64

В двадцать минут пятого Карен Эйкен Хорнби просыпается, рывком, даже кровать покачивается. Первая мысль: что-то происходит на улице или, может, ее разбудил какой-то звук в гостиничном коридоре; она отрывает голову от подушки, прислушивается. Однако слышен лишь негромкий посвист ветра, бьющего в стекло, да тихий гул водопроводных труб в ванной.

Она кладет щеку на мягкую подушку, чувствует, как сон опять начинает утягивать ее в свои глубины. Но что-то мешает, заставляя опущенные веки тревожно подергиваться. Беспорядочные образы воспоминаний быстро проносятся перед глазами: огорченное морщинистое лицо Турстейна Бюле, спина Одда с косицей и логотипом “ОР”, фотография молодого Фредрика Стууба с огненно-рыжими волосами, Лео на крыльце, тушащий сигарету о перила, картины ноорёских горных кряжей и домов, серых от угольной пыли, голос Эйлин, неожиданно вторгающийся со своим “по сути, это была и моя вина”, стремительным промельком — ящики с виски в подвале Габриеля Стууба, банки с пищевыми добавками, звонкий смех Сигрид, благодарный взгляд Карла, когда она приказывает ему ехать домой, Корнелис, который устало отрывает взгляд от компьютера и трет глаза, бледное лицо Бьёрна Грота в свете мигающей лампы дневного света, спина Лео, когда он нехотя поднимается на сцену и берет гитару, Бу Рамнес, приподнимающий бокал, перечень файлов из компьютера Фредрика Стууба, электронная переписка с газетными отделами “Письма читателей”, с автобусной компанией, с рыболовным ведомством, унылые, плотно исписанные страницы документов, непонятные слова вроде интерлейкины, нейродегенеративный, ацетилхолин, Baudoinia compniacensis… Шпуры в потемневших дольменах возле Гудхейма, стена с тенью единицы и знака процента.

В тот же миг сна ни в одном глазу.

Несколько минут она лежит, медленно пытаясь отмотать пленку назад, поймать нужное воспоминание. Ищет слово, одно-единственное слово на плотно исписанных страницах из компьютера Фредрика Стууба. Одно из непонятных слов, с которым сталкивалась давным-давно и в совершенно других обстоятельствах. Проклятущее неуловимое словечко вгрызлось в подсознание и упорно отказывается выходить. Раздражающее словечко, но ведь из-за него не уснешь.

Ну вот, теперь еще и в туалет приспичило, думает она и со вздохом садится. Надо встать, включить компьютер и опять все просмотреть.

Сиденье в туалете холодное, Карен смотрит на негигиеничное ковровое покрытие. В отличие от пабов, без этого британского наследия она бы охотно обошлась. Хотя, думает она, наверняка никто моложе шестидесяти не держит в туалете эти допотопные рассадники плесени.

Карен не успевает сообразить, как или почему, — колесо рулетки наконец останавливается, шарик с легким стуком ложится в нужную ячейку, и она слышит собственный голос, произносящий искомое слово.

— Бодуэния.

Сорок минут спустя Карен Эйкен Хорнби прислоняется к стене, отводит взгляд от экрана, глядит в окно. Там кромешная тьма, и так будет еще — она бросает взгляд на цифры в нижнем углу экрана — три с лишним часа. Она осторожно отставляет ноутбук подальше, медленно вытягивает ноги. Правая нога затекла, и она шевелит пальцами, чтобы кровь разбежалась.

С закрытыми глазами перебирает в памяти то, что сумела вытащить из Сети. Baudoinia compniacensis, питающийся этанолом плесневой грибок, покрывает дома, постройки, деревья черной пленкой, напоминающей сажу, встречается в местах производства и хранения крепких спиртных напитков. Например, обычно вблизи от винокурен, производящих виски, как результат небольшой потери спирта, ежегодно имеющей место при хранении в дубовых бочках. В народе эту потерю называют angel’s share, ангельская доля.

“Ангельская доля”. Конечно же, она слыхала это поэтическое выражение. Драгоценный алкоголь, который улетучивается из деревянных бочек с виски и скрашивает пребывание в раю.

Или точнее, как она теперь понимает, ложится жирным черным слоем на всю округу. Убрать можно только промывкой под высоким давлением, да и то ненадолго. Фото из Сети — черные фасады домов, стволы деревьев, фонарные столбы и автомобили возле винокурен Шотландии и США. То же самое — поблизости от французских складов коньяка.

Статьи о попытках жителей нескольких населенных пунктов вчинить винокурням коллективный иск за снижение стоимости недвижимости. Джон вроде говорил о каком-то деле, которое едва не досталось его адвокатской конторе? Но заказ перехватила другая контора. И коллеги Джона после работы шутили в пабе, что, к счастью, избежали схватки именно с производителями виски, ведь возможную победу далеко не все оценят положительно.

Но чтобы подобные тяжбы велись на Ноорё, Карен не припомнит. Здесь нет недвижимости, которая требует защиты. Все больше домов здесь просто пустует, и не из-за черных фасадов. А люди, что по-прежнему живут здесь, привыкли.

Толстый черный слой.

“Это уголь, — слышит Карен голос тетки Ингеборг, тогда, давным-давно. — Черное золото. Без него мы бы погибли”.

Эту аксиому ни Карен, да, пожалуй, и никто другой не ставили под сомнение. Дома́ на Ноорё черные из-за угля. Почему же до сих пор, спустя много лет после того, как закрылись последние разрезы и последние кучи угля сровняли с землей, чуть не весь остров покрыт этой траурной пленкой? — таким вопросом явно никто не задавался.

Никто, кроме Фредрика Стууба.

Это не сажа. Грибок. Baudoinia compniacensis. Плесневой грибок. Черный, но не опасный, не как черная плесень, судя по тому, что прочла Карен. Никакого воздействия на здоровье людей или животных не выявлено, так отмечалось в одном месте. Вероятно, вредного воздействия на здоровье не оказывает — в другом.

Вздрогнув, она вспоминает ответы Сети, когда она спросила насчет нескольких других слов из документа Фредрика Стууба: интерлейкины, нейродегенеративный, ацетилхолин, нейрофибриллярные осложнения… Возможно ли, в самом деле, что Фредрик Стууб пытался доказать именно эту связь?

Возможно ли, что он был прав?