Недавно я получил по электронной почте письмо:

«Я пишу о моей пятилетней дочери. К сожалению, я почти перестала обнимать ее, и обнимаю в основном ее трехлетнего брата. Я понимаю, что веду себя по отношению к ним по-разному, и ясно вижу, как это влияет на них: сын вполне уверен в себе, а она всего боится.

Одно из моих «преступлений» — я допускала, чтобы она плакала в кроватке, когда ей было около шести месяцев, в течение трех недель (я знаю!). Чтобы ходить на работу, я отдала ее в ясли в 11 месяцев и оставляла там на три дня в неделю в течение четырех месяцев. Крошке было плохо в яслях, она похудела, и в конце концов я забрала ее оттуда и взяла двух нянь. День с ней проводила одна няня, потом два дня — другая, они заботились о девочке, пока ей не исполнилось три года.

В раннем детстве у нее случались сильные истерики, с которыми я, пожалуй, могла бы справляться лучше. Добавьте сюда переезд и рождение в семье второго ребенка, когда дочке было два с половиной (сын родился недоношенным и требовал массу внимания).

Смысл моего вопроса в том, что я беспокоюсь за дочь. Она милая девочка, хорошо учится, но опасается многих вещей, отказывается пробовать новую еду; все еще просит одного из нас укладывать ее спать и ужасно боится находиться одной в комнате ночью из-за темноты; до сих пор сосет палец, чтобы уснуть, и в течение дня, если устала или испытывает стресс. Я также заметила, что, общаясь с ровесниками, она всем всегда уступает и ей не хватает уверенности в себе. Может, я делаю из мухи слона, но когда я сравниваю ее с сыном, у меня сердце разрывается (я понимаю, что сравнивать нехорошо…)».

В этой истории нет ничего необычного, налицо правило, а не исключение. В одной и той же семье детей обижают и любят по-разному — просто подумайте о себе и своих братьях или сестрах или о собственных детях. Забота о пятилетней дочери была хаотичной и непостоянной, в то время как сын всегда был окружен любовью, и о нем заботились все время одни и те же люди. В пять лет дочь чувствовала себя незащищенной, всего боялась и во всем соглашалась с ровесниками, а сын был вполне уверен в себе: в некотором роде ситуация простая, как вход и выход, причина и следствие.

В раннем возрасте забота и любовь так же полезны, как безразличие — вредно [99], и каждый из родителей обращается со своими детьми на свой лад [100]. В целом многие черты характера действительно передаются из поколения в поколение, но не так часто, как можно подумать [101].

Отношение к детям может быть настолько разным, что часто они бывают непохожими, как чужие люди. Если один из детей экстраверт, другой с вероятностью 85% не будет таковым. Если один страдает психическим заболеванием — депрессией или неврозом, другой ребенок с вероятностью 90% окажется психически здоров. Если вы очень умны, велика вероятность, что ваши братья или сестры — нет. Самое важное здесь следующее: будут ли люди одинаковыми, в большей степени зависит от воспитания, чем от принадлежности к одной семье. Дети, пострадавшие от сексуального насилия, из разных семей, больше похожи друг на друга, чем на своих братьев или сестер, не подвергшихся насилию. Дети-любимчики, не связанные родственными узами, больше похожи друг на друга, чем на своих братьев и сестер, которых любили меньше. Если один из однояйцовых близнецов подвергся сексуальному насилию или травле, а другой нет, он скорее будет похож на другую жертву, чем на свою генетическую копию.

Если дети в одной семье похожи, ответить на вопрос «Почему?» гораздо проще, чем в случае, когда они различаются. Во всех семьях воспитание в некоторой степени похоже [102]. Семейная культура отражается на детях. Например, оба моих родителей работали психоаналитиками. Читатели могут представить себе, какие жаркие споры велись у нас за столом, причем главным предметом был вопрос, что первично, природа или воспитание. Повзрослев, мы все четверо проходили тот или иной курс психотерапии и сами стали психотерапевтами. Три мои сестры и я унаследовали интерес к этим вопросам в результате воспитания. Гены не имеют никакого отношения к тому факту, что, собираясь вместе, мы по-прежнему ведем споры о роли генов в наших характерах. То же самое относится ко многим семьям инженеров или юристов, где обсуждаются вопросы, связанные с техникой или правом.

То, что влияние генов на формировании одинаковой психологии у детей в одной семье мало или вообще отсутствует, довольно очевидно. Исследования близнецов предполагали, что похожесть детей почти полностью обусловлена генами, однако ПГЧ опроверг эту точку зрения: при исследовании близнецов генетическую наследуемость просто перепутали с одинаковым воспитанием (см. приложения 1 и 2 — однояйцовых близнецов воспитывают похоже, поэтому они больше похожи). Если вы выросли в консервативной семье или семье с левыми политическими взглядами, нетрудно догадаться, что у вас будут похожие взгляды [103]. Вы не станете утверждать, что благодаря генам дети из семей среднего класса читают больше, чем дети из семей с низким доходом, и получают более высокие баллы в тестах на интеллект [104]. Все дети подвержены влия­нию родителей.

Люди часто говорят: «Мы родились в одной семье, нас одинаково воспитывали, но посмотрите, какие мы разные, — должно быть, дело в генах?» Многим людям гораздо тяжелее воспринимать различия между детьми в одной семье как негенетические. На самом деле вас воспитывали не одинаково. У вас были одни и те же родители, однако у каждого ребенка установились с ними разные отношения. Вот факторы, объясняющие, почему дети, выросшие в одной семье, различаются между собой:

• багаж, который родители переносят из собственного детства на конкретного ребенка;
• состояние отношений между партнерами (где имеется два родителя) на момент рождения ребенка и их влияние на конкретного ребенка;
• форма и содержание плохого обращения или любви к конкретному ребенку;
• степень фаворитизма в отношении конкретного ребенка;
• степень, в которой на конкретного ребенка навешивают ярлыки, — обычно такое происходит, когда родители используют ребенка в качестве мусорного ведра для нежелательных чувств («Я в порядке, ты — нет»).
• каким по счету в семье родился этот конкретный ребенок;
• пол конкретного ребенка;
• что дает соперничество между детьми (оно всегда присутствует) конкретному ребенку.

Редко бывает, что есть только одна из этих причин, в основном все они так или иначе имеются и вызывают различия между детьми. Форма и содержание плохого обращения и любви — тема этой главы. Я уделю особенное внимание тому, как забота в первые годы жизни воздействует на будущее психическое здоровье человека. В следующей главе мы рассмотрим, как влияет на ребенка его роль в семейной истории — порядок рождения детей, пол, фаворитизм, ярлыки и соперничество между детьми.

Разные плохое обращение и любовь — разные дети

Вот история, рассказанная другой матерью о своих двух детях, прежде всего о ее непростом сыне и о том, как воспитание обусловило его проблемы. Я использую этот текст для подкрепления своих доказательств.

«Наша семья находится в тупике: злые родители, злой сын (пяти лет) и его двухлетняя сестра, которая тоже скоро станет злой, хотя у нее все не так плохо. Я часто прячусь и плачу от стыда, злости и ненависти к себе, задаваясь вопросом: "Как мы докатились до этого?"

Мой пятилетний сын — прекрасный, смешной, умный, жизнерадостный мальчик с ясной головой и склонностью кричать так громко, что я слышу его на полпути от школы к дому! Обычно он прекрасно ведет себя в школе, он очень способный и обаятельный. Особенно хорошо он успевает по математике. Он храбрый, когда хочет этого. Недавно он один танцевал под музыку, которую помогал сочинять, перед 250 учениками и их учителями. Мы с его отцом тайком наблюдали за нашим чудесным сыном со слезами на глазах, вцепившись друг в друга. Он уверенно выступал перед публикой, хотя и был смущен.

Почему мы прятались? Потому что, если бы он увидел нас или, точнее, меня, он бы расплакался, отказался выступать или устроил истерику. Столкнувшись с какими-то сложностями, он бунтует и корчит мне рожи, ворчит на меня, пронзительно кричит «нет» и «это нечестно». Иногда я справляюсь с ситуацией, но мне становится все труднее. Я огрызаюсь в ответ, глупо комментирую происходящее и сама веду себя как ребенок. Кроме того, на этой неделе я заметила, что плохо влияю на него, так как в присутствии сына таким же образом веду себя с мужем, изливая на него злобу. Это бесконечный кошмар.

Беременность проходила тяжело, малыш родился недоношенным, его здоровье было под угрозой. Храбрый, чудесный мальчик. Я пережила ужасные дни.

Я страдала, как потом выяснилось, сильной послеродовой депрессией, проявившейся буквально через двое суток после родов. Сестры неонатального отделения требовали, чтобы я кормила грудью, и набрасывались и на мужа тоже. Я была как в тюрьме. Эти месяцы показались мне адом. Медицинский работник, заходивший к нам, не оказывал реальной поддержки и даже заявил, что это не наш ребенок, а «общий». Я обращалась к врачу, и мне прописали лекарства, но я не принимала их, так как чувствовала, что не контролирую себя. Я два года боролась с послеродовой депрессией без помощи лекарств, но моя семья страдала. У мужа железные нервы, однако и он начал терять терпение. С сыном у меня были неблизкие отношения, только почти через два года я наконец смогла выразить ему свою любовь. Я горжусь тем, что выжила, я была настроена решительно, старалась контролировать ситуацию и повторяла себе, что «не дам себя сломить».

