Глава 13

Волисты не стали завязывать ему глаза, затыкать рот и метить знаком Лита. Волисты надели на него грузило. И оно, спору нет, было гораздо эффективнее. Грузилом оказались кандалы и невероятно тяжелые железные варежки, тянущие руки к земле. Варежки и кандалы связывала толстая цепь, громыхающая при каждом шаге.

Габриэль поймал себя на мысли, что ему нисколько не страшно, даже как-то спокойно от того, что он теперь точно знает свою печальную участь. Ему даже не хотелось злиться на простодушного Бада, убежденного в том, что волисты прибудут в село не раньше чем через неделю. Мэйт чувствовал себя опустошенным, ему казалось, что там, на дороге, где на него набросили сеть, он как будто потерял собственную душу. А если не душу, то что-то очень ценное, по-настоящему человеческое. То, что давало ему силы даже тогда, когда его вязали на берегу Пурьи. Он какое-то время проверял грузило на прочность, но волисты не обращали на его попытки никакого внимания. Они знали, что железные варежки тесны, в них не сложишь пальцы для тайного знака, а в толстом металле не прожжешь дыру.

Его привели в хорошо освещенную избу и усадили за длинный стол. Волист, крепкий, высокий и седой, страшно похожий на Готтилфа, зачем-то сразу опустил занавески. Двое других волистов зашли в комнату и застыли у входа; лишь их золотые литусы покачивались некоторое время на груди. Бездарь в серых штанах и кожаных башмаках растерянно застыл посреди комнаты; пот струился по его мускулистой груди. От лучин и свечей в избе слоями плавал дым.

– Добрая изба, Рой, – покивал седой волист, утирая платком пот с лысины. После чего повернулся к нему. – Ты можешь идти.

– Конечно, ваше святейшество, – быстро закивал бездарь.

– Ты Рой? – со злой ухмылкой спросил Габриэль. – Я запомнил твое лицо.

– Гореть тебе на кострах, – оскалился бездарь, потряхивая руками. – Демонча.

Он плюнул и вышел.

– Вы тоже свободны. Побеседуйте с человеком, которого мы нашли в сарае. Интересно узнать, что их связывает и почему он хотел освободить миркля. Это весьма любопытно. Но не усердствуйте.

– Старсан Сэт, – сказали они в один голос, кивнули и вышли друг за другом, закрыв за собой дверь.

От количества знаков Лита, нанесенных на кожаные доспехи старсана Сэта, рябило в глазах. Круги с четырьмя короткими лучами краснели на груди; наручи, наплечники, поножи блестели золотистыми знаками бога бездарей; огромный круг белел в центре золотистого плаща. Ну и, конечно, сверкающий литус висел на шее. «Белый – цвет света, желтый – цвет солнца, красный – цвет крови», – вспомнил Габриэль строку из книги Лиутберта Олберикса «Об идолах, молитвах и поклонении».

– Наконец-то мои мольбы были услышаны, – сияя от радости, как золотой литус, изрек Сэт. – Сколько я просил бога о том, чтобы он позволил мне поймать молодого миркля. И вот – ты сидишь передо мной! Горячий, озлобленный на бездарей, готовый драться за свою жизнь. Разве это не чудо?

Габриэль не ответил. От пылкой речи волиста, его подозрительной страсти мэйту стало не по себе. Лучше бы старсан его ударил! Неопределенность пугала сильнее боли. А старсан продолжал свой страстный монолог:

– Я еду из Мирацилла, везу всякое ни на что не годное отребье, ломаю голову, кого бы из этого вонючего сброда поджарить на костре за связь с мирклями. И тут слышу про тебя. – Габриэлю показалось, что глаза волиста сверкнули. Мэйт чувствовал, как дрожит воздух от возбуждения Сэта. – Конечно, мне сказали, что поймали Погорельца. И я, честно говоря, немного расстроился. Но когда услышал, что ты молод, мое сердце наполнилось радостью. Ты ведь не Погорелец? Ты не можешь им быть?

Габриэль отрицательно покачал головой. С одной стороны, уверенность волиста в непричастности пойманного мага к сельским бедам обнадеживала, с другой – еще неизвестно, отчего так распирало седого старсана. Говорил он туманно, истекая слюной, будто голодный бродяга, увидевший сочного поросенка с хреном. Зачем старсан хотел кого-то поджарить на костре за связь с чародеями? Почему его не радовала весть о том, что поймали Погорельца? На кой Хьол ему нужен был другой, молодой маг?..

