2

Это был обычный грабительский налет. Рано утром мы подъезжали к какой-нибудь деревне Роберта де Бомона, графа Лестерского, и целый день обирали ее до нитки. Утром поджигали дома и ехали к следующей. Так продолжалось несколько дней, пока обоз не стал слишком громоздким. После этого вернулись в Линкольншир, чтобы продать трофеи.

На обратном пути нам попались несколько сожженных деревень Вильгельма де Румара. Это была работа наемников Вильгельма Ипрского, графа Кентского. Сотню их нанял Роберт де Бомон. Они сейчас сидели без дела, поэтому быстро согласились. Узнав о нашем прибытии, сразу отступили. У нас отряд побольше, одних только рыцарей два десятка, а всего сотни полторы бойцов.

– Так они скоро все твои маноры сожгут, а потом и до моих доберутся, – высказал я графу Линкольнскому свои мрачные догадки.

– На то она и война, – философски изрек Вильгельм де Румар. – Сегодня мы их, завтра они нас.

– Надо бы их урезонить, – предложил я.

– Они с нами не будут сражаться, – уверенно произнес граф Линкольнский.

– А я с ними буду, – решил я.

– Ну, если хочешь… – произнес граф Вильгельм.

– Вы двигайтесь дальше. Пусть они узнают, что отряд ушел, а мы здесь задержимся на несколько дней, – предложил я.

– За свою долю добычи не беспокойся, получишь сполна, – заверил меня Вильгельм де Румар и пожелал: – Удачи тебе!

Во время остановки на обед мой отряд отделился от обоза и скрылся в лесу. Там мы подождали до ночи. На следующий день вернулись к сожженной деревне и в лесу возле нее соорудили временный лагерь: поставили шалаши, сделали засеки на атакоопасных направлениях. Обоих моих псов привязали в разных концах, чтобы не дурковали, а службу несли. Через эту деревню проходила кратчайшая дорога во владения графа Линкольнского. Люди ленивы. Даже ради собственной безопасности стараются не делать лишнего. Тем более, что не пуганы, до сих пор грабили безнаказанно.

На следующий день по дороге проехали два всадника. Оба в железных шлемах и коротких кольчугах, с большими щитами и не очень длинными копьями. Жеребцы у них были из тех, что считаются чуть лучше кобылы. На таких ездят бедные рыцари и слуги богатых. Скакали уверенно, не боясь нападения. Минуя деревню, посмотрели в сторону сгоревших домов, обменялись парой фраз и весело заржали. Теперь я не сомневался, что это сторонники Роберта де Бомона. Скорее всего, люди графа Кентского. Через несколько часов они проскакали в обратную сторону. Уверен, что несут приятную весть: отряд графа Линкольнского убрался восвояси.

Ночью пошел дождь. Поскольку я запретил днем разводить огонь, сутки прожили без горячего. Мои ребята не роптали. Им пока все было интересно. Особенно тем шести человекам из моих новых валлийских деревень, которые впервые в боевом походе.

Продолжался дождь и днем. Я лежал в сооруженном для меня высоком и широком шалаше, крытом еловыми ветками, слушал, как капли разбиваются о хвою. Спать не хотелось, а заняться нечем. Пришел к выводу, что прогресс – это создание еще большего количества устройств, помогающих убить время.

Отряд появился в конце дня. Девяносто шесть человек. Все на лошадях. Почти у всех кольчуги. Они ехали, накинув на головы капюшоны темно-серых плащей. Строй не соблюдали. Кто командир – не поймешь. Но должен быть. Я слышал, что Вильгельм Ипрский – сторонник строжайшей дисциплины. Правда, понимает ее по-своему. Уверен, что они заночуют где-нибудь неподалеку от цели, чтобы рано утром, когда все крестьяне и скот в деревне, окружить ее и напасть. Что будет дальше, можно судить по обгоревшим скелетам на пожарище неподалеку от нашего лагеря.

На следующий день дождь закончился, и я разрешил развести костры. Отряд наемников сейчас грабит какую-то деревню, им не до нас. На завтрак, обед и ужин поели горячей овсянки с копченым окороком Показалось чуть вкуснее, чем этот же окорок с хлебом, как питались в предыдущие дни.

Обратно наемники передвигались намного медленнее. Опять толпой, ни авангарда, ни арьергарда. Четыре арбы, запряженные парами волов, были нагружены с верхом. За ними гнали двух навьюченных кобыл и стадо из коров, коз, овец, свиней. Живность норовила разбежаться в разные стороны, но всадники ловко сгоняли их в кучу. Не самую бедную деревню грабанули.

Я подождал, когда весь отряд наемников окажется на открытом месте. Мы были метрах в ста от них, слышали, как они подгоняли скот. Кто был командиром – я так и не смог определить, поэтому выбрал ехавшего первым. Это был мужчина лет сорока с очень длинной темной бородой, какие здесь редко встретишь. Подождал, когда он оглянется, и послал болт в нижнюю часть бороды. Наемник вздрогнул от удара. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но вдруг сник и начал заваливаться на бок. Я быстро перезарядил арбалет и послал болт вдогонку другому наемнику, который поскакал вперед, надеясь вырваться из ловушки. Попал, судя по тому, как наездник слишком низко припал в шее лошади, а она стала замедлять бег. Зарядил и в третий раз, но стрелять больше не в кого было. Остальных перебили мои лучники.

