В январе 1942 года исчез Джордж. Исчез в прямом смысле: неожиданно его просто не оказалось дома.

Фрэнсис не была у него три недели подряд, так как выпало очень много снега и ехать на машине было рискованно. К счастью, она, следуя инстинкту, перед самым Рождеством привезла ему много продуктов, так что Джордж мог вполне обходиться ими в течение долгого времени. Тем не менее у Фрэнсис все время возникало нехорошее чувство. Когда в середине января дороги расчистили, она немедленно собралась в путь, хотя этот день и не был привычным воскресеньем.

Коттедж был пуст. Сначала Фрэнсис подумала, что это неудивительно, так как Джордж, разумеется, не ждал ее среди недели и, наверное, отправился на прогулку. Но потом ей бросились в глаза две странные вещи: Джордж всегда содержал свое жилище в чистоте, но сейчас вся мебель была покрыта пылью, а в углах висела паутина. В кладовой было полно продуктов, которые Фрэнсис привезла ему еще в декабре. Масляные краски высохли; похоже, что к ним никто не притрагивался уже несколько недель. Его картины — Джордж их постоянно зарисовывал, иначе не хватило бы места для его произведений — небрежно лежали, сложенные стопкой, возле кухонной двери. На Фрэнсис смотрели привычные перекрученные гримасы; по полотну извивались краски, напоминавшие о чистилище. Многочисленные кисточки, которые Джордж обычно тщательно промывал скипидаром, на сей раз лежали измазанные красками; они засохли и пришли в негодность. Все указывало на то, что Джордж, покидая дом, не собирался возвращаться. Но куда он мог отправиться?

Фрэнсис прошла по прогулочному маршруту, по которому любил ходить брат, — по лугам над крутым берегом, — а потом направилась вниз по опасной тропинке, ведущей к морю, которая в небольшой бухте упиралась в каменистый берег. Был очень холодный день, море отливало свинцом, и по небу плыли мрачные облака. Фрэнсис лазала между скалами и намывными породами и звала Джорджа, но ветер и шум морского прибоя уносили ее голос. Совершенно промокшая от брызг и замерзшая, Фрэнсис наконец отправилась назад.

Она просидела в домике Джорджа до вечера, дрожа от холода и напряженно прислушиваясь к каждому звуку. Но слышала лишь завывание ветра и крики чаек. Когда уже стало совсем поздно, она решила ехать домой. По пути заехала к ближайшим соседям Джорджа, жившим от него примерно в двух милях. Крестьяне недоверчиво посмотрели на нее, но все-таки вспомнили, что видели ее здесь пару раз. Нет, чудака из Стейнтондейла они уже давно не встречали; но это ничего не значит, потому что он вообще нигде не бывает.

— Если вы что-то о нем услышите, не могли сообщить мне? — Фрэнсис с надеждой огляделась в низкой лачуге, забитой безвкусными безделушками, в которой было очень жарко от огня в камине. — У вас есть телефон?

Телефона у них, конечно, не было. Но у кого-то в Стейнтондейле он был.

— Я оставлю вам свой номер, — сказала Фрэнсис. Она написала номер телефона в блокноте, вырвала листок и протянула женщине. Та недоверчиво смотрела на цифры, будто боялась увидеть за ними что-то дьявольское.

— Если мы что-то узнаем, то сообщим, — пробормотала она.

В последующие недели Фрэнсис постоянно ездила на побережье и искала своего брата. Иногда с ней приезжала даже Виктория, которая тоже очень беспокоилась за Джорджа. Страх на какое-то время объединил сестер, они больше не ссорились и старались поддержать друг друга.

Фрэнсис и Виктория прочесали весь Скарборо, продирались через толщу дремучих лесов вокруг Стейнтондейла, поднимались на Робин-Худс-Бэй, маленькое живописное местечко на побережье, с узкими улочками и многочисленными лестницами между домами. Сюда часто приезжают художники, и Фрэнсис подумала, что, может быть, Джордж выбрал это место для работы. Они спрашивали о нем почти в каждом доме и даже показывали картину Джорджа в надежде, что кто-то, возможно, сможет опознать его по стилю. Люди пугались, увидев мрачное изображение, и уверяли, что не знают никого, чья душа настолько черна, чтобы писать такие картины. То же ждало их и в Уитби.