Наш сын не может перестать бурно реагировать. Иногда его страх бывает неадекватен, однажды он стал пронзительно кричать, отказываясь прыгать в бассейн вместе с одноклассниками, хотя раньше он прыгал… пока я не сказала, что он может не плавать, если не хочет, никаких проблем. Догадываетесь, что было дальше? Он тут же прыгнул. Миг озарения, я не понимала этого, пока не прочитала вашу книгу [«Обстрел любовью», упоминается в конце этой главы, в ней я предлагаю иногда позволять ребенку переживать особые моменты полного контроля и ощущать сильную любовь со стороны родителя. — О. Дж.].

Сейчас у него каникулы, и это неделя ада. Я изо всех сил старалась быть спокойной, но сегодня вечером мое терпение иссякло. В конце концов я сказала им обоим, какие они отвратительные и попросила заткнуться, до смерти напугав детей. Я превращаюсь в ужасную мать и ненавижу себя за это, а мой сын становится ребенком, реагирующим на такую мать. Я знаю из «Обстрела любовью», что нужно позволить жизни идти своим чередом, и я буду стараться изо всех сил. Я так хочу этого. Но со всеми их гадкими поступками, стеклянными шариками, «лестницами неминуемой судьбы», наклейками и прочим хламом, мне остается только думать, как справиться с двумя детьми, чьи вопли сводят меня с ума. Я все время внутренне плачу и хочу вырваться на свободу, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие…

…В сентябре наш сын будет во втором классе одним из самых младших, и его ужасные истерики с криками должны прекратиться. Ради него самого».

За много лет я получил несколько сотен подобных писем. Этот случай был особенно серьезным: как я впоследствии узнал, мать страдала послеродовым психозом с полной утерей связи с реальностью. Но и так родители очень часто теряют терпение с детьми, становятся похожими на них и устраивают истерики. Далее на примере этого пятилетнего мальчика я проанализирую, как плохое обращение делает нас уникальными. Мать я буду называть Джил, а ее сына — Джордж.

Настоящие причины психических заболеваний

Травмогенная модель психических заболеваний или ее версии все в большей степени признаются специалистами [105]. Согласно этой модели излишек химических веществ, вырабатывающийся в результате стресса, вызванного плохим обращением в детстве, — а не уязвимость, переданная с генами, — создает повышенную чувствительность к угрозе. Мозг ребенка приспосаб­ливается к ожиданию неприятностей или болезненного опыта. Если он подготовлен подобным образом, то во взрослом состоянии ему будет достаточно небольшой неприятности, чтобы скатиться к психическому заболеванию, вплоть до психоза (полной утере связи с реальностью, распаду личности).

Когда такие уязвимые люди теряют работу, когда их бросают или они влезают в долги, у них повышается вероятность появления бреда, зрительных или слуховых галлюцинаций или параноидальных идей, например, что их преследуют незнакомые люди [106]. В более легких случаях мужу кажется, что жена изменяет, а работнику — что начальник несправедлив, хотя это и не так. У всех нас иногда возникают слегка параноидальные идеи или неправильные представления о намерениях других людей [107], корни таких явлений кроются в плохом обращении в детстве [108].

Гормон кортизол играет ключевую роль в наших бурных реакциях [109]. Другие гормоны также важны, однако я подробно расскажу именно о нем. Кортизол вырабатывается, чтобы активировать реакцию мозга «бей или беги» при столкновении с опасностью. Если мы часто оказываемся в стрессовых ситуациях, мы можем застрять в режиме «дерись или беги»: даже когда угрозы нет, мозг ожидает ее. В основном причиной тому служит высокий уровень кортизола, который с годами не только сокращает продолжительность жизни, но и превращает нас в невнятную развалину — тревожную, подавленную, раздражительную, неспособную сосредотачиваться и склонную к борьбе с авралом по всем направлениям. Сердце колотится, ладони вспотели, зрачки расширены. Чтобы вызвать у нас бурную реакцию, достаточно малейшего стимула, который обычно не вызывает стресса.

В некоторых случаях жизнь в режиме «бей или беги» приводит к тому, что сис­тема отключается и уровень кортизола становится ненормально низким. Человек настолько привыкает к чувству угрозы, что, появись у него в гостиной трехголовый фиолетовый марсианин, он просто скажет: «Привет, чувак. Как дела?» А иногда такие люди превращаются в психопатов, холодных, безжалостных и отчужденных, нечувствительных к нормальному риску.

Большое количество данных доказывает, что базовый уровень кортизола закладывается в детстве и иногда последствия длятся всю жизнь [110]. Когда угроза миновала, человек возвращается к предустановленному показателю. Нечуткое, хаотичное воспитание или насилие закрепляется электрохимическим образом в виде ненормально высокого или низкого базового уровня кортизола.

Несмотря на доказательства влияния воспитания на формирование уровня кортизола, научные работы упорно начинаются с заявления, что психические заболевания в значительной степени передаются генетически. У детей все чаще диагностируют синдром дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ) и расстройства аути­ческого спектра (РАС). СДВГ влечет за собой трудности с концентрацией внимания, когда мысли перескакивают с одного предмета на другой, и слишком активное поведение. РАС — неспособность строить отношения с другими или понимать, что у них тоже есть свои эмоции и намерения, — часто сопровождаются ритуализированным поведением и навязчивыми импульсивными желаниями. СДВГ и РАС — близкие родственники: люди с одним расстройством имеют по крайней мере половину симптомов другого [111]. Это бросает тень сомнения на то, что эти «болезни» существуют как отдельные нозологические единицы, каковыми их считают. Те же симптомы можно найти в антисоциальном поведении, поскольку шумных людей (СДВГ) или не обращающих внимание на других (РАС) неизбежно расценивают как невоспитанных.

Научные работы, посвященные данным болезням, как правило, начинаются с заявлений об их «в большой степени генетическом» происхождении, при этом авторы ссылаются на точно такие же исследования [112]. И это несмотря на то, что более надежные данные, полученные проектом «Геном человека», свидетельствуют, что всего 1–3% случаев СДВГ можно объяснить генами [113] — иначе говоря, ПГЧ доказывает, что 97–99% факторов не связаны с генетикой. Далее я подробнее остановлюсь на СДВГ и РАС и продемонстрирую, что имеют значение забота о детях и внутриутробный опыт, а не гены.

Вместо того чтобы вешать сомнительные психи­атрические ярлыки на Джорджа (пятилетнего мальчика из предыдущего примера), можно взглянуть на него как на ребенка, страдающего эмоцио­нальной дисрегуляцией, вызванной ранним опытом. У малыша лихорадочная неспособность контролировать себя, поэтому эмоции переполняют его и он теряет способность управлять ими с помощью мыслей. Это нормально для детей, пока они учатся находить «кнопку паузы» — часть своего разума, которая может брать ответственность, отключать, расслаблять, делать выбор. Джордж, несмотря на хорошее поведение в школе, дома часто не может найти эту кнопку. Если измерить его уровень кортизола, он будет или слишком высоким, или слишком низким. Хотя мальчику пять лет, его развитие в некоторых отношениях остановилось, и он ведет себя, как если бы был намного младше. Без восстановительного воспитания, которое изменит эмоцио­нальные настройки, он может стать взрослым с остановившимся развитием — человеком, ведущим себя по-детски в неприятных ситуациях, легко раздражающимся, впадающим в ярость, сосредоточенным на себе. Проблема Джорджа коренится в том, что происходило еще до его рождения.

Роль внутриутробного опыта

Наш электрохимический термостат частично настраивается еще до рождения. За несколькими группами детей наблюдали в течение нескольких лет начиная с пренатального периода. У матерей, испытывавших стресс или тревогу во время последних трех месяцев беременности, дети в возрасте от семи до десяти лет значительно чаще страдают СДВГ, поведенческими расстройствами (например, истериками) или тревожностью [114]. Все это является признаками разрегулированного (слишком высокого или низкого) уровня кортизола. Влияние внутриутробного стресса сохраняется, даже если учитывать другие известные причины нарушений в поведении ребенка, возникшие уже после рождения (депрессия матери, плохой детский сад и отсутствие гармонии в браке).

Пожалуй, наиболее показательным будет сравнение двух детей в одной семье: если мать испытывала стресс во время одной беременности, но была спокойна во время другой, повышается вероятность синдрома дефицита внимания и гиперактивности у того ребенка, которого мать носила во время стресса [115]. Становится все очевиднее, что СДВГ не передается генами и что значительной причиной является влияние внутриутробного развития. СДВГ — это в первую очередь способ выразить тревогу. Такой ярлык навешивают на очень подвижного человека, которому быстро все становится скучным, — человека с разрегулированным уровнем кортизола.

