Глава 12
Одна за другой пронеслись вечности.
Габриэль пожалел о том, что очнулся. Во снах не было ни страха, ни страданий, лишь покой. В реальности тело изводила боль, на глаза давила тугая повязка; пахло гнилью и псиной; от любого движения противно скрипел дощатый пол.
Мэйт прислушался: где-то тихо верещал сверчок. Судя по всему, на село опустилась ночь. Габриэль дернул руками, дернул ногами, проверяя путы на прочность. Увы, за время сна они нисколько не ослабли. Староста знал толк в узлах, но явно ничего не смыслил в магии. Волисты наверняка использовали бы цепи, потому что их невозможно пережечь заклинанием.
Крепкий сон, отдых и местная настойка, даром что созданная бездарями, вернули утраченные силы. Магии было достаточно, чтобы спалить весь сарай. Впрочем, сперва нужно было хотя бы избавиться от пут. Да и настойка требовала выхода. Но следовало быть предельно осторожным, понимал Габриэль. У сарая, без сомнения, поставили сторожа. Возможно, не одного. Староста Мекей слишком хотел получить свое золото, чтобы пренебрегать охраной.
Не то от ядреной настойки, не то от боли трещала голова. Если кто-то из бездарей заметит, что пленнику удалось освободиться, то не миновать беды. Беды? Не миновать гибели. Мысли о побеге, о сладкой мести подталкивали к глупым поступкам, мешали думать здраво.
Первым делом нужно освободить руки, решил Габриэль. Тогда можно будет спокойно вправить, заговорить палец, а затем снять набедренную повязку, чтобы наконец-то справить нужду. Что бы ни думали бездари, как бы им ни хотелось его унизить, он не станет ходить под себя. Даже если для этого потребуется терпеть несколько суток. Пусть проклятые бездари лишили его свободы, пусть осквернили его тело кровавым знаком лжебога, им не удастся отнять у него самоуважение. А путы на ногах и повязку на глазах можно оставить. Если бездари решат зайти, то обмануть их не составит труда. Главное – лечь на спину, чтобы никто не увидел пережженную веревку.
Габриэль опять прислушался. Сверчок продолжал верещать; за стеной… посапывал сторож; кто-то спешно прошел неподалеку. Пока было тихо, но и он, мэйт Семи островов, пока ничего не предпринял. В любом случае лучшего момента для того, чтобы освободить руки, не придумать.
Рот был заткнут огромным кляпом, руки связаны, и Габриэль не мог колдовать в полной мере. Не мог сплести из пальцев знак и произнести тайные слова. Но он прекрасно помнил, как от его гнева проскочили магические искорки на ладонях, как полыхнула подушка в спальне дворца. Теперь нужно было повторить этот трюк. Нужно было всего лишь страшно разозлиться. Магия была его частью. И с малых лет его, как и других магов, учили сдерживать ее, управлять ею, подчинять себе, как бездари подчиняют сверов. Но сейчас следовало забыть о старых уроках. Дать ей волю, спустить с цепи! Чтобы спасти себе жизнь…
Несмотря на повязку, Габриэль все равно прикрыл глаза, вспоминая и жестокий кнут, едва его не задушивший, и проклятого изверга Роя, пометившего его, словно скотину. И камень, брошенный неизвестным мальчишкой. И слова старосты, который с удовольствием выпустил бы ему кишки, коли бы на нем не висел долг.
Магия отозвалась сразу, будто только и ждала, когда ей дадут свободу. Руки, связанные за спиной, потеплели. И Габриэль тут же перекинулся с одной мысли на другую, чтобы и вправду не спалить весь сарай. Пламя ненависти начало гаснуть при мысли о прекрасной зеленоглазой Лени, о мягкой чистой постели во дворце на Янтарном острове, о сладком вине и рыбе, запеченной в сыре. И думая о родном доме, мечтая увидеть Лени и отца, Габриэль почуял запах дыма – еле заметный, тонкий, как волосок.
