Глава двадцать четвертая
Когда Полли проснулась, ей тут же захотелось вернуться в блаженное беспамятство. Ничего другого она не хотела и не захочет. По крайней мере, в ближайшие несколько лет. Нервы ныли. Кожу покалывало так, словно она уснула под палящим солнцем. Мышцы и сухожилия болели. И все время тошнило.
В щель между шторами лился яркий солнечный свет. Она сползла с кровати и пошла их задергивать, прикрывая глаза рукой. От звонкого птичьего пения болели уши. Осмотревшись, она поняла, что находится в родительской спальне. А где же спали они? Скоро ли они придут ее проведать? Хотя в доме было тихо, она ощутила тяжесть их тревоги, давившей на стены и дверь. Представила себе, как они сидят внизу, взволнованные, испуганные, и говорят очень тихо, чтобы не беспокоить ее.
Полли плохо помнила, как оказалась здесь. Она помнила, что чувствовала себя так, будто лишилась собственной личности. Помнила, как ей помогали подняться по лестнице. О господи… Она отдала бы все на свете за возможность снова впасть в спячку.
Послышался негромкий стук в дверь. Она хотела притвориться, что еще спит, но услышала собственный голос, сказавший «да». Когда вошла мать, у Полли закружилась голова и задрожали ноги.
— Милая, я принесла тебе чай. Не хотела, чтобы ты вставала.
— Хорошо. — Полли посмотрела на лицо Кейт и тут же отвела глаза. Мать выглядела постаревшей. Ее веселый тон был деланым, голос срывался.
— Примешь ванну?
— Да, — сказала Полли. — Спасибо. — Это позволит отсрочить разговор. Как странно и грустно, что больше всего на свете она боится посмотреть в глаза собственному отцу. Она любила мать (вот и еще одно внезапное открытие), но здравый прагматизм Кейт означал, что ее труднее обмануть.
— Я принесу сюда лимонную вербену. И то, что ты сможешь надеть.
Полли немного посидела, а потом взяла чашку и пошла в ванную. Она сидела в круглом кресле и следила за тем, как вода текла из больших кранов в эмалированную ванну. Краны были тугие, и она с трудом вывернула их. Ванна стояла на львиных лапах, позеленевших от старости. Она осторожно перелезла через борт, легла в воду и стала рассматривать собственное тело.
От нее остались кожа да кости. Запястье можно было обхватить большим пальцем и мизинцем, и еще остался бы зазор. Полли закрыла глаза и лениво задвигала руками и ногами, прислушиваясь к негромкому плеску. Потом сделала глубокий вдох, с головой погрузилась в ароматную воду и застыла, прочно оградившись от вида и звуков окружающего мира. Конечно, лишь на несколько секунд, но эффект был тот же. Все ее беды куда-то уплыли. Она находилась на дне океана. Но это продолжалось недолго.
Мать выглядела больной. Вчера Мэллори сходил с ума от тревоги. Но опустошающего гнева и осуждения, которые снились Полли в кошмарных снах, не было. Из этого следовало, что они еще не знали о пропавших деньгах. Выходит, Деннис ничего им не сказал?
Полли не могла в это поверить. Он должен был вспомнить ее визит. Вспомнить, как отчаянно ей хотелось добраться до своего наследства, и обо всем догадаться. Сначала он попытался бы поговорить с ней, потому что был честным и добрым человеком, хотя она считала его старым и косным. Господи, почему она не воспользовалась возможностью рассказать ему…
Душераздирающий вопль заставил ее рывком сесть. На пороге стояла мать с охапкой одежды в руках. Они уставились друг на друга. Полли, с волос которой текла вода, была потрясена и напугана. Кейт побледнела как смерть. Обе заговорили одновременно.
— Извини… извини…
— Я в порядке. Честное слово.
— Как глупо. Извини. Я подумала…
— Все нормально.
— Ты выглядела… как Офелия.
— Нет.
— Ладно. Извини. Вот полосатое платье. Это все, что я…
— Подойдет. Спасибо.
— Я положу его на стул. И нижнее белье тоже.
Когда мать спаслась бегством, Полли вылезла из ванны и тщательно вытерлась. Надела чистые трусики и комбинацию, но не лифчик, который был ей слишком велик. Платье в белую и розовую полоску тоже было велико, но это не имело никакого значения.
Времени на туалет ушло много. Она воспользовалась зубной щеткой матери, не глядя в зеркало, собрала влажные волосы в подобие узла и босиком спустилась по лестнице.
Ей представилось, что родители сидят вместе и ждут. Притворяясь, что не ждут. В воздухе витает неловкость. Время для рассказа о том, что она сделала, неподходящее. Впрочем, подобрать время, которое для этого подходило бы, невозможно.