Волист коснулся кончиками пальцев стола и пошел к Габриэлю, шурша ладонью по доске. Остановился в двух шагах от мэйта.

– Кто ты? Знаешь боевую магию, прекрасно говоришь на олдише… Должно быть, ты не из простого рода? – Волист прищурился. Его глаза, мелкие и серые, уставились на мэйта не мигая. Старсан словно пытался заглянуть ему в голову. – Скажи мне, что это не так?

Габриэль задумался. Наступила тишина. Потрескивали лучины, тени лежали ровно. Мир как будто замер в ожидании ответа мэйта Семи островов.

Сэт был старсаном и, значит, в отличие от сельских бездарей, образованным. Да и, похоже, боги не обидели его умом. С этим волистом нужно держать ухо востро, понял мэйт. Волисту хватило пары мьюн, чтобы свести одно с другим. Крупную ложь старсан бы не проглотил, а вот мелкую… Ведь он, Габриэль Альтирэс, действительно из знати! Главное, чтобы старсан не пронюхал, кто на самом деле сидит перед ним.

– Так кто ты? – не унимался старсан.

И мэйт решил не испытывать его терпение. Иначе Сэт и вправду что-то заподозрит.

– Да, я из знати, – хмуро подтвердил Габриэль, наблюдая за реакцией волиста. – И это что-то меняет? Я же все равно останусь мирклем! Нелюдем. Хм. – Он демонстративно тряхнул грузилом.

Цепи и кандалы загремели, но волист был спокоен. И, судя по всему, поверил в слова мага. Пожалуй, этот волист мог биться у стен Мирацилла, подумал Габриэль. И повидал чародеев, в отличие от двух молодых охранников, допрашивающих мужа Лоис. Теперь вся надежда была только на Бада. Если он проговорится… О том, что произойдет, если Бад проговорится, Габриэлю даже думать не хотелось.

– И как тебя зовут? – не сводя глаз с Габриэля, спросил волист.

В голове Габриэля всплыли имена двух сциников – костоправа Огустуса и одоролога Ксэнтуса. Он примерил на себя оба и назвался:

– Ксэнтус. Мое имя Ксэнтус.

– Даже если ты врешь, буду звать тебя именно так.

Старсан сел слева от Габриэля, положил ладонь на стол, медленно постукивая пальцами. Волист Сэт опять напомнил мэйту Готтилфа. Широкие плечи, смуглая кожа, остатки седых волос обрамляют блестящую от пота лысину. Если снять доспехи, получится вылитый Погорелец. От этой мысли Габриэлю захотелось рассмеяться. Он все никак не мог понять, что его так раздражает в старсане, помимо того, что он бездарь и волист. Но Сэт сам подтолкнул его к ответу.

– Я знаю, что маги могут чувствовать то, что не дано нам. Скажи, что ты чувствуешь, кроме дыма и пота?

Габриэль вдохнул, разглядывая старсана. И только сейчас понял причину своего раздражения. От бездаря, от волиста не пахло ненавистью. Не было ни злобы, ни страха, ни ненависти. Почему? Ведь он обязан был ненавидеть всякого миркля так же, как миркль ненавидит всякого волиста! Как сельские бездари возненавидели его, мэйта Семи островов, а он в ответ возненавидел их за то, что они сделали с ним.

– Вы меня не боитесь, и вы… не хотите меня убить.

– Правда. – Сэт вновь постучал пальцами по столу, потом повернул голову к Габриэлю. – Этот Рой… он тебя пометил?

Габриэль кивнул.

– Тупой кретин, да простит меня бог. Рану обработали?

– Да.

– Прекрасно. Потому что ты мне нужен живой и здоровый.

Габриэль запыхтел. Волист – отнюдь не простой волист! – пекся о его здоровье и говорил загадками. Это было нелепо, подозрительно и страшно. Вряд ли Сэт стал бы заботиться о его благополучии, если бы просто желал прилюдно сжечь пойманного мага. За такой заботой непременно скрывалась какая-то тайна, в которую волист не хотел посвящать даже свою охрану. Иначе с чего бы он стал закрывать окна и отсылать других волистов?..

