Глава шестая
Что свершилось, то свершилось

В той хижине Краш проснулась поздно с тяжелой головой. Солнце в окошко не заглядывало, но было совсем светло, значит, рассвело уже давно. Давненько ей не доводилось вставать после рассвета или отсыпаться столько часов подряд, и теперь вместо бодрости чувствовалась какая-то вялость и отупение, снова клонило в сон, как будто и не было двенадцати с лишним часов отдыха.

Она прикрыла глаза, а когда открыла снова, солнечный свет заметно потускнел – должно быть, отключилась еще на несколько часов. Пожалуй, могла бы проспать и подольше, если бы не зов природы, так что пришлось спешно вытряхиваться из спального мешка, напяливать протез и обуваться, не завязывая шнурков.

Потирая руки, она прямо в пижаме доковыляла до двери, и на пороге ее будто окатило ледяной волной. Опавшие листья подернулись инеем, и со вчерашнего дня заметно похолодало. Краш торопливо облегчилась, в который раз позавидовав мужикам – тем хотя бы не приходилось трясти голой задницей на ледяном ветру.

Юркнув обратно в хижину, она тут же напялила все свои одежки кроме дождевика и подключила баллон с пропаном к походной плитке, оставленной хозяином. Вскоре в кастрюльке уже булькал томатный соус, распространяя на всю хижину манящий аромат. От голода заурчало в животе – в прошлый раз из-за незваного гостя поесть как следует не удалось, и Краш едва сдержалась, чтобы не запихнуть в рот одним махом всю пачку макарон.

Соус был явно не высшего качества, да и макароны из тех, что подешевле, но она уже забыла, когда в последний раз пробовала такую вкуснятину, такие изысканные деликатесы. После долгих недель на консервах, сухофруктах и концентратах, разведенных водой, спагетти с томатным соусом казалось просто вершиной чревоугодия.

Надо обязательно взять с собой вторую банку соуса и пару пачек спагетти, несмотря на лишнюю тяжесть. Эх, плитку бы тоже прихватила, не будь она такой громоздкой, да еще с газовыми баллонами. Вот было бы здорово – приготовить чего-нибудь горяченького, не разводя костер и не привлекая лишнего внимания. Был бы с ней Адам, может, бы и разделили ношу.

Адама рядом нет, и хватит душу травить.

У Краш с собой была легкая куртка, само собой, красная, и судя по всему дальше придется идти в ней.

Она рассчитывала добраться к бабушке до первых ночных заморозков, ведь даже любителю туризма ночевать на открытом воздухе при температуре ниже нуля удовольствия мало. И ясное дело, с наступлением холодов пойдет снег, идти станет еще труднее, а она и так еле тащится.

Хотя, с другой стороны, на холоде вирус может распространяться не так быстро, да и патрули станут попадаться реже. В конце концов, нельзя же согнать в эти лагеря всех до последнего. Просто удивительно, зачем властям понадобилось тратить на это столько усилий, несмотря на убыль численности как гражданских, так и военных. Болезнь не щадила ни тех, ни других.

И почему им так важно никого не упустить? Будь она сторонницей теории заговора, точно решила бы, что тут дело нечисто. Если карантин и ограничение свободы передвижения необходимы, чтобы сдержать распространение заразы, то из-за редких одиночек, бродящих где-то в безлюдной глуши, вряд ли что-то изменится. Но патрули явно отлавливали всех подряд, и ей казалось, что на такое тщательное прочёсывание местности только впустую тратятся силы и средства.

Наверняка тут что-то посерьезней вируса. Только ей не хотелось раздумывать ни о вирусе, ни о властях, ни о суровых военных, окружающих хижину, пока она спит.

Дело уже близилось к вечеру, Краш решила остаться в хижине еще на одну ночь. Она понимала, что дает себе поблажку, ведь так не хотелось ночевать под открытым небом, но твердо решила, что наутро отправится дальше во что бы то ни стало.

Иначе можно здесь застрять на несколько дней, разнежиться в тепле и сытости без необходимости тащить всю еду на себе, но чем дальше, тем труднее будет собраться с силами, чтобы продолжить путь. Ноги ослабнут, рюкзак станет неподъемным, и прощай закалка, с таким трудом приобретенная за время скитаний по лесу. В общем, она себе пообещала, честно-пречестно, прямо как в детстве, когда они играли с Адамом, что не ляжет спать, пока всё не будет готово к выходу, и как только проснется, сразу тронется в путь.

Не смей думать про Адама.

Наевшись до отвала, она достала книжку и немного почитала при свете специального фонарика на прищепке, прислушиваясь к доносящемуся снаружи шуршанию мелкой ночной живности в опавшей листве.

Пожалуй, там водились животные и покрупнее, какие-нибудь олени, лисы или койоты (настоящие, а не двуногие), а может, даже медведи, но они не издавали такого шума, который бы мог ее потревожить, и она задремала, уронив книгу на грудь, как с ней не раз бывало дома в старые добрые времена.

