прямо из горла и не помню как вернулся домой. В Борисовичи, я в очередной раз явился лишь спустя несколько дней, дверь была не заперта. Войдя в дом я обнаружил там Верку. Этот ублюдок удушил её и сбежал.

- А что случилось с иконой? - задал очередной вопрос Шувалов.

- Сначала я и не вспомнил про неё, если бы в доме нашли труп, следы всяко привели бы ко мне, так как многие знали что у меня был ключ, и видели меня в Борисовичах. Поэтому я ближайшей ночью раздобыл повозку, закатав тела Верки в старый ковёр, вывез её подальше на пустырь. Только после этого я вспомнил про икону. Поначалу я не хотел туда идти, но потом решился. Я считал что Савелий, убив Верку, забрал икону с собой, но когда я пришёл туда в очередной раз, то нашёл её в подвале, под мешками с картошкой. Я перепрятал икону и до поры до времени больше её не трогал. Когда тела Верки нашли, я очень боялся что где-то просчитался, но мне повезло.

- Началась война, немцы стремительно наступали.

- И всем было уже не до смерти какой-то там распутной девицы, - подытожил Зверев.

- Что случилось потом? Как икона попала к Фишеру? - спросил Шувалов.

- В июле сорок первого, в Печоры вошли немцы. Я был призван, но повоевать практически не успел. Мы попали в окружение, потом плен, и я угодил в Кресты. Там то я и познакомился с Фишером, -вистунов нервно поёжился и обратился к Звереву, - Васильевич, дай что ли закурить.

- Ты же у нас не куришь? - процедил Зверев, - сам же всем говорил, то и дело, что курить вредно.

- Дай Паша! Не в моем положении теперь молиться о здоровье. Суд, приговор, а потом стенка.

Был отчётливо видно как подрагивают его пухлые щёки.

- Будь моя воля я бы тебя, суку, прямо сейчас кончил! - Зверев демонстративно убрал, лежавшую возле него, пачку в карман и отвернулся.

Корнев махнул рукой и Славен тут же встал и протянул Свистунову портсигар и спички. Когда тот закурил, он продолжил рассказ:

- Страх Паша. Никто ещё не придумал от него противоядия. Многие спасаются водкой, кто-то курит мечтая успокоить нервы, наверное есть ещё что-то, я не знаю. Немцы уж больно хорошо всё это как-то объясняют, но сейчас не об этом. Итак, я угодил в Кресты, шансов выжить в этом жутком месте у меня практически не было.

- Коммунист, сотрудник НКВД…

- Заметьте, я сказал практически, но я выжил. Вы спросите как? Я отвечу. Я просто хотел жить.

Увидев как Зверев скомкал в кулак, ещё не погасшую папиросу, Свистунов стал говорить быстрее и громче, теперь он уже не казался таким невозмутимым и бесстрашным, как это было в начале допроса.

