Глава девятая
Ценнейшее из благ

Снег, пробудивший Краш ни свет и заря, в Старые Добрые Времена не предвещал ничего плохого. Эти Добрые Времена не такие уж старые, но, когда от непогоды можно было укрыться дома возле печки под теплыми одеялами, из-за пары снегопадов, после которых снег тает, едва коснувшись земли, даже беспокоиться не стоило.

А теперь эти крупные снежинки будили дурные предчувствия. Значит, она не успевает, отстает от намеченного плана, и ее путешествию к бабушке может помешать метель, которую придется пережидать в палатке.

Еще не рассвело, но Краш свернула гамак со спальным мешком и подкрепилась протеиновым батончиком.

Эх, вот бы сейчас блинов, плюшек с начинкой или яичницы с беконом с пылу с жару – чего угодно, кроме этих опостылевших батончиков. Она на всю оставшуюся жизнь, по горло сыта всякими батончиками, даже от шоколадных уже тошнит.

Достав фонарик, она осторожно двинулась обратно к тропе. Точнее, сначала устроила про себя целую дискуссию на добрых пять минут по поводу возможности им воспользоваться, ведь свет заметен издалека и может привлечь кого угодно.

Наконец ей пришла в голову мысль, что тем, кто может оказаться поблизости, тоже придется как-то освещать себе путь, так что она их заметит, выключит свой фонарик, и в такой непроглядной тьме ее никто не найдет.

Пора прекращать зацикливаться на этих дурных мыслях, хватит уже дважды, а то и трижды перестраховываться. Да, в лесу может быть опасно, но не настолько, как в городах или прочих людных местах, об этом забывать не стоит.

Как только она вновь вышла на тропу и сверилась с компасом, то продолжила путь в намеченном направлении. Тусклый холодный свет восходящего солнца едва пробивался сквозь чащу, и эта скупость изрядно нервировала. Вот ведь зараза, трудно ему, что ли, светить как следует, чтобы хоть немного потеплело и перестал валить этот снег.

Еще один день из долгой череды ему подобных она брела по притихшему лесу. Большинство птиц улетело зимовать в теплые края, лишь изредка раздавалось хриплое карканье ворон, перекликающихся с соседями. Вороны ей всегда казались каким-то недовольными, как будто встали не с той ноги, просто у них такой голос. Может, они так серенады поют своим возлюбленным, кто их знает. В общем, в птицах она не разбиралась.

От монотонной ходьбы и однообразия пейзажа – одни деревья кругом, да кусты, да снова деревья – она погрузилась в какое-то забытьё, ни о чём не думая и просто машинально переставляя ноги.

И вдруг впереди что-то шевельнулось – крупнее белки, но не настолько, чтобы опасаться (по нынешним временам любой взрослый человек может представлять опасность).

Она зажмурилась и заморгала, порываясь протереть глаза – вроде показалось, да нет, точно не показалось, – как с тропинки в кусты шмыгнула пара чумазых ребятишек с причудливо вплетенными в волосы листьями.

Сомнения вызывало лишь то, что они промелькнули так бесшумно. Настолько тихих американских детей она ещё не встречала, обычно они носились как угорелые, скакали, падали, надрывались от крика, хохота, рёва, в общем, стояли на ушах. А эти двое скрылись в подлеске почти без звука, что твой бурундук, только листва слегка зашуршала.

Тропинка, где она брела, по обе стороны так заросла кустарником, что ветви переплетались сплошной вечнозеленой стеной. Туда и юркнули дети. Она никогда не видела таких густых зарослей – в городах живые изгороди вокруг цветников нещадно стригли. А здесь они вымахали на три четверти роста Краш (впрочем, надо признать, невысокого) – просто идеальное укрытие, особенно для пары одиноких ребятишек посреди леса.

Краш замедлила шаг, потому что малыши прошмыгнули где-то невдалеке, но где они скрылись, она не приметила. Полагаться на слух не приходилось, похоже, они приучились держаться тише воды ниже травы (полезный навык, когда можно наткнуться на военных или просто недобрых взрослых), так что оставалось лишь разглядывать землю по правой стороне тропинки, не попадутся ли отпечатки маленьких ног.

И всё-таки она чуть не прошла мимо (да уж, следопыт из тебя никудышный), просто чудом заметила легкие следы чиркнувших по земле коленок, а перед ними едва различимые отпечатки рук.

Может, они не такие уж малыши, как показалось на первый взгляд. Уж больно шустро ползают на четвереньках, вот она и приняла их за дошколят.

Она осторожно встала на правое колено и оперлась на левую ногу, как футболисты на совещании перед началом периода. С надетым протезом наклониться до самой земли было трудно, но ей удалось разглядеть под ветвями утоптанную борозду.

Она было собралась распластаться ничком, чтобы заглянуть вглубь, но подумала, что если ребятишки бросятся наутек из своего укрытия, то так и затоптать могут. Поэтому просто осторожно раздвинула ветви, надеясь их не спугнуть.

