Глава 13

Он вернулся, – сбивчиво зашептал Вяземский, едва генерал снял трубку. – Книжник вернулся.

Профессор не мог справиться с ознобом и чувствовал, как мелко подрагивает в его руке телефон. Перед глазами то и дело возникал образ Книжника – мутный пустой взгляд, сгорбленная фигура. Воплощение безумного жуткого сюрреализма.

– Петр, что ты несешь? – голос Бельского звучал приглушенно, словно тот находился за сотни километров. – Что значит вернулся?! Ты же отправил его в комнату Уварова!

– Не спрашивай меня, как это возможно. Я видел его собственными глазами. Он прошел аномалию до конца и выжил. – Вяземский шумно втянул воздух. Перевел дыхание и продолжил: – Вчера ночью аномалии начали затягиваться. К утру они полностью исчезли, и я поднялся в комнату Уварова. Я хотел поджечь оставшееся там оборудование, чтобы с помощью пожара объяснить, куда делся Долохов. Он частенько проводил в Центре по несколько дней, но все же… Рано или поздно его начали бы искать. Там я увидел Книжника. Он смотрел на меня и…

– Почему он не убил тебя, Вяземский? – ледяным тоном перебил его генерал.

Профессор молчал, и Бельский заговорил снова:

– Я достаточно хорошо изучил этого ублюдка. Слушал каждого, кто мог рассказать о нем хоть что-то. Книжник не прощает лжи. А ты обманул его. Более того, ты пытался его убить. Но ты до сих пор жив, Петр. И я спрашиваю себя: почему? Может, ты чего-то не рассказал мне в прошлый раз? Может, у всего этого есть причина? – генерал говорил очень медленно, вдумчиво. Тоном, не сулившим Вяземскому ничего хорошего.

Но в чем Бельский его подозревает? В сговоре с Книжником?

– Володя, ты дурак? – профессор не выдержал. – Что я могу предложить Книжнику? И зачем ему договариваться со мной? Он смял бы меня, как танк консервную банку, если бы захотел.

Сравнение было как нельзя более точным, и Бельский заметно расслабился.

– Но ты два раза сталкивался с ним и остался жив. Такое мало кому удавалось. Ты счастливчик, Вяземский, – насмешливо проговорил генерал. – И все-таки я хотел бы понять: как?

– Он хотел выжить. Как и все мы. Поэтому поверил мне. Я не представлял для него опасности. Усталый толстяк с безумными идеями, который просит его войти в комнату. Вероятно, я выглядел глупо, и возможно, именно это и убедило его. А утром… Мне показалось, что Книжник немного не в себе.

– В каком смысле – не в себе? – снова напрягся Бельский.

– Он выглядит не совсем так, как раньше. Подавленным. Растерянным. Он изменился. Особенно глаза. В них совсем не осталось ничего человеческого.

– Я бы многое отдал, чтобы увидеть Книжника подавленным, – усмехнулся Бельский. – А глаза – в них и раньше не было ничего человеческого. Это всегда были глаза монстра, безжалостного убийцы…

– Ты не понял. Он смотрел на меня, но словно не видел. Не узнавал. Он поднялся мне навстречу, но это движение было механическим, неживым. Он как будто оставил в аномалии бо́льшую часть своей личности.

– Петр, ты уверен в этом? – в голосе Бельского появились нотки радости. Ему явно понравилось услышанное. И то, что он снова назвал Вяземского по имени, означало, что генерал перестал его подозревать. Профессор выдохнул. После того как вернулся Книжник, он нуждался в поддержке и меньше всего хотел бы иметь в числе своих врагов Бельского.

– Я не знаю, Володя, – честно ответил он. – Но с ним явно что-то происходит. Вряд ли он стал бы просто так сидеть там и таращиться в стену. Я провел в комнате минут десять, и за это время он почти ни разу не пошевелился. Просто стоял и смотрел сквозь меня. А потом снова сел на пол. И я думаю, тебе стоит забрать его из Центра до приезда полиции.

