На выход, без визы

Услышав на лестнице шаги, Штефан выпрыгнул из постели, схватил со стула пальто, ботинки и полез на крышу. Вальтер, который тоже спал полностью одетым – из-за холода и просто на всякий случай, – схватил кролика Петера и молча побежал в комнату мамы, где, как у них было заведено, шмыгнул к ней под одеяло. Хлипкая входная дверь распахнулась под натиском незваных гостей, которые, ворвавшись в квартиру, начали светить во все стороны фонарями, такими мощными, что окно в комнате Штефана вспыхнуло так ярко, словно электричество зажгли прямо там, хотя нацисты были еще в гостиной.

– Где парень? – хрипло рявкнул один из них.

Значит, они уже у мамы, ведь она даже с помощью Штефана не может так быстро встать и пересесть в кресло.

Штефан присел на корточки и замер. Пальто и ботинки он держал в руках. Тонкий слой ночного льда таял под его ногами, холодная жижа пропитывала носки.

– Что ж, возьмем вместо него мальчишку, – повторил тот же голос.

Даже нацисты не станут причинять боль умирающей женщине и ее маленькому сыну, твердил себе Штефан, протягивая руку к приоткрытой оконной раме и тихонько закрывая ее за собой. Последнее, что он услышал, – это голос мамы двумя комнатами дальше. Она говорила, что не знает, где он, скорее всего, в лагерях. Мама лгала, рискуя собственной жизнью, в надежде, что они поверят ей и уберутся раньше, чем Вальтер успеет что-нибудь сказать, но тот молчит то ли от страха, то ли от храбрости, то ли от того и другого вместе. Соблазн влезть в окно и сдаться, чтобы они оставили в покое маму и Вальтера, был велик, но Штефан удержался. Он обещал маме. Она твердила, что без его помощи им не выжить. Только он может вытащить их из Австрии. У нее нет на это сил, а Вальтер еще слишком маленький, вот почему необходимо, чтобы Штефан оставался живым и на свободе. Вальтер обещал, что они с Петером будут заботиться о маме. Конечно, он еще малыш, но уже такой умница. Научился выносить за мамой судно. Помогать ей с одеждой. И вообще делать много такого, чего от пятилетних мальчуганов никто не ждет.

Штефан крадучись перебрался на другую сторону крыши, туда, где под окном его бывшей спальни росло дерево – теперь его единственный путь на улицу.

По тротуару под ним вышагивал туда-сюда часовой с собакой. Когда они проходили через золотистый конус света от фонаря, уши пса вставали торчком, а его тень вытягивалась так, словно принадлежала существу из другого мира.

Штефан медленно отполз от края и юркнул за печную трубу, опасаясь, как бы собака не услышала звук его дыхания. Прижавшись к кирпичной кладке, он ощутил ее тепло и на миг даже почувствовал себя под защитой в тени трубы.

В небе не было ни звезды.

Натягивая ботинок, он разглядывал другие дымоходы на крыше, стараясь приучить глаза к почти полному отсутствию света. Кажется, из соседней трубы идет дым. Или нет? Он уже заканчивал шнуровать ботинок, когда услышал, как под ним распахнулось окно.

Подбежав к ближайшей трубе, он прижал к ней ладонь – теплая. Вторая – тоже. Тем временем кто-то уже лез из окна маминой комнаты на крышу.

– Черт, ну и холодина же здесь! – крикнул нацист кому-то в окне.

«А еще ужасно скользко», – мелькнула у Штефана мысль. Может, попытаться спихнуть его с крыши, пока никто не видит? Вдруг поверят, что он поскользнулся сам.

– Ну, где он там, не видать? – раздался другой голос, повыше.

На крышу выбрались уже двое. С двумя ему не справиться, а если он и умудрится столкнуть их вниз, никто не поверит, что они упали случайно.

Штефан различал в темноте их тени, а они его не видели. Их голоса подсказывали ему, куда смотреть, да и глаза у него уже привыкли, а те двое только что пришли со света.

