Философия жизни-с-учетом-смерти

Проблема для нас, людей, состоит в том, что мы знаем о своей смертности, но боимся развивать это знание. Как будто, стоя на берегу бескрайнего океана, мы запрещаем себе исследовать его и даже поворачиваемся к нему спиной. А ведь основная цель нашего сознания – проникать как можно дальше. В этом источник нашего могущества как биологического вида, в этом наше призвание. Жизненная философия, которую нам следует взять на вооружение, опирается на способность кардинально изменить свое обычное отношение к смерти – научиться смотреть на нее пристальнее и глубже, отойти от берега и двинуться в океан, изучая иной подход к жизни и смерти и заплывая в эти воды как можно дальше.

Вот пять основных стратегий с упражнениями, которые могли бы помочь нам этого достичь. Лучше применять на практике все пять, чтобы эта философия как следует проникла в ваше повседневное сознание и «изнутри» трансформировала само ваше восприятие мира.

Сделайте осознание смерти зримым и наглядным. Из страха перед смертью мы превращаем ее в абстракцию, в мысль, которой мы можем время от времени уделять внимание, а можем подавлять. Но жизнь – это не мысль, это реальность из плоти и крови, мы чувствуем ее изнутри. Жизни без смерти не бывает. И наша смертность точно такая же плотская реальность, как и жизнь. С самого нашего рождения она присутствует в нашем теле, ведь наши клетки постоянно умирают, а мы постоянно стареем. Именно так нам и следует ее воспринимать. И не нужно думать, будто это нечто мрачно-гнетущее и устрашающее. Преодолев подсознательный блок, заставляющий нас считать смерть лишь абстракцией, мы почувствуем мощный освобождающий эффект, который укрепит нашу физическую связь с окружающим миром и обострит восприятие как таковое.

В декабре 1849 г. двадцатисемилетний Достоевский сидел в тюрьме по ложному обвинению в заговоре против царя. Внезапно его и нескольких других узников привезли на один из гвардейских плацев Санкт-Петербурга, где объявили, что сейчас их казнят. Смертный приговор стал для них полнейшей неожиданностью. У Достоевского было всего несколько минут на то, чтобы подготовиться к встрече с расстрельной командой. В эти несколько минут его охватили чувства, которых он никогда не испытывал прежде. Он заметил, как лучи солнца падают на купол собора, и подумал, что жизнь так же мимолетна, как эти лучи. Все казалось ему более ярким и живым, чем обычно. Он обратил внимание на выражения лиц своих собратьев-заключенных: они храбрились, но он видел, что за этой маской прячется ужас. Казалось, их мысли и чувства стали для него совершенно прозрачны.

Но в самый последний момент на площадь выехал царский представитель, объявивший, что их смертный приговор заменяют на несколько лет каторжных работ в Сибири. Невероятно потрясенный этим соприкосновением со смертью, которая казалась неминуемой, Достоевский ощутил себя совершенно переродившимся. Этот опыт оставался в нем на протяжении всей дальнейшей жизни, углубляя его эмпатию, усиливая его наблюдательность. Нечто подобное переживают все, кто столь же глубоким и личным образом столкнулся со смертью.

Данный эффект можно объяснить так. Обычно мы идем по жизни как будто в полудреме, не особенно обращая внимание на происходящее вокруг нас, вечно глядя внутрь себя. Огромная доля нашей умственной деятельности посвящена фантазиям и обидам, которые носят исключительно внутренний характер и практически не связаны с реальностью. Но внезапная близость смерти резко пробуждает нас: всем телом мы откликаемся на угрозу, и наше внимание обостряется. Мы ощущаем прилив адреналина, кровь начинает активнее поступать в мозг и в нервную систему. Поэтому наше сознание обретает более высокую степень фокусировки, и мы замечаем новые для себя детали, по-новому видим лица других, ощущаем бренность всего, что нас окружает, и наша эмоциональная реакция становится более глубокой. Этот эффект может длиться несколько лет или даже десятилетий.

