Повести

Одного миллионера спросили, как он разбогател.

– Я купил три яблока за пять центов и продал их за десять. На десять центов купил шесть яблок и продал их за двадцать, и так целый год. А потом у меня умер дядя и оставил мне в наследство два миллиона долларов.

Далее вы прочитаете исповедь миллионера. Он отдал мне свои записки и сказал: «Если хочешь, отредактируй и издавай, только без моей фамилии. Мне слава писателя не нужна».

Долго я не решался эти записи опубликовать, но вот, наконец, решился.

Когда мне было восемнадцать лет, гадалка нагадала, что до тридцати лет я буду жить обычной жизнью, в которой невзгод будет больше, чем везенья, а в тридцать лет у меня начнётся какая-то необыкновенная жизнь. На меня посыпется манна небесная, я стану богат, меня все будут любить, я посчитаюсь со своими обидчиками. А в ближайшем будущем меня ждёт болезнь, из которой я буду выбираться целых полгода.

Я познакомился с этой гадалкой совершенно случайно, на пляже, возле одного из Путяевских прудов. Мы с приятелем лежали на траве и никого не трогали. Я и не думал ни о каких гадалках, и никогда в мыслях не было обращаться к ним за советом.

А рядом с нами расположилась большая компания. Они сидели, лежали вокруг пледа, где были закуски и напитки. Они гуляли. А мы тихо загорали, наблюдая за ними.

В этой компании оказалась эта женщина, которая вдруг подошла ко мне и спросила:

– Хочешь, расскажу, что ждёт тебя в будущем?

– А почему именно мне? – ответил я вопросом на вопрос.

– А я вижу, ты интересный человек, необычный, и всё у тебя в жизни будет не просто так.

Я согласился, и она мне нагадала.

Как же я потом ругал себя за то, что согласился на это гадание.

Уже потом я узнал, что гадание может оказаться программой, которой тебя «наградит» гадалка.

Уже потом я узнал, что человеку, а особенно верующему, не надо знать, что его ждёт впереди.

Уже через месяц я об этом гадании пожалел, когда заболел ревмокардитом.

С гадалкой разговор был в июле, а в августе я поехал в дом отдыха «Болшево».

Оттуда, из Болшева, в один совсем не прекрасный для меня день, мы всем коллективом отдыхающих отправились на какое-то водохранилище во Фрязино.

Уж не знаю, вернее, не помню, каким образом кто-то в моем пуховом свитере прыгнул в воду.

А я потом выжал воду из свитера, а свитер, было жарко, надел на себя. И так в этом влажном свитере продолжал кататься на лодке.

В результате я и не заметил, как простудился. Потом почему-то держалась температура – 37,2°. Держалась долго, несколько месяцев. В результате – ревмокардит.

Интересно, что через много лет один мой друг, врач-гомеопат, в подобном же случае, когда дня четыре держалась температура и так же закладывало нос, этот врач дал мне какие-то зернышки, и через день температура стала нормальной. Он мне что-то по этому поводу объяснял и сказал, встреться мы тогда, он так же быстро снял бы мою болезнь. Жалко, что не оказалось со мной тогда рядом знающего врача. Что можно было ожидать в советское время от обычного врача обычной поликлиники, где в основном занимались выписыванием бюллетеней.

Но это я отклонился.

Главное, что предсказание стало сбываться. Из-за болезни я потерял год в техникуме, где я тогда учился.

Учился я хорошо. Можно даже сказать, отлично. То есть был отличником как в школе, так и в техникуме.

Ещё один немаловажный момент – гадалка сказала:

– Тебя многие будут обижать. Запомни их всех, потом, после тридцати лет, рассчитаешься.

Я стал запоминать. До гадания мне это в голову не приходило. А теперь стал запоминать.

В техникуме у меня был один обидчик, преподаватель математики Анатолий Алексеевич Петров. Он меня почему-то ненавидел. Я его раздражал. Одних негры раздражают, других – евреи, а Анатолия Алексеевича – я.

При всей группе он делал мне замечания, занижал оценки, хотя, повторяю, я был отличником.

Я рос маленьким, конопатым, не шибко красивым мальчиком. Но, видно, был честолюбив и хотел быть лучше других. Поэтому я учился лучше всех в группе. Просиживал многие часы над домашними заданиями. Память была хорошая, и соображал, видно, неплохо. Вот и отличался.

А этот Анатолий Алексеевич всё время меня унижал.

Однажды он сказал:

– Кто первым решит эту задачу, тому поставлю сразу две пятёрки.

Я решил задачу быстрее всех.

Он долго кряхтел над моей тетрадкой, но всё-таки сказал:

– Да, решил правильно, – но отметку в журнал почему-то ставить не спешил.

Я сказал:

– Вы обещали поставить две пятёрки.

Он разозлился, сказал всему классу:

– Неужели никто из вас не мог решить эту задачу быстрее этого, этого… – Он не мог подобрать нужного слова, а то, что было на языке, не решился произнести.

Класс загудел. Все были возмущены его гнусностью.

Я сделал паузу, и он поставил в журнал одну пятёрку.

Я не унимался:

– Вы обещали поставить две пятёрки.

– Не положено, – буркнул преподаватель.

Через некоторое время он мне отомстил. Поставил за контрольную двойку. Это было настолько несправедливо, что я пожаловался нашему классному руководителю. Тот с контрольной пошёл к завучу.

Пришлось Петрову исправлять двойку на тройку.

Решено почти всё было правильно, но больше тройки он не захотел ставить категорически.

Мне, отличнику, получить тройку было стыдно, но ничего сделать я не мог.

Через некоторое время Анатолий Алексеевич куда-то испарился, и я как был отличником, так и остался, но веру мою в то, что все люди хорошие, он сильно поколебал. Я его запомнил и не забываю.

После техникума я работал на заводе и в то же время учился в вечернем институте.

А кроме того, я ещё встречался с девушками. Скорее, это было основное мое и любимейшее занятие.

Я влюбился в одно жуткое создание.

Теперь-то я понимаю, что девушку нельзя было назвать красавицей, но тогда я жить без неё не мог и считал самой красивой. Жила она в Люберцах. Не знаю, что я в ней нашёл. Вернее, конечно, знаю. Она была сильно сексуальной и многоопытной. И на меня, сплошного отличника, который до этого боялся подойти познакомиться, вдруг на меня обрушилась эта лавина новой сексуальной жизни.

А ей-то что было нужно от меня? Ума не приложу. Может, никого лучше рядом в то время не оказалось. Мы с ней скитались по друзьям. Оставались ночевать где попало, даже на полу на каком-нибудь матрасе.

Я трёх дней прожить без неё не мог. Тянуло к ней постоянно.

Месяца через три она оказалась беременной. Явно не от меня. Но я-то этого не знал. Поехал к ней в больницу. Хорош был – Ромео.

Моя Джульетта и в дальнейшем не отличалась постоянством. Сначала я ничего не понимал, но, когда прозрел, вступил с ней в неравную схватку, поскольку расстаться сил не было.

Были болезненные отношения с жуткой ревностью, изменами, скандалами. Но расстаться никак не могли.

Однажды мы с ней поехали отдыхать в Карпаты. В поезде она строила глазки какому-то офицерику.

Я сильно переживал. В Ужгороде мы с ней поселились в каком-то доме и тут же поругались. Она пропала. Я сходил с ума.

Вышёл из дома, я вижу, она идет в сопровождении двоих кавалеров и все трое навеселе. Она не ожидала меня увидеть, кинулась ко мне, но я отвернулся и пошёл в дом.

Она бросила кавалеров и кинулась за мной. После бурного выяснения отношений мы упали на кровать. Но обида запомнилась. Мне же сказали запоминать, вот я и запоминал.

Уже в Москве я узнал, что параллельно со мной существуют ещё два её любовника. Может, сильно хотела замуж, а может… дальше не продолжаю.

Мы расстались. Месяца через три она всё же позвонила мне, попросилась в гости. Я не смог отказать. Она приехала в новой шубе чудовищного цвета. Сняла шубу в прихожей и вошла в мою комнату. Вошла и увидела в постели девушку Галю. Галя укрылась одеялом до самых глаз. Но глаза – чёрные, горящие глаза нагло смотрели на Клару.

Клара, увидев эту картинку, поняла, что я кое-чему у неё научился, нервно засмеялась, поздоровалась с Галей, развернулась и пошла надевать шубу.

Проходя мимо моего окна, демонстративно улыбалась. Через полчаса позвонила и сказала:

– Я тебя ненавижу!

Перезвонила через пятнадцать минут и сказала:

– Зачем тебе это было нужно?

Перезвонила ещё через десять минут и сказала:

– Я тебя люблю.

Я сказал:

– Люби дальше.

Месяца через три она приехала ко мне без звонка. Осталась ночевать, но всю ночь не отдавалась ни за что.

Я спросил:

– А может, тебе уехать? Я вызову такси.

– Нет, – сказала она, – я уеду утром, а если ты будешь приставать, я устрою такой крик, что соседи вызовут милицию, и тебя посадят.

Так и не сдавшись, она и уехала утром, и больше я её не видел много лет. Отомстила, как могла.

Я учился в институте, работал и даже занимался в самодеятельности – пел. Говорят, пел неплохо. Вернее, вначале плохо. Но преподавателями были две женщины по фамилии Стрельниковы. Теперь по их книжкам учатся дыхательной гимнастике. А тогда они в Доме культуры «Красная звезда» при моем заводе вели вокальный класс. Эти женщины, Стрельниковы, заставляли нас петь, делая при этом физические упражнения: наклоны, приседания, упражнения рук, ног.

И через три месяца у меня очистился голос, окреп и зазвучал очень звонко. Эти две преподавательницы в дальнейшем занимались с певцами Большого театра, с артистами эстрады, а тогда они, никому не известные, вели кружок у нас на заводе.

Именно там я познакомился с Лидой Ногайцевой. Была она хороша собой и отлично пела.

Впоследствии, учась в МАИ, я пригласил её в нашу МАИвскую концертную бригаду.

В институт МАИ я попал совершенно случайно, благодаря своей природной вежливости. Оглядываясь назад, я могу сказать, что мне часто везло. Совершенно случайно у нас на заводе преподавали выдающиеся Стрельниковы, но совсем не случайно я пришёл в их вокальный класс.

Случайно на катере, которым я ехал в Пестово, оказалась женщина по имени Изабелла, но совсем не случайно я помог ей, и вот что из этого получилось.

Мы с компанией ехали на «Ракете» в Пестово. Рядом с нашей компанией оказалась красивая женщина лет тридцати – Изабелла.

Она кого-то знала из нашей компании, но в разговоре участия почти не принимала. Когда мы приехали в Пестово, вся наша компания куда-то разбежалась. Изабелла осталась одна с двумя чемоданами. Я не мог её оставить, взял чемоданы и донёс до регистратуры дома отдыха.

Прощаясь, она сказала:

– Я слышала, вы хотите перейти с заочного на дневное. Вот вам записочка, придёте в МАИ, главный корпус, комната 238. Маму зовут Мария Ивановна. Вот её телефон.

Через две недели я уже учился на втором курсе МАИ.

Поистине, как говорил Корней Иванович Чуковский, «самые выгодные дела – бескорыстные».

Помогайте – и к вам вернётся.