– Не бойтесь! – сказала она.

Под естественным навесом из ветвей оказалась просторная брешь, похожая на пещеру, в дальнем конце которой, футах в пяти от входа, съёжились двое ребятишек. У них под ногами птичьим гнездом валялся комок замызганных одеял, а рядом расстегнутый рюкзачок, похоже, бывший школьный ранец, в котором поверх грязного тряпья виднелись батончики с мюсли.

Определить возраст ребятишек было нелегко, особенно по чумазым мордашкам и не имея представления о росте, – на первый взгляд лет восемь-одиннадцать, а насчет пола она и гадать не стала – оба одинаково заросшие, всклокоченные, как будто с самого начала кризиса в глаза не видали ни воды, ни расчески.

Они забились в угол, обхватив друг друга исхудавшими ручонками – ни курток, ни шапок, в одних тонких футболках, наверное, мерзли даже под одеялами. Интересно, давно ли прячутся в лесу, и удавалось ли им чем-то поживиться кроме этих батончиков.

– Не бойтесь, не обижу… – начала она, и сама поморщилась от собственной глупости. Любой злодей с недобрыми намерениями первым делом скажет что-то в этом роде.

Судя по тому, что загадочные детишки попытались отодвинуться от нее подальше, они были того же мнения.

– Простите, глупость сказала. Давайте попробуем сначала. Меня зовут Краш. Какая приятная встреча в этой глуши – улыбнулась она, надеясь, что они не воспримут ее дурацкую шутку как угрозу.

– Краш? – переспросил один из них, пропустив шутку мимо ушей. – Как это? Таких имён не бывает.

Другой шикнул на него (или на нее).

– Не говори с ней! – сквозь сжатые губы прошипел другой.

– Прозвище такое. А настоящее имя просто жуть, даже вникать не стоит.

– Вникать? – переспросил первый. Похоже, общительный попался.

– Тихо ты! – снова шикнул второй, стараясь не повышать голос, чтобы она не расслышала. К сожалению, в этой глуши стояла такая тишина, что малейший шорох раздавался раскатом грома. – Мы же зарекались с чужими разговаривать, помнишь?

– «Вникать» значит что-то обдумывать, размышлять, – пояснила Краш, якобы, не расслышав последнего замечания.

– У этого слова два значения? Знаю такие, нам в школе про них на уроке словесности рассказывали.

– Райли! – оборвал его второй ребенок, видимо, сытый по горло его бесконечной болтовней.

Ну что ж, пока определить, мальчик это или девочка, не удалось. Райли подходит и тем и другим.

– Прикольное имя, – похвалила Краш. – Гораздо круче моего.

Райли выскользнул из объятий другого ребенка и потянулся к проёму среди ветвей, через который она заглядывала в их убежище. Явно дружелюбная натура, такого наверняка приходилось одергивать при встрече с каждым незнакомцем, чтобы не выболтал всю подноготную. Второй ребенок дичился, недоверчиво уставясь на нее.

– А как тебя зовут по-настоящему? – спросил Райли.

– Корделия, – выдержав театральную паузу, призналась она.

Райли звонко засмеялся, и в этом ужасном мире смех прозвучал как-то неестественно, пронзил гнетущую атмосферу лесной чащи и словно окутал всех троих волшебными чарами.

– А что, неплохо. Вот нашу двоюродную бабушку Хильдой зовут, так по сравнению с ней очень даже ничего.

– Моя мама в этом даже не сомневалась, хотя обычно звала меня Делией. Она была профессором-шекспироведом, вот и выбрала имя в честь героини одной пьесы.

– А наша мама работала в «Уолмарте», – добавил Райли. – Ее один дядя убил, когда разозлился, что ему какого-то лекарства не досталось.

Эти слова прозвучали так буднично, словно какой-нибудь диктор в вечернем выпуске новостей зачитал сводку происшествий.

– Ой, беда-то какая. А папа ваш где?

– Райли! – цыкнул второй ребенок, но тот и ухом не повел. Пожалуй, если не спугнуть, можно узнать и про его/её любимый фильм, и про домашнюю зверушку, и когда ему/ей в последний раз довелось поесть пиццы… по крайней мере возникло такое впечатление.

– Сначала казалось, так даже лучше, что его не убили, как маму. Кошмар просто – мы ее всегда так ждали, а в тот раз она не вернулась, потому что ее какой-то чокнутый застрелил ни за что ни про что, – рассказал Райли. – А потом у папы начался Кашель, и кровь как полилась, аж подойти страшно. Так жалко, даже попрощаться не получилось, мы заразиться боялись.

– Моя мама тоже Кашель подхватила, – начала Краш и задумалась, стоит ли им рассказывать всю правду. Да, мама на самом деле подхватила Кашель, наверное, от него бы и умерла, не объявись возле дома та стая шакалов. Зачем им эти подробности?