- Мой тёзка, Лёнька Камельков, рассказал вам про милость Фишера. Про это знали все заключённые, об этом говорилось, обсуждалось, но никто не агитировал и никто не призывал от неё отказаться. Когда нас выгнали на плац, и Фишер вальяжной походкой, и со своей едкой ухмылочкой, вышел к нам покрасоваться. Я огляделся по сторонам. Евреи, бывшие офицеры, не способные к работам старики и старухи, одним словом расходный материал я всё понял. Когда Фишер начал говорить, а по-русски он говорил без акцента, я услышев о лёгкой смерти выскочил и прокричал: Хочу, готов на всё чтобы умереть мгновенно! Я помню его улыбку, и его торжество, он спросил кто я, я ответил всё без утайки. Он спросил что-то ещё, я начал отвечать на вопросы, как я понимаю, большинство из тех, кому суждено было познать милость Фишера, были немногословны, они тряслись от страха и были скованы. Я же, несмотря на то, что сердце моё уже давным давно ушло в пятки, вёл себя раскованно и много говорил. Фишер был жестоким человеком, он был настоящим садистом, а у таких людей обычно не бывает друзей. Они очень одиноки, поэтому Фишеру постоянно был нужен собеседник. Знаете, говорят что приятным собеседником является не тот, кто умеет красиво говорить, а тот кто умеет слушать. Фишер был чертовски приятным собеседником, я же стал для него настоящей находкой. Я знаю вы все подшучивали надо мной, считая что я много болтаю и могу поддержать разговор и рассуждать на любую тему. Смейтесь же но знаете в тот, момент моё умение спасло мне жизнь. Фишер скучал, бесконечные опыты над людьми, издевательство над поверженным врагом, всё это было от элементарной скуки. Именно скука и заставляла его искать новые и новые развлечения. Когда вечером меня привели к нему в кабинет, он дал мне еды и самогона, очевидно для того чтобы развязать язык, но я не стал пить, а язык у меня всегда и без водки был хорошо подвешен. Сейчас я уже не помню о чём мы говорили с ним, но он меня слушал, я говорил и видел в его глазах интерес. Когда он задавал вопрос, я всегда давал ответ, ну а когда он стал хвастаться своими познаниями в искусстве, и завёл речь о своей коллекции, я вдруг вспомнил припрятанной иконе, я рассказал об её создателе, о том как многократно икону пытались похитить, какую чудотворную силу она имела. И он меня слушал. Этот изощрённый убийца и садист забыл обо всем, он спросил что стало с этой иконой, а я ответил - я готов вручить её вам, Херр Фишер за небольшую плату. Какую же плату ты хочешь? - спросил он. Безделицу для вас, но очень ценную для меня вещь - мою жизнь, - свистунов сунул папиросу в зубы, затянулся, он даже не заметил как она погасла. Снова чиркнув спичкой, он втянул дым, закашлялся и со слезами на глазах продолжил с надрывом:

- Этот мерзавец остудил мою праведную ярость холодным смехом. Он если захочет то, я и так отдам ему икону. У него имеются тысяча и один способ заставить меня говорить. И он может получить икону без каких бы то ни было условий. И тут я совершил пожалуй самый храбрый поступок за всю свою жизнь, я сказал я дам вам икону лишь в обмен на обещание сохранить мне жизнь. Он задумался и велел конвой меня увести. Меня отправили в барак. До конца ночи я трясся как заяц. Не знаю сумел ли я тронуть душу этого изувера. И на утро, когда нас всех вывели на плац, меня вытащили перед строем. Все, включая меня, знали, что сейчас будет. Когда Фишер подошёл, я был уверен что сейчас он ударит, и моё сердце остановится. Все застыли от ожидания и он прошептал, так чтобы лишь я один его услышал. Когда я коснусь твоей груди, ты почувствуешь боль, упади замертво, никто не должен понять что ты победил. Я был в замешательстве. В этот момент он ударил, я инстинктивно рухнул к его ногам, застыл и лишь спустя минуту или две понял, что я жив. Меня утащили за ноги и бросили в пустой барак, а вечером меня снова привели к нему. На следующий день мы выехали в город, я отдал ему икону, потом мы с ним часто беседовали по душам,. Говорили о творчестве, о живописи, о религии. Он получал мне какие-то дела, давал книги, читал их сам, и мы обсуждали прочитанное. Я всегда прятал свое лицо, боясь увидеть осуждение своих бывших товарищей по несчастью. Так я стал Тенью, потом мне было разрешено самостоятельно ходить по территории лагеря, потом, - Свистунов запнулся.

- Потом он рассказал тебе секрет своего удара, - процедил Зверев.

Свистунов вздрогнул, его руки задрожали:

- На тренировку ушли годы, я не мог тренироваться на людях и отрабатывал удар лишь на манекене, специальном манекене, который Фишер приказал изготовить специально для меня. Однажды, в порыве щедрости, он велел мне отработать удар на живом человеке. Я не смог. Когда я ударил заключённого, который был выбран в роли жертвы, он упал захрипел, но остался жив. Фишер отругал меня, назвал никчёмной русской свиньёй и не общался со мной целый месяц.

