Следующим этапом в формировании визуального образа ключевого политического акта революции стал фильм Михаила Ромма «Ленин в Октябре», появлением которого было отмечено 20-летие Великой Октябрьской социалистической революции.

Характерно, что первоначальный сценарий будущего проекта именовался вполне определенно – «Восстание». Проблема была в том, что никто не мог гарантировать его реализацию в срок, к юбилейной дате, как никто не мог гарантировать и художественное качество будущей картины. Ситуацию усугубляла очевидная идеологическая заданность фильма, главным героем которого, конечно же, был В. И. Ленин, но все понимали, что без фигуры И. В. Сталина обойтись не получится.

Желающих браться за создание столь амбициозной историко-революционной ленты не находилось. После долгих переговоров с руководством, курирующим советское кино, Михаил Ромм решился возглавить съемочную группу. Времени было в обрез, потому что картину надо было сделать к 7 ноября, что и предопределило характер работы над фильмом. Съемочный период длился 80 дней. Все эпизоды с участием Бориса Щукина, которому была доверена роль Ленина, снимались с одного дубля. И 6 ноября 1937 г. в Большом театре в Москве состоялся премьерный показ фильма «Ленин в Октябре». Далее картину ждал прокат в 16 городах Советского Союза. Однако в премьерном варианте отсутствовала одна ключевая сцена. Вечером 7 ноября Михаила Ромма вызвали к Борису Шумяцкому, заместителю председателя Комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР, руководившему кинопроизводством. Именно он и озвучил категорическое требование И. В. Сталина, касающееся отсутствия в фильме важнейшего эпизода Октября-1917. Вот как описывает эту сцену сам Михаил Ильич: «Выходит Шумяцкий, потирает руки, говорит:

– Нет, она уже не на экране: час назад по телеграфу снята со всех экранов».

Дальнейшие шаги по созданию экранной версии ключевого эпизода Великой Октябрьской социалистической революции в Петрограде Михаил Ромм описал в мемуарах, часть из которых была опубликована после его кончины, в постсоветский период. Это может служить косвенным доказательством того, что идеологическое руководство страны в советское время не допускало появления подробностей создания экранного фейка, надолго зафиксировавшего в массовом сознании образ этого исторического события. В киноверсии эта сцена носила постановочный характер, что отчасти соответствовало содержанию самого события, связанного со штурмом Зимнего дворца.

В мемуарах М. И. Ромма можно обнаружить характерный абзац, описывающий попытку доснять «штурм Зимнего»: «Назавтра или послезавтра поехали мы в Ленинград. Приехали, площадь закатана асфальтом, стоят трибуны перед Зимним дворцом. Чтобы снимать, надо было бы их ломать. А я как-то не привык ломать вещи. В Зимнем дворце снимать – видели мы Орбели, хранителя, – понял я, что там с массовкой расправляться будет нелегко, они до сих пор помнили, как Эйзенштейн снимал, и не хотели повторять этот опыт. Подумали мы, решили снимать на “Мосфильме”».

Очевидная искусственность снятого Михаилом Роммом финала фильма проявляется сегодня, с исторической дистанции, в следующей детали: ворвавшиеся в Зимний дворец рабочие, солдаты и красногвардейцы устремляются на второй этаж по известной всему миру Иорданской лестнице. На самом же деле штурмовавшие Зимний пробольшевистские отряды проникли в здание с противоположной стороны и поднимались по другой лестнице, гораздо менее широкой и не такой кинематографически эффектной.

Учитывая последующий идеологический и культурный контекст в кинематографическом развитии темы Октября-1917, можно утверждать, что Михаил Ромм с его версией штурма Зимнего дворца фактически закреплял уже существовавшую трактовку Эйзенштейна. Черно-белые кадры революционно настроенных масс, бегущих к Зимнему и врывающихся в здание, в очередной раз убеждали многомиллионную аудиторию советских зрителей, что в 1917 г. в революционном Петрограде все было именно так и никак иначе. Киноверсия стала визуальным каноном, закрепившим яркий зрелищный образ события, которое, по сути, было историческим, но оставило в источниковедении Октября-1917 достаточно противоречивый фактологический и мемуарный след.

При анализе трех версий следует учесть еще одно важное историческое обстоятельство. Великая Русская революция 1917 г. не имела в своей хронологии четко акцентированных насильственных массовых действий, когда одна политическая сила де-факто подавляла другую. Волнения в Петрограде в феврале – марте 1917 г. носили достаточно стихийный, неорганизованный характер. Отречение императора Николая II вообще произошло вдали от столицы Российской империи, а новая власть в лице Временного правительства не успела (или не смогла?) оставить след в истории организацией зрелищно-массовых акций по свержению монархии и демонтажу всей предыдущей политической системы, поэтому большевики и их союзники интуитивно стремились к вооруженному варианту прихода к власти, в центре которого должен был оказаться некий массовый и зрелищный акт низвержения официальных руководителей государства. В этом, на наш взгляд, кроются социально-психологические корни возникновения мифологии событий Октября 1917 г. и создания цепочки полуфейков-полумемов – от залпа «Авроры» до штурма Зимнего дворца. И отечественный кинематограф сыграл в утверждении этой мифологии важнейшую роль.

В послевоенный период советского кинематографа в картинах историко-революционной тематики, где сюжетно так или иначе затрагивалась тема Октября-1917, созданный экранный фейк-канон соблюдался неукоснительно. Можно обнаружить его отражение в таких лентах, как «Человек с ружьем» (1938, режиссер С. Юткевич), «День первый» (1958, режиссер Ф. Эрмлер), «Две жизни» (1961, режиссер Л. Луков), «Залп “Авроры”» (1965, режиссер Ю. Вышинский), «Посланники вечности» (1970, режиссер Т. Вульфович), «Семья Коцюбинских» (1970, режиссер Т. Левчук).