Там, в МАИ, на нашем факультете была концертная бригада. Руководителем бригады был человек по фамилии Баркович. Комсомольский вожак. Бригада была самодеятельная, но некоторые артисты были покрепче профессионалов. Коллектив уже ездил выступать на Курильские острова и заработал там большие, по тем понятиям, деньги.

Что такое в то время поехать на Курилы для молодого парня? Да это просто несбыточная мечта.

Меня взяли в бригаду. Я там пел. Пел неплохо. Но лучше меня там пел Вася Петров. Он был студентом консерватории. Год учился в консерватории, год в МАИ. Конечно, при его голосе ему бы лучше стать певцом, но папа Васи был генеральным конструктором и заставлял сына учиться на инженера.

Вася так был занят в консерватории, что в течение года он с нами почти не выступал, но, когда надо было ехать в поездку, он тут же появлялся и ехал с бригадой.

Я думал, что нам хватит места обоим, но у Барковича на этот счёт было другое мнение.

Если делишь деньги на десятерых, то получается больше, чем если делить на одиннадцать. Был показ для ЦК ВЛКСМ перед поездкой, и меня на этот показ уже не пригласили. Пел один Вася.

Я всё равно приехал и заявил при всех на обсуждении, что это нечестно. Я ведь год выступал с ними, причём всюду бесплатно, а теперь меня не берут на Курилы.

Все ребята относились ко мне с симпатией, но почему-то промолчали. Видно, делить на десять им тоже нравилось больше, а может, боялись Барковича.

Тогда я пошёл к секретарю нашего комитета комсомола. Фамилия его была Хорошев. Он пообещал разобраться с Барковичем, но быстро встал на сторону этого самого Барковича.

И вот вся бригада, вместе с Васей Петровым, а также и с Лидой Ногайцевой, которую я туда привёл, уехала на Курилы, а я остался с носом. Нос был небольшой, но неприятный.

Обидно было, но что делать.

Баркович впоследствии женился на Лиде. Семейная жизнь у них не удалась, и через какое-то время они разошлись.

Я пережил обиду, но так уж я устроен, если меня не пускают в дверь, я лезу в окно. В случае неудачи я стараюсь сделать своё дело и добиться того, чего мне не дали.

Я создал свою бригаду, которая была ничуть не хуже той самой, Барковича. И многие ребята из старой бригады потом влились в мой коллектив. Мы прекрасно ездили и выступали, и, кстати, Вася Петров тоже выступал с нами.

А Баркович пошёл по комсомольской линии, работал в горкоме, потом началась перестройка, он стал замдиректора крупного культурного учреждения, а потом я как-то потерял его из виду.

После окончания института я стал певцом. Из нашего авиационного института вышло много разных артистов, режиссёров и писателей. Элем Климов, Майя Кристалинская, Михаил Задорнов, Лион Измайлов, Эдуард Успенский и Феликс Камов – автор «Ну, погоди!» и очень многих книг, как юморных, так и серьёзных.

Вот такой у нас институт театрально-спортивный с лёгким авиационным уклоном.

Нет, вначале я года три проработал инженером, параллельно брал уроки пения и работал на эстраде, пока окончательно не ушёл в профессиональное пение. Пел где только можно: и в театре, и на корпоративах, и в хорах, набирался опыта. У меня уже была своя сольная программа. Пел романсы, бардовские песни и современные популярные.

Понял, что главное в нашем эстрадном деле – это ящик. Не почтовый, а телевизионный. Если ты есть на экране ТВ, значит, ты есть и в жизни. То есть ты концертируешь. А если тебя не знают, то и не приглашают.

Конечно, таким гигантам, как, допустим, Антонов или Серов, им уже не обязательно появляться в музыкальных передачах, их и так уже знают и любят. Но узнали их и полюбили когда-то именно потому, что они пели на ТВ.

Так, иногда, раз в полгода, они появляются на каком-нибудь большом концерте, и этого достаточно, чтобы и далее поддерживать популярность.

А если тебя не знают, и не показывают по ТВ, и не крутят на радио, тогда ты можешь со своим золотым или изумрудным голосом хоть двадцать лет петь по концертам, и никто тебя всё равно знать не будет.

Замкнутый круг. На ТВ тебя не приглашают, потому что ты неизвестный. А известным ты не становишься потому, что тебя не приглашают на ТВ.

В советское время этот замкнутый круг можно было разорвать двумя способами: либо имея влиятельного покровителя, либо делая подарки редакторам и режиссёрам.

Я использовал и первый и второй способы. Кто-то меня порекомендовал, а потом уже я сам носил редакторам всякие духи, типа «Фиджи», жуткий тогда дефицит.

И из каждой загранкомандировки привозил кучу всяких шмоток для подарков.

Это тогда называлось дружбой. Дружбой исполнителя и редактора.

Да, тогда редактора брали. Но что это были за взятки, духи, джинсы, коньяки, букеты, изредка – деньги.

Или однажды редактор сказала мне, что для зама надо выбить кооперативную квартиру. И я ездил в кооперативное управление и выбивал эту квартиру за то, чтобы меня взяли в «Огонёк». В «Огонёк» меня всё равно не взяли. Потому что более известная певица на раз сделала этому заму квартиру. Обошлись без меня.

Но была там одна передача, «Вокруг песни», где мог и я поучаствовать, всего лишь потому, что хорошо пел, нравился публике и, главное, – редактору.

Вот в этой программе я и стал появляться. Да, я дарил редактору подарки. Но сегодня эти подарки показались бы просто смешными. Помню, я подарил ей книгу Андрея Белого «Петербург». Дефицитная книга, а редактор, женщина, любила читать хорошие книги. Духи дарил, конфеты, цветы. От денег она категорически отказалась.

С середины девяностых о духах и речи не шло – только деньги.

Раз в три месяца я появлялся на экране. По сегодняшним дням, когда такое множество каналов и музыкальных передач, это ерунда. А тогда это было редким везением.

Когда я подарил редактору книгу «Мастер и Маргарита» в кожаном переплёте, это произошло у неё дома, она поцеловала меня: не Маргарита, а редактор. Я понял, что должно быть продолжение. Но инициативу не проявил.

Я тогда был влюблён в другую женщину и категорически не хотел ей изменять. Нет и нет, с кем не бывает. Однако всё оказалось не так просто. Меня перестали приглашать в передачу.

Сначала я не обратил на это внимания. Думал, случайно. Сейчас не зовут, позовут позже.

Однако через полгода я забеспокоился. Татьяна со мной разговаривала как обычно, но приглашать – не приглашала.

За меня пошёл ходатайствовать известный артист, мой близкий друг. Его выслушали, с ним согласились, но приглашать меня так и не стали.

Года через полтора я заметил, что моих коллег, с которыми я одновременно начал сниматься, приглашают в концерты значительно чаще, чем меня. Они были нарасхват, а про меня будто забыли.

Я попытался выяснить отношения с Татьяной, но наткнулся на глухую стену.

Тогда я пошёл к начальству. Это подействовало, но ненадолго. Один раз меня показали, а потом снова – тишина. А ведь снова к начальству не пойдёшь.

Начальник много позже рассказал мне, что кроме редактора мне нагадил один из моих коллег. Он просто опорочил меня в глазах жены этого начальника. Представляете, этого было достаточно, чтобы меня отлучили от телевидения.

А ведь того завистника коллегу именно я и привёл в передачу и возил его по концертам, желая помочь талантливому парню. Я даже считал его своим другом. Но есть такие люди, которые жутко обижаются, если ты им помогаешь. Они чувствуют себя обязанными и оттого злятся. Запомним, его звали Аким.

Вот такая история. Начальство меня не поддерживает, а редактор терпеть меня не может. Куда деваться? Надо делать своё дело. Я написал заявку, переговорил с друзьями, заручился их поддержкой и пошёл к другому начальству в другую редакцию.

И надо же, эти другие люди, которые ничего не должны мне были, вдруг предложили мне не только петь, но и вести новую передачу «У камина». В ней я рассказывал о старых временах, о певцах прошлого, разговаривал с интересными собеседниками, и ещё, естественно, в передаче были ретропесни.

Передача для среднего и старшего возраста, но хоть что-то. Эта ниша была свободна, и я её занял.

Не важно, что тебя видят немногие, важно хорошо делать своё дело и получать от этого удовольствие. Кто-то обязательно заметит и оценит.

Посмотрите сегодня на этих ребят из «Камеди Клаб». Их никто, кроме кавээнщиков, не знал. А начинали они на второстепенном канале, который по охвату публики не мог сравниться ни с первым, ни со вторым.

Однако их заметили, сегодня их знают все. Они востребованы. Лучшие представители «Камеди» стали суперзвёздами. Теперь снимаются в кино, работают на разных каналах.

Я не говорю о начальстве, я не говорю о том, что кому-то они не нравятся, я говорю только о популярности.

Меня тоже заметили и на том же канале предложили ещё одну передачу. Шоу со звёздами. В студии было до трёхсот человек публики. Всё «Останкино» сбегалось на эту передачу. Каждый зритель мог задать свой вопрос «звезде». Зрители становились соучастниками в передаче, не говоря уже о том, что они же, зрители, могли в течение часа пятнадцати бесплатно слушать и лицезреть «звёзд» первой величины и даже можно было с ними поговорить.

А после съёмки «звезда» накрывала стол, устраивался фуршет. Приходила вся съёмочная группа и избранные зрители. Жалею, что не снимал этих фуршетов. На них порой было ещё интереснее, чем на передаче. Например, когда там пел сам Петренко. И как пел!

«Звёздам» эта передача очень нравилась. Они забесплатно получали целый творческий вечер. Причём в прямом эфире. Никто не верил, но это было именно так. Шестьдесят пять программ в прямом эфире.

Всё, что вы прочитали до сего момента, было преамбулой. А теперь – к делу.

Она появилась на моём шоу в мой день рождения. Мне исполнилось двадцать девять лет. Я с ней за несколько дней до этого познакомился в фотомагазине. Она там работала продавщицей. Я взглянул на неё… и обомлел.

Все писатели пишут только про красивых. Посмотреть бы на них в жизни, на этих красавиц. Но эта девушка была совершенно необыкновенная, можете мне не верить, но тогда вспомните её лицо на рекламе самой известной авиакомпании. Хотя как это лицо можно вспомнить? Их столько, этих рекламных девушек, и все красивые. А эта девушка была самой красивой. Во всяком случае, мне так казалось.

Но на всех рекламных фото, которые впоследствии появлялись, совсем не видно её ясных, ярких, излучающих радостный свет глаз.

Видно только отличную фигурку, летящую в небе.

Я тогда, в магазине, слова не мог вымолвить в течение нескольких минут. А потом сказал:

– Этого не может быть.

А она ответила:

– Однажды я даже была у вас на съёмках.

– И я вас не заметил?

– Меня даже представили вам, но вы там носились как угорелый и даже не обратили на меня внимания.

– Теперь-то я вас точно запомню. Приходите снова. В мой день рождения.

Она пришла. Хитрющая в своей наивности. Она подходила к знаменитым артистам, просила их сфотографироваться с ней, а когда они клали свои руки на её плечи, она решительно этому противилась.

После чего все артисты подходили ко мне и спрашивали:

– А кто это такая?