Внутриутробные проблемы также являются причиной и других расстройств. Когда беременные женщины испытывают тревогу или у них депрессия либо они употреб­ляют алкоголь или табак, даже с учетом других важных факторов, их 11–12-летние дети гораздо чаще страдают личностными расстройствами [116] — сосредоточены на себе, не умеют выстраивать отношения, склонны к резким перепадам настроения и не следуют общепринятым правилам поведения.

Другие внутриутробные факторы также оказывают значительное влияние на то, какими мы вырастаем. Например, вес при рождении [117]. Исследование близнецов обнаружило, что каждый недостающий при рождении килограмм повышает вероятность СДВГ. Несмотря на идентичные гены, вес при рождении играет важную роль. То же самое относится к разнояйцовым близнецам.

Даже серьезные проблемы вроде РАС, по-видимому, могу быть связаны с внутриутробным опытом. Определенное воздействие может оказывать повышенный уровень гормона серотонина во время беременности. Возможно, большое количество прописываемых беременным женщинам антидепрессантов, которые повышают уровень серотонина [118], способствует росту аутизма [119].

Еще одним возможным фактором являются роды. Результаты 13 исследований [120] в совокупности свидетельствуют о росте вероятности развития РАС на четверть у детей, родившихся путем кесарева сечения. Поскольку подобные операции получили распространение в последние годы в некоторых развитых странах, возможно, с этим связано увеличение числа детей, страдающих РАС.

Интересно отметить, что каковы бы ни были причины РАС, существует неопровержимое доказательство того, что подобный диагноз — не генетический приговор. Одно из исследований выявило 34 человека в младшем и старшем подростковом возрасте [121], у которых не нашли симптомов аутизма, несмотря на то что это расстройство было выявлено у них в возрасте младше пяти лет. Исследователи тщательно проверили, не являлся ли ошибочным изначальный диагноз. Поскольку дети полностью выздоровели, проб­лема не могла быть вызвана генами. Если родители сразу получают необходимую информацию, долгосрочные симптомы значительно ослабевают [122]: правильное воспитание снижает выраженность симптомов, даже если не устраняет их полностью.

Проблемы Джорджа усугубились из-за того, что он родился на пять недель раньше срока с очень маленьким весом. Преждевременные роды могут вести к ряду проблем у новорожденных, что повышает риск последующего психического заболевания [123]. У сильно недоношенных детей в 2,5–4 раза чаще возникает СДВГ по сравнению с родившимися в срок [124]. У недоношенных детей выше вероятность развития тревожности и депрессии, чаще в молодости.

Кроме того, матери труднее настроиться на сложного ребенка [125]. Особенно это касается таких женщин, как Джил с ее тяжелой послеродовой депрессией.

Особая важность первых лет жизни

Отзывчивость и реакцию на сигналы ребенка давно принято считать основой эмоцио­нального здоровья [126], основным условием формирования надежных привязанностей, способности нормально функционировать в обществе, быть веселым, счастливым и довольным человеком. Джон Боулби, возможно, один из ведущих психологов второй половины XX в., однажды заметил, что любовь важна для развития ребенка так же, как витамины. Другой важный мыслитель того же периода, Дональд Винникотт, писал: «Ребенок не существует сам по себе», — имея в виду, что дети ощущают, кто они такие, только через отношения.

Боулби и Винникотт, высказавшие свои соображения еще в 1950-х гг., оказались правы. Многочисленные исследования доказывают, что именно отсутствие отзывчивости в раннем детстве, а не гены, — основная причин подверженности серьезным психическим заболеваниям [127]. Обзор 23 лучших исследований показывает, что плохое обращение с грудными детьми повышает вероятность развития психических заболеваний в дальнейшем [128].

Первые свидетельства относятся к наблюдениям Рене Шпица в 1940-х гг. [129]. По его наблюдениям, дети, в раннем возрасте разлученные с родителями и помещенные в приюты, выросли замкнутыми и неспособными на нормальные отношения. Действительно, вероятность смерти младенцев была гораздо выше в домах ребенка, где отсутствовала персонализированная забота.

Жизненно важную роль отзывчивого отношения иллюстрируют 39 задокументированных историй детей, либо выращенных животными, либо не получивших от людей ничего, кроме пищи [130]. У них отсутствовала речь и социальные навыки. С тех пор было определенно доказано, что дети, выросшие в детских домах, больше рискуют заболеть психическим расстройством [131]. У них гораздо выше (в пять-шесть раз) риск развития РАС и СДВГ [132].

Примерно половина мальчиков и треть девочек, выросших в детских домах, становятся взрослыми с расстройствами личности и обычно бывают сосредоточены на себе, страдают манией величия, перепадами настроения и имеют нестабильные отношения. Они чаще ведут беспорядочную сексуальную и социальную жизнь. Отсутствие индивидуальной заботы ведет их к «неразборчивой дружелюбности» [133]. Они тянутся к любому, кто будет добр с ними, и хотят со всеми дружить. Когда девочки, выросшие в детском доме, достигают половой зрелости, они пользуются ею, чтобы привлечь внимание мужчин в надежде получить за секс любовь или, если не получится, деньги — гораздо большее количество детей, находящихся под опекой местных органов, начинают заниматься проституцией.

Ребенок, получающий в детском доме более тщательный индивидуальный уход, более осмотрителен в выборе друзей. Он более разборчив в знакомствах, если до помещения в детский дом не сталкивался с плохим обращением. Детей, лишенных заботы, неразборчивая дружелюбность может привести к тому, что они начнут ощущать приязнь к людям психопатического склада или окажутся неспособны отличать их — и сами превратятся в холодных, расчетливых и бездушных, поскольку доверять нельзя никому, ведь никто не удовлетворит их потребности. Психопатия уходит корнями в плохое обращение, не в гены [134].

40% британских заключенных провели детство в детских домах [135]. Почти все они попали в детские дома из-за плохого обращения с ними родителей. 80% заключенных страдают как минимум одним психическим заболеванием [136], большинство — более чем одним, во многих случаях антисоциальными расстройствами личности (сходными с психопатией). Неудивительно, что между преступностью, психическими заболеваниями и плохим обращением в детстве существуют прочные связи.

Конечно, не все расстройства личности (разновидностью которых является психопатия) вызваны неблагоприятными факторами внутриутробного развития и раннего детства, но именно они — а не гены — делают людей уязвимыми [137]. Последующее плохое обращение также играет важную роль, а сексуальное и физическое насилие предвещает заболевание [138]. Интересно отметить, что, когда один из однояйцовых близнецов подвергается сексуальному насилию, а другой нет, у жертвы насилия с гораздо большей вероятностью во взрослом состоянии возникнут проблемы, в том числе расстройства личности [139]. Это является убедительным доказательством того, что сексуальное насилие — прямая причина расстройств личности, а гены — нет, поскольку однояйцовые близнецы, с которыми обращались по-разному, отличаются друг от друга, когда становятся взрослыми.

Кроме того, расстройства личности могут быть часто обусловлены социальными факторами. Цифры сильно отличаются в разных странах [140]: например, в Америке более чем в 50 раз чаще, чем в Японии, встречается импульсивное расстройство [141]. Индивидуалистическая американская культура способствует развитию психопатии и нарциссизма, а культура в азиатских странах — препятствует [142]. То есть значение имеет не только детский опыт, но и то, как общество, в котором вы живете, относится к потенциальным проб­лемам.

Как забота, полученная в детстве, влияет на уровень кортизола

Более поздний опыт существенен, но то, как заботятся о ребенке в раннем детстве, принципиально важно, так как в это время мозг быстро увеличивается в размере и в нем растет количество нейронных связей. Забота в этом возрасте глубоко влияет на размер мозга, особенности выработки химических веществ и генерацию электрических волн. В соответствии с травмогенной моделью психических заболеваний данные доказывают, что, когда ребенок испытывает стресс из-за того, что на его потребности не реагируют [143], высокий уровень кортизола мешает росту мозга и также вызывает ненормальный характер мозговых волн. Проблемы продолжаются во взрослой жизни.

В возрасте 15 месяцев, если о ребенке не заботились должным образом [144], он может почувствовать себя незащищенным, что сопровождается уменьшением активности в левой лобной доле мозга. К середине детства у мальчиков и девочек, находившихся в детских домах в течение долгого времени, основные части мозга не достигают нужного размера [145]. В результате дети испытывают трудности при общении с людьми, в частности, не могут устанавливать с ними зрительный контакт [146].

Это ненормальное развитие мозга сохраняется и в дальнейшем. Если ребенок не ощущает себя в безопасности в полтора года [147], характер мозговых волн может оказаться ненормальным и 20 лет спустя, что уменьшает способность обрабатывать положительный опыт. Также доказано, что чувство незащищенности в 18 месяцев влияет на размер основных частей мозга в 22 года [148]. Как показывают исследования, недостаток заботы в возрасте до двух лет позволяет прогнозировать разобщенность [149] (чувство эмоцио­нального отсутствия, смущения) и расстройство личности [150]. Когда мать сразу после рождения ребенка спрашивают, желанный ли он, и те отвечают отрицательно, ребенок скорее станет неуверенным в себе взрослым и будет страдать от различных серьезных проблем, включая шизофрению [151].

