25

— Что ж, во всяком случае, все это легко проверить через телефонную компанию, — тихо говорит Карен Турстейну Бюле, когда десять минут спустя они, приотстав шагов на пять, следом за Уильямом Трюсте идут по двору. — Очень уж он говорлив, вам не кажется? Прямо как не в меру ретивый торговец на рынке.

Турстейн Бюле улыбается:

— Верно. Но и я бы на его месте вел себя так же. Думаю, все-таки веселее сидеть день-деньской да прихлебывать односолодовое, чем штрафовать народ за самогоноварение и превышение скорости. Вдобавок в здешнем окружении. — Он кивает на окрестности.

Пока они шагают за Уильямом Трюсте через двор, тот взахлеб продолжает свои воодушевленные рассуждения, регулярно громко восклицает через плечо, стараясь перекричать ветер и шум моря:

— Мы здесь, у Гротов, осуществляем полный цикл, от начала и до конца. Точнее, от зерна до бутылки. Многие винокурни теперь закупают готовый солод, есть даже такие, что называют себя производителями виски, а сами даже сусла собственного не производят. Но здесь, на Ноорё, есть все необходимое, ячмень, вода, торф… Кстати, вы знаете, что мы до сих пор применяем старинные бродильные чаны? Насколько я знаю, мы единственные.

Турстейн Бюле немедля задает несколько вопросов об эффекте брожения, и Карен пропускает все это мимо ушей. Энтузиазм Трюсте весьма симпатичен, однако и утомителен.

Из главного здания Уильям Трюсте быстрым размашистым шагом ведет их к складскому помещению, где, по всей вероятности, находится сейчас Йенс Грот. Проходя мимо длинного двухэтажного строения, он останавливается, оборачивается к ним:

— Это солодовня. Вот в такой же я в молодости начинал свою карьеру, только в Шотландии, конечно. Проверял температуру, перелопачивал сырой ячмень, открывал и закрывал окна, чтобы поддерживать нужную температуру. Надо было прорастить зерно, но в определенный момент прервать процесс, чтобы затем высушить его и окурить дымом. Вы уверены, что у вас нет времени на настоящую экскурсию?

— К сожалению, — поспешно говорит Карен. — По крайней мере сегодня, но в другой раз с удовольствием, — добавляет она.

Уильям Трюсте бодро шагает дальше, останавливается перед большим зданием из красного кирпича. Немалые участки фасада покрыты той же черной сажей от угольных карьеров, которая словно пленкой затягивает на острове все дома и дорожные указатели. И здесь все попытки убрать эту грязь, кажется, давным-давно оставлены. Когда они входят внутрь, у Карен поневоле дух захватывает. Длинный коридор, по сторонам от пола до потолка сплошь полки с дубовыми бочками — головокружительное впечатление. На миг ее охватывает тревога, что все это может рухнуть и похоронить их под тоннами пахнущего виски дуба, но она не успевает дорисовать жуткую картину. Трюсте как будто наконец отказался от мысли изображать чичероне, спешит дальше. Воздух влажный и колючий, они минуют один поперечный проход за другим, всюду те же полки с рядами больших бочек. В конце концов Уильям Трюсте останавливается перед дверью, и Карен удивляется, что они до сих пор не столкнулись ни с одним сотрудником.

— Большинство взяли выходной на межпраздничные дни, — говорит Трюсте, как бы в ответ на ее безмолвный вопрос. — Но Йенс должен быть на месте. — Он быстро барабанит по косяку и, не дожидаясь ответа, распахивает дверь.

— Привет, Йенс. Тут полиция, хотят задать несколько вопросов. Не возражаете, если я вас оставлю? — добавляет он, обращаясь к Карен. — Жена будет рада, если я в кои-то веки приду домой вовремя…

— Разумеется. Мы дадим знать, если возникнут новые вопросы.

За большим письменным столом в углу сидит молодой блондин в очках, сдвинутых на лоб. Густые волосы стоят дыбом, будто он в расстройстве взъерошил их руками. Он встает и с любезной, слегка вопросительной улыбкой протягивает руку. Хотя в комнате прохладно, под мышками серой футболки виднеются темные пятна. Квадратное телосложение свидетельствует, что покуда крепкий молодой мужчина скоро превратится в толстяка.

— Йенс Грот, — представляется он. — Добро пожаловать, хотя я не очень понимаю, чем могу вам помочь.

Хотя Йенс Грот — один из совладельцев, кабинет у него куда менее внушительный, чем у Уильяма Трюсте, отмечает Карен, пока они с Бюле усаживаются напротив письменного стола, заваленного кипами бумаг. Йенс Грот осторожно сдвигает две из них, чтобы создать коридор для общения с посетителями.

— В нашей отрасли хватает бюрократизма, — говорит он с усталой улыбкой. — Так чем я могу вам помочь?

— Габриель Стууб, — отвечает Карен, доставая записную книжку. — Он ведь здесь работает, верно?

— Да, верно. А-а, ну да, я слыхал про его деда. Вы здесь поэтому? Но ведь, как я понял, речь идет о трагическом несчастном случае.

Карен не отвечает на его невысказанный вопрос.

— Можете рассказать нам немножко о Габриеле? — говорит она и отмечает, что взгляд Йенса Грота устремляется на Бюле, словно в поисках объяснения.

— О Габриеле? Его в чем-то подозревают?

— Мы беседуем со всеми, кто так или иначе связан с родней Фредрика Стууба, — уклончиво отвечает Бюле.

Йенса Грота нескладная формулировка как будто бы особо не удивляет.

— Вот как. Так что же вы хотите знать?

