37

Когда Карен стучит во входную дверь восточного флигеля, где проживают супруги, открывает ей сам Бьёрн Грот с большой матерчатой салфеткой в руке. Как и его сын, это крепкий мужчина, но не толстяк, хотя и на грани. Впрочем, в нем нет и следа коренастой полноты Йенса; каждый лишний килограмм высокой широкоплечей фигуры Грота-старшего вполне под стать его имени. Впечатление усиливает орехово-коричневая грива волос, в которой, хотя Бьёрну наверняка изрядно за шестьдесят, почти не заметно седины. Контраст с морщинистым лицом настолько велик, что Карен на мгновение спрашивает себя, а натуральный ли у него цвет волос.

— Нам до сих пор никак не удавалось поесть, — объясняет он. — Не возражаете, если мы закончим завтрак, пока разговариваем? Или, может быть, составите нам компанию?

Отклонив это предложение, она идет за ним через холл. Несмотря на высокий рост, в движениях Бьёрна Грота сквозит что-то грациозное, чуть ли не кокетливое. Ноги словно едва касаются пола, и Карен подавляет смешок, превращает его в покашливание, представив себе танцующего медведя. Они проходят в комнату, где под огромной хрустальной люстрой стоит массивный обеденный стол красного дерева с восемью такими же стульями. С длинной стороны стола сидит женщина лет шестидесяти. Когда Бьёрн и Карен появляются на пороге, она немедля отставляет бокал с красным вином, встает и идет навстречу.

— Лаура Грот, — с улыбкой говорит она, протягивая узкую руку. — Добро пожаловать, комиссар Эйкен, если не ошибаюсь?

— Инспектор уголовного розыска, если точно, — в свою очередь улыбается Карен. — Может быть, мне подождать где-нибудь, пока вы спокойно дозавтракаете?

— Мы уже закончили, — говорит Лаура Грот, и Карен замечает, как Бьёрн бросает тоскливый взгляд на недоеденную тарелку.

С удивительной ловкостью хрупкая Лаура Грот в твидовой юбке и вязаной двойке выпроваживает их из столовой, причем без малейшей досады.

— Давайте пройдем в салон, — говорит она, — там куда удобнее. Муж спрашивал, можно ли чем-нибудь вас угостить? Кофе или чашкой чая? Что-нибудь покрепче, вероятно, предлагать не стоит?

— Увы.

— Ну что ж, тогда в другой раз.

“Салон” на поверку оказывается гостиной со светло-зелеными диванами и внушительной коллекцией современного искусства на стенах, прочая обстановка, видимо, относится к концу XIX века. Кое-что супруги Грот здесь поменяли, думает Карен, осматриваясь по сторонам, но бо́льшая часть явно сохранилась со времен постройки дома. Интерьер дышит духом рубежа веков, как и кабинет Уильяма Трюсте в винокурне.

Они садятся. Супруги Грот на один из диванов, Карен — на другой.

— В этом флигеле живете только вы двое? — спрашивает она.

— Да, и, собственно говоря, он стал слишком велик, с тех пор как дети вылетели из гнезда, — отвечает Бьёрн Грот. — Зато просторно, да и владельцы винокурни по традиции всегда живут здесь.

— Фактически мы — третье поколение, — вставляет его жена. — В свое время дело начал дед Бьёрна.

— Как я поняла, ваша дочь живет в Гудхеймсбю?

— Да, но Мадлен всего лишь пассивная совладелица. Она и ее муж Элиас держат в Равенбю маклерскую фирму, так что им нет нужды жить здесь, в усадьбе. Современный особняк вообще-то и для нас был бы куда удобнее, чем этот старый дом с его сквозняками. Но традиция есть традиция, этим все сказано.

Лаура Грот говорит отчетливо, но слегка напряженно.

— А ваш сын, Йенс? Он шеф по продажам, так?

Бьёрн Грот кивает:

— Верно. Он и его жена живут здесь же, в другом крыле. Сандра еще спит, но Йенс, наверно, в конторе.

— Сандра лежит в постели, с температурой и жуткой головной болью, — огорченно сообщает Лаура Грот. — Боюсь, она подхватила грипп, и, по правде говоря, не знаю, в состоянии ли она говорить…

Она умолкает.

— Посмотрим, — уклончиво отвечает Карен. — Скорее всего, нам придется не один раз побеседовать с некоторыми из вас. Сейчас я хочу задать лишь несколько базовых вопросов вам и вашему мужу.

Оба серьезно кивают, и она продолжает:

— Давайте начнем с того, по какому поводу вы вообще устроили такой грандиозный праздник.

Бьёрн Грот откашливается, проводит ладонью по ореховой гриве.

— Н-да, учитывая все, что случилось, звучит прямо-таки странно, но мы просто-напросто хотели отпраздновать. В новом году грядут большие перемены во всей нашей деятельности, и нам важно, чтобы сотрудники чувствовали свою причастность к этим переменам.

— Мы, конечно, предприятие семейное, но у нас есть преданные сотрудники, — вставляет Лаура Грот. — Многие проработали здесь больше двадцати лет.

