Часть третья
Антиквар

С большинством подозреваемых, сотрудники следственного отдела работали в своих собственных кабинетах. Довольно часто они проводили допросы прямо в камерах, однако для особых случаев в управлении Псковской милиции имелось особое помещение. Комната для допросов располагалась в левом крыле здания, в полуподвальном помещении, рядом с гаражными боксами. Чтобы попасть сюда, нужно было пройти по лишенному окон коридору с низкими серыми потолками. Облезлые стены, покрытые бурыми пятнами, и затоптанные полы в комнате для допросов. Все здесь выглядело настолько зловещим, что одна только обстановка была способна в одно мгновение нагнать жути на любого, кто против своей воли оказался в этом страшноватом помещении. Решетки на окнах были выкрашены серебристый цвет всего неделю назад, но уже успели изрядно потускнеть, окна были загажены мухами, а стеклянный графин, стоявшей на подоконнике, весь давно покрылся снаружи пылью, а изнутри желтоватым известковым налётом. Посреди комнаты стоял обтянутым затёртый зелёным сукном письменный стол, на котором помимо телефона, чернильницы и огромной настольной лампы лежали пачка беломора, и спички. Окна помещения выходили как раз на стенны соседнего корпуса, поэтому здесь всегда не хватало света. Комната не считалась угловой, но стенны в ней, почти всегда, были покрыты тёмными пятнами и промерзали зимой от постоянной сырости. Одиночный фонарь, висевший под самым потолком постоянно мигал и искрил. Коменданту объекта, скрюченному у старикашки приходилось то и дело менять перегоревшие лампы, поэтому он всякий раз слёзно умолял очередного капитана или майора, собиравшегося вести допрос, не пользоваться верхним светом хотя бы днем, а зажигать лишь настольную лампу.

- Только вчера очередную лампочку плафон вставил, - всякий раз жаловался Трошкин, - горят окаянные хоть стой хоть падай. Где ж мне их на всех напастись?

Некоторые шли бедолаге навстречу, и допрашивали подозреваемого в полутьме. Но Шувалова не особо волновали насущные трудности престарелого старичка-коменданта. Сегодня верхний свет допросной горел, хотя на часах было пятнадцать минут двенадцатого. Сам Шувалов, скривив лицо, сидел за столом на одном из двух, находящихся в помещении, стульев. Перед ним лежала раскрытая на первой странице папка, которая хранила личное дело капитана Ромашко. Шувалов давно уже изучил материалы дела и теперь пристально рассматривал, вложенную в него, фотографию. На фото была запечатлена группа молодых людей в военной форме, лицо одного из них, третьего слева в первом ряду, было обведено красными чернилами. Из коридора послышался звук шагов, дверь распахнулась, и в кабинет вошли Корнев и Зверев. Шувалов не сдержал довольной ухмылки, - «вот они, приятели, не разлей вода. Один напыщенный солдафон, с наполеоновскими замашками, доругой просто хам и выскочка. Что, умылись? Вот мы и узнали кто настоящий мастер своего дела».

Пока ваш хвалёный Зверь где-то пропадал, он Шувалов Виктор Матвеевич, не сидел без дела. Когда Шувалов отправлял запросы в различные ведомства на девятерых сотрудников управления, которых он включил списке главных подозреваемых по делу Фишера, он не особо надеялся на скорый результат. Первые четыре ответа на его запросы помогли исключить из списка подозреваемых трёх офицеров фронтовиков и одного бывшего сержанта летчика, следующие два письма не дали ничего полезного, а вот седьмое письмо заставило Шувалова насторожиться. В письме было сказано, что во время одной из бомбежек, архив военного училище был частично уничтожен, однако сохранились списки выпускников в списках курсантов сорокового года выпуска значился некий Кирилл Егорович Ромашко, уроженец Брянщины, отличник боевой и политической, спортсмен и активист. По завершении учебы был направлен смоленских гарнизон Западного военного округа для дальнейшего прохождения службы. Личное дело, хранящееся в архиве управления, подтверждало то, что младший лейтенант Ромашко прошёл всю войну, дослужившись до командира отдельного батальона, кавалер ордена Красной Звезды, был дважды ранен. После войны уволен с военной службы и по собственному желанию прибыл в управлении милиции города Пскова для дальнейшего прохождения службы. Ромашко уже второй год занимал должность заместителя начальника тыловой службы управления и зарекомендовал себя как честный коммунист ленинец. Все это, и многое другое уже заставило бы Шувалова вычеркнуть Ромашко из списка подозреваемых, но на глаза следователю попалась фотография группы курсантов выпускников Ленинградского училища. На этом фото, один из курсантов был обведен кружок, а на обратной стороне была сделана надпись «Кирилл Ромашко». Шувалов сумел дозвониться в Ленинград, отыскал того, кто отправлял письмо, и получил конкретный ответ. На фото кружком обведен именно Кирилл Ромашко. Выходило, что Ромашко выпускник Ленинградского училища и Ромашко заместитель начальника тыла управления - это два разных человека. Войдя в кабинет Корнев сухо кивнул Шувалову, и устроился на лавке в углу. Он тут же пригладил зачесанные назад волосы, и сцепил руки в замок. Зверев тут же подошел к окну, распахнул форточку, после чего приблизился к столу и взял из рук Шувалова фото.