Конечно, такой опыт невозможно воспроизвести намеренно, не подвергая риску свою жизнь. Но мы вполне можем добиться такого эффекта, пусть и не столь сильного, с помощью «метода малых доз». Мы должны начать с размышлений о собственной смерти, стремясь мысленно превратить ее в нечто более реальное, более зримое. Самураи считали, что средоточие наших самых чувствительных нервов и нашей связи с жизнью – живот, «нутро»; для них это было также средоточие нашей связи со смертью. Они стремились как можно глубже размышлять об этом ощущении, создавая в себе плотское, физическое осознание смерти. «Нутром» дело не ограничивается: нечто подобное можно ощутить в костях, когда мы испытываем усталость. Вещественность смерти можно зачастую почувствовать в момент засыпания, когда мы ощущаем, как переходим из одной формы сознания в другую: в этом соскальзывании есть нечто напоминающее смерть. И тут нечего бояться. Наоборот, двигаясь в этом направлении, мы можем серьезно уменьшить свою хроническую тревожность.

Можно задействовать и ресурсы нашего воображения, представляя себе день собственной смерти. Где мы при этом могли бы находиться? Каким образом мы могли бы умереть? Надо стараться представить себе это как можно ярче и нагляднее, понимая, что этот момент может наступить хоть завтра. Кроме того, можно попытаться смотреть на мир так, словно мы видим все это в последний раз: окружающих людей, все эти повседневные картинки и звуки, шум машин, пение птиц, вид из окна. Представьте, как все это будет продолжаться без нас. А потом вы вдруг почувствуете, что как будто возвращаетесь к жизни, и эти же подробности и мелочи предстанут перед вами в ином свете, вы уже не будете принимать их как должное, вы перестанете воспринимать их лишь краем глаза, краем уха. Как следует осознайте бренность всех форм жизни. Нам кажется, что все вокруг нас прочно и стабильно, однако это лишь иллюзия.

Не следует бояться уколов горечи, которые порождаются таким восприятием. Обычно наши эмоции теснятся вокруг наших собственных потребностей и забот, теперь же они раскрываются навстречу миру и мучительной яркости самой жизни – и мы должны это приветствовать. Японский писатель XIV в. Кэнкохоси отмечал: «Если бы человеческая жизнь была вечной и не исчезала бы в один прекрасный день, подобно росе на равнине Адаси, и не рассеивалась бы, как дым над горой Торибэ, не было бы в ней столько скрытого очарования. В мире замечательно именно непостоянство».

Пробудитесь от спячки и поймите, как коротка жизнь. Бессознательно отключаясь от осознания смерти, мы вырабатываем в себе особое отношение к времени, безответственное и искаженное. Нам всегда кажется, будто у нас больше времени, чем на самом деле. Наши мысли невольно устремляются в будущее, когда непременно сбудутся все наши надежды и осуществятся желания. Если у нас есть план или цель, нам часто оказывается трудно взяться за дело с надлежащим рвением. Мы твердим себе: «Завтра, завтра». Может быть, сейчас, в настоящем, нас тянет поработать над достижением другой цели, выполнением другого плана: они все такие заманчивые, такие разные, как же мы можем полностью уйти в работу над чем-то одним? У нас возникает некая общая тревожность: мы чувствуем, что нам надо что-то сделать, но вечно откладываем это, распыляя свои силы.

А потом, если нас вынуждают закончить проект к конкретному сроку и этот срок неумолимо приближается, наше дремотное отношение ко времени рассыпается вдребезги, откуда-то берется сосредоточенность, и мы делаем за несколько дней то, что следовало бы делать несколько недель или даже месяцев. Это изменение, возникшее в нас из-за приближения дедлайна, имеет и физическую составляющую: в крови увеличивается содержание адреналина, а это наполняет нас энергией и способствует концентрации, наше сознание получает творческий импульс. Возникает бодрящее чувство полного единения тела и ума, работающих на одну-единственную цель, – чувство, которое мы сегодня редко испытываем, отвлекаясь то на одно, то на другое.

Мы должны воспринимать нашу смертность как постоянно маячащий перед нами дедлайн, и тогда она будет оказывать на все наши действия примерно такой же эффект. Надо перестать себя обманывать: мы можем умереть хоть завтра. И даже если мы проживем еще 80 лет, это все равно лишь капля в безбрежном океане времени, к тому же эти годы пройдут быстрее, чем нам сейчас кажется: так бывает всегда. Нам следует вернуться к реальности и чаще об этом размышлять.