Фрэнсис бродила даже по пустынным высоким болотам на севере, где туман поглощал любой звук вокруг нее и скрывал любую перспективу, и лишь иногда, неожиданно, взору открывался вид на долину, гору или пару овец, которые потом так же внезапно исчезали.

— Может быть, он отправился в Южную Англию, — сказала однажды Виктория в конце февраля, когда они после двухдневных поисков, которые привели их в Нортумбрию, измученные добирались домой. — Возможно, мы ищем его совсем не в том направлении.

Фрэнсис покачала головой:

— Не думаю. Джордж стремился к уединению. К югу население более плотное. Я скорее предположила бы, что он поехал в Шотландию.

Мысленно она видела его на Гебридских островах, в окружении тишины и суровой природы, на зимнем берегу с бушующими совсем рядом волнами. Это было как раз в его духе.

— Если он еще жив, — сказала Виктория глухо и устало добавила: — Я больше не могу его искать, Фрэнсис. У меня просто нет сил.

На сей раз Фрэнсис не нашла никаких аргументов для резкого возражения и не испытала никакого гнева. Она понимала Викторию. Ее собственные силы тоже иссякли.

Несмотря на тревогу о Джордже, Фрэнсис не переставала с подозрением относиться к Маргарите и Джону — правда, не имея при этом никаких доказательств связи между ними. Она была уверена, что тогда, во время похорон Чарльза, не могла ошибиться, но с тех пор ей ничего больше не бросалось в глаза.

Маргарита, как и прежде, каждый день приезжала в Уэстхилл и давала уроки Лоре и Марджори. Она никогда ничего не говорила о Джоне, но и ни разу не сказала ни единого слова о своем погибшем в концентрационном лагере муже. Складывалось впечатление, что француженка ни за что не хотела вспоминать о прошлом.

Однажды Виктория заговорила о том кошмаре, который пережила Маргарита, и о ее потере, но та жестко остановила ее:

— Я ничего не хочу об этом слышать! Это всё в прошлом. Пожалуйста, никогда больше не говори об этом!

Виктория обиженно замолчала.

Фрэнсис не могла понять сущность молодой француженки. Маргарита закрылась броней, о которую разбивалась любая попытка приблизиться к ней. Он была дружелюбной с каждым и часто улыбалась, но в то же время ее поведение казалось неестественным. За ее улыбкой сверкала стальная твердость — и лишала эту улыбку тепла. Всегда ли она была такой? Или ее изменили переезд в другую страну, смерть мужа, жизнь на чужбине? Одиночество Маргариты ощущал почти каждый, кто с ней общался. Единственным человеком, к которому она проявляла определенную сердечность, была Лора, за которую молодая женщина явно чувствовала себя ответственной и которой хотела помочь.

Поднимаясь утром по крутой дороге из Дейл-Ли, Маргарита казалась единственным человеком в бесконечной дали. Фрэнсис иногда видела в окно, как она идет. Когда растаял снег, все дороги развезло, и француженка с трудом добиралась до их дома. Вокруг лежали лишь голые луга, еще бурые и жесткие после зимы, и многочисленные каменные стены, разделявшие пастбища. Ни одного дома, кроме Уэстхилла, и никаких предвестников весны в холодном ветре. Для Фрэнсис эта земля была ее родиной. Но часто она спрашивала себя, какое впечатление мог этот край производить на человека, которого лишили корней и он оказался вдали от всего, что ему было дорого.

Было бы неудивительно, если б Маргарита искала человека, на которого она могла бы опереться, — ведь Виктория, как бы ни старалась, очевидно, не могла стать таким человеком. В интеллектуальном плане их двоих разделяла пропасть. Но Джон… С его тягой к алкоголю, его цинизмом, его непредсказуемостью? Как мог именно он оказать поддержку пострадавшей женщине?

Как-то утром в начале апреля Маргарита впервые пришла не одна. Фрэнсис увидела ее еще в окно и удивилась, обнаружив рядом с ней вторую фигуру — немного полноватую женщину с седыми волосами в коричневом пальто. Ей было явно непросто успевать за энергичным шагом Маргариты. У Фрэнсис сразу возникло какое-то неприятное чувство, которое она не могла объяснить.