Потом решила, что скрывать от детей суровую правду – недопустимая роскошь былых времён, к тому же эти малыши после начала Кризиса наверняка уже повидали немало людских злодеяний. В конце концов, их родная мать погибла ни за что, они уже в курсе, что жизнь далеко не праздничная ярмарка, так что врать нужды не было.

– Мама подхватила Кашель, – повторила Краш. – Наверное, и папу бы заразила, и оба бы умерли. Если бы на них не напали какие-то уроды, что нагрянули к нам домой.

Тут у нее перехватило горло, и она замолчала, не в силах рассказывать так бесстрастно, как удавалось Райли. Неважно, как давно это было, при каждом воспоминании эта вопиющая несправедливость поражала как в первый раз.

Маме стало бы плохо, и она всё равно бы умерла, но для мира, пораженного смертоносным вирусом, это хотя бы естественно. А нападать на чужие жилища и убивать людей из-за каких-то дурацких предрассудков – совсем ненормально.

Райли подполз чуть ближе, и его серьезная мордашка оказалась на расстоянии вытянутой руки.

– Так их убили? – благоговейным шепотом, словно в церкви, спросил ребенок.

– Да, – еле выдавила Краш.

Казалось бы, давно пора это всё переварить, смириться и жить дальше. Даже не ожидала, что эту боль так и придется волочить с собой, словно чемодан без ручки, но она до сих пор напоминала о себе.

– А мы с братом убежали.

– А где же твой брат? – не унимался Райли. – Почему ты совсем одна?

– Моего брата больше нет, – вздохнула Краш.

Дальнейших объяснений ребенку не потребовалось. В конце концов, нынче всякие ужасы – обычное дело.

– А у твоей мамы был тот Кашель, от которого взрываются?

– Взрываются? – насторожилась Краш. Будь у нее ушки на макушке, они бы сейчас встали торчком. А так небось аж кудряшки из-под вязаной шапки полезли.

– От Кашля некоторые как бы взрываются. Словно у них лопается грудь, – объяснил Райли. – Но не все.

– Райли, да заткнись же ты, – заворчал другой ребенок.

– Я таких больных не видела, – осторожно заметила Краш. – Как это бывает?

– Ну, сначала изо рта идет кровь, много крови, наверное, с молочную бутыль, а то и больше, – Райли развел руками, показывая лужу крови, – а потом грудь лопается вот тут, – и указал посередине груди.

– А дальше вообще жуть, как будто выворачивается наизнанку. Раньше голые рёбра можно было только на аттракционе увидеть, у скелета в «Пиратах Карибского моря», да и то не считается, они же не настоящие.

(«Офигеть, прямо как в «Чужом», – Адам ткнул пальцем в разорванную грудь. – Это же твой любимый фильм, помнишь, как там детеныш той твари прогрызает грудь какому-то чуваку, и всё кругом в кровище?»

«При чем тут чудовище? Здесь вирус. Вирусы так себя не ведут», – ответила Краш, не в силах отвести взгляд от трупа, хотя от этого зрелища уже начинало подташнивать. У него внутри просто фарш, прямо как в мясном отделе).

Возле того трупа на полу виднелись какие-то странные следы, словно кто-то уползал прочь, но она всё списала на свое разыгравшееся воображение и решила, что это умирающий в агонии скрёб пальцами, она же не эксперт-криминалист, откуда ей знать, как расшифровывать кровавые отпечатки, да и мысль о том, что у человека изнутри вылезла какая-то тварь, тогда показалась сущим бредом.

– А потом что?

– А дальше мы не видели, – Райли покосился на другого. – Страшно стало, вдруг тоже заразимся.

– Тут уж не поспоришь, – рассеянно пробормотала Краш, вполуха слушая рассказ ребенка. Теперь ей вспомнилась Похожая на Кейти Нолан.

(Ты же видела, как она захлёбывалась кровью, не меньше молочной бутыли вытекло, аж всю дверь в аптеке залило, и тоже казалось, что она вот-вот лопнет).

– У папы такого не было, это мы у соседки видели, миссис Микиты. Когда папа умер, мы у нее стали жить, потому что она обещала за нами присматривать. А потом сама начала кашлять, и мы поняли, что всё равно придется скоро уходить, а так хотелось еще немножко пожить в доме, просто не знали, куда деваться, у нас родни поблизости нет.

Райли замолчал, уставясь в пустоту, наверное, задумался о чём-то своём, личном.

– Значит, миссис Микита так кашляла, что грудь лопнула?

– Да. И тогда нам пришлось уходить. Она так кашляла, что нам чуть в рот не попало, и мы удрали со всех ног, даже с собой ничего не успели захватить, ни одежды, ни еды. Конечно, кому охота, чтобы так разнесло.

Должно быть, эта история гораздо длинней, просто Райли расхотелось ее пересказывать.

– Вы, наверное, долго сюда добирались, – заметила она.