- Значит на основании этого фото ты решил, что наш зам по тылу и есть наш душегуб? - спросил Зверев.

- По твоему парень на фото похож на нашего Ромашко? - так же сухо ответил Шувалов, - это два разных человека.

- Но что это доказывает? Лишь то, что наш тыловик не тот, за кого себя выдает. Есть ещё доказательства.

- Какие?

Шувалов посмотрел на Корнева, словно желая заручиться его поддержкой, и ответил, резко:

- Пока вы, Павел Васильевич, где-то пропадали, я приказал нашим оперативникам проследить за Ромашко.

Брови Зверева сдвинулись, он вопросительно глянул на Корнева:

- Приказал? Если я не ошибаюсь, то ты Степан Ефимович назначил меня старшим в этом расследовании!

- Успокойся Паша! - возбуждено выкрикнул Корнев, - ты, он, какая разница? Сам виноват, пропал куда-то как всегда, а дело то стоит. Вот Виктор м взял на себя инициативу. Что тут такого?

Зверев махнул рукой:

- Ладно, дело ваше. Ну, рассказывайте, что вы там выяснили?

- Оперативники сработали четко, вот их рапорта.

- Так так, очень интересно.

Шувалов поморщился, но не утратил спокойствие и продолжил глядя в глаза Корневу:

- Ромашко за последние дни дважды навещал некоего Боголкпова, он антиквар, и как нам удалось выяснить, был замечен пособничестве немцам в годы войны. Осудить его не осудили, но то что Боголепов находится на особом контроле у органов госбезопасности это факт.

- Итолько на основании этого вы решили, что наша Ромашко это Фишер?

Боголепова зовут Андрей Алексеевич, и мы предположили, что он может быть тем самым Андреем, про которого перед смертью рассказал Ленька Кольщик. Сейчас Славен с двумя оперативниками выехал на квартиру Боголепова, думаю что его скоро доставят. - Шувалов снова посмотрел на Корнева, тот одобрительно кивнул.

- А вы не поторопились задержанием Боголепова? Если я правильно понял, то на него у вас ничего нет.

- Боголепов больной старик, инвалид. Уверен, что если его хорошенько прижать, он заговорит.

Зверев усмехнулся, вернул Шувалова фото и встал у стены. Приглядевшись Шувалов понял, что Павел Васильевич любуется сгрудившимися у окна голубями:

- Сколько ещё ждать? - спустя пару минут довольно резко поинтересовался Корнев.

- Сейчас уточню, - буркнул Шувалов и потянулся к телефону, но в этот момент в коридоре снова послышались шаги. Конвойный вел арестованного. По своему роду деятельности Шувалов почти не общался с капитаном Ромашко, возможно из-за схожести их характеров: оба были общительны; считались занудами. Внешне они отличались. Ромашко был ниже ростом и моложе Шувалова, согласно данным из личного дела, ему было тридцать два, несмотря на то что после двух суток, проведенных в одиночке, подбородок капитана уже успел покрыться густой щетиной. Ромашко больше походил на холенного подростка, тогда как Шувалов в его сорок семь за глаза называли стариком. У арестованного было овальное лицо, довольно пухлый рот, свои светло-русые волосы Ромашко зачаровал на левый бок. Китель капитана был застегнут на все пуговицы. Шувалова слегка смутил блеск сапог Ромашко, - «Наверняка щетку и ваксу дал ему кто-нибудь из сотрудников охраны. Надо будет самому ещё раз проинструктировать охрану, а то как бы кто-нибудь ещё не умер от остановки сердца».

Пройдя в кабинет Ромашко остановился перед столом, заложил руки за спину, и плотно сжал губы. Было видно, что он совсем не склонен к общению с коллегами, тем не менее капитан окинул комнату цепким взглядом и увидев Корнева, сидевшего в углу, явно удивился. На Зверева капитан даже не посмотрел. «Что ж, - рассуждал Шувалов, - надеюсь я все же сумею доказать нашему Зверю что я не ошибся, и перед нами всё-таки Дитрих Фишер».