Как выяснилось, многие аспекты отношения матери к сыну или дочери неблагоприятно влияют на активность выработки кортизола у ребенка. Например, скорость, с которой уровень кортизола приходит у младенца в норму после купания, зависит от того, насколько чутко мать реагировала на его сигналы во время этого несколько напряженного повседневного мероприятия [152]. На уровень кортизола у детей может отрицательно повлиять тот факт, что их оставили среди незнакомых сверстников [153]. В ходе исследования полуторагодовалых детей [154] уровень кортизола повышался вдвое в течение первой недели пребывания малышей в яслях по сравнению с уровнем, наблюдавшимся до тех пор, пока ребенок не начал посещать учреждение. Показатель пришел в норму только через три месяца. Это только одно из десяти исследований [155], обнаруживших разрегулированный уровень кортизола у посещающих ясли детей младше трех лет. До трех лет мы нуждаемся в чуткой заботе одного и того же взрослого, который не отвлекается на многих других ребятишек [156].

У детей, наблюдающих негармоничные отношения родителей, чаще возникают признаки так называемой «экстернализации» [157] — визг и крики, драки, непослушание и проступки. Сила стресса и его проявление у ребенка [158], как доказано, связаны с функционированием сис­темы выработки кортизола. Различные уровни стресса — результат того, как о ребенке заботились в раннем детстве. В ходе исследования с участием 1100 матерей и их младенцев [159] измерялась чувствительность матери к потребностям ребенка в возрасте семи, 15 и 24 месяцев. В каждом возрасте для детей создавали короткую стрессовую ситуацию. В семь месяцев им давали поиграть игрушкой в течение 30 секунд. Затем экспериментатор клал игрушку в прозрачный контейнер так, чтобы бедный малыш не мог до нее дотянуться. Подобные эксперименты проводились в 15 и 24 месяца. До и после эксперимента у детей брали образец слюны, чтобы измерить уровень кортизола. Таким образом определяли, насколько сильный стресс испытывал ребенок и как быстро он успокаивался. Кроме того, оценивалось количество физической жестокости родителей по отношению друг к другу за предыдущие 12 месяцев и другие факторы (депрессия у матери или отца), которые могли повлиять на ребенка. Если дети становились свидетелями таких сцен насилия, это не влияло на ребенка ни в семь, ни в 15 месяцев, но воздействовало на него в два года. Ребенок начинал реагировать более активно по мере накопления наблюдений за насилием: чем больше он видел подобных эпизодов в каждый период, тем сильнее подскакивал уровень кортизола в два года, и тем больше времени требовалось мальчику или девочке, чтобы успокоиться.

Но наиболее интересным открытием стало то, как важна чувствительность матери к семимесячному ребенку. Дети, чьи матери были внимательны к ним семимесячным и которые наблюдали насилие, по-прежнему сохраняли спокойствие во время эксперимента в два года. Заботливое отношение означало, что уровень кортизола этих детей был таким же, как у детей, не наблюдавших насилия между родителями. Отзывчивость матери по отношению к ребенку в возрасте 15 месяцев и двух лет не давала такого же защитного эффекта. Если в семь месяцев ребенок испытывал недостаток внимания, то даже в случае, когда он не был обделен им в дальнейшем, но видел жестокое поведение родителей друг к другу, уровень кортизола резко повышался во время эксперимента.

Мать Джорджа рассказывала, как они с мужем попали в «бесконечный кошмар». Джордж уже родился с разрегулированным уровнем кортизола, пережил преждевременные роды и психотическую депрессию матери в первые два года своей жизни. Учитывая весь этот опыт, а также разногласия между родителями, свидетелем которых он был, его маме и папе было достаточно немного повысить голос друг на друга, чтобы истерики мальчика усиливались. Именно это и предполагает травмогенная модель психических заболеваний: предыдущий опыт сделал ребенка гиперчувствительным.

Поскольку наш мозг продолжает развиваться, чем раньше вы сталкиваетесь с плохим обращением, тем сильнее ущерб [160]. При исследовании 800 детей [161] было установлено, что плохое обращение в возрасте до трех лет оказывает более серьезное негативное влияние, чем в возрасте от трех до пяти лет, которое в свою очередь наносило больший ущерб, чем в возрасте от пяти до девяти. Если бы с Джорджем плохо обращались только с того момента, как ему исполнилось пять лет и родители ссорились начиная с этого же времени, скорее всего, он был бы гораздо более спокойным. Имея более спокойное базовое состояние, он был бы лучше подготовлен к плохому обращению. Таким образом, жизнестойкость возникает из любви или уверенности, которую мы чувствовали в течение длительного периода.

Несхожее плохое обращение делает из нас разных взрослых

Со всеми нами в некоторой степени плохо обращались, ни одному взрослому не удастся всегда идеально удовлетворять все потребности младенца или никогда не повышать голос на ребенка постарше, будучи в плохом настроении. Степень плохого обращения и его конкретная форма глубоко влияют на наш характер, возможности и эмоцио­нальное здоровье. Плохое обращение принимает разные формы в разном возрасте и становится причиной наших уникальных особенностей. Точно так же положительный опыт, который мы получаем благодаря обоим родителям, будет разниться в разном возрасте детей. Отец может очень много времени проводить с дочерью, пока она совсем маленькая, но станет уделять ей меньше внимания, кода она подрастет, возможно, из-за несовпадения интересов. То же самое может происходить между матерью и сыном.

Убедительно доказано, что, если родители обучают детей какому-то конкретному навыку [162], например игре на музыкальном инструменте или иностранному языку, характер детских мозговых волн заметно меняется. В этом нет ничего удивительного. Мы с сыном проводим много времени, отрабатывая футбольные приемы у нас в саду. Было бы странно, если бы это каким-­либо образом не отразилось на характере его мозговых волн и размере соответствующих частей мозга. Поскольку с дочерью я в футбол не играл, вероятно, мозг брата и сестры отличается, но отражает их разные навыки (дочь занимается танцами и рисованием).

Аналогично отрицательный опыт по-разному влияет на то, какими вырастают наши дети. Проводилось множество исследований однояйцовых близнецов, которые показывают, что их различия можно объяснить неодинаковым отношением к ним [163]. СДВГ чаще бывает у того из близнецов, на которого родители обращают меньше внимания [164].

Исследования приемных детей особенно показательны с точки зрения долгосрочного ущерба, вызванного плохим обращением в раннем детстве. За большой группой детей, попавших в детские дома в результате смерти родителей или плохого обращения и впоследствии усыновленных [165], наблюдали до подросткового возраста и дальше. У них были выявлены такие общие проблемы, как агрессия, неразборчивая дружелюбность (поиск любви у незнакомых людей) и неуверенность в отношениях. У детей в детском доме в пять-шесть раз чаще диагностируют симптомы аутизма [166]. Для них также характерен пониженный интеллект и плохая успеваемость в школе. Пребывание в детском доме и предшествовавшее ему плохое обращение пагубно воздействуют на развитие детского мозга и уровень кортизола.

На долгосрочный результат частично влияет вид и количество ущерба, нанесенного ребенку до того, как его забрали у родителей. Чем дольше ребенок пробыл в детском доме, тем хуже результат. Атмосфера в детском доме тоже имеет значение: чем меньше индивидуального внимания, тем больше вреда. Чем позже ребенка усыновили и чем хуже с ним обращались в приемной семье, тем больше ущерб. Доказано, что продолжительное пребывание в детском доме [167] напрямую влияет на рост мозга и уровень кортизола [168].

Исследования небрежения в домашних условиях в раннем возрасте дают те же результаты. Если у матери депрессия [169], то чем дольше она пребывает в этом состоянии и чем глубже депрессия, тем больше ущерб. Депрессивное состояние мешает матери чутко реагировать на потребности сына или дочери, и, как доказано, это повышает риск неуверенности и депрессии у ребенка и может привести к нарушениям развития мозга [170]. Чем младше ребенок на момент начала депрессии, тем больше долгосрочный ущерб [171].

Мать Джорджа оправилась от психотической депрессии только к его двум годам. Несмотря на то что депрессия прошла, отсутствие чуткости со стороны матери продолжает играть важную роль в проб­лемах пятилетнего ребенка.

Многочисленные исследования показывают, что чем хуже было обращение с ребенком, тем тяжелее последствия [172]. Значение имеет, как часто ребенок сталкивался с плохим обращением и насколько плохим оно было. В случае сексуального насилия [173], чем чаще оно повторяется, чем глубже проникновение и чем ближе родство с насильником, тем больше вреда. То же самое относится к эмоцио­нальному и физическому насилию.