- Потом пришли наши и твой Фишер с позором покидал эти места, - продолжил Зверев, - он спрятал икону в подвале этого здания и после войны решил, что сумеет её забрать. Он сразу же пришёл к тебе, после того как вернулся в Псков, или после того как его опознал старик Дудукин на площади жертв революции?

- Фишер приехал сюда не зная жив я или нет. Мы потеряли друг друга в момент наступления Красной Армии. Фишер раздобыл удостоверение сотрудника милиции, где-то заимел форму и пришёл всё разведать. Тут то его и узнал этот ваш старик. Фишер убил его не задумываясь. В тот день он увидел меня возле здания и проследил за мной. Он явился ночью, и сказал что я должен помочь ему попасть в здании управления. Я сразу понял, что это неспроста, я догадался что ему что-то нужно, а этим чем то может быть только "Святой из Вифсаида". Фишер спрятал икону в подвале, но не сказал где именно.

- Фишер не доверял тебе, - уточнил Шувалов, - ты ведь спокойно мог проникнуть в подвал и забрать икону.

- Вот именно, но это фашистская сволочь упёрлась, он сказал, что должен попасть в здание милиции всё сделать сам. Я искал способ как провести Фишера в подвал, но не знал как обойти охрану. Это было слишком рискованно. Когда этот урка меня узнал, я был потрясён.

- И тут ты впервые, - уточнил Шувалов использовал удар Фишера?

- Он начал кричать как оголтелый. Что мне оставалось делать? Я ударил конвойного в грудь. Всё получилось, он захрипел, начал задыхаться и упал замертво. Я хотел ударить и Лёньку, но он перепугался насмерть и закрыл грудь руками, тогда я просто проломил ему голову пистолетом. Я увидел рисунок Лёньки. Узнав на рисунке Фишера, я разорвал рисунок на мелкие кусочки, в ближайшем туалете и смыл в унитаз, потом я вытер рукоять от крови и присоединился, к толпе, которая собралась вокруг убитых.

- Когда ты начал подслушивать, то что мы говорили? - спросил Корнев.

- Почти сразу. Я имею доступ к любым помещениям. Ночью я, придя на проверку службы, вошёл в подсобку, просверлил дыру и время от времени слушал о чём вы там говорите. Узнав о том, что Боголепов был в Крестах, я снова запаниковал. И услышав про то, что я собираюсь угостить свидетеля табаком Карэна Робертовича…

- Он сбрызнул открытую пачку ядом, - пояснил Зверев.

- Фишер был химиком, он научил меня многому, добавил Свистунов, - я всегда ношу с собой яд, на всякий случай. Когда Потапова собиралась идти к очередной свидетельнице, заступая на дежурство, я запаниковал. Мало ли что могла наболтать это старая грымза. Нужно было действовать быстро…

- И он позвонил Фишеру, дал ему адрес нашей новой свидетельницы, и приписал к номеру дома единицу, - пояснил вместо Свистунова Зверев.

- Да, так я надеялся выиграть для него время, я очень рисковал, но мне снова повезло. Если бы я сразу посмотрел на адрес и запомнил бы его, то этот финт с единичкой не удался бы, а я не посмотрел. Если бы посмотрел, то в число подозреваемых попал бы один Голобородько.

- А так, как листок с адресом пролежал на моем столе несколько часов, то выходило, что любой из вас, мог бы дописать в нём цифру пока я уходил из кабинета.

- Значит ты подозревал нас всех? - уточнил Шувалов

- Да, вас пятерых. На групповом снимке было семь мужчин, то что я не Тень я знал, также я исключил и нашего начальника, оставались пятеро и любой из вас мог вписать единицу в листок с адресом. Все включая Карэна Робертовича.

- Так вот зачем вы у меня спрашивали заходил ли он пока вас не было! - воскликнул Веня.

- Итак, вы подозревали нас пятерых, но ведь Свистунова не было на фото, - заметил Корнев, - как же ты догадался что Тень это он?

Зверев оглядел присутствующих:

- Пусть уведут заключённого, я думаю что он нам больше не нужен, - сказал он.