- Приступайте! - приказал Корнев, когда молчание затянулось.

- Фамилия, имя! - начал было Шувалов, но арестованы его перебил:

-Мможет быть хватит уже? Вы же все здесь прекрасно знаете кто я. Объясните уже наконец, что здесь творится, и в чём меня обвиняют?

- Вас обвиняют в двойном убийстве, - Шувалов старался говорить спокойно, - Леонида Комелькова и сержанта Лычкина.

- Ах вон оно что! И почему же вы так в этом уверены?

- Чтобы ответить на ваш вопрос я должен получить ответ на свои вопросы. Я снова спрашиваю кто вы такой, точнее каково ваше настоящее имя?

Ромашко вздрогнул, и это не ускользнуло от Шувалова.

- Я Кирилл Егорович Ромашко, уроженец посёлка Клетня, Брянской области, - словно по заученому принялся разъяснять арестованый, - в 1937 году поступил в Ленинградское пехотное училище, начал службу войсках Западного фронта командиром пулеметного взвода, вначале войны командовал ротой…

- Все это есть вашем личном деле, - перебил капитана Шувалов, - вы, в соответствии с вашей должностью, вполне могли иметь к нему доступ.

- Моих родителей расстреляли в сорок втором за пособничество партизанам.

- Это тоже есть вашем деле.

- Отправьте запрос в училище. Там есть данные обо мне.

- Все архивы сгорели, так что доказать то, что вы говорите правду, не представляется возможным.

- Тогда отправьте запрос в штаб фронта, там наверняка остались документы, подтверждающие то, что я проливал кровь за родину. И вообще, почему я должен перед вами отчитываться?

- А вот почему! - Шувалов показала Ромашко фото, которые всё это время прикрывал рукой, - не все документы Ленинградского архива сгорели . Видите этого курсанта?

Ромашко напрягся, нерв на его щеки дернулся, капитан задышал чаще:

- Кто это? - спросил он дрогнувшим голосом.

- Тот, за кого вы себя выдаете.

- Вы заблуждаетесь, я Кирилл Егорович Ромашко, а этого парня с фотографий я не знаю. -арестованный отвернулся и тут же встретился глазами со Зверевым. Шувалов увидел, как у того напрягся рот, как сверкнули его глаза под густыми навесом бровей.

Зверев подался вперед, и вцепившись в китель Ромашко, буквально вжал арестованного капитана в стену:

-Ты долго собираешься нас здесь мурыжить сука? Мы знаем кто ты, и не рассказывай нам сказки! Ты - Дитрих Фишер, оберштурмфюрер СС. Ты повинен в гибели сотен людей крестах! - Зверев ослабил хватку и отступил, тот с облегчением вздохнул.

В этот самый момент Зверев ударил арестованного Ромашко в лицо, он бил не кулаком – ладонью, но удар был таким хлёстким, что из носа капитана тут же брызнула кровь.

- Пашка, сума сошёл!? - выкрикнул Корнев, но Зверева было уже не остановить.

- Вы тут что, все с ума посходили? - кричал Ромашко, - я не знаю никакого Фишера, я не был ни в каких крестах.

- Ты знаешь кто я такой? - процедил Зверев и вынул из кармана пиджака пистолет.

Корнев и Шувалов встали со своих мест.

- Сидеть! - рявкнул Зверев, и приставил пистолет ко лбу Ромашко. Шувалов и Корнев застыли.

- Повторяю вопрос! Ты знаешь кто я?

- Ты опер, простой опер.

- Да как ты смеешь! - попытался возразить Ромашко.

- Ты знаешь как меня называют? – Зверев говорит тихо, но его голос слышали все присутствующие. Шувалов боялся даже пошевелиться - последний раз повторяю вопрос! - процедил Зверев.

- Зверем, - словно побитый щенок процедил Ромашко.

- А знаешь почему?

Не ответив, Ромашко стал оседать, и вскоре, уже на полу. Пистолет все еще был прижат к его щеке. Свободной рукой Зверев достал из-за пазухи фотографию и сунул её в лицо Ромашко:

- Видишь эту девочку?

- Да, да конечно. Она что, тоже погибла в крестах ? Вы ошибаетесь, я ни в чём не виноват, я не Фишер!

- Ты Фишер сволочь! Признайся, тогда я может быть тебя не убью. Ты Фишер, ты убивал людей, издевался над ними, делал свои гнусные опыты. Ты Фишер, признавайся или я стреляю. Считаю до пяти: Раз! Два! Три! Зверев пригнулся, и прошептал что-то на ухо Ромашко. Тот съежился еще сильнее. Четыре! Зверев взвел курок и потянул спусковой крючок. Пять! Раздался сухой щелчок, пистолет не выстрелил. Зверев снова взвёл курок.