Когда я работал в психиатрической больнице, у меня был пациент, который жил в постоянном страхе, часто не мог спать и по ночам бродил в смятении по коридорам. В семье он был вторым из четверых детей. Оказалось, что его отец пережил жестокое насилие, терроризировал близких, у него случались непредсказуемые приступы гнева. К счастью для моего пациента, отец никогда не бил его, и, кроме того, мальчик долгое время проживал в доме своей тетки. Двух его сестер отец тоже никогда не трогал, их защищали близкие отношения с матерью, но его старшему брату не повезло. Отец часто бил его и отвешивал удары без предупреждения.

Несмотря на очень высокую тревожность, моему пациенту можно было помочь освободиться от своего отца, к которому он испытывал сильное сочувствие (детский стокгольмский синдром), а также злость. С помощью психотерапии он смог понять, что ненормальное поведение папы было последствием насилия, и почувствовал большое облегчение, так как всегда считал себя виноватым в стрессовом состоянии отца.

Его сестры вышли замуж за мягких, любящих мужчин и, хотя и были довольно нервными, смогли устроить себе жизнь, в которой ощущали себя относительно безопасно. Его старший брат пострадал больше всех, так как вынес на своих плечах всю тяжесть отцовского стресса: чем хуже обращение и чем чаще от него страдаешь, тем хуже результат. Он стал человеком с параноидальными чертами характера и жил один. Временами он отправлялся в паб, напивался и устраивал драки с незнакомыми людьми по дороге домой.

Чаще всего преступления против личности в центре города начинаются с вопроса «На что ты смотришь?» [174]. В большинстве случаев человек, к которому обращаются, ни на что не смотрит и никого не хочет обидеть. Но тот, кто задает этот вопрос, расторможен алкоголем, его психические связи ослабли, в невинном взгляде ему мерещится угроза. Он напуган и нападает: часто насилие совершается из иллюзорной необходимости самозащиты (не правда ли, напоминает международные конфликты?).

По такому сценарию обычно действовал старший брат, пока однажды вечером, особенно подавленный и пьяный, не забил человека ногами насмерть. Свидетели слышали, как он называл его именем своего отца: мысленно он бил мучителя из своего детства. Тем не менее психиатры признали его вменяемым, он предстал перед судом и был приговорен к пожизненному лишению свободы. Он стал одним из 80% заключенных, имеющих как минимум одно психическое заболевание [175] (старый спор о преступниках давно закончен: сумасшедший не значит плохой; это в некотором роде противоречит знаменитой и оскорбительной фразе Маргарет Тэтчер по поводу преступной психологии: «Виноват преступник, и только преступник»).

Если бы мой пациент был старшим ребенком в семье, не сомневаюсь, что жертвой насилия стал бы он. Однако он страдал сильным тревожным расстройством, а также идентифицировал себя с травмой отца. Это пример разного влияния различных степеней и видов плохого обращения.

Комбинации видов плохого обращения причиняют более сильный вред [176], чем один вид, но где присутствует один, там обычно есть и другие. Физическое насилие часто сочетается с эмоцио­нальным и сексуальным насилием или небрежным отношением. В вышеописанном случае выяснилось, что мать страдала послеродовой депрессией в течение года после рождения старшего брата. Она пришла в себя к моменту рождения моего пациента. Вероятно, его старший брат стал более уязвим для насилия со стороны отца из-за депрессии матери.

В целом, когда взрослых просят взглянуть на свое детство, масштаб плохого обращения, которое они вспоминают, позволяет с высокой долей уверенности предположить, насколько они больны психически. Во время всестороннего исследования негативного детского опыта (НДО) 17 000 американцев из среднего класса оценивали себя в восьми категориях плохого обращения в детстве, включая сексуальное, физическое и эмоцио­нальное насилие [177]. Общая оценка негативного детского опыта соответствовала количеству категорий плохого обращения, с которыми участник, по его мнению, сталкивался.

Треть респондентов (скорее всего, это число было завышенным, так как значительная часть взрослых подавляет в себе память о плохом обращении отчасти из-за детского стокгольмского синдрома, отчасти из-за болезненности воспоминаний) набрали 0 баллов — по их словам, с ними обращались хорошо. Остальные две трети столкнулись как минимум с одним видом НДО. Из всей выборки каждый шестой испытал более четырех разновидностей НДО.

80% тех, кто страдал депрессиями, познали в детстве как минимум одну разновидность НДО. Чем чаще люди получают негативный детский опыт, тем больше вероятность различных психических заболеваний. То же самое относится к галлюцинациям и расщеплению личности (дистанцированию от себя и других) и вредным привычкам, таким как курение, злоупотребление алкоголем, ожирение, употребление наркотиков и неразборчивые половые связи. Более половины причин попыток самоубийств приписывают НДО. Человек, столкнувшийся с пятью и более видами НДО [178], в 193 раза чаще становится психически больным (распад личности), чем человек, не познавший НДО.

Каковы перспективы Джорджа по сравнению с его сестрой, с которой с рождения обращались лучше? Джил героически сражалась, чтобы начать заботиться о нем по-другому и компенсировать ущерб, нанесенный мальчику в раннем возрасте. В своей книге «Обстрел любовью» я поведал о многих матерях, изменивших поведение своих детей, в том числе 12-летних (см. совет 3 ниже). Я также привел в пример случай, когда ребенку поставили диагноз «аутизм», но его симптомы значительно уменьшились благодаря методу «обстрел любовью». Изменить эмоцио­нальные настройки возможно, но это непросто. С тех пор как я получил первое письмо от Джил, она применяет «обстрел любовью» и, к моей радости, в основном справилась с истериками Джорджа. Но перспективы мальчиков вроде Джорджа не слишком радужны, если их мамы не стали обращаться с ними по-другому.

Десятки исследований показывают [179], что дети страдающих депрессиями матерей имеют другой характер мозговых волн по сравнению с детьми, у чьих матерей нет депрессии. И это неудивительно, ведь если ваш отец или мать постоянно раздражены и не проявляют чуткости, как часто бывает во время депрессии, это отразится на характере мозговых волн ребенка. Воздействие плохого обращения на мозговые волны сохраняется и впоследствии. Взрослые, получившие травмы в детстве, имеют сниженную активность [180] в частях мозга, отвечающих за мышление и способность совершать действия. Из-за травмы ребенок как бы замораживается, становясь эмоцио­нально холодным взрослым.

Травмированные в детстве взрослые могут быть высокоэффективными родителями, партнерами или профессионалами, однако у них может быть и другая сторона: такие люди иногда становятся беспомощными и требовательными, чувствуют себя глупыми и неэффективными, им приходится спрашивать других, что им делать, и даже пытаться стать похожими на других людей. В такие моменты они ощущают себя парализованными, зомби. Подобное происходит потому, что у них есть первичный повторяющийся опыт травмы, когда их игнорировали, не любили, нападали на них и т.д. Это лишь одно из многих открытий, предполагающих, что мозг приспосабливается к плохому обращению.

В ходе множества исследований были выявлены ненормальные уменьшения [181] или увеличения размера основных частей мозга у людей, в детстве столкнувшихся с насилием и пренебрежительным отношением. По сравнению с людьми, не пережившими плохого обращения, их мозг на 5–16% меньше по объему в этих частях. Основная причина связана с кортизолом. Химические вещества, вырабатывающиеся при стрессе, ведут к потере нейронов [182] (клеток, из которых состоит мозг) или их недостаточному росту. Удивительно, что это не означает, что мозг одинаково работает во всех контекстах.

Интересно то, что Джордж хорошо учился и прилежно вел себя в школе. Мозг вырабатывает различные вещества в зависимости от того, с кем мы находимся и в каком социальном контексте. Когда ребенок живет с матерью или отцом, которые плохо обращаются с ним, он привыкает бояться плохого обращения. Без родителей ребенок может быть совершенно другим — вспомним Джорджа, прекрасно выступившего перед всей школой. В школе он также прекрасно овладел некоторыми навыками и мог эффективно контролировать свои эмоции. Возможно, это связано с тем, что достижения в математике и других предметах помогали ему почувствовать себя хорошо. То, что в школе он был другим человеком, несомненно, доказывает, что его мозг не имеет органических поражений. Деструктивная модель поведения активизировалась только в семье. Он ревновал к сестре, боялся матери, и его тревожила дисгармония между родителями. Как мы увидим из главы 7, выдающиеся достижения часто бывают реакцией на плохое обращение в детстве.

История Джорджа и миллионов ему подобных подвергает сомнению медицинскую модель развития психических заболеваний. Он не родился с генетически унаследованным нарушением мозговой деятельности. На его мозг повлияло раннее детство и последующее обращение, в результате которого он не мог регулировать свои эмоции, находясь в семье, так как в нем бушевал кортизол. В школе его электрохимические процессы шли по-другому: мальчик был послушным и дисциплинированным учеником и талантливым артистом. Если бы его мозг был генетически неправильно запрограммирован, это проявлялось бы во всех контекстах.

Если говорить очень просто, разный опыт, полученный в раннем детстве Джорджем и его сестрой, приведет к тому, что у них будет разный мозг. Поскольку мать стала лучше заботиться о Джордже (с момента ее первого письма), аномальное развитие его мозга в значительной степени корректируется, так как мать начала действовать, пока его мозг еще молод и пластичен. Джордж может обрести эмоцио­нальное здоровье и, возможно, стать как его сестра. Однако вероятно, что он будет отличаться от нее из-за раннего опыта. Например, он может оказаться умнее. Также возможно, что, когда он вырастет и сам обзаведется детьми, он не будет терпеливым родителем. В главе 6 приводятся хорошие примеры того, как вредные методы воспитания передаются из поколения в поколение.

