25
— Ты кто и что тебе нужно?
Если б детям моложе десяти разрешили работать, они стали бы отличными полицейскими. Девчушка практически перекрыла дверной проем, уперев руки в косяки.
— Хочу повидать одну воспитательницу.
— Какую?
— Сюзанну.
— Ха! Тут такой нету!
Она круто повернулась и через раздевалку убежала в игровую комнату.
— Тут дяденька пришел! Ему нужна какая-то Сюзанна!
Я поспешил следом. В спешке забыл снять ботинки. Широко и дружелюбно улыбнулся испуганной воспитательнице, которая смотрела на меня с другого конца комнаты. Детей было немного, меньше десятка. Одни рисовали за столом подле воспитательницы. Другие играли в автогонки. Ну, и еще девочка, встретившая меня в дверях.
— У нас нет сотрудницы по имени Сюзанна, — сказала воспитательница.
— Но, может быть, все-таки проверите? — сказал я, по-прежнему с улыбкой. — Я совершенно уверен. Кто-нибудь здесь знает ее.
Воспитательница легонько покачала головой. Я сделал еще несколько шагов и услыхал какой-то звук справа от себя. Вошла пожилая женщина, а за ней по пятам — еще один ребенок.
— Этот мужчина ищет некую Сюзанну, — сообщила молодая воспитательница.
— У нас нет сотрудниц с таким именем, — сказала пожилая.
— Может быть, в другой группе?
— Сейчас лето, у нас всего одна группа, — сказала пожилая. — И Сюзанны у нас нет.
— Тогда, пожалуй, пойду спрошу сам.
— Незачем. Я…
Тут я перебил:
— Извините. Это чрезвычайно важно. Либо кто-нибудь из вас сходит в другую группу и спросит, есть ли там Сюзанна или, может, кто-то знает ее, либо я пойду сам. Я адвокат и ищу Сюзанну по чрезвычайно деликатному делу.
Пожилая воспитательница решилась:
— Понимаю. Пойду спрошу. Но сразу могу сказать, вы ошиблись.
Дети смотрели ей вслед, а она исчезла в коротком коридоре, из которого и появилась. Никто больше не рисовал и не играл, царила полная тишина.
— Кто это — Сюзанна? — шепнул один мальчик другому.
— Никто, — тоже шепотом ответил тот.
Молодая воспитательница осторожно улыбнулась мне, потом отошла к детям, игравшим в машинки. Сам я стоял, будто свалился с неба прямо на пол. Возможно, я пожалею об этой вылазке, хотя вряд ли. Педагоги выглядели вполне спокойно, и мои объяснения не вызвали у них подозрений. Если, конечно, пожилая воспитательница не звонит в эту минуту в полицию. Вот это мне ни к чему.
Она вернулась уже через минуту-другую. Я готов был вопить от радости. Удивленное выражение ее лица уже сказало мне все, что я хотел знать.
— Извините. Вы были правы. Одна из воспитательниц второй группы знает Сюзанну, о которой вы спрашиваете. Она ждет вас во дворе.
* * *
Она стояла в тени под деревом. На лице читалась смесь подозрительности и злости. Я остановился в нескольких метрах. Чувствуя облегчение во всем теле. Я узнал ее по паспортной фотографии, добытой Люси. Короткие волосы, причесанные на косой пробор, на правой щеке родимое пятно.
— Сюзанна? — сказал я.
Я знал, что ее зовут не так, но не помнил, какое имя стояло под фотографией.
— Черт побери, что вы здесь делаете?
Злость погасла, уступила место тому, что таилось под нею. Чистейшему страху.
— Сожалею, что явился таким вот образом, но вы же не захотели сообщить мне свой телефон. И имя.
Она резко тряхнула головой.
— Я очень ясно сказала почему. Не понимаю, что мешает вам отнестись к этому с уважением.