– Погоди вызывать полицию, Петр, – задумчиво произнес генерал. – Исчезновение Долохова я возьму на себя. Попрошу ребят организовать все так, чтобы к тебе не было вопросов. Сам не могу. Ты нарушил мои планы, когда забрал Книжника из больницы, и я срочно вылетел к тебе. Но теперь я вынужден вернуться к делам. И не могу сейчас снова приехать в Москву. Кроме того, – Бельский многозначительно помолчал, – я кое-кому уже обмолвился о смерти Книжника. Если станет известно, что он выжил, я буду выглядеть идиотом. Либо лжецом. Ни тех, ни других в Лионе не жалуют.

– Но что делать мне? – Вяземский потер переносицу, сдавливая пальцами уголки глаз.

– Сделай то, что собирался сделать. Устрой пожар в комнате Уварова. Только перед этим прострели Книжнику голову из пистолета, который я тебе оставил.

– Что?! – от неожиданности Вяземский закричал. – Прострелить ему голову?! Да я и близко не подойду к комнате Уварова, пока он там. Ты в своем уме, Володя?!

– Другого выхода нет, Петр, – холодно ответил Бельский. – Тебе придется его убить. Чтобы с ним ни происходило, мы должны воспользоваться его бездействием. Врага надо давить, пока он слаб.

Вяземский покачал головой. От ужаса его замутило, и, глубоко дыша, он старался сдержать рвотные позывы.

– Нет, Володя, – выдохнул он, когда тошнота немного отступила. – Не проси меня, не заставляй! Я не смогу этого сделать. Просто не смогу, понимаешь?

Генерал молчал, и Вяземский попробовал снова:

– Ты не можешь требовать от меня такого. Я не смогу его убить. Я не могу согласиться!

– Однако ты согласился, когда я предложил тебе найти людей для экспериментов с аномалиями. Насколько я помню, ты даже обрадовался моему предложению.

– Аномалии представляли угрозу для людей…

– Книжник тоже представляет угрозу для людей. Убей его, и ты окажешь человечеству еще одну услугу. Ты окажешь услугу лично мне, профессор.

– Пожалуйста, Володя… – прошептал Вяземский.

Но Бельский резко его оборвал:

– Хватит соплей. Ты это сделаешь. Это намного проще, чем убедить его влезть в аномалию. Все, что тебе нужно, – спустить курок. Если он в таком состоянии, как ты описал, это будет как запустить камнем в голубя. Разве мы с тобой не стреляли голубей из рогаток?

Вяземский закрыл глаза. Он никогда не рассказывал Бельскому, что в детстве ночами плакал из-за тех убитых голубей. Плакал от стыда и раскаяния, от ощущения бессмысленного уничтожения теплых живых созданий. Бельский гордился добычей, а Вяземский просто соглашался с ним, чтобы не потерять его дружбу.

– Ну же, Петр, – продолжал уговаривать его Бельский. – Ты должен постараться, иначе нам не избежать проблем. В конце концов, ты сам заварил эту кашу. И оказался прав. Ты добился своего, вытащил мир из дерьма, но теперь надо убрать за собой. Не принимай это близко к сердцу. Всего один выстрел, и все будет кончено.

«Да, – подумал Вяземский. – Всего один выстрел, и я обрету свободу. От аномалий, от Книжника, от фонда. Но только не от самого Бельского».

– Хорошо, – произнес он твердо. – Попробую. Я убью Книжника и подожгу комнату Уварова. А потом поеду домой.

Закончив разговор, Вяземский долго сидел, глядя на увешанные графиками стены. Насколько же проще была его жизнь до появления аномалий. И может быть, когда все закончится, он сможет обрести хотя бы подобие той жизни? Не сразу, но хотя бы со временем.

Он достал из ящика пистолет, подержал в руках. Несколько раз наставил на стену, представляя, как будет целиться в Книжника. Затем решительно вышел из кабинета и поднялся на третий этаж. Распахнул дверь и вошел, держа пистолет в вытянутой руке. Комната была пуста.