Я только пожимал плечами. Она сумела создать ажиотаж вокруг себя и показать в то же время, какая она неприступная.

И я на этот крючок попался.

Напоминаю, мне исполнилось двадцать девять лет, ей было двадцать.

Я себе казался опытным бойцом любовного фронта. А она казалась наивной, но красивой девушкой.

Когда я иногда смотрю на хрупких, красивых и беззащитных женщин, я невольно думаю: «А что же дал им Бог для защиты этой красоты? Красивая и хрупкая, она привлекает представителей сильного пола. А среди них есть разные. Не все добрые и благородные. Ой не все. Какая же защита у этой хрупкой и беззащитной? У розы-красавицы есть шипы. Лани быстро бегают. Красавицы кошки имеют острые когти и клыки. А что у этих беззащитных красавиц?»

Скоро узнаю, причём по полной программе.

Мы начали встречаться.

Я и думать не мог о том, что эта красота достанется мне легко.

Я не красавец, невысокий, не стройный, не спортивный, не блондин, не с голубыми глазами. И ещё много «не».

Я робел перед нею. У меня таких красоток в жизни не было. Но привычка идти с женщинами напролом, она работала уже автоматически. Робость робостью, а привычка двигала мною сама по себе.

В первое же свидание она опоздала на двадцать минут. Я уже мысленно с ней распрощался. Уже хотел уходить. Но тут она и появилась. Радости моей не было предела. И, как поется в песне: «А вокруг меня прохожие, все на ангелов похожие. Улыбалось небо синее…» И так далее, по тексту.

В дальнейшем она опаздывала нередко, практически всегда. Спорить, ругаться, обижаться было бесполезно. Она всё равно будет опаздывать. Наверное, специально. А скорее – это инстинкт. В ней всё было устроено так, чтобы заставить окружающих влюбиться в неё.

Она опаздывает, а я психую. На неё все смотрят, а я ревную. Стоит оставить её хоть на пять минут одну, тут же рядом с ней появляется какой-нибудь мужчина. Можно известись. Вот я и изводился.

Когда-то в книге А. Кончаловского я прочитал, как он уже в солидном возрасте со своей юной подругой пришёл на дискотеку.

Девушка Андрона танцевала с молодыми парнями, а он сидел за столиком, смотрел на неё и умирал от ревности. Он, многоопытный ловелас, заранее проигрывал своей девушке, потому что был намного старше её.

Отношения мужчины и женщины всегда борьба – кто кого.

Я проигрывал своей девушке, потому что она была настолько привлекательнее, чем я, что невозможно было сравнивать. Силы были неравны.

Если бы я не был известным певцом, она бы на меня вряд ли обратила внимание. Да к ней такие орлы подкатывали, а тут я – никакой, в смысле мужской привлекательности.

Говорят, мужчина интересен не красотой, а другими качествами. Но попробуй покажи ей свои качества, если ты к ней даже подойти не можешь.

«Не в красоте дело, не в красоте». Однако, когда появляется красивый мужчина, все женские головки сразу поворачиваются к нему. Красивый – не обязательно глупый, а некрасивый – не обязательно умный.

Короче, я ей проигрывал с первых дней и по всем фронтам.

Однажды я пришёл в её магазинчик и по привычке решил поиграть с ней в кошки-мышки. Она меня заметила издали, а я, вместо того чтобы сразу подойти к ней, подошёл к другой продавщице и что-то у неё спрашивал, смешил её. Потом направился к своей подруге, думая, что она следит за мной и ждёт. Куда там! Когда я подошёл к ней, она читала книгу и долго от неё не могла оторваться, а я стоял и ждал, когда она начитается и соизволит меня заметить.

До меня она уже была замужем. Муж её, огромный детина, помыкал ею и то ли в шутку, то ли всерьёз говорил, что женился на ней из жалости. Но когда они разошлись, ещё долго-долго он ездил к ней и забыть её не мог.

Первым её мужчиной был школьный учитель, которого она разлюбила из-за его патологической ревности. Он не смог выдержать, ушёл из школы и съехал с квартиры, чтобы не видеть, как она встречается с другими.

Вот тебе и беззащитная. Нет, дорогие граждане, красота – это действительно страшная сила.

Я предполагал, что осада будет долгой. Но предположениям моим не суждено было сбыться.

В первое же свидание «это» и произошло. Я давно уже заметил, что, если я ни на что не рассчитываю и веду себя сдержанно и очень осторожно, вот тут мне и везёт.

Самые большие недотроги сдавались мне в самом начале пути, несмотря, а может, и потому, что я робел, но вёл себя уверенно.

А когда я позволял себе некоторую развязность и самоуверенность, вот тут-то мне отказывали самые доступные дамы.

На другой день мы поехали покупать ей джинсы. Это означало, что мы начали встречаться. Как говорит один мой знакомый, «женщине не важно, сколько ты имеешь, важно, сколько ты тратишь на неё».

Она была такая трогательная, маленькая и такая со мной откровенная, что я не мог не привязаться к ней.

Но всё время попадал изо льда да в пламень. Через месяц она вдруг пропала.

Мама её сказала, что она уехала к подруге на дачу.

Непонятно, почему, если едешь к подруге на дачу, это надо скрывать. Значит, не на дачу. Два дня я сходил с ума, а на третий, в понедельник с утра, я побежал к её магазину. Она, как всегда, опаздывала. Вышла из такси и пошла на работу. Тут-то я её и встретил. А она очень обрадовалась, увидев меня.

Они с подругой ездили в Санкт-Петербург. А говорить об этом она не хотела. Клялась, что ездила с подругой.

– Так хотелось оторваться. Не знаю, почему я не сказала. Я теперь вижу, что не должна была так делать. Ты волновался, да?

В другой раз, через месяц, мы поехали в город Суздаль походить по старым улочкам, посмотреть церкви.

Нас вёз туда на своей машине мой приятель. И она в Суздале демонстративно всё время с ним беседовала, не обращая внимания на меня. Школьные игры. Я терпел, терпел, а потом, на глазах у неё, познакомился с какой-то женщиной и стал с ней также демонстративно разговаривать.

Тогда Галка куда-то исчезла. Просто пропала. Мы с приятелем её обыскались. Ключ от номера в гостинице был у меня. Поэтому в гостинице мы её не искали. А она именно там и была. Попросила дежурную по этажу открыть номер.

Когда мы остались вдвоём, я сказал, что эти игры для школьников, а не для меня.

– О чем ты? Какие игры? – услышал я в ответ.

То есть опять она меня переиграла.

Иногда я ездил на гастроли, а она из-за работы ездить со мной не могла. Я предложил ей уйти с работы.

– Я помогаю семье, – сказала она.

Семья у неё была плохо обеспеченная. Папа работал инженером в каком-то разваливающемся НИИ.

Я выплатил ей зарплату за год, и она ушла с работы. Теперь надо было её куда-нибудь устроить. Нельзя же просто так бездельничать. Ей двадцать лет, надо учиться.

И я устроил её на мидовские курсы. Там готовили секретарей-делопроизводителей. Преподавали английский, этикет, макияж, правила хорошего тона и чёрт знает что ещё. Это как раз для неё, особенно последнее.

Больше всего на свете её интересовало, как она выглядит. Мы с ней встречались год. За этот год я только один раз видел, как она плачет.

У неё случилось настоящее горе – ей плохо покрасили волосы.

В августе я был очень занят и отправил её с девушкой моего друга на Кипр. Она поехала за границу первый раз в жизни. Её не было десять дней.

Я сам себе не поверил, я по ней скучал. С чего бы это?

Они вернулись, две красотки, загорелые, весёлые и ясноглазые.

Приятель терзал расспросами свою девушку, а я Галке поверил во все её рассказы. Они обе как шерочки-машерочки рано ложились спать, ни на какие дискотеки не ходили и никаких новых знакомых не завели. Море, пляж, Афродита, выходящая из пены. Пену не привезла. Сама приехала – и прекрасно.

Всё чисто – конкретно – стерильно.

Через месяц подруга Галки раскололась и рассказала мне, что Галка всю ночь провела в бассейне с каким-то зубным врачом из Крыма.

Казалось бы, что такого? Купались, болтали. Скучно ведь двум молоденьким девушкам. Но противно было враньё.

Пушкин говорил: «Отелло не ревнивый, он – доверчивый».

Мы когда-то, в самом начале, договорились: не врать друг другу.

Более того, когда мы начинали встречаться, у неё был парень. Скрипач. Он звал её с собой в Америку. Она с ним встречалась при мне, и я об этом знал. Я только сказал ей:

– Если ты будешь встречаться с этим скрипачом – твоё дело, но тогда и я могу встречаться кроме тебя с другой девушкой.

– Нет, – сказала она, – меня это не устраивает. Я перестаю встречаться со своим парнем. Я так не смогу – с тобой и с ним. Это неправильно. Мне, конечно, трудно объяснить ему, что появился ты. Он через неделю уезжает. Но я всё равно скажу, что у меня есть другой.

Как потом выяснилось, ничего она своему парню не говорила, просто через неделю он уехал в Америку навсегда, и ничего объяснять не пришлось.

Мы впервые поругались как следует из-за этого Кипра.

Я сказал, что не смогу теперь верить ей. Ерунда, конечно, я всё равно верил ей. Верил во всё, что она говорила. Верил в то, что она любит меня, хотя ничего этого она и не произносила вслух.

Осенью мы как-то совсем уж сильно привязались друг к другу.

Всё время хотелось сделать ей какой-нибудь подарок. Покупал ей всякие платья и костюмы.

Поехали в Париж. Там всё было прекрасно. Этот праздник был не только с Хемингуэем, но и с нами тоже.

Я не шибко сексуальный товарищ, не отличаюсь ни физической, ни какой другой силой, но с Галкой всё было совершенно необыкновенно. Желал её всё время. И не только в Париже. Везде. Что это было? Любовь? Скорее страсть. Есть разница. С Галкой была какая-то болезненная страсть. Всё время боязнь потерять её.

Достался нищему бриллиант. Нищий дрожит над ним. Но ведь всё равно обязательно его лишится.

Все этот бриллиант пытаются отнять, поскольку все видят и бриллиант, и его владельца.

Уже в Москве был случай. Мы были в ресторане большой компанией. Рядом с нами сидел один мой приятель с женой.

Он настолько загляделся на мою Галку, что в подпитии стал нагло хватать её руками.

– Веди себя прилично! – сказал я.

Но он, не стесняясь ни меня, ни своей жены, положил свою руку на Галкино плечо.

Я тут же схватил тарелку с салатом и заехал ему в физиономию.

– Куда вы на Новый год?

– Как всегда, лицом в салат.

Этот анекдот почему-то мелькнул в моей голове именно тогда, когда тарелка встретилась с его лицом. Нас вовремя разняли, а то бы он меня, наверное, покалечил. Он был вдвое больше меня.

Мы шли по Останкинскому телецентру. Навстречу мой знакомый, популярнейший артист. Он тут же полез к нам целоваться. Начал, естественно, с Галки. Она его никогда не видела, и он её тоже.

Ну, и что же делать, драться со всеми?

В Париже к ней никто не приставал. Все вели себя прилично. Кроме одного богатого, наверное, шейха.

Мы с ним случайно оказались рядом в лобби отеля.