Она спустилась вниз и подошла к входной двери. Вскоре женщины вошли в дом. На лице Маргариты, как всегда, не отразилось никакого волнения, лишь слегка порозовели щеки; ветер растрепал ее волосы. Пожилая женщина, остановившаяся в нескольких шагах от нее, выглядела совершенно измотанной.

— Боже мой, — тихо произнесла она, — снизу даже подумать было нельзя, что здесь такой крутой подъем!

Женщина утирала пот со лба. Фрэнсис увидела, что она не такая уж полная, какой казалась на расстоянии. Такое впечатление создалось из-за неудачного покроя ее пальто. Она была вполне стройной, а усталость на ее лице могла быть вызвана не только подъемом вверх; она просто глубоко впиталась в ее черты и, должно быть, уже давно.

— Миссис Паркер, — представила ее Маргарита, — Фрэнсис Грей. Она повернулась к Фрэнсис: — Миссис Паркер нашла кого-то в Уэнсли, кто привез ее на автомобиле с вокзала в Дейл-Ли.

— Автомобиль был забит овцами, — добавила миссис Паркер. — Я, наверное, еще пахну ими.

— Она как раз спрашивала у хозяина «Святого Георгия и дракона» дорогу на ферму Уэстхилл, когда я спустилась вниз и предложила поехать со мной. Это ее немного утомило.

Фрэнсис обратила внимание на то, что Маргарита ни одним словом не упомянула, кто, собственно говоря, такая эта миссис Паркер и что ее сюда привело. Нехорошее чувство усилилось.

— Вы хотите кофе, миссис Паркер? — спросила она.

— Лучше стакан воды, если можно, — ответила миссис Паркер. Затем она, видимо, решила, что пора сказать что-то еще, кроме своего имени. — Я из ведомства по делам несовершеннолетних, мисс Грей. Вчера приехала из Лондона.

— Тогда вы, наверное, приехали по поводу Лоры и Марджори Селли?

Миссис Паркер кивнула.

— Да. И, к сожалению, у меня плохие новости.

Фрэнсис пригласила даму в столовую, так как в гостиной Маргарита давала уроки детям. О том, что кто-то приехал по их поводу из Лондона, им никто не сказал.

Миссис Паркер привезла действительно прискорбную новость: Элис погибла.

— Миссис Селли погибла еще примерно год назад, — сказала она. — В мае сорок первого, во время бомбардировки. Это случилось не дома, а в маленьком магазине сувениров в Тауэре, где она работала. Дело было поздним вечером, и миссис Селли готовила бухгалтерский отчет для владельца, чтобы заработать еще несколько лишних фунтов. Бомба попала в соседний дом. Из-за вибрации в магазине обвалилась потолочная балка и убила миссис Селли.

— Я так и думала, — пробормотала Фрэнсис. — Мне давно стало ясно: что-то случилось. Она не могла просто так перестать звонить.

— Муж, которому сообщили о ее смерти, ни слова не сказал, что у них есть две дочери, эвакуированные в Йоркшир. Между нами, — миссис Паркер понизила голос, — он странный человек. Я не имею в виду, что он из криминального мира или что-то в этом роде… Но какой-то беспринципный и без капли инициативы.

Именно так Фрэнсис всегда и оценивала Хью Селли.

— Мы сейчас несколько перегружены, — сказала миссис Паркер. — Так много смертельных случаев, так много детей-сирот… Мы слишком поздно узнали о том, что есть еще два ребенка. Потом опять потребовалось немало времени, пока нам снова удалось разыскать мистера Селли, потому что из-за постоянно растущих долгов по аренде его выселили из последней квартиры. Правда, он все еще живет в Бетнал-Грин, в каком-то идущем на снос доме. Не знаю, как он сводит концы с концами. В любом случае, мистер Селли подтвердил, что у него есть две дочки и они давно вывезли их из Лондона из-за воздушных налетов. И назвал ваш адрес, миссис Грей. И вот я здесь. — Она откинулась назад и сделала глоток воды.