– Тот человек, в сарае. Он хотел тебе помочь? Хотел тебя освободить?

Мэйт помолчал, прежде чем ответить.

– Вы ведь все равно узнаете?

– Конечно. Поэтому нет смысла врать.

– Да, он обработал рану. И он хотел помочь мне сбежать.

– Просто невероятно! – воскликнул волист. – Ты его околдовал? Нет, постой, ты не мог. Ты был заперт, ранен и, как мне кажется, обессилен. Причина, я думаю, в другом? Пообещал осыпать его золотом и самоцветами?

Габриэль отрицательно качнул головой. Ошибка волиста доставила ему наслаждение. Впрочем, Сэт хоть и ошибался, но все же не стал приплетать сюда колдовство. Старсан, гори он в Хьоле, был умен, и поэтому был опаснее и сверов, и изверга Роя. Опаснее всех сельских бездарей!

– Теряюсь в догадках, – еле заметно улыбнувшись, произнес старсан.

Он поднялся, длинный плащ колыхнулся, словно золотое море. Волист пожал плечами, его серые хитренькие глазки опять уставились на Габриэля.

– Я спас его сына от сверов и освободил жену, – пояснил мэйт, надеясь избавиться от цепкого неприятного взгляда волиста. – Он хотел меня отблагодарить. Вот и все.

Пальцы, стиснутые железными варежками, начали неметь, руки и ноги, отягощенные тяжелым грузом, стали затекать. Габриэль загремел цепями, стараясь разогнать кровь. Он с трудом поднял руки на уровень груди, потом подергал пальцами. Стало легче.

– Освободил жену?

Волист медленно и тихо пошел вдоль стола, удаляясь от Габриэля. Мэйту стало тяжко дышать от дыма, начали слезиться глаза. Коптили свечи, огонь поедал одну лучину за другой. А старсан как будто не замечал ни гари, ни дыма. Неужели волист так увлечен беседой, что забыл обо всем на свете? Или это была пытка? Но тогда получалось, что он пытал и самого себя?.. Впрочем, спокойствие волиста, не замечающего, что он купается в дыме, можно было объяснить и проще. Бездари не славились острым обонянием и никогда его не развивали. Их не учили отличать запах ели от запаха сосны. Объяснение было простым, оно успокаивало, но выглядело неправдоподобным. Дым огромной паутиной качался в избе, и не заметить его мог только слепец!..

– Ну? – Сэт добавил щепок в дальний светец. – Я слушаю?

– Откройте окно, – попросил Габриэль, кашляя.

– Да, пожалуй, ты прав. Здесь стало душновато, – согласился старсан и распахнул окно. – Так от чего ты освободил его жену?

Прохладный воздух хлынул в избу, слои дыма стали потихоньку таять.

– Вы все равно не поверите.

– А ты попробуй.

– От плена… Она была рабыней Погорельца.

Волист замер, над чем-то размышляя. Сделалось очень тихо, было слышно, как дрожит пламя свечи и как огонь, причмокивая, обгладывает лучины.

– Даже так. – Сэт поджал губы, потом зачем-то опять закрыл окно. – Если бы на моем месте был другой волист, то он бы тебе точно не поверил. Хм, миркль, спасший бездаря от плена другого миркля. – Он с сомнением покачал головой.

Габриэлю показалось, что волист сейчас рассмеется, но тот остался серьезным.

– Знаешь, лишь потому, что история звучит невероятно, она может оказаться правдивой. Впрочем, зачем ты ее спасал, от кого и спасал ли вообще, не столь важно.

– Что вы делаете? – Габриэль указал на окно, звякнув цепями.

Сэт его как будто не слышал. Из сумочки на поясе он вытащил прозрачный флакон, похожий на клык. А на Габриэля опять напал страх. Волиста понять было сложно. Он не только говорил загадками, но и вел себя необъяснимо. Казалось, в нем живут три человека. Первый – мудрый, рассудительный и любознательный. Второй – странный, равнодушный ко всему, чокнутый; именно его рука вновь закрыла окно, не дав дыму рассеяться. И, наконец, третий, страшный и злой, появившийся только сейчас. На голову старсану словно накинули капюшон, чьи края теперь затеняли лицо. От волиста внезапно повеяло угрозой.