После непродолжительной беседы его переводчик предложил мне двести пятьдесят тысяч долларов за мою Галку.

Когда я отказался, переводчик сказал, что это шутка. Мы вместе посмеялись, причём я смеялся не от души. Невесело.

Я сказал переводчику, что моя девушка стоит значительно дороже. Шутить так шутить.

– Сколько? – сказал переводчик.

– Она бесценна, – сказал я.

– Всё имеет цену, – ответил он.

– И сколько сейчас стоит «Джоконда»?

Переводчик засмеялся и сказал, что «Джоконда» его шейху ни к чему.

После этого случая я всё время подтрунивал над Галкой:

– Мог разбогатеть.

.

Она тоже в шутку говорила:

– Ты ещё будешь жалеть, что не продал меня.

– Да, – сказал я, – надо было поторговаться.

Говорят, что мужья очень красивых женщин сильно комплексуют и порой изменяют им со страшненькими.

Не знаю, может, поэтому, но на обратном пути из Парижа, в самолете, когда стюардесса, кстати совсем не страшненькая, стала заигрывать со мной, я ответил тем же.

И мы даже прикоснулись друг к другу щеками.

Кто бы мог подумать, что за нами следят?

Уже в аэропорту Галка сказала мне, что к ней подошёл какой-то мужчина из самолёта и предложил отвезти её домой.

Когда она отказалась, мужчина сказал:

– Зря вы с ним связались. Я видел, как он целовался со стюардессой.

Она смотрела мне прямо в глаза, пытаясь поймать на лжи.

– Нет, не целовался, – сказал я, – разговаривать – разговаривал, а поцелуев не было.

Думаю, Галка не поверила.

А я потом, поругавшись в очередной раз с Галкой и будучи не в силах её в чём-то переубедить, с этой стюардессой встретился. Не знаю зачем. Я просто не выдержал нашей борьбы самолюбий.

Она, Галка, развернулась и ушла. Такая вот совковая манера. Я знал, что я первый не выдержу и запрошу мира. Тогда-то я и поехал к стюардессе.

После чего у меня появилось чувство вины перед Галкой, и я со спокойной совестью позвонил ей. Мне казалось, что она не была злопамятной. Когда я звонил ей после ссоры, она сразу же начинала со мной говорить нормально.

В январе у меня случились гастроли за границей. Я звонил ей оттуда. Она рассказывала, что ходила на какой-то кастинг и даже прошла первый тур собеседования.

Было много претенденток на эту работу, и из двадцати девушек выбрали троих, в том числе и её.

Я рад был за Галку. Сама, без блата, без знакомств она куда-то пробилась.

Когда я вернулся, она меня ошарашила: оказывается, её позвали сопровождать какого-то олигарха на какой-то праздник. Ничего себе, работка!

– И ты пойдёшь?

– Но мне же там хорошо заплатят.

– Да ты соображаешь, что ты говоришь?! Какой, к черту, олигарх! Ты обо мне-то подумала?

– Ты мне не доверяешь? Ты разве не понимаешь, что ко мне в день пристают по десять человек, но я же ни с кем из них не встречаюсь.

– Может, тебе снова посмотреть фильм «Непристойное предложение», чтобы не объяснять, на что ты идёшь?

– Я всё равно пойду, и можешь не беспокоиться, я ни с кем не собираюсь встречаться в том непристойном смысле. Я уже обещала и не могу обмануть.

– Зачем ты обещала? Зачем ты вообще пошла в это дело, даже не посоветовавшись со мной?

– Я думала, ты обрадуешься. Это же моя работа, и я сама хоть чего-то, но добилась.

– Что это за работа? Если тебе не хватает денег, скажи, но ты не можешь ничего решать без меня.

– Могу, – сказала она и ушла.

Я в ту ночь так и не заснул.

По десять человек к ней пристают в день. Дело не в том, что красивая, есть и другие красивые. Но пристают не ко всем, а только к тем, кто хочет, чтобы приставали. Я же вижу, у кого есть интерес к окружающим, а к кому подойти невозможно. Нет сигналов. Видно, кому интересно, а кому все окружающие до лампочки.

Все хотят нравиться. Но не все об этом сигнализируют.

Прошло время. Вдруг она сказала, что мама её ходила к какому-то экстрасенсу, который ограждал её от сглаза. Мама часто лечилась у этого экстрасенса.

Я подобного лечения не одобрял, но этот экстрасенс маме помогал.

– Надеюсь, ты-то не ходишь?

– Нет, мне незачем.

К чему это я? Просто потом мне этот экстрасенс откликнулся. Но это потом.

А сейчас – мир, дружба и любовь. Куда-то испарилась работа с олигархом. И у нас снова было тихо.

Интересно, что когда всё нормально, то нет никаких страстей. Всё спокойно.

Я помню, удивлялся, прочитав интервью Каверина, где он писал, что любит стерв. Проанализировав свои встречи, я понял, что тоже западаю на стерв.

А ещё мне запомнилось, как Андрею Битову, когда он был в Армении, какой-то его друг говорил:

– Женись на армянке. Она всегда будет тебе верна. Тебя в тюрьму посадят, а она будет тебя ждать, ты будешь в ней уверен.

А Битов думал, что ему такая уверенность совсем не нужна.

Да, стервы, которых боишься потерять, душу вынимают. Ты всё время как на вулкане.

Но не все могут жить на вулкане. Только избранные мазохисты.

Нет, не должна женщина быть «душечкой». Надоедает. Мне точно надоедает. Мне нужна непокорная. Только так, которую нельзя размазать, нельзя раскатать. Такая мне и досталась. Я ей посылал эсэмэски, в которых писал, что я её люблю. Что это со мной? Совсем обезумел? Никогда я не был таким сентиментальным. Всегда был довольно сдержанным при проявлении чувств. А тут звонил ей по пять раз в день. Всё время хотелось знать, где она и что делает.

Как-то я хотел написать рассказ про парня, которому надоела его девушка. Но сказать ей об этом он не решался. И бросить её было сложно.

Тогда он на спор стал демонстративно её ревновать, выслеживать. По пять раз в день звонил, говорил о своей любви, скандалил из-за любого брошенного на неё взгляда.

Короче, девушка через три месяца бросила парня, что и требовалось доказать.

У меня произошла такая же история, но естественным путём и без моего на то желания.

Я и раньше её ревновал, а сейчас просто сходил с ума.

Мы были в каком-то кафе на вечеринке. Сидим за столом, нас фотографируют набежавшие папарацци. Она мне говорит:

– Слышишь?

– Нет.

– За соседним столиком говорят, какая с тобой красивая девушка.

– Тебе не надоело? – вдруг сорвался я. – Тебе не надоело отслеживать свой успех? Ты красивая, все от тебя в восхищении. И что с того?

– Мне нравится нравиться, – сказала она.

А по поводу олигарха, спустя некоторое время, Галка сказала:

– Я была не права. Действительно, надо было с тобой посоветоваться.

Не знаю, искренне говорила или от хитрости.

– Чего ж теперь-то, – ответил я, – когда всё не состоялось, да ещё и по не зависящим от тебя причинам. Само собой рассосалось.

– И всё же, – сказала плутовка и была такова.

Конечно, и я не подарок, подавлял её, заставлял подчиняться. Я же с ней не советовался по своим делам. А она должна была почему-то обо всём докладывать.

Почему? Потому что она моложе? Или потому, что живёт на мои деньги? Нет, это не причины.

Однажды она в очередной раз опоздала, и я ей устроил жуткий скандал. Причина была неадекватна моим эмоциям. Видно, нервы стали сдавать. Скандал, как всегда, закончился, и мы помирились, но я видел, что осадок остался.

Как-то мы должны были идти на день рождения. Я ей позвонил, попросил приехать в ресторан через час. Она сказала, что ей надо съездить домой, переодеться.

– Нет, – возразил я, – если ты поедешь переодеваться, мы опоздаем часа на два. Неудобно, согласись?

– Хорошо, – сказала она. – Я еду к тебе.

В ресторан она приехала ровно через три часа. Конечно же она сначала дома переоделась, помыла голову, сделала причёску, а только потом поехала ко мне. Все были рады её видеть. Мужики вскочили, кинулись к ней целовать ручки.

После ресторана я, естественно, устроил ей скандал. Я извёлся, пока ждал её в ресторане. Пока сидел один, и все меня спрашивали:

– Где же Галка?

Казалось бы, чёрт с ней, ну приехала позже и приехала. Но у меня какой-то невроз на этой почве, не могу перенести того, что она сказала одно, а сделала прямо противоположное.

Когда вы просто друзья, это просто неприятно, но когда любовь и ревность, просто непереносимо.

Мы отдалялись всё больше и больше.

В один прекрасный день, после очередного скандала, я сказал, что больше не могу:

– Давай разойдёмся. Я по-прежнему буду оплачивать твою учёбу, но давай разойдёмся.

– Нет, – закричала она, – я не могу, я не хочу! – Она чуть не плакала.

И самое интересное, что в это время она уже встречалась с другим парнем.

Недели через две мы с ней гуляли по парку. Я чувствовал, что с ней что-то происходит. Она изменилась, какая-то понурая, неразговорчивая.

Я спросил:

– У тебя кто-то есть? Скажи – и разойдёмся.

– Нет, – сказала она. – Не говори глупостей. – Помолчала и добавила: – Как бы хорошо уехать куда-нибудь, побыть в одиночестве и чтобы никто не трогал.

– Хорошо, – говорю, – давай я тебя отправлю на дачу к одному своему приятелю, поживи там одна, никто там тебя трогать не будет.

– Хорошо, – согласилась она и на следующий день уехала на дачу к своей подруге.

Потом, уже много позже, я узнал, что она никак не могла решиться на разрыв со мной.

Как я говорил, она уже встречалась с другим. Он был её соседом, и они познакомились, выгуливая своих собак.

Слово за слово. Он ходил с ней в магазин, носил её сумки, не сводил с неё глаз.

А с другой стороны я, со своими скандалами и ревностью.

Наверное, она всё же была привязана ко мне, раз бросить не решалась. Иногда и со мной ей было хорошо и никогда не было скучно.

Мы сидели в машине, и я её допытывал:

– Говори, я же вижу, как всё изменилось.

Она мне ни с того ни с сего наплела какую-то историю о том, что она шла домой, её схватил какой-то бандит, затащил на чердак и изнасиловал. Это был такой бред, что я поверил.

Через неделю, когда я, сходя с ума, караулил её около дома, она появилась, якобы от какой-то подруги. Села ко мне в машину.

Я сказал:

– Послушай, не всё так плохо было в наших отношениях. Сейчас всё изменилось. Но я думаю, что за год наших отношений я всё же заслужил, чтобы со мной ты была откровенной. Не врала и сказала прямо, что происходит?

Она молчала. Я видел, что она собирается мне сказать то, чего я не хотел слышать. То, что я знал и без её слов.

Вот эта пауза, это молчание было такое… Я думал, у меня разорвётся сердце.

Наконец она сказала, что у неё другой.

– С ним хорошо и спокойно. А с тобой я вся издёргалась. С ним я просто отдыхаю. Он чему-то учит меня. Он слушает меня. Я пытаюсь писать какие-то статьи. Одну даже уже скоро напечатают.