Вяземский опустил пистолет и беспомощно завертел головой. Сделал шаг к шкафу, но одумался, вовремя сообразив, что Книжник не стал бы прятаться в шкафу. Он бы просто туда не поместился. Но куда он мог исчезнуть? Если бы он спускался по лестнице, Вяземский обязательно услышал бы его шаги. Дом был старым, и под весом Книжника ступени скрипели бы на все лады. Значит, он где-то в здании.

Вяземский хотел выйти из комнаты, но вдруг почувствовал, как волосы на голове и теле приподнимаются. Он ощутил взгляд спиной и затылком и медленно повернулся. У окна стоял Книжник. И на этот раз взгляд его был ясен. В нем сквозила насмешка и мрачное злобное веселье. Он сделал шаг в сторону Вяземского, и профессор вскинул руку с пистолетом. Выстрелил. И похолодел. Он снова и снова нажимал на спусковой крючок, но ничего не происходило. Книжник улыбнулся. Сместился в сторону и словно растворился в воздухе. Вяземский ошарашенно всхлипнул и, тряся пистолет, начал отступать к двери.

Через секунду Книжник снова появился, и от его безумного чудовищного вида Вяземский заорал. Вместо правой руки из плеча Книжника торчал кривой обугленный обрубок. Лицо было страшно обезображено ожогами: на половине черепа почти не было тканей, вместо глаза зияла дыра. Книжник подошел к профессору и здоровой рукой взял его за горло. Подтащил к стене, с силой вдавил и навис над профессором, обдав его тошнотворным запахом горелой плоти. Дыхание с шумом вырывалось из груди, уцелевший глаз пылал ненавистью. Рука сильнее сжала горло Вяземского и сдвинулась выше, вынуждая профессора задрать голову. Теперь он смотрел прямо в изуродованное лицо Книжника. Он пытался зажмуриться, но страх парализовал мышцы, и у Вяземского лишь задергался глаз.

А потом Книжник начал говорить. Обожженный рот странно кривился, с трудом произнося исковерканные фразы:

– Вам нравится, как я выгляжу, профессор? Должен признаться, это не самая удобная форма для существования, но я не мог отказать себе в удовольствии продемонстрировать вам, что произошло со мной в аномалии. Вы ведь очень хотели это узнать. Так смотрите. Я бы с радостью поделился с вами еще и своими ощущениями. Они просто незабываемы.

Книжник зашелся в кашле, и Вяземский с ужасом увидел, что с лица гиганта отвалилось несколько кусков кожи. На обнаженных мышцах выступила кровь, и Книжник резко отвернулся. Хватка на шее ослабла, и Вяземский от неожиданности повалился на пол. А когда поднялся, Книжник снова стоял перед ним – здоровый и невредимый. Профессор устало привалился к стене и закрыл глаза. Бороться с Книжником бессмысленно. Если он выжил после того, что с ним сделал фантом, убить его теперь не под силу даже Бельскому. А для самого Вяземского все будет кончено уже через несколько минут. И он лишь надеялся, что Книжник не станет долго его мучить.

Однако минуты шли, Книжник бездействовал, и Вяземский решился открыть глаза. Комната вновь опустела. На полу рядом с профессором, словно насмешка над его бессилием, лежал пистолет. Вяземский взял его в руки, пытаясь понять, почему оружие не стреляло. И почти сразу увидел, что не снял пистолет с предохранителя. Профессор вздохнул, и, ощущая себя дряхлым никчемным стариком, начал подниматься. Книжник снова оставил его в живых, и в этом Вяземскому виделась горькая ирония. Он вышел из комнаты, размышляя о том, что скажет на это Бельский. И еще о том, что все на свете имеет свою цену. Он спас мир, но наделил монстра сверхъестественными способностями. Создал своего Франкенштейна. И он не знал, как сообщить об этом генералу.