Растущая надежда

Наверное, все дело в жаре, думала Труус, такой же удушливой и неожиданной для начала июня, как та ледяная ночь месяц назад, когда она тайком вывозила из Германии трех сестренок. Сидя за завтраком с Йоопом, она из последних сил скрывала от него утреннюю тошноту – так сильно ее не тошнило еще никогда. Она как раз собиралась приготовить ему бруджи крокеты перед отъездом, но, едва проснувшись, поняла: запаха жареного мяса ей сегодня не вынести. Вместо них она решила сделать сладкие хлебцы с корицей из припасенного на следующий завтрак цукерброда. «Французские тосты», так их называли в Америке и подавали в самых дорогих отелях. Но как сказала ей подруга, от которой Труус узнала об этом, «твои куда лучше». Это блюдо так легко ложилось на желудок, что можно есть каждое утро, хоть до самых родов.

Скоро беременность станет заметна; придется сказать Йоопу. Будь она модницей, силуэт «карандаш», последний писк сезона, давно выдал бы ее тайну. Но изменения, которые происходят с телами женщин, всегда заметнее для самих женщин, чем для мужчин, тем более Йооп в последнее время был так занят в банке – мир финансов, как и весь остальной мир, переживал нелегкие времена. Так что с недельку можно подождать: она скажет ему, когда сама будет совершенно уверена.

– Италия и Швейцария отказались прислать своих представителей на конференцию в Эвиане, – произнес Йооп, глядя в газету. – Румыния заявила о своем намерении стать страной – поставщиком беженцев.

– Говорят, Рузвельт послал вместо себя ничего не значащего представителя, – сказала Труус.

– Да, Майрона Тейлора, – подтвердил Йооп, глядя на жену поверх газеты. – Бывший управляющий сталеплавильной корпорацией США. Рузвельт наделил его всеми правами полномочного посла, как будто это поможет ему… Труус, ты неважно выглядишь. Позволь на этот раз мне съездить вместо тебя в Германию. Я…

– Знаю, Йооп. Я знаю, что ты был бы рад поехать туда вместо меня сегодня, что ты все время ездил бы сам. Ты очень хороший человек. Но женщина, путешествующая с детьми, вызывает куда меньше подозрений, чем мужчина.

– Может быть, госпожа ван Ланге тебя заменит?

Клара тоже ждала ребенка, но Труус отказывалась считать беременность причиной, не позволяющей женщине спасать детей.

– Госпожа ван Ланге очень умна, но пока не готова для сольного выступления…

Хотя Клара часто удивляла ее своими неожиданными способностями и умениями.

– Она не готова потому, что все это становится слишком опасно, – заявил Йооп, – и именно поэтому вместо тебя должен поехать я.

Труус подцепила вилкой кусочек яичного бисквита с фруктами, старательно избегая сливок. Нет, даже сладкие хлебцы оказались слишком тяжелы для ее желудка.

– Йооп, только не обижайся на то, что я скажу: ты отвратительный лжец.

– То есть ты вывозишь детей без виз?

Он знал, что жена регулярно ввозит в Нидерланды детей без документов на въезд, но это было не так опасно, как вывозить их из Германии без разрешения на выезд.

– Там, в Германии, этим занимается Реха, – ответила она.

– Тогда что мне за нужда лгать?

Труус встала, чтобы убрать посуду, а заодно избежать расспросов мужа. Но при первом же движении по ее телу прошла судорога, такая сильная, что пришлось поставить тарелки. Что-то теплое, пахучее потекло по ее ногам.

– Труус!

Йооп вскочил и потянулся к ней через стол, тарелки с грохотом полетели на пол.

Сначала Труус подумала, что красная лужица на полу – это клубничный компот. Потом, желая пощадить мужа, решила сказать, что у нее внезапно пришли месячные, но не смогла: резкая боль заставила ее согнуться, а новая струйка крови намочила чулки и платье.

Цена шоколада

Штефан сидел в подвале, где хранилось какао, прохладном даже в летнюю жару, и набрасывал план новой пьесы, когда наверху началась какая-то возня. Сначала он просто не обратил на это внимания, поскольку как раз начал набрасывать новую идею, а у идей есть одно неприятное свойство: если не записать их сразу, едва они пришли тебе в голову, то они обязательно ускользнут. Когда мысли оказывались в блокноте – черные строки на белом листе, – Штефана начинало тянуть к ним с силой, сопротивляться которой было бесполезно, но, чтобы это произошло, их надо было сначала записать, иначе они просто исчезали.

Он сосредоточился на словах, которые выводила его рука: «Мальчик, который раньше всегда сидел за первой партой, теперь сидит в конце класса, отделенный желтой лентой от других. Он знает ответ, который нужен учителю, но руку не поднимает – это лишь вызовет насмешки. Не важно, насколько правильно он ответит, к его словам все равно будут придираться».

Он и сам не знал, что заставило его вновь вернуться к этому. Было лето, в школу ходить незачем. Наверное, из-за Вальтера. В последние недели перед каникулами малыш плакал буквально каждое утро. Петер тоже должен идти с ним в школу, настаивал он, ведь, сидя дома, он совсем ничему не научится.

Прямо над головой Штефана с треском распахнулась дверь, и по деревянным ступеням затопали начищенные до блеска сапоги – зрелище, к которому он привык на улицах Вены за последние полгода, но никак не ожидал увидеть здесь, в стенах шоколадной фабрики Нойманов. Закрыв блокнот, он сунул его под рубашку.

Наци – их было всего четверо, но их появление все равно воспринималось как вторжение – принялись за перепись содержимого погреба, а Штефан, пользуясь тем, что никто на него не смотрит, проскользнул по лестнице наверх. Но наци оказались и там: сновали вокруг печи для обжарки какао-бобов, между каменными столами, а шоколатье растерянно смотрели на них. Мастерам задавали вопросы: кто они, евреи? Штефан не знал. Папа нанимал их, потому что они хорошо варили шоколад, остальное его не интересовало.

Штефан скользнул мимо лифта на лестницу, которая, к его облегчению, оказалась пустой.

Еще не добравшись до верхней ступеньки, он услышал голос отца:

– Мой отец построил эту фабрику с нуля!

Штефан крадучись подошел к двери кабинета, где увидел папу и дядю Михаэля. Они ожесточенно спорили.

– Пойми, Герман, это никого сейчас не интересует, – на удивление тихим и даже задушевным голосом говорил дядя Михаэль, так что Штефану пришлось прислушиваться. – Ты еврей. Если ты не продашь свое предприятие мне раньше, чем эти люди закончат инвентаризацию, фабрика будет признана собственностью Рейха. А тебя все равно заставят платить налоги, хотя средств, чтобы заработать деньги, у тебя больше не будет. Я клянусь тебе, что все будет именно так, потому что такова их цель. А я позабочусь о тебе и твоей сестре…

– Как? Разведешься с ней и ограбишь нас обоих?

– Развод – только формальность, Герман. Я иду на него, чтобы соблюсти букву закона и тем спасти ее и себя. – Дядя Михаэль протянул отцу ручку. – Ты должен мне довериться. Подпиши документ о продаже, пока еще не поздно. А я, став официальным владельцем, обещаю слушаться тебя во всем, что касается производства. Я буду заботиться о тебе, о Рахели, о мальчиках и о Лизль. Она моя жена, вы все – моя семья, и не важно, санкционированы наши отношения государством или нет. Только позволь мне помочь. Доверься мне, пожалуйста.