– Что вы делаете? – вновь начиная задыхаться, повторил мэйт. – Окно.

Сэт, недобро сверкая глазами и вращая флакончик, приблизился к Габриэлю. Глаза волиста потемнели. Он остановился в шаге от мэйта и внимательно, алчно посмотрел на пузырек в собственной руке. Посмотрел так, будто в прозрачном сосуде в форме клыка таился ключ к бессмертию. Вопрос Габриэля вновь остался без ответа.

– Ты слышал о хвиллах? – вдруг спросил старсан.

И даже сквозь гарь и копоть Габриэль ощутил, как по избе разлилась ненависть. Та самая ненависть, чье отсутствие поначалу так раздражало. Откуда она взялась? Ведь для нее не было никакой причины? Он всего лишь хотел глотнуть свежего воздуха. Как волисту удавалось ее прятать все это время? Можно спрятать ядовитый кинжал за спиной или пару монет в башмаке, но настоящую ненависть?..

– Отвечай, миркль! – вспыхнул старсан, с угрозой нависнув над Габриэлем и стукнув ладонью по столу.

Голова пошла кругом не то от дыма, не то от странных вопросов обозленного волиста.

– Я слышал о хвиллах, – ответил мэйт, ожидая, что его будут бить, и кашлянул.

Нестерпимо зачесалось ухо, пришлось тереться им о железную варежку. Под страшным взглядом Сэта, гремя цепями.

– И что ты про них слышал?! – продолжая нависать над Габриэлем, спросил волист.

– Их укус смертелен для мага, – задыхаясь, кашляя, ответил мэйт.

– Это, – старсан ткнул указательным пальцем во флакончик, – его яд.

Габриэль в испуге дернулся от волиста, от флакона, наполненного ядом хвилла. Не удержался на качнувшейся лавке и, громыхнув цепями, полетел на пол. Грузило осложняло любое движение, но мэйту удалось заползти в угол. Подальше от чокнутого волиста, который сперва заявил, что Габриэль нужен ему живым и здоровым, а теперь хотел отравить его ядом хвилла.

Золотистый плащ зашелестел. Сэт подошел к Габриэлю, склонился над ним.

– Ты знаешь, как найти Погорельца?

Сотни кружочков с лучиками, сотни литусов, золотистых, белых и красных, нанесенных на одежду волиста, нависли над Габриэлем. Они были повсюду, на доспехе, на штанах, на сапогах, на плаще.

– Я не смогу вам помочь, – замотал головой Габриэль.

– Неужели? – не поверил волист.

Он расправил спину. Коснулся крышки пузырька, но открывать не стал. Лишь поводил по ней кончиком пальцем.

– Говорят, от укуса хвилла у миркля закипает кровь, и он сгорает, точно соломенное чучело. Сам я этого не видел, но человеку, который рассказал мне про ужасную гибель мирклей, можно верить. Однако яд хвилла можно использовать по-другому. Если дать вдохнуть его пары мирклю, то тот… – Он зловеще ухмыльнулся. – Нет, не сгорит. А начнет задыхаться, как от удушья. И будет задыхаться, пока у него не лопнут легкие. Я слышал, это жуткая пытка. Правда, есть одна проблема: свежий воздух. Пары яда легко в нем растворяются, и тогда у миркля есть шанс выжить. Хм, я полагаю, эту проблему мы уже решили. – С этим словами волист демонстративно поправил лучину. – Все еще уверен, что не сможешь мне помочь?

– Прошу, не нужно, – взмолился Габриэль, позвякивая цепями. – Было темно. Я не смогу показать вам место. Поверьте, я не лгу.

– Я тебе не верю, – прошипел волист.

Габриэль, вжимаясь в стену, подумал, что если бы змеи умели говорить, то говорили бы именно так, как сейчас говорил старсан: зло, ядовито. Все прошедшее время Сэт, прикидываясь мудрым старцем, лишь готовил пленника к этому моменту. Нагонял в избу дыма, чтобы подвергнуть пытке. «Никогда не доверяй бездарям: все они одинаковы», – вспомнились слова Готтилфа. Слова чародея, которого хотел поймать проклятый волист.

Мэйт вздрогнул, когда старсан открыл флакон. И, понимая, что сбежать не удастся, все равно дернулся изо всех сил. Конечно, волист не позволил ему подняться. Сапог ударил Габриэля в грудь, потом лег на горло. Габриэль захрипел, потянул к нему руки, гремя цепями, но железными варежками невозможно сбросить безжалостную ногу с кадыка.