Боги Элементоса, ему удалось! Веревка затлела. Но, как оказалось, радоваться было рано, потому что запястья и ладони обдало жаром, а после начало жечь. Путы загорелись, Габриэль упал на спину, извиваясь на полу, словно дождевой червь. Он дергался и дергался, стараясь одновременно потушить и разорвать веревки. Стараясь не шуметь, что в его положении было невозможно проделать. Доски предательски трещали, но ни сверы, ни сторож пока вроде бы ничего не почуяли. А Габриэль, продолжая дергаться на полу, чувствовал, как его окутывает облако гари.
К счастью, веревки удалось потушить быстро. Да и ладони, похоже, не сильно пострадали от пламени. Однако путы все еще надежно лежали на запястьях. Габриэль изо всех сил потянул руки в противоположные стороны, пытаясь порвать подпаленную веревку. С первого раза не вышло. Тогда он немного полежал, отдыхая, собираясь с силами, и попробовал снова. И опять не смог освободиться.
Мекей умел вязать узлы, неохотно согласился Габриэль. И, запыхтев от усилия, вновь попытался разорвать веревку. На этот раз получилось! Но мэйт продолжил лежать на полу, оставив уже свободные руки за спиной. Затем прислушался и повел носом, ловя запахи. Облако дыма рассеивалось; снаружи теперь даже не верещал сверчок; сторож и сверы вели себя тихо.
Пока все складывалось удачно. Габриэль вытащил руку из-за спины, сдвинул повязку на лоб и выдернул кляп, едва сдержав сухой кашель. В горле пересохло, вся влага уходила в свернутый клок ткани. Габриэль вдохнул ртом, полной грудью. Еще раз, и еще раз, и все никак не мог надышаться, будто ему затыкали нос, а не рот.
Мэйт обвел взглядом сарай. Место заточения оказалось огромным и пустым; кроме гнилой соломы тут больше ничего не было. Между досками стен тянулись узкие щели, не позволяющие ничего разглядеть с расстояния трех шагов.
Его положили далеко от двери, в углу, где было темнее обычного. Боль в левой руке внезапно обострилась. Габриэль поднес ладонь к лицу, с отвращением взирая на собственный палец. Последний был неестественно выгнут и жутко раздулся.
Не поднимаясь, мэйт вытащил из-за спины веревку, от которой ярко пахло гарью, сдавил ее зубами. И вспомнил уроки костоправа, когда-то вызывающие лишь скуку.
Костоправ Огустус был полным и лысым, всегда носил светлые платья, будто воображал себя огромной костью. Он смешно шепелявил, знал каждую косточку в человеческом теле и мог бесконечно рассказывать об их назначении. В отличие от одорологии Барталду нравилось посещать занятия Огустуса. Брат часто интересовался, что будет, если сломать ту или другую кость? И много ли это доставит боли? И есть ли смертельные переломы? Сцинику вопросы доставляли море удовольствия, а Габриэлю во время этих речей хотелось сбежать. Ему не нравился чокнутый костоправ, ему неприятно было находиться в доме с расставленными по углам скелетами и слушать, как стучат кости. После уроков Огустуса мэйта иногда мучили кошмары. Ему снились скелеты людей и животных, выходящие из мрака, снились горы костей, которые поднимались, складываясь в огромных серо-белых монстров. Барталд, напротив, с удовольствием играл с костями, как с игрушками. В итоге четыре златолиста Огустуса достались брату и всего лишь один – ему, будущему мэнжу Семи островов. Впрочем, чтобы вправить кость, хватит и одного златолиста…
До пальца было страшно дотрагиваться. Казалось, от прикосновения вздувшийся палец просто-напросто лопнет. Габриэль обхватил его, крепко стиснул веревку между зубами. И дернул палец, содрогнувшись от боли и простонав носом.