Ближайший городок находился у того опасного перекрестка, которого она боялась. Для таких малышей расстояние немалое.

– Точно не знаю, но казалось, что целую вечность топали, – и Райли назвал город, до которого по ее прикидкам было миль двадцать пять.

– Хватит уже языком молоть! – не выдержал второй ребенок. – Это не ее дело!

– Верно, – согласилась Краш, про себя поражаясь тому, как эта парочка умудрилась проделать такой дальний путь практически с пустыми руками. – Не мое. Но раз уж я одна, и вы одни, может, дальше пройти немного вместе? Что скажете?

Будь они взрослыми, она бы такого ни за что не предложила. Это точно. На доброту чужаков надеяться нельзя. Но путь у нее неблизкий, а без Адама порой так одиноко (не думай про Адама), да и не в одиночестве дело – теперь она ни за что не бросит этих малышей посреди леса, они же могут умереть с голоду или попасться каким-нибудь злодеям.

– Откуда нам знать, что ты не из военных?

– Военных? – переспросила Краш.

Интересно, кого они имели в виду: самозванцев или настоящие войска?

– Из тех, что ловят всех подряд и увозят на грузовиках? – пояснил второй ребенок полувопросительным тоном. – Еще и с собаками.

В этих словах чувствовался страх, и она поняла, что этим бедолагам приходилось спасаться и от собак. Удивительно, как им это удалось – убежать, спастись и от заразы, и от солдат, и от собак.

Вот бы услышать всю эту историю, узнать во всех подробностях, как они здесь оказались – двое малышей в такой глуши.

Почему им с Адамом не попалось больше таких мертвецов, как на той заправке? Впрочем, мертвецов вообще попалось немного – только те, что были свалены горящей кучей на центральной площади родного города. А те городки, что встречались на пути, в основном пустовали – ни живых, ни мёртвых, словно все исчезли по мановению волшебной палочки какой-то феи.

Дети выжидающе смотрели на нее, и она поняла, что так и не ответила второму ребёнку.

– Нет, я не из военных, – ответила Краш, опомнясь от своих раздумий. – Просто хочу добраться до своей бабушки.

– А твоя бабушка добрая? – спросил Райли с явной тоской в голосе.

– Самая лучшая бабушка на свете, – похвасталась Краш. – У нее в холодильнике всегда наготове наша любимая газировка. Она раскладывает кедровые плашки в ящики комода, и одежда пахнет лесом. А еще сама замешивает тесто и печет пиццу в каменной печи во дворе, такую вкусную, что ни в одной пиццерии не найдешь. Хотя, наверное, каждый свою бабушку хвалит, да?

– А наша бабушка была еще лучше, – заявил Райли. – На Рождество пекла целый миллион сортов печенья: с шоколадной крошкой, овсяное с изюмом, сахарные фигурки Санты, сникердудлы с сахаром и корицей и…

– Ра-а-айли! – простонал второй, очевидно потеряв терпение.

Похоже, одергивать Райли было бесполезно, но для второго ребенка это было делом принципа.

– А у тебя… – Райли осёкся, неуверенно косясь на товарища, словно ожидая возражений. – У тебя есть еда?

– Есть, – кивнула Краш. – Могу поделиться, только выбирайтесь отсюда и пойдем пройдемся.

– Нет, – огрызнулся второй, вцепился Райли в руку и потянул назад.

– Отстань, Сэм, – отмахнулся Райли.

Сэм. Еще одно непонятное имя: не то мальчик, не то девочка. То ли они братья, то ли сестры, то ли брат с сестрой. Ей было, в общем, все равно, просто хотелось хоть какой-то определенности.

– Никуда мы с тобой не пойдем, – громко и четко отрезал(а) Сэм для пущей ясности.

Знакомый приём, встречается в программе многих курсов самообороны – повысить голос, чтобы защитить себя и родного человека, не дать заговорить зубы. Полезный навык для детей, и Краш даже обрадовалась, что Сэм(у) хватило уверенности им воспользоваться. Значит, придется как следует постараться, чтобы выманить эту парочку из кустов.

Ей нужно найти подходящую полянку, чтобы разбить палатку для ночлега и развести костер. Здесь огонь не разведешь – ветви нависают слишком низко, того и гляди полыхнут, и палатку можно поставить только посреди тропы. А спать еще одну ночь в гамаке под открытым небом как-то не улыбалось.

Да и бросить голодных детей в лесной глуши она не согласится ни за какие коврижки, они же с голоду умрут (впрочем, на вид вроде бойкие, глядишь, как-нибудь и выкрутятся, на одной хвое продержатся).

Или хуже. Намного. Воображение услужливо рисовало картины этого «хуже» – кругом рыскают шайки бандитов, на которых нет никакой управы, так что смерть еще не самое ужасное.