— Сколько у вас сотрудников?

— Производство виски во многом работа сезонная, по крайней мере, если делать его традиционным способом, как мы. У нас заняты максимум четырнадцать человек, помимо семьи.

— И, как я понимаю, вчера некоторые были здесь с супругами.

— Да, с женами или подругами. Все наши сотрудники — мужчины, — уточняет Бьёрн Грот. — Мы не то чтобы против женщин, однако…

Его перебивает смех жены.

— Мой муж, как всегда, забывает, что один из наших важнейших сотрудников, Эва Фрамнес, вообще-то женщина. Она выполняет обязанности секретаря, а также занимается счетами и выплатой заработной платы.

На секунду Бьёрн Грот кажется слегка смущенным, и Карен оборачивается к нему:

— Вы говорили о переменах в бизнесе. Можете рассказать, каковы ваши планы?

Услышав вопрос, он как будто бы опять расслабляется.

— Мы просто нанесем Ноорё на карту. — Он откидывается на спинку дивана и с некоторым усилием кладет ногу на ногу, теперь уже с довольной улыбкой.

— Вот как, — говорит Карен, — а мне помнится, он был на карте еще в моем школьном атласе.

Иронии Бьёрн Грот не понимает.

— Да, но чем мы известны? Кроме виски, я имею в виду. Что привлекает сюда людей?

Карен принужденно улыбается, но не отвечает. Не терпит игр в риторические вопросы.

— Вот именно, — победоносно произносит Бьёрн Грот. — Ничего! Туристы сюда вообще не ездят. Хотя у нас самое живописное поле для гольфа во всей Северной Европе и тысячелетние древние мегалиты. Люди должны сюда валом валить! Проблема в том, что мы не используем то, что имеем. Не рекламируем на рынке.

Нет, думает Карен, этого вы и правда не делаете. Про старое поле для гольфа она, конечно, знает, хотя никогда там не бывала. И что оно красиво расположено, на мысу, обрамленное с трех сторон морем, доходит до нее только сейчас. Однако она в жизни не слыхала, чтобы его называли достопримечательностью, которую стоит увидеть. А если бы и догадывалась, то все равно нельзя не учитывать, что оно уже много лет заброшено.

— А как мы привлечем возможных посетителей, если одновременно не предоставим им жилье? — продолжает Бьёрн Грот свои риторические вопросы.

Карен чувствует, как нарастает нетерпение, и искоса бросает взгляд на часы. Лаура Грот сразу замечает сигнал.

— Мой муж хочет сказать, что мы планируем построить конференц-центр с полем для гольфа и винокурней в качестве главных приманок.

— Конференц-центр? И в самом деле есть достаточно оснований строить его именно здесь?

Карен даже не пытается скрыть недоверие в голосе.

— Пока нет, — говорит Бьёрн Грот. — Хотя фактически мы уже принимали первых зарубежных гостей. Причем отнюдь не гольфистов.

Он делает театральную паузу.

— Я пока не могу разглашать детали, это — дело маркетологов, но скажу, что двое из них принадлежат к числу ведущих мировых бизнесменов, а еще несколько близко связаны с британским королевским домом.

Карен думает о кавычках, в какие Турстейн Бюле заключил старую “гостиницу” возле поля для гольфа. Простенькое помещение, где сейчас, вероятно, сидят раздраженные и похмельные люди, ожидая, когда полиция выслушает их и они смогут уехать домой. Секунду она размышляет, трезв ли Бьёрн Грот. Совершенно немыслимо, чтобы ведущие бизнесмены и люди со связями в британском королевском доме согласились провести там хотя бы пять минут.

Как бы в ответ на ее вопрос, с дивана напротив доносится довольный смешок.

— Вижу, вы мне не верите, — говорит Бьёрн Грот, — но некоторое время назад они действительно были здесь и играли в гольф. Прилетели на вертолете и оставались на удивление долго. Поле не только красивое, но и чрезвычайно сложное. Но вы правы, ночевать они здесь, конечно, не ночевали.

— Я не знала, что поле для гольфа тоже ваше.

— А как же, его построил мой покойный отец, он обожал гольф и когда-то имел масштабные планы. Только, к сожалению, ему недоставало деловой хватки, чтобы их успешно осуществить.

— Значит, там по-прежнему можно играть?

— Безусловно. Некоторые люди — правда, их немного — приезжают каждый год, но без доходов от винокурни нам бы вряд ли хватило средств содержать поле. С другой стороны, клубной деятельности мы не ведем, а поскольку не предлагаем жилья, особых расходов не несем, помимо ухода за самим полем, а этим занимается кое-кто из персонала солодовни, в качестве подработки.

— А гостиница?

Бьёрн Грот смеется.

— Громкое слово для старой развалюхи. За все годы мы получали от нее какой-никакой доход, только когда сдавали как простенькое жилье для школьников и групп пенсионеров, которые приезжали на экскурсии в Гудхейм, посмотреть на мегалиты. Еще мы разрешаем парням с винокурни ночевать там, если они работают допоздна.