– Нет вопросов, – сказал я. – Ухожу.

– Ты будешь встречаться с другими? – вдруг спросила она.

– Наверняка, – ответил я.

– Только не с моими подругами.

– Как получится, – сказал я. Дальше был мрак.

Потом она заболела. Я говорил с ней по телефону после её больницы. Она сказала, что ходила к экстрасенсу и тот объяснил ей, что порчу на неё навёл какой-то человек – тёмный.

Она конечно же думала, что это я.

Экстрасенс устроил ей какой-то ритуал. Она выздоровела, а я заболел.

Вернее, я заболел, как только мы расстались. Мне было плохо, плохо физически. У меня вдруг началась такая слабость, кроме того, я не находил себе места. Я садился – и не мог сидеть, вставал – и не мог стоять. Вот такое было состояние. А надо было ехать в Харьков на встречу.

Мы ехали с другом, и он просто отпаивал меня. Я не мог встать с полки. Не было сил. Так продолжалось несколько дней, пока я не пошёл к своему другу-гомеопату.

Он внимательно выслушал все мои симптомы, дал принять два зёрнышка, как сейчас помню, арсениума, и слабость на другой день исчезла.

А нервотрёпка и депрессия остались. Это было наваждение. Я утром просыпался, а в глазах – она. Я всё время видел её и думал о ней. Ни о чём больше. В уме шёл непрерывный диалог с ней.

Странно, я не переживал из-за того, что у неё был другой. Я переживал из-за того, что я её не вижу. Этот наркотик не оставлял меня в покое. Мой друг, врач, сказал, что это как наркотик. Сколько употреблял, столько и будешь от него отходить. Оказался прав. Я ровно год приходил в себя.

Настоящее физическое страдание оттого, что её нет рядом.

Я понимал, что если я ей позвоню, то мы, скорее всего, встретимся. И что? О чём говорить? Упрекать? Ругаться? То есть я, конечно, мог многое ей сказать. Но ей-то это уже было не нужно.

Я знаю, у женщин это не как у мужчин. Если женщина полюбила другого, она перевернула страницу своей жизни, а на следующей странице меня уже нет.

Мучительно было думать о ней. С утра до вечера ни минуты отдыха. И что-то во всём этом было от того экстрасенса. Я чувствовал. Никогда раньше такого не случалось. Был же я и раньше влюблён, но так, чтобы ежесекундно она стояла перед глазами… А кроме того, я начал болеть. То одно, то другое, болезнь переходила с одного органа на другой. А это верный признак сглаза, наведения порчи.

Ещё одну глупость я сделал. После того как она сказала про своего парня, надо было расстаться и не видеть её. Но это было выше моих сил. Я ещё несколько раз виделся с нею, и она рассказывала мне про него.

Видно, и ей не хотелось так резко со мной расставаться. И ещё она почему-то боялась, что я начну встречаться с какой-нибудь из её подруг. Вот такой эгоизм. Ни себе ни людям.

А у меня не было сил отказаться от встреч с ней. Я не рыдал, не хныкал, не рвал на себе волосы, тупо молчал. Один раз только сказал: «Ты не представляешь, как мне плохо».

Спать я с ней не хотел. Никаких желаний, кроме желания видеть её.

Надо было как-то избавляться от этого плена.

Я достал себе путёвку в Карловы Вары. Тогда их ещё надо было доставать.

В санатории «Империал» я оказался в одной огромной комнате с Николаем Павловичем, архитектором. Замечательный старик. Потом уже он мне рассказал, что первые десять дней я с ним не разговаривал вообще. Неудивительно. Я плохо соображал. Не понимал, что со мной происходит.

Беда не приходит одна. У меня после разрыва с Галкой всё посыпалось. Как будто кто-то отменил моё везение.

Закрылись две мои передачи. Концерты случались редко. То было начало девяностых, когда всё рухнуло. Позакрывались филармонии. Взамен государственных концертных организаций по чёрному налу резвились ушлые администраторы от кооперативов. Процветало сплошное кидалово, извините за сленг. Бандиты были второй властью. И надо было обязательно иметь «крышу», иначе прибьют и деньги отнимут.

Я ничем не успел обзавестись. То есть остался у разбитого корыта. Надо было всё начинать сначала.

Кое-какие сбережения были, вот я и взял передышку.

В Карловых Варах на десятый день пребывания я понял, что живу в комнате не один.

Со мной жил этот «могучий старик», так по Ильфу и Петрову я называл Николая Павловича.

Мы сильно подружились. Он к тому времени тоже потерял своих близких и чувствовал себя одиноко.

«Вот и встретились два одиночества…» – пел я ему.

Жизнь у Николая Павловича была интересная. Как-то он мне рассказал, что дружил с поэтом Кайсыном Кулиевым. В другой раз он вдруг рассказал мне, что был знаком с Солженицыным. Тут уж я засомневался.

– Что вы, – говорил он мне, – когда мы вместе ходили встречать Новый год в «Современник»…

А я читал где-то, что Солженицын однажды праздновал Новый год именно в театре «Современник».

– Так, так, так, – подзадоривал я его недоверчиво, – и что там было, в «Современнике»?

– Солженицын пришёл в потрясающей дублёнке. Мы все обзавидовались.

Если бы он мне рассказал о чём-то другом, я бы не поверил. Но про дублёнку… такого нельзя было выдумать.

– А кто ещё был в вашей жизни? – не унимался я.

– А ещё я лично знал Корбюзье.

Я даже расхохотался.

– Гигант мысли, отец русской демократии.

– Не удивляйтесь, Корбюзье приезжал в Советский Союз и посетил наши архитектурные мастерские. А мы, молодые архитекторы, проектировали тогда города солнца. Он посмотрел на наши проекты и сказал: «Вы нас обогнали».

– Обогнали, – опять стал ёрничать я, – где же это всё, в чём мы обогнали?

– В проектах, осуществить которые не удалось. Но идеи-то Корбюзье оценил. А побеждают всегда идеи. Новые идеи.

– Скажите, а какие у вас были отношения с Лениным? – ёрничал я.

– Рассказываю. Я общался с Лениным дважды. Один раз в Сокольниках был митинг, на нём выступал Ленин, а я мальчиком стоял в первом ряду. Ленин меня заметил и даже что-то мне сказал, уж и не помню что. А второй раз я шёл через Сокольники из школы домой и увидел брошенный автомобиль. Оказалось, что на этом авто ехал Ленин с охранником. На них напали бандиты, отняли у охранника ружьё, но Ленина не узнали и ушли. А потом поняли, кого они упустили, вернулись, а Ленин уже ушёл в Сокольнический райком.

Самое интересное, что о факте ограбления Ленина в Сокольниках я тоже когда-то читал, и не поверить в это было нельзя.

Следующий вопрос мой был:

– А какие отношения у вас были с царём-батюшкой?

– Я был тогда совсем маленьким. Мне было всего четыре года. В 1914 году мой отец, главный инженер верфи в Ревеле, спускал новый корабль на воду. Царь приехал на торжество. Он взял меня на руки, а я отпустил бутылку шампанского на верёвке. Бутылка ударилась о борт корабля, но не разбилась. Пришлось бросать второй раз.

Я совершенно обалдел от этого рассказа. Передо мной сидел человек-история. Не удержался, спросил его, насколько они были близки с Тургеневым. Нет, Тургенева он не знал.

Николай Павлович был хорошо воспитанный, очень тактичный и эрудированный человек. Никого интереснее его я в жизни не встречал. Мы с ним гуляли по тропинкам Карловых Вар, и он мне всё время что-нибудь рассказывал.

Интересно было всё. По каждому поводу у него была какая-то история. Мы с ним доходили до вершины Дана, посещали русскую церковь Петра и Павла.

Три раза в день за час до еды пили карловарскую воду. В общем, не расставались. Он своими рассказами очень меня успокаивал.

Естественно, он знал о моей несчастной любви и говорил:

– Когда-нибудь вы будете вспоминать эту вашу несчастную любовь как великое счастье.

Ещё он говорил, что неудачи – это бесценный опыт. Учёба.

– В чём же дело? – вопрошал я. – Что я делал не так, в чём моя вина?

Он дал мне ответ совершенно неожиданный:

– Вы нарушили сразу две заповеди. Господь говорит: «Возлюби ближнего своего, как себя». Заметьте, не больше. Больше надо любить только Бога. И ещё одна заповедь – «Не сотвори себе кумира». Её вы тоже нарушили. Вы поставили эту женщину выше себя. Вы ей поклонялись, тряслись над ней. Этого делать не надо. Нам, нерадивым, только кажется, что можно безнаказанно нарушать заповеди. Потом покаемся, и всё будет хорошо. Нет, за каждым преступлением обязательно идёт наказание. Йоги говорят, надо не любить деньги и делать всё, чтобы их заработать, надо не бояться смерти, но делать всё, чтобы быть здоровым.

Короче, то, что ты любишь безмерно, то тебя и погубит. Слишком много мне он за один раз наговорил. Всё это надо было обдумать и разложить по полочкам.

Двадцать шесть дней мы провели в Карловых Варах. Я ожил. Назад мы почему-то ехали на поезде. И чуть не отстали в Варшаве от поезда. Мы не заметили, как наш поезд тронулся, потом мы побежали за ним. Я бежал, естественно, быстрее, чем мой «дедун». Я вскочил на подножку вагона и рванул кран аварийной остановки. Поезд заскрежетал и остановился. «Дедун» успел влезть в вагон. К нам бежали польские железнодорожники, кричали что-то грозное.

Проводница плакала, начальник поезда составлял потом акт. Но мы с моим Николаем Третьим уже ехали в купе.

– Вы просто спасли мне жизнь, – смеялся «дедун».

В Москве мы встречались почти ежедневно. Я был безработным и охотно помогал «могучему старику». Покупал ему продукты, возил его на его же автомобиле.

Он был человеком обеспеченным и даже слегка поддерживал меня деньгами. Я не спрашивал, с чего он такой богатый. Я не спрашивал, а он и не отвечал.

Галку я увидел только в конце августа. Она всё ещё не выходила у меня из головы. Я должен был как-то от неё освободиться внутренне. Другие женщины мне помочь не могли. Они для меня в тот период просто не существовали.

Мы встретились с ней у метро. Она, как всегда, опоздала. Я, как всегда, из-за этого психовал. Но теперь уже молча, без скандала.

Она сказала:

– У тебя такое мрачное лицо, ты не рад меня видеть? – и развернулась, чтобы уйти. То есть и сейчас она не могла отказаться от своих фирменных штучек.

Я поймал её за руку. Мы пошли в мою машину. Для начала я подарил ей летний костюм. Хотелось – и подарил. Она, не отрывая взгляда от костюма, рассказала, что они с её парнем ездили на Крит, что-то там снимали для телевидения.

– Я не снимала твоей камерой, потому что там был «Бетакам».

Представляю себе, как они тащили «Бетакам», чтобы снять уличную кошку.

Конечно, я должен бы был расстроиться от этого «Бетакама», но я почему-то чувствовал некоторое удовлетворение от того, что всё это уже не моё, и я от неё уже независим. Пусть теперь тот, другой, мучается от её капризов и опозданий.

Я только сказал ей:

– Отпусти меня!

– Как?

– Вот так, скажи: «Я тебя отпускаю, я тебе всё прощаю».