Здесь, в лесу, дети в относительной безопасности, но рано или поздно им придется совершать вылазки за едой в населенные места, вот там-то и начнется самая жуть. Такие, как убийцы мамы с папой, ради мелкой добычи в лес не суются, а прочесывают города и веси в поисках уцелевших. Так что, если держаться подальше от домов и магазинов, всё будет хорошо.

Вот только долго ли они продержатся от них вдали? Сколько можно протянуть на этих просроченных батончиках?

– Послушай, – сказала Краш, потому что втираться в доверие к этому ребенку не было времени. На уговоры пойти вместе можно убить целый день, так что лучше высказать всё начистоту, – у меня полный рюкзак еды, а еще палатка. Я умею разводить костры. Я не обижу вас, если пойдете со мной, у нас будет общая палатка, еда и очаг, и так будет дальше, сколько захотите, потому что я совсем одна и устала от одиночества.

При этих словах она не отрывала взгляда от Сэм(а), потому что убеждать Райли нужды не было – тот при одном упоминании еды был готов выскочить из кустов.

– Откуда нам знать, что ты взаправду одна? – прищурился(ась) Сэм.

– Ты чего? – спросил Райли. – Ну вот же она, одна-одинешенька. Ясно, что с ней никого.

– Ничего не ясно, – возразил(а) Сэм. – Она могла нас выследить, а дружков оставить в засаде, а когда мы пойдём искать полянку для палатки, они выскочат и… нас схватят.

Последние слова прозвучали совсем тихо, так жалобно, что стало понятно – этот ребенок много натерпелся от коварных взрослых.

– Нет у меня никаких дружков, и я вовсе не хочу вас обидеть. Честно-честно. Зато есть целая коробка спагетти и банка томатного соуса. Мне их всё равно в одиночку не съесть, – заявила Краш.

– Спагетти! – простонал Райли с таким воодушевлением, жаждой не просто еды, а защиты, застольной компании, семейного уюта. – А котлет нет? Спагетти лучше всего есть с котлетами – самая вкуснятина.

– Ну да! Лазанья вкуснее, – возразила Краш.

Райли высунул язык.

– Мама туда вечно говядину добавляла, а еще сыром посыпала. Не люблю плавленый сыр.

– Говядина та же самая, что и в котлетах, только не в шариках, – вспоминала Краш. – А как можно не любить плавленый сыр? Да это, считай, смысл всей жизни! Ты что, не любишь жареные на гриле бутерброды с сыром?

– Фу, гадость! – скривился Райли.

Краш изумленно уставилась на Сэм(а).

– Ну как можно не любить жареные бутерброды с сыром?

– А вот так, – во взгляде Сэм(а) по-прежнему сквозила подозрительность. – Он вообще ничего с сыром не любит.

«Он», значит, Райли – мальчишка. С одним разобрались.

– А ты любишь бутерброды с сыром? – спросила она другого.

– О-о, она от сыра вообще без ума-а-а-а, – протянул Райли. – Та- ак, что вышла бы за него замуж.

– Заткнись, Райли, – цыкнула Сэм. – Как можно выйти замуж за сыр?

Она. Значит, Сэм – девочка. Брат и сестра. Как и Краш с Адамом. Только они вместе, а Краш и Адам нет.

– Как же ты ешь пиццу, если не любишь расплавленный сыр? – спросила Краш.

– Он ест пиццу… без сыра! – пояснила Сэм, понизив голос до шепота, словно пересказывая скандальные сплетни.

– Не может быть! – ужаснулась Краш, косясь на Райли. – Одно тесто с соусом?

– Тесто с соусом, колбасой и оливками, – объяснил Райли, на что Сэм и Краш дружно воскликнули: «Фу-у-у!» и захихикали.

– Ну что, идете со мной? – спросила Краш. – Знаю, все взрослые так говорят, но я, правда, вас не обижу.

– Сэм, пойдем? – вкрадчиво спросил Райли. – Спагетти! Ты что, спагетти не хочешь?

Сэм перевела взгляд с Райли на Краш и махнула ей рукой.

– Отойди-ка на минутку, нам надо посоветоваться.

Краш заколебалась, ей так не хотелось, чтобы Сэм утащила Райли в лес у нее за спиной, но если не дать понять, что она им доверяет, они ей тоже никогда не доверятся. Если заметят чересчур пристальное внимание, Сэм, чего доброго, примет ее за какую-нибудь маньячку.

Наконец она кивнула и поднялась, едва удержавшись на одеревеневших от долгого сидения на корточках ногах, да и вообще приседания ей давались нелегко.

– Отойди чуть-чуть подальше! – окликнула Сэм. – И чур, не подслушивать!

Краш громко затопала прочь, давая детям возможность посовещаться. Подслушивать не было нужды, и так понятно, о чём они спорят – стоит ли ей доверять и рисковать свободой ради спагетти. В их возрасте она бы задалась теми же вопросами, окажись они с Адамом одни посреди леса. Чёрт, да она уже несколько недель подряд постоянно спорит с самой собой из-за того же самого.