Эти размышления могут вызвать вопрос: «Зачем вообще пытаться что-то делать? Что толку во всех этих усилиях, ведь рано или поздно мы все равно умрем? Лучше жить ради сиюминутных удовольствий». Но это не реалистичная оценка происходящего, это лишь еще одна форма уклонения от действительности. Посвятив себя удовольствиям и развлечениям, мы избегаем мысли об их цене и воображаем, будто можем обмануть смерть, вытеснив из сознания саму мысль о ней. Если вести жизнь искателя удовольствий, придется вечно высматривать новые развлечения, чтобы заглушить скуку, а это очень утомительно. К тому же при этом мы поневоле воспринимаем собственные потребности и желания как самую важную вещь на свете. Со временем в нас развивается бездушие, а наше самолюбие становится особенно ранимым, если нам не удается добиться своего.

С годами в нас все больше копится горечь и обида, нас преследует ощущение, что мы ничего не достигли, зря растратили свой потенциал. Уильям Хэзлитт замечал: «Наше отвращение к смерти возрастает соразмерно осознанию того, что мы прожили жизнь бесплодно».

Пусть осознание краткости жизни станет поводом для того, чтобы мы более внимательно относились к своим повседневным действиям. Нам нужно добиваться целей, доделывать проекты, улучшать отношения. Вполне может статься, что это наш последний проект такого рода, наша последняя битва на этом свете, ведь жизнь полна неопределенности. Поэтому мы должны отдавать тому, что сейчас делаем, все свои силы и внимание. Благодаря этому постоянному осознанию мы сможем увидеть, что по-настоящему значимо, и понять, что мелкие склоки и побочные занятия – лишь раздражающие пустяки, которые отвлекают нас от главного. Мы хотим чувствовать истинное удовлетворение, которое появляется, когда сделаешь что-то важное. Надо уметь забыть о самомнении в этом ощущении потока, когда наш ум сливается с тем, над чем мы работаем. Когда же мы оторвемся от работы, все удовольствия и развлечения, за которыми мы порой гонимся, приобретут для нас особое значение и яркость, ведь теперь мы понимаем их эфемерность.

Осознайте, что все мы смертны. В 1665 г. по Лондону прокатилась страшная чума. От нее умерло около 100 000 жителей города. Писателю Даниэлю Дефо было тогда всего пять лет, но он стал свидетелем этого морового поветрия, и оно надолго осталось в его памяти. Лет через 60 он решил показать тогдашние лондонские события глазами не ребенка, а взрослого: использовав собственные воспоминания, многочисленные исследования и дневник своего дяди, он написал роман «Дневник чумного года».

В разгар чумы рассказчик отмечает странное явление: лондонцы начали относиться друг к другу куда более сочувственно, чем обычно, привычные различия между ними, в частности религиозные, стираются:

Здесь можно заметить, что… близость смерти быстро примиряет добропорядочных людей друг с другом и что только из-за легкости нашей жизни и из-за того, что мы стараемся не думать о неизбежном конце, связи наши разрываются, злоба накипает, крепнут предрассудки. <…> Еще один чумной год всех нас примирил бы; близкое соседство смерти или болезни, угрожающей смертью, выгнало бы всю присущую нам желчность, покончило бы со всякой враждебностью и заставило бы взглянуть на многие вещи иными глазами.

Может показаться, что существует множество примеров противоположного. Люди тысячами убивают своих собратьев, нередко на войне, и зрелище этой массовой гибели совершенно не пробуждает у них сочувствия. Однако в таких случаях убийца не ощущает связи с теми, кого убивает: он начинает воспринимать их как «недочеловеков», полностью находящихся в его власти. Но чума не щадит никого, вне зависимости от богатства или общественного положения. Все рискуют одинаково. Это ощущение личной уязвимости и понимание уязвимости всех остальных способствует исчезновению привычного чувства различий и привилегированности. Развивается необычная общая эмпатия. Собственно, она могла бы стать совершенно естественным состоянием, если бы мы умели воспринимать хрупкость и смертность других как нечто неотделимое от нашей собственной хрупкости и смертности.