– Последний раз спрашиваю, где логово Погорельца?

– Не… знаю, – прохрипел Габриэль.

Он увидел, как волист сложил два пальца и обмакнул их в яд. Мэйт, хрипя и кашляя, задергался, закачался, пытаясь уйти, уползти от волиста. Но тот надежно запер его в углу. Пальцы, смоченные ядом, несущие смерть, медленно-медленно плыли к лицу Габриэля.

В голове заметались разные мысли. Нужно было делать выбор! Сложный выбор, страшный выбор. Выбор между честью и бесчестием. Между собственной и чужой жизнью. Дать волисту то, что он хочет, и тем самым предать Готтилфа. Или корчиться в углу, пока легкие от яда не вывернутся наизнанку. Габриэлю показалось, что яд уже начал действовать. Закружилась голова, забилось сердце. Он пытался глотнуть хоть немного воздуха, но не мог.

Жаль, здесь не было Итана, который сделал бы за него выбор, как тогда, на холмах, подумал Габриэль. Он увидел, как на чужих пальцах сверкают капли яда, представил, как корчится на полу, выплевывая собственные легкие, и сдался.

– Согласен, – прохрипел он.

И тут же возненавидел, проклял себя за произнесенное слово, подыскивая оправдания. Но ни дурные дела Готтилфа, ни его желание умереть не смогли унять боль. Стало так паршиво, что захотелось, чтобы яд достиг цели.

– Хорошо, – кивнул Сэт и вдруг резко сунул смоченные ядом пальцы ему под нос.

Габриэль заорал! Ему показалось, что стены и пол охватило пламя. И что сам он сгорает изнутри, а дым, плавающий вокруг, исходит от его потного раскаленного тела. Мэйт не знал, как быстро действует яд, и продолжал кричать, гремя цепями и ожидая смерти.

– Успокойся, – сказал волист. – Это была всего лишь вода из храма. От нее еще никто не погибал.

Габриэль взвыл, уронив голову на колени. Слова волиста били страшнее любого удара. Били острой, ледяной сталью прямо в сердце, причиняя невероятную боль. Предатель, предатель, проклятый, бесчестный предатель! – вертелась лишь одна мысль в голове. Сейчас Габриэлю хотелось, чтобы яд хвилла оказался настоящим. И тогда бы он, мэйт Семи островов, хотя бы сохранил честь, никого не предав. А теперь… Габриэль затих, пытаясь побороть отвращение к самому себе. Ему чудилось, будто с головы до ног он покрыт грязью и болотной тиной. Он ожег Сэта гневным взглядом, в очередной раз пожалев о том, что маги не способны убивать лишь силой мысли. Ох, Сэт бы не умер быстро! Мэйт стал представлять, как кости волиста ломаются, как с него кусками слезает кожа. И он кричит, воет, умоляя о пощаде.

– Что ты на меня так смотришь, Ксэнтус? – улыбнулся волист, пряча пузырек. Старсан наконец-то распахнул окно, шумно вдохнул воздух прохладной ночи. – Ты мне, между прочим, жизнью обязан. Если бы не мой указ, если бы не награда, положенная за живого миркля, сельчане порезали бы тебя на куски, а потом бы еще помочились на твою холодную изуродованную плоть. А ведь ты даже не представляешь, каких сил и средств мне стоил этот указ.

«Жизнью обязан»… Габриэль усмехнулся. Зачем она нужна, такая жизнь, в оковах и в вечном позоре? Мэйт, громыхая цепями, поднялся, распрямил спину. Пот струйками катился по спине.

– Вы – чудовище, – прошипел он, брызгая слюной.

– Я – чудовище? – искренне удивился волист. – Сядь! К чему теперь показывать свой норов?

С грузилом было сложно не только ходить, но и стоять. И Габриэль опустился на лавку. После чего положил тяжелые руки на стол, неохотно соглашаясь со словами волиста. Старсан, чтоб его, совершенно прав. Действительно, к чему теперь показывать свой норов?..

Мэйт вздохнул. Он уже показал, чего стоит на самом деле, когда согласился указать путь к подземелью. Пусть даже понятия не имел, где оно точно расположено. Это было неважно. Потому что он все равно предал Готтилфа, спасая собственную шкуру.