Выбор был всегда один и тот же – абсолютная безопасность или относительный комфорт. Сколько может протянуть человек без горячей пищи и крыши над головой? Когда они наконец рискнут забраться в заброшенный дом, обезлюдевший город, разграбленный магазин, бесхозную машину? Когда одиночество станет совсем нестерпимым, и они решатся примкнуть к группе доброжелательных незнакомцев?

А если тот дом вовсе не пустой, или в городке орудует какая-нибудь банда? А вдруг улыбки доброжелательных незнакомцев на самом деле волчий оскал?

Да, подозрительность Сэм вполне объяснима. Жаль, что Краш нечем доказать девочке свои добрые намерения.

Если они пойдут с ней, это будет хорошим началом, тогда появится возможность показать детям, что она желает им только добра. А там, глядишь, и получится их уговорить отправиться к бабушке всем вместе. Может, эта парочка как-то поможет бабуле пережить утрату Адама и мамы с папой.

А может, и нет, ведь нельзя же взять и променять своих любимых на чужих людей.

Может, ей и самой в этом смысле не помешала бы помощь Сэм и Райли, ведь чем дольше бредешь по лесу в одиночестве, тем слабее становится связь с реальностью, отвыкаешь от человеческого общества. Без напоминания окружающих запросто можно совсем одичать.

Она даже завела привычку подозревать в каждом встречном возможного врага, и вероятно, только благодаря этому несколько раз осталась жива, но всё-таки от угрызений совести отделаться никак не удавалось, ведь людям положено заботиться друг о друге, особенно в такие лихие времена.

Беда в том, что ради своих желаний большинство людей слишком легко готово переступить через кого угодно. Взять хотя бы историю матери Райли – работала в «Уолмарте» и стала невинной жертвой только из-за того, что в магазине закончился какой-то товар.

Вот такие наступили времена. Теперь не услышишь трогательных историй о добровольных помощниках престарелым, сиротам и прочим нуждающимся. Нынче каждый сам за себя, и она не исключение. Умирать совсем не хочется, вот и приходится перестраховываться.

Бросать детей на погибель тоже не хотелось, хотя даже временная опека тянула за собой целый ворох новых проблем, начиная с того, что палатка у неё одноместная, спальный мешок всего один, а у Сэм и Райли не было ничего, кроме нескольких вонючих одеял.

Ладно, проблемы надо решать по мере их возникновения. Дылдой ее не назовешь, да и дети такие худенькие, что глядишь, и поместятся как-нибудь в одной палатке, укрыться она может блестящей накидкой, а спальный мешок уступить детям. Втроем хоть теплее будет, пусть даже остальные двое совсем малыши.

Она так крепко задумалась о предстоящих хлопотах, что даже не услышала догнавших ее ребят, и при звуке голоса Сэм чуть не вздрогнула, так что пришлось перевести дух, прежде чем оборачиваться, чтобы успеть скрыть испуг.

– Ладно, мы с тобой, – объявила Сэм. Она несла рюкзак с батончиками мюсли. Серая толстовка c эмблемой «Гэп» на груди висела на ней мешком, наверняка подобрана где-то по дороге и явно со взрослого плеча.

На Райли тоже была футболка на несколько размеров больше, но хотя бы детская на вид, не то, что у Сэм.

«Куртки», – подумала Краш. Им нужны куртки и спальные мешки, и придется поискать палатку попросторнее. Само собой, еды теперь понадобится больше, так что ребят тоже придётся навьючить.

Да уж, трудностей наверняка прибавится, но Краш нравилось их преодолевать. К тому же, укладывая собственный рюкзак, она продумала столько мелочей и теперь точно знала, что понадобится Сэм и Райли.

Только вот для этого придётся отправляться в город и забираться в чей-то дом, а значит, идти навстречу опасности.

Она кивнула Сэм и Райли и сказала:

– Вот и славно.

– Только не думай, что насовсем, – упрямо надула губы Сэм. Знакомое выражение, мама его называла «ослиным упрямством», и для Краш это вовсе не в новинку – сама такая.

– Понятно, – без задней мысли согласилась Краш. Сэм настаивала на своем праве распрощаться хоть посреди ночи и не идти с ней дальше на север. Хотела убедиться в том, что Краш будет прислушиваться к их пожеланиям, а не помыкать вовсю или заставлять что-то делать против воли.

– Тогда ладно, – ответила Сэм.

Райли зашагал рядом с ней, а Сэм чуть поодаль.

– Скорей бы спагетти поесть! – мечтал он вслух. – Наверное, и костер надо разжечь, да?

– Ясен пень! – кивнула Краш. – Без огня воды не вскипятить.

– Значит, согреемся и спагетти поедим. Знаешь, у нас папа их любил грызть сырыми, – поведал Райли, сморщив нос.