С помощью нашей философии мы должны искусственным образом воспроизвести то очищающее действие, которое оказывает чума на наш привычный эгоизм и склонность разбиваться на племена. Начнем мы с малого: посмотрим на людей окружающих нас дома и на работе, и представим себе их смерть и то, как она изменит наше к ним отношение. Шопенгауэр писал: «Глубокая скорбь, ощущаемая при смерти всякого близкого существа, проистекает из чувства того, что в каждом индивидууме заключается нечто невыразимое, ему одному свойственное и в силу этого невозвратное». Мы должны научиться видеть эту уникальность другого человека уже сейчас, в настоящем, вглядываясь в те качества, которые мы принимали как должное. Мы должны уметь чувствовать его уязвимость по отношению к страданиям и смерти, а не только нашу собственную.

В этих размышлениях можно пойти еще дальше. Посмотрите на пешеходов, идущих по оживленной улице любого мегаполиса. Представьте, что через 90 лет никого из них, скорее всего, не останется в живых, и вы не исключение. Подумайте о тех миллионах и миллиардах людей, которые уже пришли в этот мир и покинули его, которые похоронены и давно забыты, вне зависимости от того, богаты они были или бедны. Такие мысли не способствуют ощущению нашей собственной колоссальной значимости, чувству, будто мы особенные и наши страдания чем-то отличаются от чужих.

Чем лучше нам удастся наладить эту осязаемую связь с людьми на основании нашей общей смертности, тем терпимее и благосклоннее мы будем относиться к человеческой природе во всем ее разнообразии. Это не значит, что мы утрачиваем бдительность и перестаем замечать опасных и трудных людей. Собственно, умение видеть смертность и недолговечность даже самых мерзких личностей помогает нам видеть их истинные масштабы и общаться с ними с нейтральных, стратегически выверенных позиций, не принимая их мерзости на свой счет.

В целом можно сказать, что именно призрак неминуемой смерти подталкивает нас к общению с нашими собратьями-людьми, заставляет жаждать любви. Смерть и любовь неразрывно переплетены. Окончательная разлука и полный распад, воплощением которых является смерть, побуждают нас объединяться с другими, по-настоящему интегрироваться с ними. Осознание смерти, присущее лишь нашему биологическому виду, подарило нам и уникальную форму любви. Углубляя свое осознание смерти, мы лишь усиливаем этот импульс, попутно избавляясь от ненужных границ и безжизненных разделений, которые так мучают человечество.

Смиритесь с горем и невзгодами. Жизнь по самой своей природе сопряжена с болью и страданиями. Предельная их форма – сама смерть. Перед лицом такой реальности у нас, людей, есть простой выбор. Можно пытаться избегать болезненных моментов и сглаживать их воздействие, отвлекаясь от них, употребляя наркотики, впадая в нездоровые зависимости. Можно также ограничить горизонт своих действий: если мы не станем особенно усердствовать в работе и снизим планку собственных амбиций, мы попросту не сможем проиграть и подвергнуться насмешкам. Разрывая отношения на ранней стадии, мы сумеем избежать страданий при расставании.

Первопричина такого подхода – страх смерти, задающий наше общее отношение к страданиям и невзгодам. Мы стараемся избегать всего неприятного, и это становится нашим поведенческим паттерном. Когда происходит что-то плохое, наша естественная реакция – жаловаться на то, как с нами обходится жизнь, или на то, чего другие для нас не делают, и еще больше отстраняться от сложных ситуаций. Так укореняется негативный парадоксальный эффект смерти.

Но всем нам доступен и иной вариант – предаться тому, что Фридрих Ницше именовал amor fati («любовь к судьбе»): «Моя формула для величия человека есть amor fati: не хотеть ничего другого ни впереди, ни позади, ни во веки вечные. Не только переносить необходимость, но и… любить ее».