Более широкий взгляд на плохое обращение с детьми

Теперь, когда я представил вам доказательства того, что плохое обращение обусловливает различия между детьми в одной семье, будет интересно поразмышлять о том, что общество тоже в значительной степени воздействует на роль воспитания и его последствия.

Неоспоримый факт, что общество и культура оказывают огромное влияние на наше психическое здоровье [183]. Количество случаев психических заболеваний значительно отличается в разных странах. По данным Всемирной организации здравоохранения, в англоговорящих странах психические заболевания выявляются вдвое чаще (23%), чем в континентальной Европе (11,5%) [184]. Отчасти это связано с уровнем неравенства в разных странах, отчасти является результатом тяги к индивидуализму. Депрессия гораздо меньше распространена в коллективистских азиатских культурах [185], где сильнее родственные и общинные связи и меньше индивидуализма.

Все эти «факторы большой картины» также влияют на то, удовлетворяются ли потребности детей. Несмотря на один из самых высоких уровней жизни, в Америке, как следует из исследований, самый большой процент психических заболеваний (26% населения за последние 12 месяцев) [186]. Некоторые объясняют это склонностью американцев к самокопанию в духе Вуди Аллена, однако одна из причин — ужасающая неспособность удовлетворить потребности слишком большого числа маленьких детей. Вторая причина в культуре, и третья — в неравенстве. Как уже отмечалось, американец более чем в 50 раз чаще бывает импульсивным и агрессивным, чем японец [187]. В Японии потребности маленьких детей считаются самыми главными; в Америке — нет. Но японская культура является коллективистской, в ней большое значение придается сдержанности и вниманию к семье и коллегам. Разница между самыми высокооплачиваемыми и самыми низкооплачиваемыми работниками в Японии гораздо меньше, чем в Америке.

Социальная структура и история общества оказывают мощное влияние на интерпретацию «плохого обращения» в детстве. По данным Всемирной организации здравоохранения, в целом плохое обращение вызывает эмоцио­нальный стресс в любом обществе [188]. Но толкование понятия «плохое обращение» значительно отличается в зависимости от культуры.

Если вы живете в обществе, где родители открыто и часто бьют всех детей, побои могут и не рассматриваться как плохое обращение. То, что считается насилием в одних условиях, в других будет считаться «воспитанием дисциплины». Во многих странах и на протяжении большей части истории человечества детей вынуждали, часто кулаками, слушаться приказаний родителей. В развивающихся странах, когда только дети подрастают, они должны работать или трудиться по хозяйству. Подробный рассказ об истории детства [189] открывается фразой: «История детства — это кошмар, от которого мы только пробуждаемся».

Много лет назад, в 1978 г., я провел три месяца, изу­чая отношения между матерями и младенцами в эквадорских джунглях. По сравнению с американскими парами мать — дитя [190], эти матери не отличались отзывчивостью. Они часто оставляли младенцев под присмотром старших сестер, которые или игнорировали малышей, или относились к ним как к игрушкам. Матери особо не общались с детьми, так как добывали пищу. В этом обществе мужчины практически не занимаются сыновьями и дочерьми, обычно они кочуют вверх-вниз по реке и имеют несколько детей от разных женщин в разных деревнях. Если бы тамошние матери слишком сильно привязывались к маленьким детям, потеря ребенка вызывала бы у них слишком сильный стресс: один из четырех детей умирает в возрасте до пяти лет (обычно от инфекций — в отсутствие антибиотиков смертность среди маленьких детей заоблачная).

Как я отметил, в целом большинство взрослых в деревне относятся к детям тепло, но не ожидают от них того, что ждут от детей в развитых странах. Образование минимальное, карьеризм или индивидуализм, к которым мы привыкли в развитом мире, здесь отсутствуют. От детей ожидают, что они станут такими же, как их родители, будут жить очень простой сельской жизнью, ловить рыбу и выращивать пищевые растения.

Эти люди живут так 400 лет. На них не давит необходимость «преуспеть», и у взрослых жителей деревни, где я работал, не наблюдалось признаков психических заболеваний. Доказано, что психические заболевания гораздо меньше распространены в традиционных сельских общинах, если пищи достаточно и не происходит вооруженных конфликтов вроде войн между племенами или гражданской войны. В ходе фундаментального исследования шизофрении [191] ученые обнаружили, что частота заболевания в таких общинах намного ниже, чем в развитых странах, а вероятность и скорость полного выздоровления гораздо выше. Отсутствие внимания и заботы в раннем детстве, побои со стороны родителей, низкий уровень образования, авторитарные родители, часто отсутствующие отцы — такое детство в развитой стране грозило бы многими проб­лемами…

Дело в том, что в эквадорских деревнях людям не нужно быть индивидуальностью. Детство без индивидуальной и чуткой заботы не проб­лема, если вам не надо постоянно пытаться понять, кто вы такой и чего хотите добиться, и доказывать что-то с помощью результатов экзаменов, резюме и приятных манер на собеседовании. В коллективистских обществах ваша сущность определяется полом, местом в семье и отношениями вашей семьи с другими [192]. Вы просто делаете то, что все всегда делали, здесь нет поисков своего «я» или попыток стать не такими, как ваши родители.

Результаты исследования в Нигерии иллюстрируют, как сила коллективизма смягчает последствия плохого обращения [193]. В Нигерии психическими заболеваниями страдают в шесть раз реже, чем в Америке [194], хотя исследование выявило тот же масштаб плохого обращения. Эти данные означают, что нельзя все свести к простой формуле: «Плохое обращение в раннем детстве всегда вызывает расстройства психики» — если американцы и нигерийцы сталкиваются с аналогичным уровнем плохого обращения, количество психических заболеваний тоже должно быть аналогичным, а не отличаться в шесть раз. Авторы указывают на существенные различия в общественном устройстве, которыми можно объяснить этот феномен. Число разводов в Нигерии гораздо ниже. Есть убедительные доказательства того, что плохое обращение дает гораздо более сильный эффект в сочетании с отсутствием гармонии между родителями. В результате одного крупного американского исследования [195] было установлено, что пострадавшие от насилия дети, чьи родители развелись, в целых десять раз чаще заболевают психическими расстройствами, когда вырастают, чем дети, в жизни которых не было ни насилия, ни развода. Но самое интересное, что насилие без развода всего лишь удваивает риск.

Нужно отметить, что в Нигерии, согласно результатам исследования, даже в случае развода риск развития психических заболеваний не возрастает, возможно, потому, что в этой стране люди живут большими семьями, объединяющими много родственников, и всегда есть кому позаботиться о ребенке [196]. Если в нигерийской семье плохо обращаются с ребенком, если он чувствует, что им пренебрегают, его не любят или он подвергается насилию, гораздо больше возможностей найти утешение у близких, например у старших братьев или сестер (в семьях обычно много детей), тетей и дядей или бабушек и дедушек. В разрозненных маленьких семьях стран развитого мира отсутствие ежедневного контакта с родственниками означает неминуемость плохого обращения, так как рядом нет людей, кроме родителей, которые могли бы позаботиться о детях.

В отличие от чисто индивидуалистских обществ, в странах, где хорошо развита сис­тема образования и люди более склонны к индивидуализму, определенная доля коллективизма может в значительной степени компенсировать негативное воздействие плохого обращения — индивидуализм и коллективизм могут сосуществовать, как во многих азиатских странах.

Дафни, с которой я беседовал в Сингапуре, — трудолюбивая, успешная студентка-медик — выросла в католической семье в сельской общине в Малайзии. Ее отец был моряком и отсутствовал по десять месяцев в году всю ее жизнь. Когда он бывал дома, строго следил за дисциплиной, но дочь не обижалась на него. Мать была любящей женщиной, но много работала, пока Дафни была маленькой, и о девочке заботились разные люди. Ей очень хотелось угодить строгому отцу, и она хорошо училась в школе. Хотя она и росла в обществе со строгими нравами, где к сексуальной активности относились с неодобрением, Дафни считала себя хозяйкой собственной жизни, и ей удавалось удовлетворять сексуальное желание в подростковом возрасте и не быть пойманной. Она была благодарна судьбе и довольна, что смогла поступить в медицинскую школу и избежать тягот трудовой жизни ее родителей. Она также очень стремилась к успеху, чтобы представлять свою семью и быть «девушкой с обложки» для всех своих близких — двоюродные братья и сестры, тетушки и дядюшки гордились родственницей, ее достижения повышали их статус.

Дафни была очень преданна своим родителям, хотя и видела их недостатки — интересный случай отсутствия ошибочного положительного мнения, вызываемого детским стокгольмским синдромом. Она любила мать и отца так же безусловно, как они всегда любили ее.