- Я Фишер, Фишер мать вашу! Это я убивал людей в Крестах! Сволочи, сволочи! Что же вы делаете? - сквозь спазм прокричал Ромашко, и прижав ладони к лицу, зарыдал. Зверев снова спустил курок, выстрела опять не последовало.

- Нет! Пожалуйста нет! Не стреляйте! Я же сознался! Вы же обещали! - он уже не пытался выглядеть героем, он плакал, губы его тряслись. На форменном галифе пока Ромашко проявилась темное пятно. Шувалов с презрением посмотрел на арестованного и отвернулся. Корнева трясло от злости, казалось что он вот вот набросится на Зверева, а тот спокойно убрав пистолет в карман, достал пачку и закурил.

- Пусть ведут арестованного, - выдохнул с облегчением Зверев.

- Конвой! - рявкнул Шувалов и вытер ладонью вспотевший лоб. В кабинет вбежал конвойный.

- Уведите его! И пусть кто-нибудь уберет это, - Шувалов, прикрывая лицо платком, указал на мокрое пятно, образовавшиеся возле стула, на котором сидел арестованный.

Они сидели в кабинете начальника милиции. Шувалов и Зверев курили, а сам Корнев пил маленькими глотками чай из гранёного стакана в алюминиевом подстаканнике. Опустошив стакан, и втянув ноздрями сладковато горький запах Казбека, подполковник строго спросил:

- Теперь объясни мне, зачем ты устроил весь этот спектакль? Когда ты сначала ударил его, а потом ещё и спустил курок, я был готов тебя убить.

Зверев ответил без намёка на усмешку:

- Чего же не убил?

Корнев замялся, прокашлялся, металла в его голосе тут же поубавилось:

- Ты добился его признания, но у меня складывается впечатление, что ты всё ещё не веришь, что Ромашко и Фишер - одно и тоже лицо.

- Ромашко не Фишер, и теперь я знаю это наверняка, - заявил Зверев.

- Откуда? Откуда ты это можешь знать?

- Этот Ромашко не отличается особой отвагой, по его суете и испуганной роже я сразу понял, что он врёт, говорят что это его настоящее имя.

- Мы и без тебя это поняли, - съязвил Шувалов, - но почему ты решил что он не Фишер? Наш совсем не обязательно должен быть храбрецом. Убивать беззащитных - это удел слабаков и трусов.

- Ты прав Витенька, - впервые за всю беседу улыбнулся Зверев, - я нутром чувствовал, что Ромашко не Фишер, хотя признаю, что сомнения на этот счет у меня все таки были. У меня возник план пусть не совсем надежный, но он сработал.

- И что же это за план? Что ещё за фотография девочки, которые ты ему показал?

- Фотографию дочери, одной из моих знакомых, не более того. Зверев рефлекторно коснулся карманов, в котором лежал портрет Розы, который Рита Ковальская дала ему после того, как попросила Зверева отыскать дочь.

- Я понял! - продолжал рассуждать Шувалов, - ты давил на испуг и это сработало. Ромашко признался, но почему же теперь ты все ещё утверждаешь, что он не Фишер?

- Помните, что я сделал, когда навёл на него ствол и досчитал до трёх?

Корнев и Шувалов переглянулись и сказали в один голос: - Ты что то шепнул ему на ухо.

- Вот именно! Я сказал ему: das ist nur ein Scherz keine Angst mein Waffe ist nicht geladen.

- Что это значит? – с раздражением воскликнул Корнев.

- Сейчас он расскажет нам о своей службе в разведке, - процедил Шувалов, -казырнет своим знанием немецкого, чтобы показать всем, какой он у нас профессионал.

- Да, ты прав Виктор Матвеевич. Я действительно знаю немецкий, не настолько хорошо, чтобы сойти за истинного австрияка или баварца, но достаточно сносно для того, чтобы меня понял среднестатистических уроженец современной Германии. Перед тем, как закончить читать и спустить курок, прошептал нашему Ромашко: все это лишь шутка, не бойтесь, мой пистолет не заряжен. Если бы он меня понял, то перестал бы трястись, и уж тем более не обмочил бы штаны. В допросной воцарилась тишина.

Корнев заговорил первым:

- Так ты хочешь сказать…

- Я хочу сказать, что наш так называемый Ромашко не знает немецкого. Какой из этого следует вывод?

- Вывод? Выходит, - Корнев присел на край подоконника и снова стал шарить у себя по карманам.

Зверев продолжил недосказанную мысль:

- Вывод очевиден. Этот человек, может быть кем угодно: предателем, самозванцем, шпионом, но он не может быть Фишером, потому что он не немец.