Некоторое время мэйт недвижно лежал и тяжело дышал, слушая, как беспокойно стучит сердце. Зубы разжались, веревка упала на пол, палец полыхал болью. От этой невыносимой боли выступили слезы и пот. И если бы сейчас кто-нибудь из бездарей вошел в сарай… Габриэль глубоко вдохнул и принялся шептать заговор.
С последними тайными словами пришло долгожданное облегчение. Боль удалось сбить, пусть указательный палец по-прежнему выглядел как копченая рыбная колбаска. Резаная рана на лопатке, видимо, тоже подживала. Хотя для верности и над ней следовало поколдовать. Габриэль забросил ладонь за плечо, нащупал повязку и обмер, услышав снаружи шум. Тихие шаги, рычание сверов, вызванное, очевидно, чьим-то приближением.
– Эй, Лем, спишь, что ли? – сказали совсем близко.
Сторож действительно спал, но пробудился, когда к нему обратились.
– Бад? – удивился сторож и зевнул. – Чего тебе?
– Голова прислал. На вот, поешь да выпей.
– А, – смягчился Лем. – Это дело. А то сижу тут…
Бад! Муж Лоис и отец Итана. Это мог быть только он. Это не мог быть другой Бад! Боги бывают немилостивы и любят посмеяться над смертными, но даже для них эта шутка была бы слишком жестока. Решив не испытывать судьбу, Габриэль забрался в угол и спрятал пережженные веревки за спиной.
Снаружи полилось вино, зачавкали.
– Слышал, Лоис сегодня вернулась, – с набитым ртом произнес сторож. – Как она?
– Твоими молитвами.
– Сказала, как сумела сбежать?
– Нет. Говорит, что очнулась в Лысняке. А как в нем очутилась… Ничего не помнит.
– Я-то уж думал…
– Не навлекай Шму.
– И верно. Итан-то что?
– Со щенками балуется. На днях в Мирацилл поедем.
– Вы уж там не продешевите. Волисты хоть и Литом обласканы, а монеты считать тоже умеют.
– Постараемся, – недовольно произнес Бад.
Затянувшаяся беседа явно его раздражала.
– А это для кого? – спросил сторож.
– Для меня. Ночь долгая. Я ж тебя сменить пришел.
– Чего же сразу не сказал! – упрекнул его Лем и вскочил так, что аж суставы хрустнули.
Сторож был явно не самым умным человеком на свете, предположил Габриэль. Староста, потряхивая своим тяжелым кулаком, наверняка ничего не говорил о смене и приказал никого не подпускать к пленнику. И уж тем более – человека, чью жену похитил Погорелец. А Лем только и думал о том, как набить желудок да сбежать поскорее. Продешевил староста на охране, ох продешевил. Впрочем, удивительно, что вообще в селе нашелся человек, рискнувший сторожить Погорельца.
– Ну, тогда я пошел, – сказал Лем, на ходу хлебая вино.
– Иди, – с облегченным вздохом произнес Бад.
Спустя пару мьюн загремел засов. Габриэль лежал в углу, сунув руки за спину и надвинув повязку на глаза. Колыхнулся воздух. Дверь, чуть скрипнув, открылась и закрылась. Повеяло дымом. Под аккуратным шагом тихо закачались, заскулили нестройно выложенные доски. Бад подходил осторожно, не то опасаясь страшного пленника, не то боясь потревожить его сон.
На плечо Габриэлю легла влажная ладонь. Над ухом затрещала не то лучина, не то еще что.
– Маг, проснись, – прошептал Бад.
Габриэль поднял голову.
– Я – Бад, ты должен меня знать. Мы плыли на одном корабле с Безымянного острова. А еще ты…
– Я знаю, что я сделал. Ты муж Лоис и отец Итана, – сказал Габриэль и осторожно, чтобы не испугать мужа Лоис, вытянул правую руку из-за спины. После чего сдвинул повязку на лоб.