– Не хочу сказать, что ваш папа со странностями, – усмехнулась Краш. – Но это какие-то причуды.

– Знаю, – согласился Райли. – Ещё как! Мама вечно ругалась, что он под руку лезет, когда она готовит, и спагетти тырит, пока в кастрюлю их не положила. Она такая: «Раз ты их сырыми ешь, я тогда вообще готовить не буду». А он: «Что, и детей голодом будешь морить?» Тогда она улыбалась и гнала его из кухни, а он успевал еще пучок спагетти прихватить по пути.

– Ей всю нашу подноготную знать неинтересно, – проворчала Сэм. – И нечего выбалтывать всё подряд, что в голову взбредет.

Райли, похоже, давно уже привык пропускать замечания сестры мимо ушей, и в этот раз поступил так же.

– А почему у тебя походка такая странная? – заинтересовался Райли. – Нога болит?

Краш считала, что её хромота не бросается в глаза, но, наверное, вблизи заметить проще. А может, за столько лет просто привыкла и ничего не замечала, а тут свежий взгляд новых людей.

– Рай-ли! – на сей раз с неподдельным раздражением одернула брата Сэм. – Так невежливо.

Краш только отмахнулась, мол, все нормально.

– Ничего. Я немного прихрамываю, потому что у меня протез.

– Протез? – удивился Райли.

Краш остановилась и приподняла штанину, чтобы показать Сэм и Райли металлическую трубку на месте лодыжки. Райли так просиял, будто у него в глазах вспыхнули звездочки.

– Ты что, киборг? – ахнул он.

Краш засмеялась.

– Не, я не настолько крутая, уж извини. Просто хожу с искусственной ногой.

– А-а, – поник мальчишка, – а что случилось с настоящей ногой?

– Меня сбил машиной один идиот, и нога попала под колесо.

– Правда? – ужаснулась Сэм.

– Да, правда. Мне тогда восемь лет было.

– Ого, мне тоже восемь! – воскликнул Райли и добавил: – Небось больно было!

– Потом-то да, а сразу после аварии я сознание потеряла, так что особо ничего и не почувствовала.

– А я как-то сорвался со снаряда на спортплощадке и ногу подвернул, так больно было! Прямо жуть. А у тебя, наверное, сильнее болело.

Краш вообще не помнила боли, потому что, когда очнулась, ноги ниже колена уже не было, но Райли так хотелось найти с ней что-то общее, что упоминать об этом она не стала.

– Да, намного хуже, – подтвердила она.

– Что, прямо всё всмятку? Всю кожу с мясом и костями передавило, потому и пришлось искусственную ногу делать? – не унимался Райли.

– Райли, хватит всякие гадости болтать. Ей об этом вообще неприятно рассказывать, – рассердилась Сэм.

– Ну интересно же, – тихо сказал Райли.

– Нечего свой нос совать куда ни попадя, – отрезала Сэм. – И язык тоже придержи.

– А бабушка твоя далеко живет? – спросил Райли.

– Да, далековато.

Называть точное расстояние в милях она вовсе не собиралась – так и отпугнуть можно, сразу разбегутся. Даже ее родным, взрослым людям, при мысли о путешествии в несколько сотен миль становилось не по себе, а для детей это наверное вообще край света.

Так они прошли еще пару часов под непрерывную болтовню Райли обо всём, что ему только приходило в голову, и периодические замечания Сэм, чтобы он не болтал лишнего.

Похоже, постоянно одёргивать Райли было бесполезно, но для Сэм это было делом принципа.

А может, из-за такой открытости Райли у них уже случались неприятности? Пожалуй, даже если так, ничего ужасного им не угрожало, иначе никаким спагетти не удалось бы выманить Сэм из их царства в кустах.

Наконец посреди леса нашлась подходящая уютная полянка для палатки. Краш по привычке беспокоилась, не будет ли заметен с дороги дым от их костра, ведь они приближались к городу, обойти который стороной теперь было нельзя. Детям не хватало многих необходимых вещей.

Вот такая нынче жизнь – никаких тебе захватывающих приключений, ни обыденных повседневных забот. Теперь приходится думать о снаряжении и припасах – раздобыть еду и унести с собой побольше, найти подходящее убежище, переживать из-за причуд погоды, опасаться каждого встречного.

У нее еще никогда не было столько хлопот, и она прекрасно понимала, что с появлением в ее команде (теперь можно и так сказать) Сэм и Райли этих хлопот только прибавится. Но у нее даже и в мыслях не было бросить их в лесу без запасов, кроме нескольких грязных одеял да батончиков мюсли.

Она разожгла костер и приготовила спагетти с томатным соусом, и только потом вспомнила, что у нее одна тарелка, одна вилка и одна ложка.

«Значит, понадобится запастись кое-чем еще», – подумала она, и решила сразу после ужина набросать список, чтобы ничего не забыть.