– Значит, ты считаешь меня чудовищем? – задумчиво произнес Сэт.

Плащ волиста зашелестел. Старсан сделал пару шагов к окну, остановился и повернулся, вперив взгляд в Габриэля. Лицо волиста просветлело, от прежнего палача не осталось и следа. Старсан виртуозно управлял эмоциями. Не прошло и трех мьюн с того момента, когда он с ненавистью нависал над своей беспомощной жертвой, а теперь выглядел спокойным и безобидным. Казалось, ничто в мире не сможет вывести его из равновесия.

– Я расскажу тебе о настоящем чудовище. – С этими словами он неспешно, мелкими шажками, почти бесшумно направился в сторону Габриэля. – В одном поселке, вдали от шумных и грязных городов, когда-то жил старсан. Он был не богат, но необычайно счастлив. Ему нравилось выращивать пшеницу и скот, слушать, как кричат петухи по утрам, плескаться в ближайшей реке. Простолюдины любили старсана, потому что он никогда не задирал нос в их присутствии и помогал, когда мог. – Волист остановился в шаге от Габриэля и, развернувшись, той же неспешной походкой двинулся к окну, продолжая рассказ. – У старсана было трое детей. Два сына и дочка. Он любил их всей душой. Как и свою прекрасную жену. Для него не было больше счастья, чем видеть их каждый день рядом. И Лита он молил только о здоровье детей и жены. – Волист остановился у окна, уперся рукой в подоконник, заглянул за занавеску. – Однажды в поселке пропал ребенок. Девочка шести лет. Ее долго искали, но так и не нашли. Перед тем как она пропала, ее видели у реки. И все подумали, что она утонула, а река унесла ее тело далеко от поселка. Но через месяц в поселке опять пропал ребенок. И снова девочка. Поползли разные слухи, родители боялись выпускать детей из домов. Боялся и старсан. Но все равно не смог уберечь свою дочь… Она стала следующей. На повозку, которая везла его жену и дочь, кто-то напал в лесу. Возницу и жену старсана убили, а его дочь исчезла. И тогда старсан поклялся найти того, кто это сделал. Он обшарил весь лес, но не нашел никаких следов. Не в силах унять боль, он начал пить. И как-то раз в трактире, за столом, вонючий и грязный, услышал занятную историю. О миркле, о его больной дочери, о жутких криках, доносящихся иногда по ночам из его дома. Старсан вспомнил про клятву. И даже будучи страшно пьяным, понял, где искать убийцу своей жены. А когда узнал, что миркль живет в соседнем поселке… Теперь сложно поверить, что когда-то миркли свободно жили среди нас. – Волист замолчал, вновь неспешно принялся расхаживать по избе. Габриэль понимал, чью печальную историю рассказывает Сэт, но не мог поверить, что человек, переживший такую утрату, способен оставаться спокойным. С каменным лицом уверенно, спокойно изрекая слова. А волист продолжал: – Загоняя лошадь, он все еще надеялся отыскать свою девочку. Но то, что старсан увидел в подвале дома миркля, ужаснуло его настолько, что рука ничуть не дрогнула, когда он убивал и проклятого миркля, и его больную, умалишенную дочь, чью жизнь продлевали бесконечные жертвы. – Волист опустился на лавку, у противоположного от Габриэля края стола. – Старсан забрал сыновей и вместе с ними поступил на службу к волистам. Спустя двенадцать лет он вошел в совет Волистрата и стал одним из самых влиятельных его членов. – Он поставил локти на стол, сплел пальцы и опустил на них подбородок. – Кстати, ты знаешь, что в совет Волистрата избирают только тех, кто пострадал от колдовства?

– Нет, – покачал головой мэйт.

Он действительно про это не знал, потому что никогда не интересовался структурой власти в Волистрате и прочими скучными делами. Мэйту всегда больше нравилось читать и слушать о боевой подготовке волистов, об их походах, об их изобретениях, о том, каким образом они противостоят магам. Как выяснилось, даже эти знания были ничтожны. Габриэль прежде не слышал о пытке, которой недавно подвергся сам. И которую, да простит его Готтилф, не сумел вынести!..

– Теперь скажи, ты по-прежнему считаешь меня чудовищем?