Она повторила мои слова. И я эти слова тоже ей сказал. На этом мы и разошлись, но я ещё долго не мог выбросить её из своего сознания. Наверное, год. Но теперь я её видел мысленно всё меньше и меньше. И вспоминать её стал без мучения. Хорошо ещё, что не снилась по ночам. Ни разу.

Жизнь постепенно налаживалась. Стал я понемногу выступать. Понемногу снимался куда позовут. Раскрутиться до большой популярности при отсутствии больших денег мне не светило. Но небольшая востребованность всё же была. Сделал целый цикл новых песен. Поскольку никакого оркестра у меня не было, сам себе аккомпанировал на гитаре или пел под минусовую фонограмму.

Иногда к моему другу, Николаю Павловичу, приходили его друзья, такие же, будем говорить осторожно, пожилые люди. Я помогал принимать их. Они пили дорогой коньяк, курили после ужина сигары. А ужин обязательно привозили из ресторана «Националь». Это был ресторан их молодости.

После ужина они пили кофе и курили, а я напевал им разное ретро. Пел Петра Лещенко «У самовара я и моя Маша», «Марфуша замуж хочет», «Дуня, люблю твои блины».

Пел Виноградова: «Утомлённое солнце», «Брызги шампанского».

Оказывается, они этого Виноградова знали лично и даже дружили с ним в семидесятых, когда он преподавал на ВДНХ в эстрадной студии.

Подумать только, певцы, о которых я только слышал, были их современниками. Бунчиков и Нечаев. Они хорошо знали Мирова, народного артиста, и не только тогда, когда он работал с Новицким, но и раньше, когда тот выступал с Дарским.

Ах, какие они рассказывали истории! Особенно хорошо рассказывал ближайший друг моего «могучего старика», драматург Иосиф Прут.

Вот одна из этих историй.

Миров и Дарский выступали перед Сталиным и его гостями. Номер Сталину понравился, и он подозвал Мирова к столу. За столом сидели члены Политбюро. Среди них – Вячеслав Михайлович Молотов – всесильный министр иностранных дел. Сталин сказал Мирову:

– Садитесь, товарищ Миров.

Все стулья были заняты, Миров остался стоять.

Сталин ещё раз сказал:

– Садитесь, товарищ Миров, в ногах правды нет, – и показал на стул Молотова.

Миров развёл руками, дескать, занят стул.

Сталин сказал:

– Садитесь, товарищ Миров, Вячеслав Михайлович подвинется.

Молотов подвинулся. Положение было катастрофическое. Ослушаться вождя было нельзя, но и оскорбить Молотова было крайне опасно.

Пришлось сесть. Так они и сидели с Молотовым на одном стуле, пока Сталин говорил тост за артистов.

После чего разрешил Мирову встать и уйти.

Вот так великий вождь глумился над своими соратниками.

Жутко все веселились, вспоминая поэта Рудермана, написавшего «Тачанку».

Шутили, что, если бы не туберкулёз, он бы во время войны умер. Шутка была М. Светлова. Дело в том, что в голодное военное время больным туберкулёзным выдавали дополнительный паёк.

Однажды этот поэт Рудерман купил диван и вёз его на коляске, которую ему одолжили в магазине. Дело было на улице Горького. Именно в это время по ней ехали какие-то вожди и стояло оцепление.

Рудерман со своей тележкой подъехал к капитану милиции и сказал:

Это он просил, чтобы его пропустили через оцепление.

В ответ услышал отборный мат и чуть не угодил вместе с диваном в милицию.

Мне с этими стариками было интересно.

Кстати, все были очень непростые и небедные люди. Один работал министром при советской власти и теперь сидел на каком-то хлебном месте. Другой – банкир при социализме, плавно перешедший в банкира при капитализме. Был ещё один директор касс Большого театра, главный заводила, несколько моложе остальных. Впоследствии из своих касс переехал в какую-то страну атташе по культуре.

Никто из них при капитализме не потерялся. Оказалось, что умные и деятельные люди со связями нужны при любом строе.

Так мы и жили до мая месяца. А в мае, в мой день рождения, Николай Павлович сделал мне подарок. Он пригласил к себе в гости не только меня, но и всех своих друзей.

«Старцы» пили за моё здоровье. Интересно, что, приходя в квартиру, они дарили мне только цветы и никаких подарков. Я понимал, что так и надо, и не расстраивался. Значит, так должно быть. Спасибо, что пришли. Я, правда, на свои деньги заказал всю выпивку и закуску. Никого из бывших своих друзей я не звал. Они как-то, когда мне было плохо, испарились.

В Новый год мне не позвонил ни один из тех, кто снимался в моих передачах. Вернее, один позвонил. «Самый неизвестный» – Олег Табаков. Я был тронут его звонком, тем более что никакой дружбы у нас с ним не было. А сколько их было, кроме него, но позвонил он один. Так что никого из моих сверстников не было.

Тамадил на дне рождения директор лицея на юго-западе. Замечательный человек. Работал во время войны рабочим сцены во МХАТе. После окончания института, в конце сороковых, не смог из-за своего еврейства никуда устроиться, поехал учителем на Украину. Потом вернулся, учительствовал, стал директором. Послушать его рассказы о ВТО пятидесятых было сплошным удовольствием. Он лично знал Книппер-Чехову и Качалова. Я всё время приставал к нему с одним вопросом: почему он не пишет книгу воспоминаний?

– Некогда, – говорил он. И действительно, он так был занят в свои семьдесят с лишним. Он руководил школой, из которой все ученики поступали в институты. Более всего – в МГУ. Наверное, ни в одной школе страны не было такого образования.

На моём дне рождения он предоставлял гостям слово. Пересыпал тосты байками и анекдотами. Было весело, а кроме того, я узнал о себе много хорошего.

Оказалось, что я приличный человек: умный, талантливый, честный и порядочный. Кто бы мог подумать?

И вот наконец после обеда, когда они курили сигары, а я им уже спел всё, что мог, Николай Павлович встал и сказал:

– Я так думаю, что наш юный друг читал произведение Марка Твена под названием «Банковский билет на миллион долларов».

– Читал, – кивнул я.

– И наверное, вам этот рассказ показался выдумкой писателя.

– Естественно, – согласился я.

– Так вот, – продолжал он, – мы решили этот сюжет повторить в жизни.

Последовала долгая пауза.

Честно говоря, я заволновался. Выдержав паузу, долгую даже для МХАТа, Николай Павлович продолжил:

– Нас здесь семь человек, семеро друзей. Мы все вместе хотим вам в день рождения сделать подарок – один миллион долларов. Мы не просто хотим посмотреть, что вы сможете с ним сделать. Мы вкладываем этот миллион в вас. Во-первых, потому, что вы нам нравитесь. Вы – человек сообразительный и, как нам кажется, порядочный. Благодарный вы или нет, мы узнаем позже. Мы не требуем от вас ничего, никаких процентов, ни отдачи, ни обязательств. Мы готовы потерять миллион. Он у нас не последний. Когда-то в юности мы, друзья, решили и поклялись всю жизнь помогать друг другу. Если один мог заработать, он звал остальных присоединиться. Если у кого-то из нас заводились связи, это были наши общие связи.

Ни перестройка, ни новый общественный строй не смогли нас ни разорить, ни поссорить. Напротив, после девяносто первого года мы только приумножили свои состояния.

Сегодня мы, мягко выражаясь, немолоды. У нас уже нет той энергии, что была когда-то в юности. Мы даём вам этот миллион безо всяких условий. Если вы его просто потратите, мы вам слова не скажем. Но если вы его приумножите, мы от своего миллиона не откажемся. Единственное, что мы вам хотим предложить, – это постарайтесь для вашей же пользы все ходы согласовывать с нами. Мы плохого не посоветуем. Вы не бизнесмен, не экономист, а среди нас есть люди самых разных профессий. Мы можем предостеречь вас от ошибок.

И ещё, если вам удастся приумножить капитал, обещайте не использовать его во вред окружающим вас людям.

Естественно, я готов был пообещать что угодно.

На глазах у всех присутствующих Николай Павлович взял ключ, открыл сейф в стенном шкафу, показал мне миллион долларов, положил весь миллион обратно в сейф, а ключ отдал мне. Ключи же от его квартиры давно уже были у меня.

Он правильно сделал, что оставил деньги в своей квартире. В моей комнатёнке не было ни сейфовой двери и никаких несгораемых шкафов.

Не соврала мне гадалка – ровно в тридцать лет у меня началась новая жизнь. Я стал обладателем миллиона долларов. Тогда, в середине девяностых, я мог на них купить шикарную квартиру и даже коттедж за городом. Мог купить к тому же ещё и хорошую машину. Мог поехать в круиз на какие-нибудь там Багамы или Карибы. А то ещё и на Азорские острова. О них я знал только стихи Маяковского «Вот и жизнь пройдёт, как прошли Азорские острова». Но…

Я не изменил в своей жизни ничего. Продолжал жить в своей однокомнатной квартире и ездить на пятилетней бээмвэшке.

И в казино я тоже не сходил ни разу. Но зато я поступил на курсы по бизнесу.

Были тогда такие курсы в Москве. На них обучали иностранным языкам, бухгалтерии, маркетингу, правилам растаможки и многим другим полезным вещам.

Через месяц этого ликбеза, продолжая учиться, я собрал всех дедов, и на совете мы решали, чем мне лучше всего заниматься. После долгих дебатов постановили заняться компьютерами и программным обеспечением. Эти вещи не стареют никогда, заканчиваются одни компьютеры, начинаются другие.

Наша наука и промышленность на тот момент были в плачевном состоянии, но как бы то ни было, всё это рано или поздно восстановится, и компьютеры понадобятся в ещё большем количестве.

Я по совету дедов открыл фирму, нанял толковых ребят, не открывая им источников своих капиталов. И начали мы работать. По двенадцать часов в сутки. Ездили за границу, пользуясь их связями, выбирали качественный товар и наконец закупили партию компьютеров. Один из дедов сделал нам заказ в министерстве.

Нам не пришлось искать частных покупателей. Мы продавали компьютеры государству, получая за это бюджетные деньги. Морока была на таможне. Там, пользуясь опять же связями дедов, мы нашли людей, которые за хороший процент растаможивали наш товар. Очень скоро я понял, что миллиона нам не хватает. И тут пригодился наш банкир, который устроил мне кредит за минимальный процент. Мы не потратили на себя ни копейки. Весь кредит ушёл в дело. Мы даже зарплату тогда не получали. Через год мы выплатили кредит и проценты, а у меня появилась сумма в двадцать миллионов долларов. Все мои ребята получали хорошую зарплату. Кто-то ушёл из дела, образовав своё собственное. Я добрал новых работников. Опять же по совету «старцев» мы половину денег вложили в недвижимость, четыре миллиона пошли на покупку новых компьютеров, а пять я принёс «старцам».

– Вы мне дали миллион, – сказал я. – Я вам возвращаю пять.

– Я предполагал, что мы не ошиблись, – сказал Николай Павлович. Он положил миллион в сейф, а остальные четыре вернул мне и сказал:

– Дерзайте, юноша, это наши деньги, но вам даём их в дело, допустим, под десять процентов годовых. Годится?

– Двадцать, – сказал я.