Мы вышли из леса. Половина лучников остановилась метрах в двадцати от обоза, готовая выстрелить в любого, кто окажет сопротивление, а остальные подошли и проверили, все ли мертвы. Из под арбы вытащили одного живого. Ему было немного за тридцать, но зубов впереди не осталось ни одного. Видать, драться любит. Впрочем, Вильгельм Ипрский других и не держит. На наемнике была короткая кольчуга без разрезов внизу. Такие обычно носят пехотинцы. Наверное, и был копейщиком или арбалетчиком, а во время налетов разжился лошадью, сейчас привязанной сзади к арбе, из-под которой его выковыряли.

– Кому служишь? – спросил я.

– Вильгельму, графу Кентскому, – с вызовом сообщил он, надеясь, наверное, что это имя приведет меня в трепет.

– Передашь ему, что я не советую нападать на моих сеньоров, графов Честерского и Линкольнского, – сказал я.

– От кого передать? – спросил наемник.

– От Александра Византийца, барона Беркетского, – ответил я и приказал своим солдатам: – Снимите с него кольчугу и все ценное, отрубите большие пальцы на обеих руках – и пусть катится к своему сеньору.

– Сир, я все сделаю, как вы сказали! – жалобно залепетал наемник. Видимо, наделся, что останется безнаказанным. – Не надо отрубать пальцы!

– Надо, Федя, надо, – произнес я фразу из комедии Гайдая, которая в Европе двенадцатого века никому ничего не говорила.

Без больших пальцев рук он не сможет крепко держать оружие. Придется ему менять профессию. Правда, не знаю, на какую. В других тоже надо что-нибудь крепко держать. Разве что в попрошайки подастся: на паперть собирать милостыню или в монахи. Наемник тихо вскрикнул, когда отрубали первый палец. К потере второго отнесся спокойнее. Он прижал истекающие кровью руки к грязной рубахе и внимательно посмотрел на меня, запоминая на всю жизнь.

– Александр Византиец, – напомнил ему.

– Я не забуду, – пообещал наемник.

Я бы удивился, если бы оказалось наоборот.

Мои лучники собрали трофеи, завязали оружие, доспехи, одежду и обувь в плащи, которые погрузили на лошадей, потому что на арбы больше ничего не помещалось. Затем согнали к дороге разбежавшееся стадо. Двигались мы медленнее, чем наемники, потому что людей было меньше, а скота, включая трофейных лошадей, – больше. В каждой попадавшейся по пути неразграбленной деревне продавали часть скота. В первую очередь – свиней и коз, как самых непослушных и востребованных. По свинье в день съедали сами. Мои солдаты так зажрались, что позволяли себе швырнуть собаке необглоданную кость. Оставшийся скот, арбы с волами и большую часть барахла, которое они везли, я распределил по льготной цене между своими четырьмя ленами с условием оплаты осенью, вместе с оброком. Староста, который отхватил себе кобылу, корову и пять овец, долго чесал свою плешь, не веря в такое счастье, а потом впервые за время нашего знакомства ответил на мой вопрос «да». Спросил я, возьмут ли еще, если пригоню?

Трофейных коней с оружием, доспехами и одеждой наемников погнали в Линкольн. Там который уже день пировали, празднуя удачный налет и пропивая награбленное. Вильгельм де Румар, граф Линкольнский, очень обрадовался, узнав, что я разбил отряд Вильгельма Ипрского. Ненавидел он своего тезку. Еще больше графа порадовали трофеи. Он, в отличие от единоутробного брата Ранульфа не Жернона, не отказался от своей трети. Графу Линкольнскому больше нравилось то, что можно сразу продать и прогулять, а графу Честерскому – земля, которая долго будет приносить доход.

Мы продали в Линкольне нашу долю, оставив каждому моему лучнику по железному шлему, короткой кольчуге и коню. Они не хотели носить кольчуги. Мол, стесняют движения, мешают стрелять из лука. Но я поставил их в известность, что в кольчугах будут получать в два раза больше, как сержанты, – и возражения сразу прекратились.

Оставшееся время службы графу Линкольнскому мы провели в пирах. Еще в шахматы играли. С Вильгельмом де Румаром сражался по принципу две выиграл, одну проиграл, а вот его зятю, который ждал здесь, когда жена разрешится от бремени, я надрал задницу по полной. Как этому радовался граф Вильгельм!

– Он мне говорил, что во всем королевстве нет среди рыцарей игрока, равного ему! – рассказал мне граф Линкольнский, торжествуя так, будто сам выиграл у зятя три партии подряд. – Только епископы могут его обыграть!

– Он слишком расчетливый, «правильный» игрок, а шахматы любят непредсказуемых, – поделился я.

– И война тоже, – добавил Вильгельм де Румар.

Трудно было с ним не согласиться. В отличие от графа, я знал намного больше примеров из мировой истории, когда безумная отвага сметала все самые верные расчеты. Я рассказал ему о трехстах спартанцах, которые задержали на три дня полумиллионную армию.

– Вот бы мне такой отряд! – сказал он мечтательно. – Где живут эти спартанцы? Их можно нанять?

– Этот народ вымер тысячу лет назад, – сообщил я.

– Ну, да, такие смелые долго не живут, – согласился Вильгельм де Румар.