Девушка, выросшая в британской семье, на ее месте изводила бы себя, размышляя о том, как отец подав­лял ее, а мать насаждала религиозные догмы. Но Дафни не делала этого, хотя она с трудом позволяла другим эмоцио­нальную близость, была застенчива и необщительна. В некотором смысле она никому по-настоящему не доверяла и жила достаточно изолированно. Но Дафни продолжала втайне наслаждаться активной сексуальной жизнью, успешно отделяя ее от той Дафни, которую хотели в ней видеть родители. Она чувствовала их безграничную любовь и получала ее, и хотя ей непросто давалось установление стабильных отношений с мужчинами, она процветала. Как Джордж и его успешное, послушное «я» в школе, у Дафни были разные «я» для разных ситуаций, в которых мозг работал по-разному.

Брат Дафни в детстве подвергся сексуальному насилию. Он по-прежнему жил в Малайзии. Она волновалась за него, потому что он был неспособен на дружбу или сексуальные отношения. Он жил в выдуманном мире и мог выполнять только неквалифицированную работу. Поскольку он жил в малайзийской деревне, на него не навесили ярлыка психа и не лечили лекарствами, которые психиатры обычно назначают при шизофрении. Эта история согласуется с данными Всемирной организации здравоохранения [197], обнаружившей, что плохое обращение в детстве служит причиной почти трети случаев психических заболеваний в обществе.

О том же самом свидетельствует и нигерийское исследование: плохое обращение в целом ведет к увеличению числа больных психическими расстройствами. По-видимому, можно сделать вывод о том, что в любой стране, чем больше невзгод пережил человек в детстве, тем выше у него вероятность нарушения психики. Однако культура смягчает это воздействие. В нашем обществе, пораженном аффлюэнцей [198], люди, придающие слишком большое значение деньгам, имуществу, внешнему виду и славе, подвергаются более высокому риску столкнуться с распространенными эмоцио­нальными проб­лемами, такими как депрессия и тревожность. Почти все мы заражены вирусом аффлюэнцы, однако заболеем ли мы, зависит от того, насколько любовь родителей зависела от наших успехов и насколько сильно они пропитали нас консьюмерист­скими ценностями: плохое обращение в детстве делает нас более уязвимыми для сомнительных культурных явлений.

Тот факт, что жизнь Дафни и ее брата сложилась по-разному, также говорит о том, что воспитание по-­разному влияет на детей в семьях по всему миру. Дафни была первым ребенком в семье, и именно с ней были связаны честолюбивые надежды ее родителей. Аналогично, простая и критически важная разница между Джорджем и его сестрой заключается в том, что он первенец. В следующей главе мы поговорим о том, как наша роль в семейной истории становится причиной различий между нами и нашими братьями и сестрами.

Что делать? Три совета

1. Избегайте стресса во время беременности, особенно в последние три месяца.

Легче сказать, чем сделать, я знаю. Последние три месяца — самое тяжелое время, особенно если у вас сложная работа. Тем не менее, зная, что стресс во время беременности может привести к проб­лемам, и особенно помня, что, возможно, часть того, что приписывалось генам, на самом деле зависит от беременности, стоит постараться сделать передышку, особенно ближе к родам. Расслабьтесь, ваше отношение к материнству крайне важно.

В своей книге «Как не испортить все в первые три года» [199] я рассказываю о психологии разных типов матерей в преддверии рождения ребенка и в первые годы его жизни. Как показывает практика, матери делятся на три основные группы. Каким образом надо бороться со стрессом во время беременности, зависит от того, к какой из следующих групп вы относитесь.

Деловая (примерно четверть матерей)

Такая мать считает, что ребенок должен приспособиться к ней и потребностям семьи. Она любит своего малыша ничуть не меньше, чем представительницы других групп, но считает, что «мать лучше знает». Ребенок — создание, не понимающее взрослый мир, с множеством потребностей, которые требуют регулирования, чтобы быть предсказуемыми. Если ребенка плохо контролировать, он быстро может стать избалованным, эгоистичным и капризным. Деловая мать считает своим долгом помочь ребенку научиться управлять своими буйными страстями и процессами в организме. Так она проявляет материнскую любовь. Поэтому для нее важно как можно раньше приучить сына или дочь к режиму питания и самостоятельному сну. Она рада, когда другие вызываются побыть с ребенком, и считает, что режим помогает в этом. После рождения ребенка она старается как можно быстрее вернуться к «нормальной» жизни, которую вела до беременности. Скорее всего, она выйдет на работу с полной занятостью.

Если говорить о способах снижения стресса, возможно, ей будет спокойнее всего работать как можно дольше до родов. Торчать дома — не в ее духе, от этого у нее может развиться стресс, так как женщины этого типа реже чувствуют связь с плодом и считают, что он отнимает у них энергию. Она предпочитает быть занятой, ей нравится преодолевать трудности на работе, нравится ее профессио­нальное «я», и она рада работать до последнего.

Натуральная (примерно четверть матерей)

Для нее ребенок на первом месте. У матери этого типа ребенок ночью спит в одной кровати с ней, она кормит его по требованию (когда ребенок сам дает понять, что голоден, ему не навязывают расписание) и считает, что только она может удовлетворить потребности ребенка. Она наслаждается материнством и с радостью откладывает собственную жизнь как минимум на три года. Она обожает быть вместе с малышом. Реже представительниц других групп выходит на работу и редко работает на полную ставку.

Она, скорее всего, испытывает сильные чувства к плоду, замечает, что он иногда пинается, когда она расстроена, уверена, что он слышит, когда она поет ему успокаивающие песни, и т.д. Она по максимуму использует декретный отпуск до рождения ребенка и бросает работу после. Чтобы не испытывать стресс, во время беременности ей лучше предвкушать появление малыша и ждать больших перемен в жизни.

Универсальная (половина матерей)

Универсальная мать сочетает в себе черты натуральной и деловой матери в зависимости от ситуации. Она понимает потребности ребенка, и для нее они очень важны, но при этом она не теряет из виду и собственные. Она может взять ребенка к себе в постель, если он заболел, однако стремится приучить его спать самостоятельно. Она может попытаться кормить по расписанию, но откажется от затеи, если не будет получаться. Больше всего она хочет сделать так, чтобы и она, и ребенок были в выигрыше, чтобы были удовлетворены потребности обоих. Многие из них работают на неполную ставку, некоторые остаются дома или выходят на полный рабочий день, если того требует материальное положение семьи.

Универсальная мать то сосредоточена на плоде, то занята другими вещами. В принципе ей нравится идея максимально использовать декретный отпуск до родов, чтобы она могла подготовиться и отдохнуть. Но если финансовая ситуация не позволяет, то она с не меньшим удовольствием будет работать почти до самых родов. Она выбирает путь наименьшего сопротивления, поступая так, как будет лучше в конкретной ситуации.

2. Настройтесь на ребенка, наслаждайтесь миром малыша — или, если не выходит, может быть, это получится у вашего партнера?

Как показывают факты, приведенные в этой главе, грудные дети нуждаются в чуткой любви, а дети постарше — во взрослых, которые будут направлять их во время игр. Детям младше трех лет не нужны друзья из числа сверстников, в полтора года они не играют вместе, а просто берут друг у друга игрушки восемь раз за час [200] (и четыре раза за час в возрасте 2,5 лет). Им нужна забота чуткого взрослого, который хорошо их знает. К сожалению, во всем развитом мире (включая Скандинавские страны) о маленьких детях заботятся в основном женщины. Но многие мужчины прекрасно бы справились с грудными детьми и с удовольствием проводили бы время с детьми постарше, если бы попробовали. Кроме того, мужчинам и женщинам часто больше нравится какой-то определенный детский возраст. Мне нравится играть и фантазировать с детьми примерно с двух лет, и я знаю мужчин, которые предпочитают возиться с грудными детьми. То же самое у женщин. Если бы только у нас была сис­тема, достаточно гибкая, чтобы позволять родителям находиться с детьми в том возрасте, который больше им подходит.

Но, увы; поэтому, учитывая, что о малыше будет заботиться в основном женщина, ей нужно обеспечить максимальную поддержку, особенно в первые шесть месяцев. Изоляция — большой риск. Сегодня бабушки и дедушки часто или живут слишком далеко, или предпочитают путешествовать. Женщинам, не чувствующим связи со своим ребенком, нужна поддержка психотерапевта, который сможет помочь ей настроиться на ребенка. Но и такого специалиста часто не оказывается рядом. Остается надеяться на поддержку и подсказки других матерей и друзей.

3. Практикуйте «обстрел любовью».

Если с самого начала что-то пошло не так или даже если все хорошо, вы можете воспользоваться разработанным мною методом «обстрел любовью» [201], чтобы изменить эмоцио­нальные настройки детей в возрасте от трех лет до их полового созревания. «Обстрел любовью» — это фактически период времени, который вы проводите наедине с ребенком, предлагая ему свою безграничную любовь и позволяя ему полностью контролировать ситуацию. Этот метод позволяет решить самые разнообразные проблемы, серьезные и не очень, от открытой, даже ожесточенной агрессии до застенчивости, проблем со сном или плохой успеваемости в школе. Он пойдет на пользу всем детям. В этом году в начале списка новогодних подарков моего десятилетнего сына значилось «время с папой» — целый день, в течение которого я буду делать все, чего бы паренек ни захотел.