Все засмеялись. Мы ударили по рукам, выпили коньячку, и я впервые вместе с ними выкурил сигару.

Теперь можно было расслабиться. Я купил себе хорошую квартиру, хорошую машину и, кроме всего прочего, решил сделать свой личный хобби-проект.

Я пригласил троих хороших композиторов и троих хороших поэтов. Пообещал им хорошие деньги, такие, каких им до того никто не платил, за то, чтобы они мне написали десять хороших песен.

Я ведь ещё и немножечко пел.

После этого я съездил в Эмираты, где жил в номере за тысячу долларов в сутки.

Когда я вернулся домой, загорелый и отдохнувший, меня вызвал к себе Николай Павлович и сказал:

– Сейчас у тебя начнётся самое трудное время. Не расслабляйся. Сейчас, когда ты в порядке, ты более всего уязвим. Опасность подстерегает тебя на каждом шагу.

Я ему не поверил. Почему? С чего это меня подстерегает опасность? Всё идёт прекрасно. Я никого не ограбил, не обманул, ни с кем не ссорился. Более того, когда я снова восстановился, ко мне вернулись мои «верные» друзья.

Они хотели понять, с чего это я так вдруг теперь в таком порядке, что это я так разбогател. Один мой «закадычный» друг всё время пытался втянуть меня в свои бизнес-проекты, но я не поддался, понимая, что от меня требуются только деньги.

Я отвечал на подобные предложения так:

– Я богатый, но это не значит, что я глупый.

Еще одна моя «закадычная» подруга, которая всегда помогала мне в беде, звонила, советовала, поддерживала, правда, только словами. А теперь она всё время допытывалась, сколько у меня денег, чтобы сравнить, не больше ли, чем у неё. И вообще, у неё как-то изменилось отношение ко мне. Как-то я ей стал меньше нравиться, хотя явно этого она мне не выражала.

Зная непростую человеческую натуру, я не рассказывал им о своих доходах, не показывал свои дома, которые я превратил в доходные, сдавая их под магазины и рестораны.

Но всё равно «закадычные» мои видели, что я сильно изменился в богатую сторону.

Машину, на которой ездишь, не спрячешь, и хочешь не хочешь, но домой к себе мне пришлось их приглашать. Они увидели мою новую квартиру и оценили её по своему достоинству. Сразу же и лучший друг, и лучшая подруга стали мне подыскивать невесту, чтобы жизнь мне мёдом не казалась.

А я только-только стал приходить в себя после истории с Галкой. Сбылись слова моего друга Платинского: «Любовь как наркотик. Сколько лет курил, столько лет и в себя будешь приходить».

Я наконец-то стал смотреть на девушек. И не только смотреть. Весь предыдущий год я и подумать не мог о том, чтобы кого-то поцеловать. Вот ведь отрава. Нет, точно, здесь не обошлось без экстрасенса. Как ещё можно так привязаться, чтобы потом ни на кого год не смотреть? Не иначе как колдун постарался. Есть же у них, говорят, привороты-отвороты.

Галка, я помню, мне ещё про свою маму говорила, о посещении какого-то колдуна. Были там какие-то обряды, свечи, вода, сжигали там что-то. Полный набор. Но, видимо, время прошло. Чары закончились.

Про неё, про Галку, мне случайно встреченная её знакомая рассказала, что с телевизионщиком у них ничего не получилось, потом был какой-то молодой банкир, который был женат, и от жены его оторвать не удалось. Затем ещё кто-то и ещё. А теперь был какой-то бизнесмен из прошлой жизни. Живут они у неё, с её родителями и ездят на папиных «Жигулях».

Но она за это время сделала кое-какую свою карь еру. Стала фотомоделью. Сбылась мечта. Её лицо красовалось на плакатах известной в Москве фабрики. Рекламировала авиакомпанию и краску для волос.

А однажды совершенно случайно познакомился в ресторане с одной моделькой, которая знала Галку и по её рассказам меня.

Моделька мне поведала, что подруга моя бывшая сетует на засилье молоденьких девочек, хлынувших в модельный бизнес. Моделька знала обо мне. Значит, Галка ей про меня рассказывала. Значит, не прошёл я незамеченным в её жизни. Моделька оставила свой телефон и смотрела на меня очень хорошо. И хотя велик был соблазн завести с ней романчик, но тогда ещё рано было. Не был я тогда на это способен. Никого видеть не хотел.

А сейчас как-то оклемался, да и времени теперь свободного стало побольше. Вот я и стал встречаться с разными девушками, не находя, увы, той, с которой бы хотелось видеться постоянно. Нет, не получалось. В больших дозах меня это угнетало, шёл дальше. И как говорил один мой знакомый после развода с женой:

– А теперь девки, девки, девки. Тоска!

Почему же мой Николай Павлович предупреждал меня об этой опасности? Я безоглядно радовался жизни, радовался свободе, и вообще, такое ощущение было, что сам чёрт не брат.

Что-то должно было случиться, и оно случилось. На ровном месте. Вроде бы ни с кем не ругался, не ссорился, но кому-то поперёк горла стоял, раз это случилось.

Был такой случай. Иосиф Прут рассказывал. В ресторане ЦДЛ один поэт подрался с Андреем Вознесенским. Его вызвали на правление дома и спрашивают:

– Почему вы первым ударили Вознесенского?

– Я ни в чём не виноват, – отвечал поэт.

– Как же так, вы ни с того ни с сего подошли к его столику и ударили?

– Ну, посудите сами, – сказал поэт, – вхожу я в ресторан и вижу: за столом сидит Вознесенский и гуляет вовсю. Так как же мне было ему не врезать?

Вот такая «железная» логика.

Я шёл на свидание. Было темно. Они втроём стояли возле машины. Поддатые, но это я уже понял потом, когда было поздно.

Я подошёл и спросил:

– Как тут пройти к ресторану «Бистро»? Он где-то здесь.

– Сейчас объясним, – сказал один.

Второй сказал:

– Что-то рожа у фраера знакомая.

– Так он же из телика, – сказал третий и сразу врезал мне по голове.

Я падал, но чувствовал, что меня продолжают бить, и вырубился. Когда я пришёл в себя, не было ни тех троих, ни машины.

Я очнулся, попытался встать, но меня рвало, и я снова потерял сознание.

Очнулся уже в больнице. Передо мной сидел Николай Павлович.

– Что со мной? – спросил я.

– Вас нашли на улице избитым. По «скорой» отвезли в Склиф. А оттуда я вас перевёз сюда, в эту больницу.

– А как вы узнали?

– Они звонили по всем телефонам в вашей записной книжке. Дошли до меня. Вот я и приехал. Я же у вас на первой странице – Анисимов.

– Надо же, как попал, – сокрушался я.

– Не обращайте особого внимания. Главное, что живы. А дня через три вас отсюда выпишут. Расскажите, что случилось?

– Я помню только, что подошёл и спросил, как пройти к ресторану. После этого они начали меня бить. Нет, сначала один сказал «рожа у фраера знакомая», второй, что видел меня по ящику, и тут же ударил.

– Больше ничего не помните?

– Нет, – сказал я. И вдруг в сознании что-то вспыхнуло. Я вдруг явно увидел номер машины. Наверное, когда я падал, я заметил этот номер и будто сфотографировал в своей памяти. А сейчас внезапно ячейка в моём мозгу открылась и показала мне это фото.

Я хотел сказать про номер, но Николай Павлович опередил меня, спросив:

– Вы ни с кем не ссорились, не враждовали в последнее время?

– Нет, ничего подобного не было.

– У кого-нибудь были поводы мстить вам?

– Не знаю. Если бы кто-то нападение готовил, легче было поймать меня у дома.

– Не обязательно, – сказал Николай Павлович, – могли прослушать телефон и знать, куда вы шли.

– Скорее всего, это случайные люди. Пьяные, хотели разрядиться. Лицо не понравилось.

– Всё может быть, – сказал Николай Павлович. – Только не пытайтесь искать их, не мстите.

– Почему?

– Потому что в послании апостола Павла приведены слова Господа: «Отмщение Мне, Аз воздам».

– И что это означает?

– Господь говорит: «Оставьте отмщение Мне». Господь лучше справится с обидчиками.

«Но я этого не увижу, – подумал я, – а мне очень хочется это увидеть».

Говорить про номер я не стал.

Николай Павлович ушёл. Я лежал и думал: «За что?» Ни у кого не украл, никого не трогал. Не убивал, не враждовал. Но беда случилась, и надо понять почему. А может быть, как в Евангелии написано? Как там. Ученики спрашивали Христа: «Почему этот человек слепой от рождения? Кто согрешил, родители?»

– Никто, – ответил Христос, – но на нём видна будет слава Господня. – И исцелил слепого.

Что-то я должен понять из этого случая.

Но я ничего не понимал. Вышел из больницы, продолжал свои дела. Но, кроме того, я занялся спортом. Стал ходить на тренировки. Я нашёл чемпиона по рукопашному бою и стал брать у него уроки. Я никогда не отличался ни силой, ни умением драться. Но этот случай казался мне беспределом. Вот так, ни с того ни с сего на тебя нападают, и ты не можешь ответить адекватно. Ты беззащитен. Я купил «Осу» и стал пробивать себе документы на настоящее оружие. Один мой знакомый сказал, что можно поехать в Тулу и официально купить там пистолет, только нужно иметь разрешение. Но на первое время хватило бы и «Осы».

Я так, на всякий случай, выстрелил на даче в железные ворота метров с тридцати. Звук был такой, будто ломом врезали по этим воротам.

Но мне «Осы» было мало. Мне лично надо было научиться драться. С детства мечтал. А мечты должны сбываться. И я упорно учился. Каждый день. Вначале всё тело болело. Было очень трудно. И только месяца через три я что-то начал ощущать. Какие-то мускулы появились на моем не слишком могучем теле. Тренажёры делали своё.

Параллельно я разыскивал по номеру машины её хозяина.

Я вспомнил слова, сказанные мне двенадцать лет назад: «Запоминай свои обиды, когда-нибудь рассчитаешься с обидчиками».

Последнюю обиду, то есть избиение, мне и запоминать не надо было. Я бы и хотел, но не забыл. Каждую ночь эта картинка появлялась передо мной. Я как наяву подходил к этим троим и снова переживал всё, что произошло. Иногда я ловил себя на том, что увертываюсь от ударов и сам бью их, этих ненавистных людей.

Однажды я просто физически почувствовал боль от их ударов. Я понял, что могу сойти с ума.

Я пошёл к Николаю Павловичу, рассказал ему о своих ночных видениях.

– Пока не отомщу, – сказал я, – это не уйдёт из моей головы.

– Лучше помолитесь за них, – посоветовал «дедун».

– Помолюсь, – сказал я. Но про себя добавил: «После того, как найду их».

Искать долго не пришлось. По номеру один знакомый гаишник определил мне владельца машины – Сёмин Валентин Петрович.

Ещё один знакомый из МВД дал мне полную характеристику этого типа. Года три назад вышел из тюрьмы, теперь гоняет машины из Германии.

Скорее всего, это был тот, что назвал меня фраером. Тюремный жаргон. Я помню, как мой парикмахер Алик, бывший вор-карманник, а ныне мужской мастер по стрижке, говорил мне: «Фраер вора никогда не поймёт». Он, естественно, был вором, а я – фраером.