— Все доходы поступали от винокурни. Поле для гольфа мы сохраняли большей частью по ностальгическим причинам, — добавляет Лаура Грот. — Откровенно говоря, раз-другой подумывали забросить его совсем.

— Но потом, стало быть, пришел запрос, не примем ли мы восемь человек, которым нужно поле на весь день, и найдется ли поблизости площадка для посадки вертолета, — говорит Бьёрн Грот.

— Вам не объяснили, почему они хотели приехать именно сюда?

— Как я понял, слух об особенном местоположении поля каким-то образом дошел до одного из бизнесменов. Ведь оно действительно расположено на редкость живописно, и играть на нем очень нелегко, особенно при сильном ветре, а ветер задувает здесь весьма часто, как вы знаете.

Карен кивает. Гольфистов мне никогда не понять, думает она.

— К тому же наше односолодовое начинает привлекать все большее внимание, и мы могли угостить их из нескольких эксклюзивных бочонков, — продолжает Бьёрн Грот. — Так или иначе, они остались очень довольны, а мы призадумались, не стоит ли заняться этим всерьез и на широкую ногу. На благо всему Ноорё.

Карен вымученно улыбается. Безудержная гордость Уильяма Трюсте винокурней, понятно, действовала на нервы, но все же чувствовалось, что идет она от искренней заинтересованности в самом производстве виски. Шумное хвастовство Бьёрна Грота куда практичнее. Пожалуй, он с тем же успехом мог построить парк развлечений, думает она.

Словом, пора перевести разговор в необходимое русло. Что касается планов расширения, можно подробнее ознакомиться с ними, если вдруг окажется, что они представляют интерес.

— Ладно, — говорит она. — Обо всем об этом я охотно послушаю в другой раз, а сейчас давайте вернемся к вчерашнему дню.

— Да, конечно. Что вы хотите знать?

Все больше падая духом, она записывает показания супругов Грот о событиях новогоднего вечера. Да, ужин прошел в очень приятной атмосфере, если не считать инцидента с одной из гостий, которая быстро перебрала, и мужу пришлось уже в половине девятого везти ее домой. Да, конечно, кое-кто был изрядно навеселе, в том числе и Габриель Стууб, который здорово захмелел и нетвердо стоял на ногах. Прямо перед полуночью чуть не разразился скандал, когда Габриелю приспичило запускать фейерверк, однако Йенс Грот и мастер из солодовни, Ингемар Бергвалль, общими усилиями сумели его приструнить. Габриель спьяну разошелся, орал, выкрикивал проклятия по адресу своего работодателя, но в конце концов убрался с банкой пива в руках. Куда он отправился, ни Бьёрн, ни Лаура Грот понятия не имели. Ведь все внимание было сосредоточено на фейерверке.

Потрясающее зрелище — ракеты взлетали с площадки возле обрыва и, взорвавшись над морем, отражались в воде. Все угощались шампанским, пили за светлое будущее. Потом Лаура почувствовала усталость и ушла спать, а остальные вернулись в дом, где продолжили праздник. Когда Бьёрн немного погодя сообразил, что Габриеля вроде бы не видно, он встревожился: вдруг остались незапущенные петарды. Однако Ингемар Бергвалль заверил, что петард больше нет, а Габриель, наверно, уковылял в гостиницу и лег спать. И позднее его действительно никто не видел.

— Если начистоту, то я порадовался, что вечером он больше не попался мне на глаза. Ведь не первый раз напился на корпоративе.

— Вы имеете в виду, у него были проблемы с алкоголем?

— Об этом я судить не берусь, настолько хорошо я его не знал. Как я понимаю, у него были проблемы в семье, так что, возможно, перебрал он вчера именно поэтому, — говорит Бьёрн, пытаясь смягчить свои слова.

— К тому же недавно он потерял деда, — добавляет Лаура. — Ужасный несчастный случай, в самом деле. — И будто ее вдруг поразила некая мысль, Лаура пристально смотрит на Карен. — Или… это ведь был несчастный случай?

Секунду Карен прикидывает, как бы уклониться от прямого ответа, но решает не темнить. Правда, так или иначе, вот-вот выйдет наружу.

— Боюсь, что нет, — говорит она. — Все указывает на то, что Фредрика Стууба убили.

В гостиной Гротов воцаряется немая тишина. Лаура по-прежнему смотрит на Карен, а Бьёрн устремил взгляд в высокое окно, будто вдруг что-то там приметил, и Карен поспешно оборачивается. Но видит лишь отражение комнаты в черных оконных стеклах.

— У кого-нибудь из вас есть соображения по поводу мотива убийства Фредрика и Габриеля? — спрашивает она.

От этих слов оцепенение словно бы отпускает Бьёрна Грота.

— У нас? — возмущенно переспрашивает он. — Откуда нам знать об этакой мерзости?

— Ну, вы ведь знали Габриеля много лет. Может, и деда его тоже знали?

— Нет, — решительно произносит Лаура. — Мы с ним не общались. Знали, конечно, кто такой Фредрик Стууб, но и только.

— Совершенно верно, — поддакивает ее муж, не столь ровным голосом. — Мы не имеем к этому ни малейшего отношения.