— Бедная Элис, — проговорила тихо Фрэнсис. — Погибла… Вы знаете, мы были когда-то близкими подругами.

— Страшная война, — сказала миссис Паркер. Но она постоянно сталкивалась с такими историями и, видимо, не намеревалась долго выражать свои соболезнования. — Вопрос заключается в том, как быть с детьми?

Фрэнсис ощутила пронзительный взгляд женщины, направленный на нее, и с трудом взяла себя в руки. Она представила себе Элис, которую старалась сохранить в памяти молодой, сильной женщиной, уверенной и решительной. О той Элис, которой та стала потом, Фрэнсис не хотела вспоминать. Так же, как не хотела помнить отца и Джорджа в их последний период жизни. Были хорошие времена, и именно их она хотела сохранить в своих воспоминаниях.

— Да, — повторила Фрэнсис, — как быть с детьми? Отец…

— Отец говорит, что сейчас совершенно не готов заниматься детьми, если они вернутся, и, на мой взгляд, это было бы катастрофой — посылать сейчас девочек к нему. Он, конечно, мог бы настоять, и мы ничего не смогли бы с этим сделать, но он в этом вовсе не заинтересован. Я не представляю себе, как в этой дыре, где он сейчас обитает, могут жить еще двое детей.

Фрэнсис поняла, что попала в тупиковую ситуацию. Если дети не вернутся к отцу, остается только один путь — детский дом… или она пока оставит их у себя. При этом совершенно неясно, сколько продлится это «пока». Произошло именно то, чего Фрэнсис всегда опасалась: она должна взять девочек на себя.

— Может быть, — сказала миссис Паркер с надеждой, — вы могли бы оставить детей в своем доме, пока не закончится война? А там посмотрим… Детские дома сейчас все переполнены.

«Что я могу сейчас сказать? — спрашивала себя Фрэнсис с досадой. — Если я откажусь, то стану человеком, потерявшим совесть!»

— Это для меня не так просто, — сказала она, испытывая неловкость, — я ведь тоже немолода. В следующем году мне исполнится пятьдесят. И у меня нет опыта общения с юными девушками.

— Ну…

— Особенно постоянно возникают проблемы с Марджори. Она уже грозилась сбежать. Не могу понять, почему ей здесь так не нравится.

— Может быть, стоит спросить самих детей? — предложила миссис Паркер.

— Хорошо, — сдалась Фрэнсис. — Давайте так. Пусть дети решают сами.

Она поговорила с ними вечером, после того как отвезла миссис Паркер в Дейл-Ли, где та сняла комнату в «Святом Георгии и драконе», чтобы дождаться решения девочек. Фрэнсис знала: миссис Паркер надеется, что они примут решение в пользу Уэстхилла, в то время как сама Фрэнсис страстно желала, чтобы они решили иначе. Сама она не могла отправить их в Лондон — из-за Элис.

Всю вторую половину дня Фрэнсис откладывала разговор. Она сообщила новость Аделине и Виктории, и обе ходили теперь с явно расстроенным видом, так что Лора и Марджори заметили, что что-то не так, и то и дело спрашивали, что случилось. К вечеру Фрэнсис с тяжелым сердцем поднялась по лестнице, вошла в комнату к девочкам и сказала, что их мама погибла.

— Откуда вы это знаете? — сразу же спросила Марджори резким голосом, и ее лицо говорило о том, что она ни на грош не верит Фрэнсис.

— Сегодня утром здесь была дама, которая приехала из ведомства по делам несовершеннолетних, — объяснила Фрэнсис. — Ваш отец рассказал ей о вас. Теперь она должна каким-то образом определить ваше будущее.

— Я давно знала, что мамы больше нет, — сказала Марджори. — Ничего нового! — Она говорила очень решительно, но стала совершенно белой.

— Знаю, для вас это страшная новость, — сказала Фрэнсис. — Я очень хотела бы вернуть вам вашу маму. — Она посмотрела на Лору, которая опустилась на кровать и в шоке пристально смотрела на противоположную стену. — Лора…

Девочка не отреагировала.

— Я хочу вернуться к своему отцу, — сказала Марджори.