Ребятишки так пожирали глазами котелок, словно перед ними оказался магазин игрушек или кафе «Дэйри куин» со сладостями и гамбургерами из недавнего прошлого, когда мир еще не сошел с ума. Сейчас же им просто хотелось наесться досыта чем-нибудь горячим – печальное зрелище, ведь у детей должно сохраниться хоть какое-то дурацкое желание вроде мороженого в вафельном рожке или новой видеоигры.

Краш достала вилку, ложку и тарелку, потом решила, что тарелка ни к чему, и отложила ее, протянула им зажатые в кулаке ложку с вилкой и предложила:

– Ну, выбирайте, кому что.

Сэм не растерялась и выхватила вилку, оставив брату ложку.

– Пальцами не лезть, – предупредила Краш. – Мне еще за вами доедать.

Дети разом потянулись к котелку, стараясь зачерпнуть побольше и тут же запихнуть в рот.

– Смотри не подавись, – забеспокоилась Краш, глядя на невероятно раздутые щеки Райли. – Жуй хорошенько.

Впрочем, вряд ли кто-то обратил внимание на ее слова. Они с волчьим аппетитом уплетали еду за обе щеки, не замечая ничего вокруг. Краш горько пожалела об оставленных в той хижине продуктах. Тогда они ей показались лишней обузой, а каждую пачку макарон она рассчитывала растянуть на три раза. Но теперь, глядя на то, с какой скоростью дети наворачивают ее драгоценную находку, даже засомневалась, что ей самой хоть что-то достанется.

Она пожала плечами, потому что сама большую часть путешествия питалась вполне прилично (по нынешним временам) и сможет обойтись какой-нибудь банкой томатного супа. Она достала блокнот и ручку и принялась составлять список предметов первой необходимости для Райли и Сэм, чтобы поискать в ближайшем городе.

Дети наелись удивительно скоро, одновременно сложили ложку с вилкой в котелок и откинулись назад, хватаясь за животы.

– Сейчас просто лопну, – заявил Райли, показывая на живот. – Глянь, какой я жирный.

– Ну какой ты жирный, – возразила Краш, заглядывая в котелок. Ей даже осталась приличная порция, где-то с теннисный мячик. – Просто скоро здоровенную кучу навалишь.

Райли захихикал, а Сэм то ли улыбнулась, то ли нахмурилась.

– Мама не разрешала за столом говорить всякие слова про туалет.

– И моя тоже, – кивнула Краш. – Но где вы видите стол?

– Точно, стола-то нет, – подхватил Райли. – Значит, можно говорить про мочу и какашки, даже и даже рыгать.

Краш предупреждающе вскинула руку.

– Только не рыгать. Какая гадость.

– Особенно у тебя, – Сэм ткнула брата в плечо. – Противней некуда.

Само собой, Райли тут же решил продемонстрировать свою омерзительно громкую, долгую и смачную отрыжку, от которой Сэм и Краш передёрнулись и протестующе завопили.

После ужина все забились в палатку, Сэм и Райли устроились в спальном мешке, а Краш, похвалив себя за предусмотрительность, накрылась парой захваченных на всякий случай накидок, которые оказались очень кстати.

Райли с интересом наблюдал, как она задирает штанину, отстегивает протез и снимает гильзу со вкладышем. Они устраивались на ночлег при тусклом свете маленького фонарика, и Райли прищурился на ее культю.

– Прямо как у Франкенштейна, – заметил Райли.

– Наверное, похоже, – отозвалась Краш. – Пришлось ампутировать часть ноги и наложить швы.

– Чтобы не вываливалось то, что осталось, – добавил Райли.

– Что ж ты такой противный, Райли? – возмутилась Сэм. – И вообще, Франкенштейном звали врача, а не чудовище.

Она специально старалась отвернуться, чтобы не смотреть на ногу Краш. Может, из вежливости, а может, просто боялась.

– «Франкенштейн – это врач, а не чудовище», – пропищал Райли, подначивая сестру.

– Почему ты всегда такая знайка-зазнайка, Сэм?

– Так, на сегодня хватит, – спокойно, но твердо пресекла их перепалку Краш, давая понять, что при непослушании примет более строгие меры, и озорники притихли.

«Совсем как папа», – вспомнила она.

В закрытой переполненной палатке начало здорово пованивать – кое-кому явно не помешало бы помыться, только баню в лесу устроить трудновато. Впрочем, в рюкзаке припасены влажные салфетки, их надо будет обязательно пустить в дело. А еще можно нагреть воды и вымыть детям хотя бы головы.

Краш выключила фонарик и улеглась на бок, плотно завернувшись в накидки, чтобы не замерзнуть. На голой земле без спального мешка было зябко, камни впивались в тело, и она немного поворочалась, прислушиваясь к возне Сэм и Райли, которые вскоре уснули.

Под звуки их тихого посапывания, ровного и глубокого дыхания ей померещились отголоски из прошлого: «Краш, ну чего ты вечно умничаешь?»