Это не то же самое, что просто проводить время со своим ребенком. Когда вы устраиваете «обстрел любовью», то создаете особую эмоцио­нальную зону, полностью отличающуюся от вашей обычной жизни, с новыми правилами.

Сначала вы объясняете сыну или дочери, что скоро вы вдвоем проведете время вместе и вам будет очень весело. Ребенок должен решить, что он хочет делать и когда, в разумных границах. Вы преподносите это как большое событие: уже скоро — как здорово! Затем ребенок составляет список. Неважно, если главное место в списке занимает просмотр мультфильма «Губка Боб — Квадратные штаны»: главное, чтобы ребенок сделал свой выбор.

В течение этого дня вы стараетесь, как только можете, создать у ребенка чувство, будто он может получить все, чего ни захочет, — очень необычное ощущение того, что он главный, ему потакают и «обстреливают любовью».

Кто-то может подумать: «Вы сошли с ума? Мой ребенок и так тиран. Если я буду вознаграждать его подобным образом, то станет только хуже!» Ваше беспокойство понятно. Кажется, что «обстрел любовью» противоречит здравому смыслу, подсказывающему, что надо больше, а не меньше контролировать ребенка, если тот не слушается, и строже реагировать на нежелательное поведение.

Но суть «обстрела любовью» в том, что вы вступаете в зону, отдельную от обычной жизни. За пределами этой зоны вы продолжаете пытаться установить границы, последовательно и твердо. В результате применения «обстрела любовью» вы станете тратить намного меньше времени на установление ограничений, придирки и ворчание — «Не делай этого», «Я сказала, убери это», «Оставь брата в покое», в которые то и дело пускаются все родители. Этот метод подойдет практически любому ребенку, даже счастливому и довольному.

Прежде всего вам надо решить, сколько времени вы будете проводить в зоне «обстрела любовью» и как часто станете туда отправляться. Одни родители отправляют остальных членов семьи на выходные к родственникам или друзьям и остаются дома вдвоем с ребенком. Другие просто проводят день вне дома или вырываются из него на несколько часов.

Миранда, мать страдавшего депрессией Тима, могла позволить себе уехать и провести две ночи в недорогом мотеле. Они уезжали в пятницу вечером и в субботу отправлялись в близлежащий город. Ходили по магазинам, посещали аквариум, но большую часть времени просто бродили.

Миранда вспоминает, что в этот день «Тим чувствовал себя особенным, метод явно работал. Я понимаю, что не все могут позволить себе гостиницу и поход по магазинам. Но когда речь шла о деньгах, Тим тратил их, к моему удивлению, очень разумно». Дети, которые чувствуют, что их любят, меньше одержимы потреблением.

После спокойной субботы и вечера в гостинице с едой из KFC за просмотром музыкального шоу талантов в воскресенье они снова гуляли в свое удовольствие, делали покупки, а по дороге домой — зашли в зоопарк.

Тим не только был главным в это время, но и старался выразить свою любовь. Миранда вспоминает: «Тим прижимался ко мне и говорил, как любит меня (я всегда отвечала тем же). Мне было интересно ни за что не отвечать. Обычно я беру инициативу на себя. Здесь же решения принимал Тим: что мы будем дальше делать, что есть и смотреть по телевизору».

В инструкции к «обстрелу любовью» я советую предложить ребенку дать название этим периодам, скажем, «особенный день» или «день с мамой» (или папой). Помнить о приятно проведенном времени часто помогает какой-нибудь предмет, например камушек с пляжа или игрушечный мишка. Сувенир и название особенного дня служат напоминанием о нем, и по возвращении я прошу родителей постараться выделить вечером полчаса, чтобы ненадолго воссоздать зону «обстрела любовью», скажем, просто посмотреть телевизор вместе.

У Миранды есть еще двое детей, и по разным причинам выделять Тиму полчаса каждый вечер оказалось сложно. Вместо этого, рассказывает Миранда, «я нахожу несколько минут в течение дня и недавно начала обнимать и покачивать его, как маленького, приговаривая: "Ты мой малыш, я люблю тебя"». Вы можете изменять метод в соответствии со своей ситуацией и проб­лемами, которые решаете.

Эффект выходных с «обстрелом любовью» проявился быстро и заметно. Спустя пять недель Миранда написала мне, что «в целом сын чувствует себя лучше. У него еще случаются истерики, но с тех выходных я не слышала, чтобы он говорил, что ненавидит себя — ни разу, представляете?» А полтора года спустя она сообщила, что «все стало гораздо лучше благодаря "обстрелу любовью" и последующим изменениям в наших отношениях».

Я получал очень похожие сообщения об устойчивом успехе в течение одного-двух лет после применения метода «обстрел любовью» от родителей, которые стремятся помочь детям, страдающим ожесточенной агрессией, самыми разнообразными видами тревожности, СДВГ, бессонницей, перфекционизмом и даже аутизмом.

Во многих случаях, подозреваю, у детей стабилизировался уровень кортизола. Если его уровень слишком высок, у мальчика или девочки могут развиться маниакальные или агрессивные черты или тревожность. Если уровень слишком низкий, ребенок может быть вялым или мрачным. Даже короткий период, когда он ощущает любовь и сам контролирует ситуацию, исправляет положение.

«Обстрел любовью» не обязательно должен продолжаться целых два выходных дня. Трехлетний Сэм гораздо чувствительнее своего младшего брата, он расстраивается по малейшему поводу. Иногда он устраивает истерики и впадает в бешенство. Он очень нервничает, когда его матери, Эммы, нет рядом. Она говорит, что «дома сын постоянно хочет знать, где я». Если она на втором этаже, а он на первом, то он будет кричать и спрашивать, где мама.

Из практических соображений Эмма запланировала провести с ним вдвоем две субботы подряд, а не два дня с ночевкой. Первую субботу назвали «пиратским днем», потому что они отправились в тематический парк. Ему очень понравилось быть главным и чувствовать любовь матери. Эмма всю время повторяла, что любит его. Сначала она старалась смотреть на часы и говорить ему это каждые 15 минут. Но потом привыкла, и слова произносились сами собой.

С того дня им стало легче часто выражать свою любовь. Она считает, что теперь они «гораздо лучше общаются». Она также говорит: «Это был веселый, отличный день, который напомнил, как нам может быть хорошо вместе, вернул нас на этот путь. По-настоящему прекрасный день». Благодаря «обстрелу любовью» нередко корректируются эмоцио­нальные настройки не только ребенка, но и родителя по отношению к ребенку. Многие родители рассказывают, что впервые за месяцы или годы вспомнили, как любят своих детей.

Во вторую субботу они остались дома, и Сэм устроил жуткую истерику. Во время «обстрела любовью» такое случается очень часто: ребенок проверяет, по-настоящему ли мать или отец любит его и будет ли любить, если он станет вести себя ужасно. Эмма пережила эту истерику, и они стали гораздо ближе.

Позже она писала, что «у сына не было сильных истерик с последнего "обстрела любовью", случившегося четыре недели назад». Более того, он перестал бояться, когда не знал, где в доме находится мать.

Сколько бы ни было ребенку лет на самом деле, в зоне «обстрела любовью» полезно думать, что ему полтора года. Родители рассказывают, что в эти чудесные периоды дети действительно ненадолго начинают вести себя и говорить как маленькие. Именно к этому вы и должны стремиться — дать им шанс вернуться в более раннее детство, но на этот раз почувствовать себя очень, очень хорошо: в полной безопасности, любимыми и главными.

Многие родители проявили большую изобретательность, меняя метод в соответствии со своими обстоятельствами или проб­лемами. Четырехлетний Джефф устраивал ужасные истерики, иногда направленные против своей двухлетней сестры. Его мать, Кэрол, стала устраивать два-три раза в неделю «время Джеффа»: мальчик руководил играми, а его сестра должна была принимать в них участие. Главной игрой был бег по комнате наперегонки, причем мама должна была бегать с дочкой на руках. Однако большую часть времени они играли в игры, которые требовали фантазии. В одной из них воображаемые младенцы то и дело превращались в рыбок. Но чаще игра развивалась согласно сценарию, иногда похожему на сон. Особенно Джеффу нравились катастрофы, например тонущие корабли, а мать и сестренка выступали в различных вспомогательных ролях.

Воздействие этой версии «обстрела любовью» оказалось потрясающим. Как рассказывала Кэрол, «сразу после того как мы начали играть, истерики прекратились. Больше не было случаев, которые стоило бы упомянуть. Прошло уже три месяца».

Как бы вы ни применяли «обстрел любовью», хуже не будет. Что плохого в том, чтобы с удовольствием проводить время со своим ребенком? А если это меняет их и ваши взаимоотношения, тем лучше, худшее, что может случиться, — вы вернетесь из зоны «обстрела любовью», чудесно проведя время.