Бад неодобрительно покачал головой и поставил светец с лучиной на пол.
Муж Лоис был крепким, невысоким мужичком. Его лицо, круглое, небритое, блестело от пота, невзирая на прохладную ночь. Темно-рыжие волосы торчали во все стороны, словно ветки в вороньем гнезде. Муж Лоис пах вином, потом и луком.
– Вижу, ты уже освободился. – Бад опять покачал головой. – Если Мекей узнает… – Он не закончил и положил к ногам Габриэля узелок, пахнущий луком, жареной курицей и пряностями. – Я тебе поесть принес. И попить. – Бад протянул Габриэлю булькающий мех.
– Спасибо. Надеюсь, это тебя не оскорбит, но сперва, как говорил твой сын, мне нужно отлить.
Бад кивнул, начал развязывать узелок. Габриэль, опершись о стену, поднялся и мелкими шажками, шурша ступнями по полу, направился в противоположный угол сарая. Снаружи начал гулять ветер, по сараю густой паутиной расползались запахи жареной курятины, пряностей и дыма от лучины…
Когда Габриэль вернулся к Баду, тот сидел, припав спиной к стене и укладывая в светец новую лучину. Трещала щепка, ветер тихо шелестел снаружи, подрагивали тени, пахло настоящей едой. Стало почти уютно.
– Собирался бежать? – без осуждения спросил муж Лоис.
– Да, – честно ответил мэйт, устраиваясь рядом. При виде золоченой куриной тушки, на которой темнели луковые кольца, разгорелся аппетит.
– Почему ноги не высвободил?
– Не успел. И не все еще продумал.
Бад понимающе покивал. На первый взгляд он выглядел совершенно спокойным. Но Габриэль ясно чуял страх. И понимал, что он является обоснованным. Нет, Бад вряд ли боялся мага, спасшего его жену и сына. Охотник опасался гнева старосты и сельчан. Они не поймут, осудят, не станут разбираться, если узнают о странной выходке земляка.
– Ешь, – Бад указал на узелок.
Габриэль жадно припал к меху и, утолив жажду, накинулся на курицу. Взял ее обеими руками и выдрал огромный кусок. Еще теплый жир потек по подбородку, по ладоням. Мэйту показалось, что это самое лучшее блюдо, которое он когда-либо ел.
– Сегодня бежать не нужно. Лучше завтра ночью.
– Почему? – спросил Габриэль, поглощенный трапезой.
– Завтра у старосты именины. Все село гулять будет, напьются до полусмерти.
Мэйт выплюнул обглоданную косточку и спросил:
– А волисты? Вдруг прискачут.
– Нет. Ближайший лагерь Волистрата находится в Мирацилле. За ними уже отправили. Даже если гнать лошадь без остановки, уйдет около трех суток. Так что раньше, чем через неделю, они здесь не появятся.
– Это хорошо. – Габриэль с хрустом отодрал крылышко.
– Если попытаешься сбежать сейчас, то по твоему следу бросят всех сверов. Ты ранен, обессилен. И, скорее всего, тебя поймают.
Бад поправил щепки, тени ожили, заколыхались.
– А этот, Лем, вдруг cболтнет лишнего?
– Лем – болван. Дыра в башке. Напьется, проспится и все забудет. Староста уехал в соседнее село, до обеда не вернется. А ранним утром я притащу Лема на его законное место. Никто ничего не должен заподозрить. Этот сарай сельские обходят за тысячу шагов.
– Значит, ты хочешь помочь мне сбежать, – задумался Габриэль.
– Ты спас двух самых дорогих мне людей, было бы странно не расплатиться с тобой. И если бы на кону стояла моя жизнь, я бы все равно пришел сегодня сюда. – Бад тихо ухмыльнулся. – Пойми, я не особо рискую. Даже если волисты узнают, кто помог тебе сбежать, что они мне сделают? Я стану всего лишь литуистом, которого одурманил злобный миркль. Кто поверит в то, что я по доброй воле освободил Погорельца после того, как тот украл Лоис?