Мне что же, надо устыдиться? Ну уж нет. По большому счету она сама виновата, что очутилась в такой ситуации. А вдобавок очень даже в ответе и за случившееся с Мио. Чем больше я размышлял, тем труднее мне было понять ее решение не сообщать в полицию.
— Да плевать мне на то, что вам непонятно. Не пора ли сказать, как вас зовут? Или мне спросить у ваших коллег? А заодно рассказать им о краденых украшениях?
Она потупила взгляд, тяжело привалилась к стволу дерева. Со стороны мы, наверно, выглядели как влюбленная парочка, готовая порвать отношения. Она так устала, что с трудом держится на ногах, а я так взбудоражен, что не могу устоять на месте.
— Надя, — сказала она. — Меня зовут Надя Карлссон.
Это имя значилось в списке Люси, но отсутствовало в полицейском расследовании, как и говорила Сюзанна, то бишь Надя.
— У меня есть еще несколько вопросов насчет Мио.
— Вряд ли я смогу вам помочь. Я не так уж часто с ним работала.
— Но, может быть, вы знаете, он, случайно, не страдает эпилепсией?
Она тотчас подняла глаза:
— Да. Страдал. Или страдает. Если он жив.
Конечно, жив.
— Заболевание было для него серьезной проблемой? Приступы случались часто?
— Нет, слава богу. Здесь, в садике, всего один раз, по-моему.
Я молча кивнул сам себе. Меня занимал вопрос, почему тот, кто забрал Мио из дома Ракель, оставил лекарство. Стесолид в аптеке просто так не купишь. Нужен рецепт, а чтобы получить рецепт, надо связаться с врачом. Но это нежелательно, когда ребенок у тебя краденый. Страх заставил меня глубоко вздохнуть. Ведь не может быть, что лекарство мы нашли, так как Мио нет в живых? Мертвые дети эпилепсией не страдают.
Я тряхнул головой, чтобы держать мысли в узде.
— Вам знакомо имя Герман Нильсон?
— Нет.
Я достал телефон и нашел в Гугле фото Германа. На сайте его работодателя.
— Вы уверены?
Она посмотрела на дисплей.
— Так вот это кто!
Черт побери.
— Надо же. Оказывается, вы его знаете. Откуда?
— Он бывал здесь, несколько раз приезжал за своим крестником. Жутко заносчивый. Весь персонал только о нем и судачил. Самодовольный красавчик. Ведь было ясно как божий день: он хотел показать, что в самом деле не из таких, кто живет во Флемингсберге.
Печально слышать. Я тоже производил такое впечатление? Надеюсь, что нет, но я понял, что над этим надо поработать.
— У него была интрижка с Ракель?
Надя удивилась:
— Нет, вряд ли. Он бы никогда не заинтересовался никем, кто тут работает. Да и мы им тоже, кстати сказать.
— Кому он был крестным?
— Кажется, мальчика звали Себбе.
— Себбе? Себастиан, значит. Фамилия?
— Понятия не имею. Я в его группе не работала.
Себбе. Себастиан. То же гложущее ощущение, что и с адресом в Орста-Хавсбаде. Я знал кого-то по имени Себастиан. Ребенка. Одного из друзей Беллы? В голове мелькнул рыжеволосый мальчуган из ее детского садика. Ненужное воспоминание, ведь этот Себастиан никогда не ступал ногой в детский сад Мио.
— У него, кстати, тоже были… проблемы, — сказала Сюзанна.
Я насторожился.
— У Себастиана?
— Он пробыл здесь недолго. Ходили разные разговоры о том, почему его родители сменили детский сад, почему он очутился у нас во Флемингсберге. Он всегда был такой усталый, и у него всегда все болело. Особенно голова. И синяки мы тоже замечали. Думаю, прежний детский сад заявил на родителей. Его били, мы все так считали.
Когда в мозгу нет красной линии, указывающей курс, все становится одинаково важным. Или одинаково неважным. Имело ли значение только что услышанное? Вряд ли. Тем не менее я сказал:
— А ваш садик? Как насчет заявления? Вы ведь наверняка тоже реагировали.
