Другая мать

Зофи усаживала молчаливого мальчика, который беспрерывно сосал большой палец, рядом с Вальтером, когда тот вдруг завопил:

– Штефан! – и, перекатившись через соседа, побежал к двери вагона.

– Вальтер, нет! Нельзя сходить с поезда! – крикнула Зофи, погналась за ним и вдруг увидела Штефана, но уже не на платформе, а в поезде – он бежал к ним с Вальтером по проходу соседнего вагона.

Ворвавшись в их вагон, он схватил Вальтера на руки, подкинул его, улыбаясь во весь рот, так что шрама на губе почти не было видно:

– Я здесь, Вальт! Я с тобой!

Зофи из открытых дверей вагона высматривала на перроне дедушку – он стоял к поезду спиной. Из-за его плеча выглядывала Иоганна.

– Зозо, я хочу с тобой! – закричала она, увидев сестру.

– Я люблю тебя, Иоганна! – крикнула та в ответ, изо всех сил сдерживая слезы, стараясь не думать о том, что, может быть, никогда больше не увидит ни дедушку, ни Иоганну, ни маму. – Я тебя люблю! – крикнула она еще раз. – Я всех вас люблю!

На перроне забилась в истерике женщина, чьих детей не взяли в поезд.

Штефан подошел и взял Зофи за руку, когда со всех сторон вдруг нагрянули нацисты с собаками. Псы яростно лаяли, рвались с поводков, наполняя вокзал новым шумом.

Один пес то ли оборвал поводок, то ли его спустили специально. Он напал на бившуюся в истерике женщину и стал рвать на ней одежду, а люди в форме окружили ее и били палками.

В панике родители начали покидать перрон.

– Зофия Хелена, – услышала она вдруг женский голос.

Это была красавица с фиалковыми глазами, та, что в очереди на регистрацию держала на руках младенца. Она поставила у ног Зофи корзинку для пикника.

– Спасибо, – растерянно поблагодарила Зофи.

Из корзинки раздался негромкий воркующий звук.

Мать вскинула на Зофи испуганные глаза.

– Ш-ш-ш-ш, – зашептала она. – Ш-ш-ш-ш.

Она говорила что-то еще, но Зофи ее уже не слушала. Всхлипывая, она кричала:

– Йойо! Дедушка! Подождите!

Но дедушка исчез за поворотом вместе с Иоганной.

– Пожалуйста, береги ее, Зофия Хелена Пергер, – сказала мать с глазами цвета фиалок.

И она шагнула назад, а подошедший охранник захлопнул дверь вагона и запер ее снаружи. По составу прошел лязг отпускаемых тормозов, и поезд медленно покатился вперед. Снаружи, через окно вагонной двери, на них смотрела фиалковыми глазами мать, наблюдая, как увеличивается расстояние между ней и поездом. Чей-то отец зацепился за подножку вагона, повис на ней, выкрикивая имя своего малыша. Родители бежали по перрону, плакали, махали руками, выкрикивали слова любви, а поезд все набирал и набирал скорость.

Дети в вагоне молча смотрели, как сначала спрыгнул с подножки и упал на землю рядом с рельсами чей-то отец. Потом отстали другие родители, вокзал скрылся из виду. Исчезло опушенное снегом чертово колесо. Наконец растаяла и сама Вена.

Номер пятьсот

Снежинки ударялись в стекло и таяли, пока Штефан смотрел в окно, за которым было почти так же темно, как в венском подземелье. Поезд постукивал на стыках, замедлял ход и раскачивался на поворотах. Дети в вагоне были заняты каждый своим: одни ели то, что собрали им в дорогу родители, другие занимались английским, кто-то просто болтал, а кто-то сидел тихо, или спал, или притворялся, будто совсем не плачет. Штефан сидел в последнем ряду и держал на коленях Вальтера, а тот спал, положив голову на окно и подсунув под нее кролика Петера. Через проход от них Зофи меняла малышке подгузник, одновременно рассказывая трем детям на сиденье напротив историю о Шерлоке Холмсе.