– Разумно, – согласился Габриэль, продолжая чавкать.
– Скажи, что тебе нужно?
– Одежда и сапоги. Еды немного в дорогу.
– Это само собой.
– Еще меч.
– Хм, я думал, маги брезгуют оружием бездарей.
– Вовсе нет. Ты бы так не говорил, если бы видел, как Гром орудует двумя клинками. А ведь он – самый настоящий маг.
– Понятно.
– И еще ты должен вывести меня к реке, к Пурье.
Бад кивнул, опять поправляя лучины.
– Лоис сказала, что ты шел в Мирацилл.
– И я до сих пор туда иду, – Габриэль улыбнулся, кашлянул.
– Твои раны? Палец?
– Я его уже вправил и зашептал.
Бад с любопытством поглядел на указательный палец, которым Габриэль старался не касаться обкусанной куриной тушки.
– А спина? Я слышал, что этот урод Рой сделал с тобой.
– Заживает.
– А чем маги, помимо заговоров, лечат раны?
– Много чем. Пихтовым маслом, например.
Габриэль отложил тушку, поднял мех.
– Пихтового масла у нас нет, но есть мазь из ромашки и сушеницы на гусином жире. И подорожник. Если хочешь, я обработаю тебе рану на спине.
Бад вытащил из кармана зеленоватый пузырек и лист подорожника.
– Благодарю, – Габриэль развернулся, подставляя спину.
Муж Лоис открыл пузырек, выпустив на волю запах ромашки, и бережно снял повязку. Немного помедлил, прежде чем начать мазать рану.
– Кровь-то у тебя тоже красная, – с долей разочарования произнес муж Лоис.
Лопатка похолодела от мази, рану защипало.
– Как спина?
– Жить будешь, но шрамы останутся. Знак Лита, он действительно лишает мага силы?
– На меня он точно не действует. Хм, чем, как ты думаешь, я пережег веревки?
– Лоис сказала, что ты вроде как принц.
– Мэйт, но, по-вашему, все равно что принц.
– И что ты здесь делаешь, мэйт? Я слышал, на Семи островах хорошо. Жители ни в чем не нуждаются. Если бы я был принцем…
– Я не хочу об этом говорить.
– Понимаю.
Но Габриэль сомневался, что Бад может его понять. Он, мэйт, ведь хотел всего лишь дойти до Мирацилла, никому не причинив вреда. Взглянуть на чудо-город одним глазом, после чего спокойно вернуться на Янтарный остров, покаяться отцу и исполнить его волю, то есть жениться на ноби Бруне. И уж точно он, будущий мэнж, не мечтал однажды очнуться посреди старого сарая, заваленного гнилой соломой, связанный по рукам и ногам.
– Мирацилл изменился, – сказал Бад, накладывая повязку. – Я был мальчишкой, когда началась война. Но я помню, каким был город, когда в нем жили маги. Золото на башнях давно потемнело, стены рушатся, на улицах полным-полно всякого сброда. Теперь это всего лишь обычный город, хоть и очень большой.
Габриэлю захотелось закрыть ему рот. Бад неосознанно топтал его мечту, не представляя, сколько мэйту пришлось вынести, чтобы ее исполнить. Конечно, охотник знал и про кораблекрушение, и про схватку со сверами, и про битву с колдовским вихрем, и про то, как выродок по имени Рой вырезал на спине чародея знак Лита. Но Бад не имел ни малейшего понятия о том, что предшествовало этим событиям. И как тяжело далось решение оставить острова.
– Я все равно увижу Мирацилл, – сказал Габриэль уверенно. – Даже если мне потребуется убить еще пару сверов.
– Твое дело. Вот, смажь.