Габриэль не стал отвечать на вопрос. Сложно было обвинять Сэта в том, что он ненавидит магов. Но ведь и бездари тоже творили зло. Как они поступили с семьей Готтилфа? Как поступили со многими другими чародеями, не успевшими покинуть Грэйтлэнд во время войны?

– Зачем вы так со мной?

– Ты об этом? – добродушно спросил волист, хлопнув по сумке, где лежал флакон в форме клыка.

– Да, – хмуро подтвердил Габриэль.

– Хотел проверить, насколько ты хочешь жить, – ответил волист.

– Проверили?

– Я доволен результатом.

– А если бы я так и не согласился?

– Ну… – Сэт многозначительно развел руками.

Старсан поднялся, приоткрыл дверь, выглянул, закрыл, после чего вновь сел на лавку, напротив мэйта. Либо Сэт ждал возвращения двух других волистов, либо чего-то опасался, подумал Габриэль. А чего может опасаться старсан и один из самых влиятельных людей в Волистрате? Слежки? Убийц? Ведь тот миркль наверняка был не единственным, кого Сэт отправил на тот свет. Или волист просто не хотел, чтобы их разговор кто-нибудь услышал? Интересно знать почему?..

– До того как началась война, Волистрат насчитывал пятьдесят тысяч волистов. За последние двадцать лет его численность уменьшилась в десять раз. Больше половины школ были закрыты, их содержание обходилось слишком дорого…

За дверью послышались шаги, и Сэт замолчал. Волиста все еще трудно было понять. К чему он завел этот разговор, если уже получил желанное согласие? Почему обрадовался, когда узнал, что вместо Погорельца бездари поймали другого мага? Чего он хотел на самом деле от пленника?..

– Вернемся к этому разговору позже, – сказал Сэт, поднимаясь.

В избу вошли двое волистов. У одного из них кулаки были сбиты в кровь, у другого она краснела на белом доспехе. Первый волист, крепкий и невысокий, с круглым и красным, словно обветренным, лицом держал в руке короткую веревку. Второй, тощий и бледный, лузгал семечки. Габриэль перевел взгляд с волистов на Сэта, вспомнил историю старсана и понял, что все трое похожи лицами. Нет сомнения, что двое волистов, каждому из которых не больше тридцати, приходились Сэту сыновьями. Лучшей охраны для такой высокопоставленной персоны не придумаешь – сыновей сложно подкупить, сыновьям можно открыть любую тайну. Но любую ли? Мэйт задумался… Старсан не просто так завел разговор о жалком положении Волистрата. Но почему не решился продолжить рассказ в присутствии сыновей?..

– Я же вас просил, – с упреком начал старсан. – Гай, сотри это. – Он указал на заляпанный доспех. – Бог мой, не плащом же. – Волист перебросил свой цепкий взгляд с Гая на его брата. – Надеюсь, он жив. Алан?

– Пришлось слегка его помять. Защищал миркля, – волист со сбитыми кулаками кивнул на Габриэля, – как родного брата.

– Ага, – подтвердил другой волист и расщелкнул семечку.

– Он сказал вам, почему решил спасти миркля?

Волисты дружно засмеялись, их как будто поддержали сельские псы, подняв лай ни с того ни с сего. Габриэль нисколько не сомневался в причине смеха. Бад сказал правду. Только и всего.

– Говорит, что миркль спас его сына и жену, – сквозь смех ответил Алан.

– Да, чтоб мне попасть к Шме под колючий хвост, – подтвердил с улыбкой Гай.

– Не навлекай рогатую, – предупредил старсан, оставаясь серьезным.

Последние его слова удивили Габриэля – они не подходили Сэту. Волист был практичным, образованным, а такому человеку не к лицу отпускать подобные фразочки по всякому случаю. Такой человек, пусть даже он преданно служил Литу, не мог быть слишком религиозен. Хотя, возможно, именно его звание, его служба требовали от него время от времени демонстрации излишней набожности… Габриэль почувствовал всю притворность Сэта, когда тот произносил свое предостережение. И обрадовался, что смог это почуять. Волист умел блестяще управлять эмоциями, но даже он был уязвим.

– И что вы еще выяснили? – спросил старсан.

– Мы ему не поверили и… – Алан покосился на веревку, – и продолжали его допрашивать. Но упрямец твердил одно и то же.