— Да, конечно. Но я в этом не участвовала. К тому же в начале минувшей осени семья переехала. Себбе тогда был вправду плох.
— Странно, — сказал я.
— А что тут странного? Им же наверняка было до смерти стыдно.
— Куда они уехали?
— За границу, не знаю, куда именно. Все произошло ужасно быстро. Мы не получили почти никакой информации о переезде. Наверно, им хотелось скрыться от шведских властей и продолжать издевательства над ребенком.
У меня сосало под ложечкой, пока она рассказывала. Из-за Беллы я стал здорово впечатлительным и не терплю людей, которые бьют своих детишек. Не то чтобы я раньше одобрял подобное, просто неприятные чувства усилились. И еще как.
Надя выпрямилась.
— Мне пора. Остальные, наверно, удивляются, где я запропастилась.
— Как с вами связаться? Если не хотите видеть меня здесь снова и снова, предлагаю дать мне номер телефона.
Она скривилась.
— Это что же, шантаж?
— Отнюдь. Но если хотите удостовериться, можете спросить в полиции, когда пойдете сообщать, кто забрал Мио.
Она побелела как полотно и прошептала:
— Никогда в жизни.
Я решил больше не нажимать. Погибло достаточно много людей. Эта мысль пришла и ушла, но я начал озираться по сторонам. Если за мной был хвост, я только что подписал Наде смертный приговор. Что опять-таки заставило меня задуматься, почему она еще жива. Элиаса нашли мертвым у Ракель. А Надю не тронули. Надолго ли, вот в чем вопрос. Если Ракель убийца, то своих жертв она выбирает непоследовательно.
Это не она, подумал я. За ней стоит кто-то другой, он-то и решает. И тогда все кончается кровью и смертью.
— Дайте мне номер телефона, и я больше не появлюсь, — сказал я.
Она быстро продиктовала номер и пошла в дом.
Я колебался, но не дольше секунды, потом окликнул:
— Послушайте!
Она обернулась.
— У вас есть за городом друзья или родственники, у которых вы могли бы погостить несколько дней?
Она по-прежнему была бледна.
— Я могу взять больничный. И съездить к бабушке.
Я кивнул.
— Съездите.
— Надолго?
Что я мог сказать?
— Минимум на неделю.
Она вошла в дом, а я вернулся к машине. На шоссе пусто, ни одного автомобиля. Ну и хорошо, легче выяснить, следят ли за мной.
Едва я захлопнул дверцу машины, как позвонила Люси.
— Мартин, ты должен отогнать “порше” обратно в мастерскую.
— Почему?
— Он по-прежнему жутко воняет. Правда, по-другому. Я спускалась в гараж забрать кое-что из бардачка и…
— Ты никуда на нем не ездила? — чуть не выкрикнул я.
— Нет, я же сказала. Только забрала из бардачка одну вещь. Так или иначе, машина воняет, как скунс. Отгони ее обратно.
— Попозже. Сперва заберу Беллу из садика.
— Так рано?
— Хм, пожалуй, привезу ее в контору. Или заеду с ней в кафе-мороженое.
— Думаю, вам лучше махнуть в кафе-мороженое. До встречи.
Возвращаясь в город, я размышлял о том, что сказала Люси. Я же сам пригнал “порше” из сервиса. Тогда там ничем не воняло. Или все-таки?
Голос Люси отдавался в мозгу.
Там по-прежнему жутко воняет. Правда, по-другому…
У меня пересохло во рту. Руки отчаянно стиснули руль.
По-другому… Вонять, конечно, могло чем угодно. Но не в моей машине. Не в моем гараже. Не в этот день, не на этой неделе.
Я позвонил Люси:
— Через пятнадцать минут встречаемся в гараже.
— Зачем…
— Просто делай, как я говорю.
— Что стряслось?
Я сглотнул и, очень тщательно подбирая слова, сказал:
— Думаю, мы нашли Элиаса.