— У вашего отца… сейчас не очень хорошо идут дела. Он живет в Бетнал-Грин, в каком-то подвале. Речь не о том, что он не хочет вас забрать, но сейчас он не сможет о вас по-настоящему заботиться. Поэтому миссис Паркер, та самая дама, могла бы пока определить вас в детский дом…

— Нет! — Это был крик отчаяния. Вслед за этим Лора вскочила на ноги и бросилась в объятия Фрэнсис, чуть не опрокинув ее своим весом. — Нет! Пожалуйста, не надо! Оставьте нас здесь, Фрэнсис, пожалуйста! Не отправляйте нас! Мы будем делать все, что вы скажете, только оставьте нас здесь! — Она сильно рыдала, и все ее тело дрожало.

— Ради всего святого, Лора, — воскликнула потрясенная Фрэнсис, — успокойся же! Никто тебя никуда не собирается отправлять!

— Лора, ты сумасшедшая, — бросила Марджори. — Ты не можешь остаться жить здесь только потому, что ты этого хочешь!

Лора подняла голову, которую уткнула в плечо Фрэнсис. Ее лицо было залито слезами.

— Я хочу остаться здесь! Я не хочу к отцу, и тем более в детский дом. Пожалуйста, Фрэнсис! Мой дом здесь!

— Ты действительно это ощущаешь? — озадаченно спросила Фрэнсис.

Она, конечно, знала, что Лора, в отличие от Марджори, никогда не противилась жизни в Уэстхилле, но ей было непонятно то, что девочка пустила здесь корни. Ребенок из Лондона на уединенной ферме на севере Йоркшира, вдали от всего, что было для нее родным, — и она называла это своим домом!

Но потом Фрэнсис подумала, что у Лоры не было счастливого детства, с их папашей-размазней, с их постоянно переутомленной матерью, и все это в одном из самых унылых рабочих районов на востоке столицы… Возможно, она считала настоящим раем большой, красивый дом, далекую перспективу, свежий воздух и множество животных.

— Вы, Виктория и Аделина — это все, что у меня есть, — всхлипывала Лора. — Нам впятером… ведь хорошо здесь живется!

Фрэнсис не переставала удивляться. Она никогда не имела представления об ощущениях Лоры. Получалось, что ей нравится жизнь в этом доме с тремя очень разными женщинами, между которыми постоянно возникали разного рода трения. Похоже, что она нашла здесь тепло родного гнезда.

Для нее это стало неожиданностью и очень тронуло ее. Намерение расписать Лоре и Марджори жизнь в детском доме в радужных тонах постепенно сходило на нет.

— Если у тебя есть желание, Лора, ты можешь остаться на столько, на сколько захочешь, — сказала Фрэнсис.

— Лора боится, что в детском доме она не сможет есть столько, сколько захочет! — съязвила Марджори.

Фрэнсис посмотрела на нее холодным взглядом. Девочка только что узнала, что потеряла мать… и все ей трын-трава!

— Марджори, должна тебе сразу сказать, что у тебя не будет шансов остаться здесь, если ты и дальше будешь с такой ненавистью относиться к своей сестре, — сказала она. — Я собственноручно отправлю тебя в детский дом, можешь быть уверена!

— Марджори тоже должна остаться здесь, — заплакала Лора.

— Я должна подумать, — сказала Марджори.

Но ее непоколебимость была лишь игрой. В последующие дни Фрэнсис постоянно слышала, как она горько плачет.

Миссис Паркер с облегчением отправилась в Лондон, когда убедилась, что дети останутся у Фрэнсис.

— Я рада этому, — сказала Виктория, — дом без них был бы пустым.

— У нас было бы значительно меньше неприятностей, — проворчала Фрэнсис, — и меньше расходов. Частные уроки с Маргаритой — это уже приличные деньги!

— Зато у нас есть двое детей, — сказала Виктория, и Фрэнсис поняла, что сестра внутренне уже давно их удочерила.

Она не стала ей возражать, так как в одном Виктория была права: Лора и Марджори оживляли дом. И когда они вечерами все вместе сидели вокруг стола в столовой — с Маргаритой, которая часто была у них в гостях, их было шестеро, — ей даже начинало казаться, что вернулись прежние времена.

Тогда они выглядели единой семьей.