Не поймёт так не поймёт.

Через начальника нашей охраны я вышел на бандитов. Всего тысяча долларов, и они доставили господина Сёмина в безлюдное кафе. Я не показывался, я сидел за ширмой. Сёмин был уже слегка побит. Меня интересовал один вопрос, который бандюки и задали Сёмину:

– С кем ты полгода назад избил нашего пацана в Садовом переулке?

Видно, я был не единственный, кого они избили, но всё же ему помогли вспомнить. Он их назвал, тех двоих, они с ним вместе гоняли машины, а потом продавали их здесь, в Москве.

Ребята ушли. Сёмин пошёл в туалет, помыл лицо. Хватанул за стойкой сто грамм и вышел на улицу.

Вот тут я к нему и подошёл:

– Не подскажете, как пройти к ресторану «Бистро»? Он где-то рядом…

Я даже не успел договорить, как он бросился на меня. Но я не зря полгода занимался с чемпионом мира.

Я сделал подсечку, и он стал падать. Как и они меня когда-то, я ударил его, падающего. Он попытался вскочить, но я продолжал бить его. Не могу сказать, что мне легко было его побить. Нет, несколько раз он мне всё-таки врезал. Но я всё-таки его одолел. Наверное, он был не самый крепкий из их троицы.

– Всё, – прохрипел он, – хватит.

– Нет, не хватит, – зло сказал я.

Он закрыл голову руками, и я не смог его больше ударить.

А тех двоих я видеть уже не хотел. Я понимал, что Сёмин им все расскажет, и они будут опасаться, и даже ходить с оружием.

Я поговорил со своим знакомым из МВД. Знакомый проверил их обоих. Они втроём гоняли краденые машины. Где-то в Германии их воровали или продавали, а потом, уже после того, как они переходили за границу, хозяева заявляли об угоне. И где же их было потом искать?

Мой человек из нашей охраны пришёл к этим двоим мерзавцам и заказал им чёрный «мерседес» не старше трёх лет, желательно шестисотый. Через месяц они его пригнали. Мой человек из МВД пробил его. «Мерседес» оказался краденый, причём не в Германии, а в Москве.

Охранник на мои деньги купил этот мерс, а эмвэдэшник сообщил хозяину, где этот «мерседес».

Владелец мерса оказался человеком крутым.

Мы не успели забрать машину, потеряв на этом десять тысяч долларов аванса. Мой охранник, который приехал забирать машину, рассказал, что весь гараж был полностью разрушен, машины, которыми торговали негодяи, были увезены, а сами они с тяжёлыми травмами оказались в больнице.

Так что Сёмину ещё крупно повезло, его почему-то не было в гараже.

Можно было успокоиться, но я вошёл во вкус. Я стал вспоминать остальные обиды. Первой на очереди была Галка.

Что ж тут можно было придумать? Не имея никакого чёткого плана, я позвонил той самой модельке, знакомой Галки.

Мы встретились с Ирой в кафе «Пушкин». Ира как раз была на перепутье. Модельный бизнес не сильно обеспечивал, а предыдущий крендель куда-то делся.

Я взял отпуск на неделю, и мы с ней отправились, куда бы вы думали? Правильно, в Париж. Париж, он сближает. Вот мы с Ирой и сближались. Мы шли по улице и увидели кафе. Оно мне приглянулось. Видно было, что кафе старинное, неподалеку от Гранд-опера. Мы сели за столик, французского ни я, ни Ира не знали, а официант английского и знать не хотел.

За соседним столиком семейная пара поглощала какое-то блюдо, что-то вроде паштета, усыпанного зеленью, не в смысле долларов, а в смысле травы. Я показал официанту и сказал: «The same». Это он понял и принёс наш паштет. Ничего вкуснее я не ел ни до, ни после. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, у меня ощущение той вкусности.

Через пару дней, когда нам надоело ничего не понимать в Париже, мы наняли гида, армянина, проживающего в Париже. После прогулки по Сене он загадочно произнес: «А сейчас я вас отвезу на обед в самое старинное кафе Парижа».

И привез нас именно в то кафе, где мы пробовали, да нет, что там пробовали, просто лопали паштет.

На этот раз по заказу нашего гида нам подали огромное блюдо морепродуктов: креветки, мидии, ракушки и что-то ещё. Мы объелись в том числе и улиток, и я так до сих пор и не знаю, как называлось то паштетное блюдо. И никогда не смогу его заказать снова. И это прекрасно.

По возвращении из Парижа я попросил Иру, не выдавая меня, пригласить Галку и её гражданского мужа ко мне в гости. Ира не сразу, но всё же на эту авантюру согласилась.

Не могу сказать, что я не нервничал. Нет, трясло меня, но я продолжал своё черное дело.

Они пришли ко мне втроём. Галка увидела меня, жутко разозлилась, но деваться было уже некуда.

Мы сели ужинать. Я посмотрел на Галку – она по-прежнему была красива. Но куда всё делось?

Где те милые моему сердцу черты, которые я столько раз вспоминал и которые я когда-то так любил? Лицо её было мне совсем чужим, и я даже видел в нём какие-то недостатки. Выражение было совсем иное, более взрослое и даже, я бы сказал, бывалое.

Я даже и волноваться перестал, хотя, когда она только входила в квартиру, моё сердце готово было выпрыгнуть из груди. А потом, когда она познакомила меня со своим парнем, я успокоился.

Я даже вспомнил его, я не видел его никогда, но по её рассказам вспомнил. Она мне рассказывала, что он занимался какими-то криминальными делами и всё хотел приобщить её к своему нелёгкому, но опасному делу. Но она не поддалась. Она мне рассказывала, что он очень любил её. И ей он нравился. Из всех прежних она вспоминала только его. Вспоминала, как просыпалась утром, а на подушке лежал цветок. Он-то в это время был на своей ночной работе. Потом он внезапно пропал.

А когда мы с ней встречались, вдруг позвонил в дверь, сунул ей в руку золотой кулон и пропал снова.

По всей видимости, был в бегах, но вот вернулся, завязал с прошлым криминалом и теперь был её бойфрендом и благонамеренным бизнесменом.

Может, именно его она и любила, а мы были проходящими.

Мы ужинали, парень был немногословен, но довольно симпатичный. Теперь он работал в каком-то автосервисе и был совладельцем этой мастерской.

Галка и её парень были на первый взгляд довольны жизнью. Гонора в ней поубавилось. Всё течёт, всё меняется. Когда-то она говорила, что главное её назначение в жизни – это семья. Мечтала сидеть дома и готовить мужу еду. Что-то не верилось в это. Котлеты и модельный бизнес не очень совместимы. Когда Ира и Лёша пошли на балкон курить, она спросила:

– Ты ненавидишь меня?

– Нисколько, – честно сказал я. – Хотел тебе насолить, но посмотрел на тебя, и совсем не хочется. Всё нормально.

– Пойми, – продолжала она, – ты всё время пытался сломить меня, а я сопротивлялась. Я не могу подчиняться, пока сама этого не захочу. Сначала я подчинялась тебе с удовольствием, а потом как-то всё во мне воспротивилось. Единственное, о чём жалею, что врала тебе.

– И ещё про изнасилование, это уж совсем было нехорошо.

– Нехорошо, – согласилась она. Помолчала и спросила: – А с Иркой это у тебя серьёзно?

– Посмотрим, – сказал я.

– Тоже нехорошо. Представляешь, если бы я после тебя встречалась с твоим другом.

– Пришлось бы, и встречалась.

На том мы и разошлись. Мстить не было никакого желания. Чужой, совершенно безразличный мне человек. Это моя постоянная загадка. Она такая же, да, видно, я уже другой. Для того чтобы двое людей понравились друг другу, необходимо особое состояние каждого, и даже погода, а самое главное, чтобы амур соединил. Распрощались, теперь уже навсегда.

Я стал вспоминать всех, с кем, по гаданию, должен был рассчитаться.

Редактор с телевидения, игнорировавшая меня, отлучившая меня от эфира, стала большой начальницей. И как раз перед моим активным периодом полетела со всех своих постов. Я её случайно встретил, она как-то затравленно посмотрела на меня. Ждала, наверное, агрессии. Она на своей командной должности, по рассказам очевидцев, сильно свирепствовала и теперь не ждала ни от кого ничего хорошего. Вот и шарахнулась от меня в сторону.

– Не бойтесь, Таня, – сказал я ей миролюбиво. – Я вас не укушу.

Чего уж тут мстить.

Попытался я найти и Барковича, которого забыть не мог. Хотя никакого зла по отношению к нему не чувствовал. Как я уже говорил, он работал замдиректора большого культурного учреждения. Однако давно уже спился и ушёл из жизни.

Та самая первая женщина, которая терзала меня и испортила на пару лет моё хорошее отношение к женщинам, тоже, как ни странно, повстречалась мне у «Детского мира» на Дзержинке.

Клара её звали, накинулась на меня радостно. Стала рассказывать, что судится с родителями бывшего мужа за квартиру. Мне захотелось поскорее с ней расстаться, пока она не успела попросить помочь ей в её сварах.

Николай Павлович ушёл из жизни в девяносто шестом году. Незадолго до своего ухода он сказал мне:

– А знаете, почему ещё надо молиться и благословлять гонителей своих? Все эти люди и все эти трудности были посланы свыше, и не случайно. Они нас формировали, закаляли наши характеры и помогали нам найти свою правильную дорогу. Они заставляли нас завоёвывать жизненное пространство. Можно сказать, что они нас формировали. Надо поблагодарить всех наших недоброжелателей и врагов за то, что они помогли нам стать тем, кто мы есть.

– Дорогой Николай мой Павлович, не только трудности формируют нас, но и доброе отношение, но и удачи, которые тоже посланы нам свыше, чтобы мы не сломались от неудач.

Иосиф Леонидович Прут ушёл в мир иной в 1996 году. Он был ровесник века. Родился в 1900 году и прожил девяносто шесть лет. Он мне говорил:

– Умирать надо здоровым.

Ему это почти удалось. Во всяком случае, девяносто лет он отпраздновал лихо, с концертом в Доме литераторов.

Все остальные живы и здоровы, чего и вам желают.

P. S. Композиторы и поэты, которых я пригласил, писали для меня песни довольно долго, но всё же сделали то, что я просил. Я с творцами расплатился как следует, но петь эти песни не стал. Я нашёл хорошего парня, талантливого и безо всяких средств.

Этот парень при моей помощи записал диск. Диск пошёл в ротацию. И теперь этот красавчик известный певец в жанре шансон. Сам теперь и пишет, и поёт. Мне когда-то помогли подняться, и я сделал то же самое. А сам я пою только для своих в узком кругу: для жены Иры, которая давно уже не занимается модельным бизнесом, но очень хорошо жарит котлеты.

Я встретился с героем этого повествования в аэропорту. Он мне напомнил, что в детстве мы вместе с ним жили в Ростокине и даже учились в одной школе. Потом не виделись и вот встретились.

Он сказал, что издали всегда наблюдал за моими успехами. Сейчас уезжает надолго за границу, и попросил меня посмотреть его рукопись. И если понравится, напечатать. Но под моей фамилией. А его имени нигде не называть.

Вот я и не называю.