Не спуская с них глаз, Штефан пополз к третьей трубе. Все его тело заледенело, под стать разутой ноге.

Пальто! Похоже, он забыл его у первого дымохода.

Яркий луч света скользнул по крыше, за ним второй. Те двое включили фонари.

Штефан успел нырнуть в трубу, где уперся спиной в одну стенку, а ногами – в другую. Кирпичная кладка, шершавая и в то же время скользкая от сажи, колола ему спину через тонкую ткань рубашки, холодила босую ногу.

Второй ботинок Штефан сунул себе в пах, чтобы освободить руки и держаться.

Первый нацист, тот, что с низким голосом, окликнул часового на тротуаре. Нет, с крыши никто не спускался.

Тогда двое на крыше разделились, и каждый пошел обыскивать свою половину двускатной поверхности. Голоса неслись теперь с обеих сторон, лучи света то и дело скрещивались в темноте над головой Штефана. Он слышал, как нацисты обсуждали, не укрылся ли он где-нибудь на соседней крыше, как будто он и впрямь мог перемахнуть через широченный ров улицы.

Второй голос, высокий, раздавался теперь со стороны первой трубы, оттуда, где Штефан оставил пальто.

Он чувствовал, как от напряжения у него стали гореть мышцы бедер. Под ним дымоход – провал в пять этажей глубиной. Интересно, получится у него спуститься по нему или он поскользнется и упадет? А если получится, то как он выберется из дымохода наружу? И наконец, будет ли в комнате, где заканчивается труба, пусто? Правда, труба холодная. Судя по ее расположению на крыше, она связана с каким-то помещением в середине дома. Может быть, с кухней? Нет, кухня не годится. В ней нет окон. Значит, из особняка ему будет не выбраться, и он окажется запертым, точно в мышеловке. Надо было искать холодную трубу на краю крыши, чтобы спуститься в комнату с окном и оттуда выскользнуть наружу. Но времени не было.

Штефан слегка изменил позу, устраиваясь надежнее, и едва не потерял зажатый в паху башмак. Протянув руку, чтобы перехватить ботинок раньше, чем тот загрохочет по металлической трубе вниз, Штефан почувствовал, что сам начинает соскальзывать. Но левой рукой все же успел в последнюю секунду перехватить шнурок.

Вцепившись в него зубами, Штефан уперся локтем в холодную кирпичную кладку, чтобы не дать себе упасть. Колено правой ноги дрожало то ли от напряжения, то ли от холода, а может, от страха.

Нацисты смеялись. Чего вдруг? Может, нашли пальто?

Тонкий голос произнес:

– Я же тебе говорил, мы не гимнасты!

И они принялись обсуждать, куда он мог скрыться. Штефан, раскорячившись в дымовой трубе, слушал их и удивлялся тому, до чего успокаивающе действует на него шнурок, зажатый в зубах.

Тут он услышал кряхтение, потом снова смех и топот: нацисты лезли с крыши обратно в окно квартирки на верхнем этаже. Для них это была всего лишь игра, приключение.

Штефан подождал, пока голоса не стихнут окончательно, и лишь тогда с трудом подтянулся и заглянул через край трубы. Никого. Он выбрался наружу и лег на крышу ничком, давая себе время отдохнуть и оглядеться. Он все еще лежал, когда услышал скрип рамы в окне верхнего этажа. Значит, можно вернуться домой! В постель, а не в жуткое подземелье.

И тут до него донеслись первые ноты Сюиты № 1 для виолончели соло Баха.

Штефан внял жалобной мольбе рваных, словно прихрамывающих аккордов, так не похожих на плавное начало «Аве Мария». Натянув ботинок на мокрый, перепачканный сажей носок, он дополз до трубы, у которой осталось его пальто, оделся и полез по дереву вниз. Оказавшись на Рингштрассе, он опрометью кинулся к ближайшей будке, откуда вели под землю узкие ступени, и нырнул туда. Лишь когда промозглая, кишащая крысами непроглядная тьма сомкнулась вокруг него, он ощутил себя в относительной безопасности.