Это означает следующее. В нашей жизни много такого, что нам неподвластно: смерть – самый яркий пример, предельный случай. Неизбежны болезни и физические страдания. Неизбежны расставания с людьми. Неизбежны неудачи, вызванные нашими собственными ошибками или же злой волей и каверзами наших собратьев-людей. Наша задача состоит в том, чтобы научиться мириться с такими моментами, даже приветствовать их – не ради самой боли, а ради возможности обучаться и закаляться. Так мы утверждаем ценность самой жизни, принимаем все возможности, которые она дарует. А основа всего этого – наше полное принятие смерти.

Нам следует применять этот подход на практике, постоянно воспринимая все события как «судьбоносные»: все происходит по тем или иным причинам, и мы должны уметь из всего извлекать уроки. Заболев, мы должны отнестись к этому как к идеальной возможности отстраниться от мира с его отвлекающими моментами, снизить темп жизни, по-новому посмотреть на то, что мы делаем, и научиться по-настоящему ценить те периоды, когда мы здоровы, гораздо более частые в нашей жизни. Умение терпеть некоторую физическую боль, не стремясь сразу ее снять, весьма важно в жизни.

Если кто-то сопротивляется нашей воле или становится нашим врагом, мы должны попытаться оценить, в чем мы сами были неправы, и понять, как использовать этот урок для того, чтобы лучше разбираться в человеческой природе и научиться правильно обращаться со скользкими и неуживчивыми личностями. Если мы идем на риск и терпим неудачу, надо радоваться возможности поучиться на собственном опыте. Если рушатся наши отношения с близким человеком, следует попытаться увидеть, что было не так в этой динамике, чего нам не хватало и чего мы хотим от следующих отношений. Нельзя, избегая подобных переживаний, закутываться в кокон, ограждающий нас от дальнейших страданий.

Разумеется, во всех этих случаях мы будем испытывать физическую и душевную боль. Не следует обманывать себя: эта жизненная философия не в состоянии мгновенно сделать негативное позитивным. Мы должны понимать, что это длительный процесс, что на нас будут обрушиваться удары, но наше сознание должно постепенно превращать каждый удар в урок. Благодаря практике это превращение будет проходить быстрее и легче.

Любовь к судьбе способна коренным образом изменить наше восприятие происходящего, облегчить бремя, которое мы несем. Зачем жаловаться то на одно, то на другое, если мы понимаем, что на все есть свои причины и все в конечном счете способствует нашему просвещению? К чему завидовать тому, что имеют другие? Ведь мы обладаем гораздо более важной вещью – трезвейшим подходом к суровым реалиям жизни.

Откройте ум Возвышенному. Рассматривайте смерть как своего рода порог, через который все мы должны перешагнуть. В этом смысле она являет собой высшую тайну. Мы не в состоянии отыскать слова и понятия, которые адекватно выразили бы ее. То, с чем мы имеем дело, поистине непознаваемо. Никакая наука, технология и опыт не в силах разгадать эту загадку и даже облечь ее в слова. Мы, люди, можем сколько угодно обманывать себя, заявляя, что знаем почти обо всем. Но на этом пороге мы оказываемся полными профанами, бессмысленно шарящими в темноте.

Это столкновение с тем, что мы не в состоянии познать или даже выразить словами, можно назвать Возвышенным, словом, этимологически связанным с «высью». В данном случае Возвышенное – все, что лежит за пределами нашей способности описывать и объяснять что-либо словами и понятиями, поскольку оно слишком огромно, безбрежно, темно и таинственно. Соприкасаясь с такими вещами и явлениями, мы испытываем некоторый страх, но ему сопутствует восторженный трепет и удивление. Нам как бы напоминают о нашей собственной ничтожности: есть нечто гораздо более грандиозное и могущественное, чем наша ничтожная воля. Умение ощутить Возвышенное – идеальное противоядие от нашей самоуспокоенности, от мелочных забот повседневной жизни, которые могут поглотить нас, породив ощущение внутренней пустоты.

Образец чувства Возвышенного – наши размышления о смертности, однако мы можем научить свое сознание этому чувству и с помощью других мыслей и действий. Например, глядя в ночное небо, можно попытаться осмыслить бесконечность Вселенной и безграничную малость нашей планеты, затерянной в космической тьме. Можно встретиться с Возвышенным, размышляя о происхождении жизни на Земле, о том, сколько миллиардов лет прошло с тех пор и как выглядел сам момент зарождения; о том, как мала была вероятность этого события, учитывая тысячи факторов, которые должны были сойтись, чтобы начался великий эксперимент жизни на этой планете. Такие колоссальные промежутки времени и само возникновение жизни превосходят нашу способность выразить их на уровне понятий, и в нас возникает чувство Возвышенного.