Штефан переложил Вальтера на сиденье и понес использованный подгузник в туалет, где пахло хуже, чем от любого подгузника, даже самого грязного. Видно, кто-то из малышей не попал в цель, когда делал свои дела в уборной, а то и не один. Запах опять напомнил Штефану подземелье, его стыд. Сполоснув под краном подгузник, он отжал его, встряхнул и сполоснул еще раз.

Вернувшись в вагон, он развесил мокрую тряпочку на подлокотнике рядом с Вальтером и взял у Зофи малышку, чтобы девушка могла отдохнуть. Сел возле нее и мальчика, который, как ему показалось, за всю дорогу ни разу не то что не заговорил, но даже не вынул изо рта палец.

– Номер пятьсот ровно, – произнес Штефан.

– Нельзя думать о человеке просто как о числе, – сказала Зофи. – Даже если оно такое красивое.

Но Штефан сомневался, что думать о нем как о мальчике с пальцем во рту будет лучше.

Он сделал попытку разговорить малыша, хотя бы узнать его имя, но тот лишь смотрел на него снизу вверх и молчал.

– Хочешь подержать малышку? – предложил ему Штефан.

Мальчик не мигая смотрел на него.

Зофи придвинулась к нему. В руке у нее была бутылочка с молоком из корзинки малышки.

– Подгузники закончились, – сказала она и забрала у Штефана девочку, как будто ей не хватало ощущения тепла или необходимости заботиться о ком-то.

– У нас с Вальтером есть носовые платки, можно пустить на подгузники их, – предложил Штефан. – Да и у других ребят платки наверняка найдутся. – Он погладил мальчика, сосущего палец, по темным кудрям. – Эй, парень, а у тебя есть носовой платок?

Но тот уже смотрел в окно, за которым поплыли городские огни, отраженные в реке. Показался замок на высоком холме. Вокзал проехали без остановки – Зальцбург.

– Раньше здесь жил Стефан Цвейг, – произнес Штефан.

– Мы почти в Германии, – ответила Зофи.

В поезде стало тихо. Те дети, кто не спал, смотрели в окна.

– Зофи, думаешь, у меня и правда получится? – спросил Штефан.

Зофи, которая энергично качала малышку, чтобы та заснула, посмотрела на него, но ничего не ответила.

– Писать пьесы, – пояснил он. – Как ты сказала на вокзале.

Когда поцеловала его, а ее губы были такими нежными, нежнее любого шоколада.

Зофи посмотрела на него. Ее глаза в окружении прямых ресниц были хорошо видны из-за нехарактерно чистых стекол очков.

– Мой отец любил говорить, что мало кто воображает себя Адой Лавлейс, – сказала она, – но некоторые ею становятся.

За окном, по темной дороге, маршировал полк солдат.

– Адой Лавлейс? Кто это? – спросил Штефан.

– Августа Ада Кинг, графиня Лавлейс. Описала алгоритм генерации чисел Бернулли, благодаря чему аналитическая машина, придуманная английским математиком Чарльзом Бэббиджем, оказалась пригодной не только для вычислений, как он думал.

Топот марширующих сапог остался позади, теперь вагон наполнял лишь ритмичный стук колес да безмолвный детский страх. Впереди была Германия.

– Может быть, ты и впрямь встретишь в Лондоне Цвейга, – сказала Зофи. – И он станет твоим наставником, как профессор Гёдель был моим.

И она повернулась к мальчику с номером пятьсот на шее.

– А ты знаешь, что Шерлок Холмс живет на Бейкер-стрит? – спросила она у него. – Хотя ты еще, наверное, слишком мал, чтобы интересоваться рассказами о нем, верно? Тогда, может, споем? Знаешь песню «Луна взошла»?

Мальчик внимательно смотрел на нее поверх руки, которая точно приросла ко рту.

– Ну конечно знаешь, – ответила сама себе Зофи. – Даже Иоганна ее знает. – И она коснулась щечки малышки. – Да, Иоганна? – И тут же вполголоса запела: – Вышла луна, звезды златые в небе сияют, чистом и ясном.

Один за другим ей начали подпевать дети. Молчаливый малыш не пел, но всем телом привалился к Зофи. Так он и заснул, с пальцем во рту и картонным номерком на шее, на котором значилось прекрасное число пятьсот.