— Давно ли Габриель здесь работает? — Карен нажимает на кнопку шариковой ручки и проводит ладонью по сгибу записной книжки. Наверно, записывать много не придется, как обычно, но опыт подсказывает, что один только вид записной книжки зачастую освежает память собеседника.

Грот пожимает плечами.

— Всю свою жизнь, по-моему. В смысле, взрослую жизнь, — с улыбкой уточняет он. — Детский труд мы не практикуем.

Карен улыбается в ответ, не комментируя.

— Пожалуй, — продолжает Йенс Грот, — он начал тут лет в семнадцать-восемнадцать. Сам я тогда учился в университете, так что не вполне уверен, но, если это важно, могу, конечно, уточнить.

Они примерно ровесники, думает Карен. Один продолжил учебу, другой угодил прямиком на склад. Значит, Габриель полжизни проработал на одном месте и будет работать дальше, если не уедет с острова. Раньше работу давал угольный разрез, теперь остаются только Гроты да нефтяные платформы, и что-то подсказывает ей, что “Ноор-Ойл” с его суровыми требованиями к безопасности не возьмет Габриеля Стууба на работу.

— Такая точность нам не требуется. Но раз он работает здесь столько лет, стало быть, вы им довольны?

— Н-да… Квалифицированной его работу не назовешь, но Габриель, понятно, знает, что делает. Он и еще один парень отвечают за бутилирование и отгрузку, только вот сегодня оба выходные.

В голосе Йенса Грота сквозит легкая уклончивость. Будто конкретно жаловаться ему не на что, но вместе с тем что-то мешает подтвердить дельность Габриеля Стууба.

— Что вам известно о его частной жизни?

Йенс Грот опять пожимает могучими плечами:

— Боюсь, мало что. Знаю только, что он разводится. Двое детей, по-моему. Живет где-то в западной части Скребю.

— Да ладно, вы наверняка знаете больше. Все ж таки много лет вместе проработали.

— Что я могу сказать? Вне работы мы почти не общаемся.

Карен чувствует нарастающее раздражение. Йенс Грот, судя по всему, решил держать язык за зубами. Что ж, тогда перейдем прямо к делу.

— Габриель каким-то образом связан с “ОР”?

Никаких перемен в выражении лица, никаких вспышек во взгляде, Йенс Грот даже не вздрогнул. Он словно оцепенел, будто его окатили ведром жидкого азота. На мгновение Карен охватывает мрачное ощущение, что человек перед ней может от малейшего дуновения рассыпаться в прах.

— Хорошо. Буду считать, что это “да”.

Ответа по-прежнему нет. Лишь кончики пальцев на одной руке чуть шевельнулись. Оцепенение, похоже, медленно отпускает, Йенс Грот легонько поворачивает голову. А в следующую секунду резко втягивает воздух.

— Нет!

Они молча глядят на него. Ждут, и в конце концов он продолжает, чуть оттаявшим, но монотонным голосом:

— Я не знаю, имеет Габриель к ним отношение или не имеет, во всяком случае, у нас с ними никаких проблем нет. Безусловно. И если это всё, я вас провожу…

Йенс Грот решительно упирается обеими руками в стол и встает. Карен отмечает, что темные пятна под мышками увеличились вдвое.

— Что вы об этом думаете? — спрашивает Бюле пять минут спустя, не спеша вытягивая ремень безопасности.

Они вернулись к машине, и Карен, не задумываясь и не спрашивая коллегу, заняла водительское место. По дороге сюда машину вел Бюле, но сейчас он без протестов садится на пассажирское место и пристегивает ремень безопасности.

— Думаю, нам надо еще разок потолковать с молодым господином Стуубом, — отвечает она, глядя куда-то вдаль сквозь грязное лобовое стекло.

— Н-да, пожалуй, он все-таки самый вероятный преступник. Какой-то мотив у него как у наследника деда наверняка найдется, хотя Фредрик и не оставил больших капиталов.

— Вы что-нибудь выяснили поточнее насчет этого?

— Пока нет. Адвокат в отъезде, но ответил по мейлу и обещал выяснить через своего помощника. Вопрос скорее в том, была ли у Габриеля возможность совершить убийство. По данным конторы порта, утром первого дня Рождества он действительно, как и говорил, следовал девятичасовым паромом из Люсвика в Турсвик.

Поскольку регистрационные номера всех машин теперь фиксируются в списках пароходной компании, хотя бы эту информацию им прислали очень быстро. Вероятно, Бюле, благодаря своим связям, незамедлительно получил ответ обратной почтой.

— Его машина, во всяком случае, находилась на борту, — говорит Карен. — Надо запросить пленки и глянуть, вправду ли за рулем был он. Впрочем, он мог убить деда и все же успеть в Люсвик. По крайней мере, чисто теоретически.

— Оставил детей дома, поехал к деду, убил его, забрал детей и двинул на паром, так, что ли? Или он поехал к свалке, спустился к карьеру и прикончил деда, а дети ждали на заднем сиденье?

Турстейн Бюле настроен не менее скептически, чем она сама, и Карен смотрит вперед, не отвечая. Несколько секунд она размышляет, но решает помолчать о только что увиденном. Бюле явно ничего не заметил, когда Йенс Грот провожал их к выходу.

Она и сама ничего не заметила, когда они входили в здание склада. Но с тех пор солнце успело изменить угол освещения и высветило слабый след на стене возле двери. Черную краску спрея, которую кто-то старался смыть. Она заметила ее, когда обернулась, чтобы на прощание пожать руку Йенсу Гроту. И он, перехватив ее взгляд, сделал неловкую попытку стать так, чтобы заслонить след. Но она успела разглядеть.

Единица и знак процента.

“Odin Predators”. Или “One Percenters”.

Молча чертыхнувшись, Карен поворачивает ключ зажигания.