Можно пойти еще дальше. Несколько миллионов лет назад начался «человеческий эксперимент», когда наша ветвь отделилась от ветви наших первобытных предков. Но из-за природной физической слабости и малочисленности нам постоянно угрожало вымирание. Если бы это более чем вероятное событие все-таки произошло (ведь такое случалось с множеством других биологических видов, в том числе и с другими подвидами человека), развитие всего мира пошло бы по совсем иному пути. Более того, встреча наших родителей и наше собственное рождение – результат целого ряда случайных встреч, таких же маловероятных, как и события эволюционной истории человечества. Поэтому ваше нынешнее существование как личности, то, что мы принимаем как должное, – самое невероятное событие, учитывая, сколько случайностей должно было для этого сойтись воедино.

Мы можем также приблизиться к Возвышенному, размышляя о других формах жизни. Наше восприятие реальности диктуется нам нервной системой и органами чувств, но та реальность, которую воспринимают летучие мыши, получающие информацию о мире главным образом с помощью эхолокации, совсем иного порядка. Они способны уловить то, что недоступно нашей системе восприятия. Каковы другие компоненты мира, которых мы не в состоянии воспринять, эти «другие реальности», невидимые для нас? (Последние открытия в большинстве естественных наук создают этот эффект «просветления», а при чтении статей в любом научно-популярном журнале у вас непременно возникнут кое-какие мысли о Возвышенном.)

Кроме того, мы можем открывать для себя такие уголки планеты, где настройки нашего внутреннего компаса сбиваются: страны с совершенно иной культурой, ландшафты, где «человеческий фактор» кажется особенно ничтожным, например открытое море, громадные заснеженные просторы, высокая гора. Физическое присутствие рядом с тем, что неизмеримо больше нас, неизбежно переворачивает наше обычное восприятие, согласно которому мы центр мироздания и «мера всех вещей».

Перед лицом Возвышенного мы испытываем некую дрожь, предощущение самой смерти, мы понимаем, что столкнулись с чем-то слишком огромным, чтобы наше сознание смогло охватить это в полной мере. И на какое-то мгновение это дает нам встряску, временно избавляет от высокомерия, освобождает от губительной хватки привычек и банальности.

* * *

И, наконец, вот для чего еще нужна такая жизненная философия. Мысль о смерти страшит нас с того самого момента, как человек начал осознавать себя. Мы сами не можем понять и оценить, до какой степени наши убеждения, религии, общественные институты и многие формы поведения сформировались именно под влиянием этого страха. Мы, люди, стали рабами своих опасений, своего бегства от действительности.

Но, когда мы совершаем разворот и начинаем отчетливее осознавать собственную смертность, мы ощущаем вкус подлинной свободы. Мы больше не чувствуем необходимости накладывать ограничения на свои мысли и поступки, пытаясь с помощью этих ограничений сделать жизнь предсказуемой. Мы можем вести себя смелее и не бояться последствий. Мы можем отбросить все иллюзии и зависимости, к которым прибегали, пытаясь заглушить тревогу. Мы можем полностью посвятить себя работе, отношениям с близкими людьми, перестать все делать вполсилы. Ощутив первое дуновение такой свободы, мы захотим идти дальше, пробовать, исследовать, расширять свои возможности – насколько нам позволит время.

Лишим ее [смерть] загадочности, присмотримся к ней, приучимся к ней, размышляя о ней чаще, нежели о чем-либо другом. Будемте всюду и всегда вызывать в себе ее образ и притом во всех возможных ее обличиях… Неизвестно, где поджидает нас смерть; так будем же ожидать ее всюду. Размышлять о смерти – значит размышлять о свободе. Кто научился умирать, тот разучился быть рабом. Готовность умереть избавляет нас от всякого подчинения и принуждения.

Мишель де Монтень