Наутро она сдержала свое обещание и с первыми лучами солнца отправилась в путь, позволив себе напоследок лишь позавтракать горячей кашей, сваренной из найденной на полке овсянки. Завтрак и обед обычно съедались холодными на ходу, и устоять перед соблазном отведать овсянки, которая ей раньше не очень-то нравилась, а теперь казалась изысканным лакомством, Краш просто не смогла.

Перед выходом она сверилась с картой, пытаясь хотя бы примерно сориентироваться на местности. Краш находилась в самой гуще леса, в двух днях ходу от шоссе, но точно не знала, сколько прошла в ночь, когда у костра появился тот тип. Обычно она помечала на карте встречающиеся по пути дороги и города и по ним выверяла курс, но дорожные знаки и даже хоженые тропы уже давно не попадались. Пожалуй, до бабушки оставалось около сотни миль.

По ее прикидкам выходило, что примерно на следующий день должна встретиться отмеченная на карте тропа, по которой миль через девять можно добраться до шоссе. Обойти его невозможно – оно петляет через весь лес с востока на запад. От мысли о необходимости пересекать шоссе пробирала дрожь – мало ли кто там попадется, к тому же еще были свежи воспоминания о недавней трагической стычке возле автострады.

Ко всему прочему у самого перекрестка находился город, так что вероятность нежелательной встречи только повышалась.

Поскольку деваться всё равно некуда, она решила двинуться по тропе, пусть и неухоженной – всё-таки полегче, чем продираться сквозь чащу, не так выматывает.

По лесным колдобинам особо не разгонишься. Мама предсказывала, что покалеченная нога в пути будет сильно уставать, и оказалась права. Несмотря на всю подготовку, культя действительно уставала быстрее здоровой ноги, и порой к вечеру Краш начинала прихрамывать, а потом и вовсе шагу ступить не могла. Поначалу она строила грандиозные планы продвигаться по восемь-десять миль в день, но чаще всего удавалось преодолеть не больше пяти-шести, особенно если приходилось карабкаться по холмам, все зависело от количества препятствий на пути и самочувствия.

Пара дней отдыха в хижине, несомненно, пошла на пользу: с каким удовольствием она дала отдых обеим ногам и вволю отоспалась.

Сворачивая карту, она решила, что не так уж и сильно задержалась, хотя могла бы продвигаться и побыстрее. Будь она здоровой, да в лучшей форме, вполне могла бы осилить за день десять миль, а то и двенадцать, только мечтать не вредно, лучше смириться с тем, что есть. Она ведь готовилась к походу, просто не ожидала таких трудностей (конечно, самой себе признаться легче, чем кому другому).

Скоро выпадет снег, значит, не только похолодает, но и станет труднее идти, а если начнется пурга, то и вовсе с места не сдвинешься целый день, если не больше.

В то утро ее даже покинуло то навязчивое ощущение чужого пристального взгляда, преследовавшее до самой хижины. За тобой и раньше никто не следил, ты просто себя накручивала после той стычки у костра. Делия, ты же позаботилась о том, чтобы тот тип никогда не пустился в погоню, а других поблизости нет, так что хватит воображать врагов под каждым кустом.

Делией она себя называла только тогда, когда мысленно поучала или отчитывала на манер матери.

Мышцы разогрелись от ходьбы, а нос и щеки застыли от резкого ветра, и она пожалела, что не прихватила с собой вязаный подшлемник.

Всего не предусмотришь, Краш. Хотя она очень старалась, урезала список необходимого с хирургической точностью. Деваться было некуда, и она продолжила путь, укутав нос шарфом и натянув шапку по самые брови.

Около полудня она перекусила протеиновым батончиком с изюмом, стараясь не вспоминать о целой горе спагетти, съеденной накануне вечером. Она потеряла целый день, когда отсыпалась в хижине, так что теперь рассиживаться некогда.

Через пару часов после обеда ее ожидал приятный сюрприз – та самая тропа нашлась гораздо раньше, чем предполагалось, значит, за ночь, перед тем как обнаружить хижину, она прошла больше, чем показалось. Теперь понятно, почему так вымоталась – просто была не в себе, адреналин затуманил мозги от страха (она бы ни за что не призналась, что струсила, но теперь-то задним числом можно, хотя бы самой себе).

Весь день никаких следов человека – ни скомканной конфетной обертки, ни брошенной пластиковой бутылки, ни единого подозрительного звука.

И всё же, перед тем как выйти на тропу, она напряженно прислушалась, а по дороге примечала, где можно спрятаться на случай, если услышит чьи-то шаги.

