На «Эхе Москвы» предметом дискуссии стали насильственные действия не со стороны митингующих, а со стороны силовиков. Шествие участников митинга, по мнению радиостанции, было мирным, они никого не трогали. Провокатором выступали именно правоохранительные органы. «Сотрудники полиции и Росгвардии фактически превратили центр города в огромную зону спецоперации. Именно они блокировали передвижение, именно из-за них невозможно было пройти», – говорилось в одной из передач. Метафора «огромная зона спецоперации» выстраивала следующую ассоциативную цепь: зона спецоперации, нарушение общественного порядка, угроза невинным людям, ликвидация вооруженных преступников. Так как очевидно, что большинство участников митинга не обладало никаким оружием и не нарушало правопорядок (Следственный комитет не нашел признаков массовых беспорядков в акции 27 июля), адресат информационных сообщений воспринимал полицейских как угрозу. Использование подобных выражений настраивало аудиторию недружелюбно по отношению к правоохранительным органам.

В одном из эфиров рассматривался Закон «О полиции», где было выявлено много моментов, не конкретизирующих ситуацию. И если в отношении другого закона можно было пренебречь неточностями нормативно-правового акта, то в данном законе речь идет о применении физической силы и оружия без предупреждения по отношению к рядовому гражданину. «Грубо говоря, если нельзя, но очень хочется, то можно… При применении оружия, правда, требуется предупреждение. Но в случае, опять же, если есть непосредственная и срочная угроза, то этим можно пренебречь». Отношение к силовикам как к людям, которые при большом желании сделать что-то отказываются видеть последствия и делают, что намеревались, выражается в формулировке «если нельзя, но очень хочется».

Законодательный аспект всегда сложный и спорный: в экстремальных ситуациях нужно действовать ситуативно. Однако без доверия к правоохранительным органам сложно принимать подобные законы и не пытаться их оспорить. Как мы видим в результате сравнения стратегий освещения одного и того же событийного тренда двумя радиостанциями разной политической ориентации, доверие – не самое главное в их деятельности. Вместо фактов – домыслы и слухи, вместо объективного анализа – апелляция к эмоциям резко негативного характера, а явная субъективность в оценках маскируется социально-психологической демагогией о свободе слова и прочих свободах, понимаемых исключительно с либеральных позиций.

Каким же образом политические радиопикировки влияют на достоверность получаемой информации и сведений? Все просто: они искажают адекватное восприятие фактов и событий слушательской аудиторией. Учитывая доверительность, которую несет в себе радиовещание, опасность и соблазн манипуляции, формирования фейкообразной картины действительности только возрастает. Впрочем, Александр Степанович Попов вовсе не виноват в том, что за ХХ в. его изобретение приросло столь демоническими функциями и возможностями. Младший брат радио – телевидение – в этом даст своему электронному «родственнику» сто очков вперед.