– Алан выбил ему три зуба, – заявил Гай.

– Избавьте меня от подробностей. А вы узнали, как зовут миркля?

У Габриэля сердце ушло в пятки от последнего вопроса. Но, хвала богам, волисты, похоже, были намного глупее своего отца. Они растерялись, переглянулись, Гай перестал щелкать семечки, Алан виновато опустил взгляд.

– Я так и думал, – не слишком огорчился Сэт. – Впрочем, миркль не соврал в главном. А как его зовут, неважно.

«Еще как важно!» – воскликнул про себя Габриэль. И тихо вздохнул, наслаждаясь ошибкой Сэта. Старсан уж точно знал, как зовут сыновей мэнжа Семи островов, и наверняка понимал, что чародеев не нарекают каждый день именами бездарей. Сэт, услышав имя пленника, сразу понял бы, кто попал к нему в лапы. От этой маленькой победы мэйту стало легче на сердце. Она придавала уверенности. Пусть на нем было тяжелое грузило, пусть на нем были прочные цепи, пусть его окружали волисты, он все равно сбежит! И будет пытаться сбежать, пока не добьется успеха!

– Так ты что – ему поверил? – поразился Алан.

– А почему нет, – спокойно ответил Сэт, не обращая внимания на недоумение сыновей. – Берите его. Едем в Блэкпик. Мы и так едва поспеваем.

– В Блэкпик? – спросил Габриэль. – А Погорелец? Разве вы не хотели…

– О, – улыбнулся Сэт. – Да хранит его бог, – сказал он, выходя из избы.

Габриэля взяли под руки и вывели во двор. На небе ярко горели звезды и луна; после задымленной жаркой избы прохладный свежий воздух опьянял. Мэйт был растерян и подавлен. Что тут творилось, он решительно не понимал. От этого становилось страшно, даже несмотря на то, что на нем висело надежное грузило, а рядом шли двое волистов.

– Ваше святейшество, а что делать с его спасителем? – спросил Алан.

– Мои молитвы сегодня были услышаны, и у меня нет никакого желания возиться с еще одним пособником мирклей. – Старсан задумался. Потом с улыбкой сказал: – Поэтому пусть себе живет да радуется со вновь обретенной семьей. Тем более у нас и места для него не осталось.

Мэйт споткнулся, но волисты его подхватили, не дав упасть. «Да хранит его бог»… Как это понять? Как это понять после страшной пытки, после всего этого маскарада? Неужели волист не хотел поймать Погорельца? Тогда зачем… Волист был огорчен вестью о том, что жители села поймали Погорельца. Но в то же время безумно хотел узнать, где его найти. А теперь желал чародею всех благ, не думая его ловить?.. Бессмыслица какая-то. И опять же – этот странный разговор о закрытых школах Волистрата. Чего желал волист на самом деле? Почему его набожность выглядела лживой? Зачем он ехал в Блэкпик, гардийскую столицу, к самому Джону Крылатому в гости, будь он проклят? И главное, какая роль во всем этом отводилась пойманному магу, о котором Сэт молил Лита?..

– Старсан, – окликнул его Габриэль.

Мэйт нисколько не удивился бы, если бы волист сделал вид, что не слышит оклика. Как тогда, в избе. Но Сэт остановился, дожидаясь, пока до него доведут пленника.

– Зачем я вам нужен? – прямо спросил мэйт.

– Скажем так, я хочу дать тебе шанс вернуться в это село и поквитаться с Роем, – улыбнулся он. – Не скрою, шанс этот призрачный. Но я полагаю, он лучше, чем ничего.

Габриэль прикрыл глаза. Сказав так много слов, старсан не сказал ничего. Вернуться в село? Поквитаться с Роем? Призрачный шанс? Вначале Сэт потратил немало сил на то, чтобы превратить пленника в предателя. Сделал все, чтобы пленник возненавидел самого себя, жестоко унизил его. Потом заставил мучиться в догадках до следующего разговора. А теперь намекнул на то, что пленник может получить свободу. Бред какой-то.

– Эй, шевели ногами, – Габриэля подтолкнули.

Он повиновался и, гремя цепями, двинулся следом за старсаном. Впереди лежал невеселый путь до Блэкпика, а будущее было темнее ночи, опустившейся на село.