Тропинка вилась среди густых зарослей деревьев, в основном дубов и хвойных, так что можно скрыться с глаз долой, просто отойдя на десять-пятнадцать футов в сторону. Главное, не привлекать лишнего внимания, чтобы тебя не заметили раньше. Обычно от людей столько шума (кроме тех особо подозрительных, которые стараются подкрасться незаметно), что она надеялась ускользнуть незамеченной. Очень надеялась.

На свете наверняка ещё осталось немало обычных добрых людей, просто пытающихся выжить среди этого безумия, совсем как она. Они могли бы стать надежными попутчиками, скрасить одиночество в долгом путешествии, ведь теперь рядом нет даже Адама.

Человек – животное стадное, и конечно, сообща обходиться сподручней, но есть и опасность – выследить толпу людей гораздо легче, чем одиночку.

Чужим Краш не доверяла: они могли не нее напасть, ограбить или потащить с собой, не отпуская к бабушке, да и от кого-то зависеть или с кем-то делиться добытыми с таким трудом припасами совсем не хотелось. С первого взгляда порой не отличишь доброго человека от негодяя, а рисковать она не собиралась.

Топорик висел на поясе, чтобы всегда был под рукой, хотя лучше бы такой надобности не возникало. Она встряхнула головой, отгоняя воспоминания о том, как лезвие рассекает плоть того «койота». Уж лучше укрыться под сенью деревьев и переждать, пока встречный пройдет мимо, чем ввязываться в очередную кровавую схватку. На ее совести и так уже порядочно смертей, лишний грех на душу брать ни к чему.

С каждым днем солнце садилось все раньше и раньше, а в густом лесу сумерки сгущались еще задолго до заката, к тому же трудно было найти место для установки палатки. У нее был гамак, но при таком холоде ночевать под открытым небом как-то не хотелось. Впрочем, темнело так быстро, что выбора уже не было – подходящей полянки так и не нашлось, значит, и костер разводить опасно. На ужин придётся обойтись без горячего.

«Всего-то пару раз заночевала в хижине, и уже нюни распустила», – подумала она. Негде ужин разогреть – ну и ладно, в другой раз найдется место и для палатки, и для костра, а там уж можно открыть банку супа, что завалялась в рюкзаке.

Припасы из так кстати подвернувшейся на пути хижины позволяли отложить неизбежную вылазку в магазин или чей-то дом за продуктами, при мысли о которой у нее кровь стыла в жилах. Поначалу она затарилась почти невесомыми концентратами в пакетиках и пластиковых лотках, которые заказала через интернет в самом начале Кризиса, одной из первых почуяв, что дело дрянь.

Но время шло, и та еда уже давно закончилась, им с Адамом пришлось (не думай про Адама) обшаривать в поисках съестного заброшенные дома и магазины. Она имела не так уж много навыков выживания в дикой природе – могла развести костер без спичек, найти пригодную для питья воду и так далее, но охотиться или рыбачить не умела, и даже если бы удалось прикончить какую-то живность, не знала, как свежевать тушку и безопасно готовить мясо.

Впрочем, она считала, что на свете полно готовой расфасованной еды, пожалуй, столько, что даже до Кризиса, опустошившего страну, хватило бы всем с избытком. Однажды им с Адамом попался почти нетронутый магазин, где полки ломились от всевозможных продуктов, кроме молока и воды в бутылях – во время паники их сметают в первую очередь.

Хлеб был, в основном, с консервантами, так что даже не заплесневел, и она с улыбкой вспомнила, как они вдвоем радовались, поджаривая ломтики над костром и намазывая арахисовым маслом, что нашлось у Адама в рюкзаке.

(Не думай про Адама, не смей, не трави душу).

Потом решила, что, если попадется какой-нибудь магазин, надо будет прихватить еще, ведь вкуснее арахисового масла на свете мало что найдется, и его можно есть даже без хлеба прямо ложкой из банки.

Впрочем, сколько ни мечтай об арахисовом масле, проблему с ночлегом надо как-то решать. Придется устраиваться в гамаке, то есть на холоде под открытым небом. Куда ни глянь, кругом сплошные заросли без единого просвета, так что дальше идти смысла нет, к тому же скоро так стемнеет, что даже гамак как следует не подвесишь.

Она свернула с тропинки, подыскивая подходящий промежуток между деревьями, минут через десять-пятнадцать нашла то, что нужно, и растянула гамак.

Костер разводить было негде, да и от тропинки она решила далеко не отходить, чтобы не заблудиться и не терять потом лишнее время на поиски. С самого утра, проснувшись от холода, она не могла отделаться от смутного беспокойства, что идет слишком медленно, хоть и убеждала себя в том, что старается изо всех сил. И всё равно казалось, что, даже стараясь изо всех сил, она тащится как черепаха.

Она не рассчитывала, что сможет как следует выспаться в гамаке, особенно после уютной хижины, ведь он не давал даже иллюзорной защиты, как палатка, но отключилась практически сразу. И вовремя проснулась за пару часов до рассвета, когда пошел снег.