Габриэль нанес жирную мазь на палец, осторожно, неспешно начал ее растирать. Снаружи послышался топот копыт, и мэйт замер. Бад тоже услышал шум и подбежал к двери.
– Что там? – спросил Габриэль, пытаясь развязать тугой узел веревки, обвивавшей ноги. Если опасности нет, то путы можно легко вернуть. А если вдруг приехал староста, чтобы проверить пленника, то придется бежать сейчас. – Бад, почему молчишь? – с тревогой спросил Габриэль, слушая, как приближается топот. – Бад?
Сбросив путы, Габриэль подскочил к двери. Прильнул к щели и в ужасе увидел четверых наездников. Так страшно Габриэлю не было даже тогда, когда он в первый раз вживую увидел дикого свера. Всадники остановили лошадей вблизи от догорающего костра. Трое из них оказались волистами; четвертый, видимо, был из сельчан. Белые с красным легкие доспехи из кожи покрывали торс, от плеч почти до самой земли падали золотистые плащи. Волисты были вооружены. Двое держали мечи и алые прямоугольные щиты, сверкающие знаком Лита. Третий обеими руками сжимал огромную штуковину, похожую на арбалет, но заряженную сетью.
От шума проснулся свер, зашипел, звонко натягивая цепь. Бад несмело, виновато поднял на испуганного мэйта глаза.
– Если тебя станут допрашивать… О моем истинном происхождении они не должны узнать, – торопливо пробормотал Габриэль.
Охотник опустил взгляд, отошел в сторону.
– Что бы ни происходило, не выходи отсюда, – мрачно предупредил мэйт и, сплетая пальцы, толкнул плечом дверь.
Свер выпрыгнул из темноты, словно забыв про цепь. Мохнатые лапы мелькнули перед лицом Габриэля; цепь натянулась, дергая тварь назад. Мэйт увернулся, спешно зашептал.
Под шепот заклинания на обеих ладонях вспыхнуло пламя. И Габриэль незамедлительно бросил его в сторону волистов. Огни, гудя и разбрасывая искры, метнулись к противникам. Мэйт не увидел, достиг ли огонь цели, потому что сразу рванул в сторону от сарая, подальше от волистов, пытаясь скрыться во тьме. Он лишь услышал глухой стук за спиной. А потом крики. Бесстрашные крики.
– За ним! За ним!
В отличие от сельчан волистов волшебство совсем не страшило. Во всяком случае, не эти огни, которыми только ворон пугать. Волистов специально готовили к встрече с магами, их учили преодолевать страх перед волшебством. А на мощное заклинание времени не оставалось: слишком много слов, слишком много жестов. Да и тратить силы не хотелось. Неизвестно, сколько еще придется бежать и что делать.
Габриэль несся изо всех сил. Хватая ртом прохладный ночной воздух. Не обращая внимания на мелкие камни, впивавшиеся в ступни. Перед глазами прыгали звезды, во дворах начали беситься псы, срывая глотки в тревожном, неистовом лае.
За спиной простучали копыта. Габриэль обернулся и на расстоянии вытянутой руки увидел, как и звездное небо, и сельские дома, и покосившиеся заборы, и белого всадника на коне рассекла серебристая паутина.
Мэйт ушел вниз и все равно угодил в широкую крепкую сеть. Ему почти удалось ее сорвать, когда на него навалились, сшибая с ног. Покрытая серебристой сеткой округа качнулась сверху вниз. Дорога больно ударила Габриэля в грудь.
Волист был силен и, к сожалению, знал не только молитвы. От хитрого боевого захвата руки как будто свело судорогой. Но заорал Габриэль отнюдь не от болевого приема. Палец, только что вправленный палец, резанула знакомая боль! Сквозь собственный крик Габриэль услышал, как рядом простучали копыта и как кто-то спрыгнул с седла.
– Грузило на него! – сказали в темноте. – И в избу! Немедленно!..