Кейт была на кухне одна и ставила подсолнухи в глиняную вазу. Когда Полли вошла, мать повернулась и улыбнулась дочери. Но удержать улыбку оказалось трудно. За ночь синяки под глазами Полли не стали бледнее. Платье висело на ней мешком, обнажая ключицы и лопатки, торчавшие, как крылышки.
— Садись завтракать. — Было почти двенадцать. — Или немного подождешь и выпьешь бульона?
— Где папа?
— В огороде с Бенни. Поливает овощи. Собирает фасоль для ленча.
— Хорошо. — Бенни… Как можно было забыть про Бенни? Она не сумеет признаться родителям в присутствии кого-то другого.
— Я сварила кофе. Или ты хочешь сок?
— Кофе, ма.
Когда Кейт вынимала из кофеварки ситечко, у нее дрожали руки. Ее много лет не называли «ма»… Достигнув подросткового возраста, Полли начала звать ее «Кейт», а потом вообще никак.
— Тост съешь?
— Может быть, позже. — Полли не ела несколько дней. То, что она не ощущала голода, было опасно. Но она знала, что не сможет проглотить ни куска, пока правда не выйдет наружу. При мысли об этом у нее сжималось горло. Когда она вытолкнет из себя ужасные слова, в воздухе будет стоять вонь.
— Привет, милая. — Вошел Мэллори, держа в руках охапку травы, салата и фасоли. Он двигался медленно и устало, но улыбался, пытаясь держаться непринужденно. — Как самочувствие?
Полли заставила себя ответить на его улыбку. Как и мать, он выглядел постаревшим. «Если они так переживали из-за того, что я ненадолго исчезла и заболела, что будет, когда они узнают, что я украла деньги и проиграла их, доверившись инсайдерской информации, то есть совершив двойное преступление?» — подумала Полли. Она ничего не могла им сказать. Просто не могла. Но что делать?
Может быть, промолчать? Никто не докажет. Она пробиралась в контору «Бринкли и Латам» под покровом ночи. Если ее кто-нибудь и заметил, то не знал, кто она такая. Может быть, ей удастся вернуться и все исправить. Забрать деньги с другого счета и как-нибудь перевести их на счет родителей. Ключи от конторы по-прежнему находятся у нее… Полли вынырнула из небытия и дала волю лихорадочному воображению. Кейт следила за ней с возраставшей тревогой.
Мэллори, стоявший к ним спиной и мывший в раковине салат, увидел подъезжавшую к дому машину и застонал.
— О нет! Только не это!
Через полчаса после посещения Барнеби «Бринкли и Латама» водителя компании «Такси Кокса», мистера Фреда Карбоя, удалось найти, не без труда убедить помочь полиции в проведении расследования и подтвердить показания мистера Аллибона.
Сержант Трой, во второй раз за день ехавший в Форбс-Эббот, украдкой покосился на шефа и убедился, что последние события сильно пошли ему на пользу. Достаточно было посмотреть на позу Барнеби. Главный инспектор сидел прямо, слегка подавшись вперед, и барабанил пальцами по коленям. Словно не мог дождаться, когда окажется на месте.
— Шеф, я тут кое о чем подумал. Точнее, о двух вещах.
— Поделись своими мыслями со мной, Гейвин. Сегодня мне везет.
— Во-первых, уборщица. Она работала как у Лоусонов, так и у Бринкли. У нее были ключи от его дома и от его конторы. Кроме того, именно благодаря ей Бенни Фрейл познакомилась с Авой Гаррет.
«Открыл Америку», — подумал Барнеби. Но он был настроен благодушно, а потому ответил просто:
— А вторая мысль?
— Помните, у Бринкли было на уме то, чем он хотел поделиться с Лоусоном?
— Но умер до того, как успел это сделать.
— Нам известно об этом только со слов Лоусона.
— Продолжай, — сказал главный инспектор.
— А вдруг они поговорили? Мы знаем, что Бринкли видел, как Полли Лоусон входила в контору. Видел, что в его кабинете зажегся свет. Неужели он не проверил счета, чтобы выяснить, что она сделала? Скажи Бринкли об этом кому-нибудь другому, она давно сидела бы за решеткой.
— Но из-за их дружбы…
— Продолжавшейся тридцать лет…
— Он решил поговорить об этом с ее отцом.
— Который убил его, чтобы защитить дочь.
Барнеби с облегчением откинулся на спинку сиденья.
— Да, сержант, я думаю, что это находится в пределах возможного.
Трой, несказанно довольный витиеватой похвалой, решился продолжить.
— Это означает, что они ни при каких обстоятельствах не дадут нам ее лондонский адрес.
— Мы можем узнать его в ЛШЭ.
Мэллори Лоусон следил в окно за тем, как они вылезали из машины. Он выглядел раздраженным и огорченным, но вовсе не испуганным, как представлял себе Трой.
— Инспектор, не хочу быть грубым… — без церемоний обратился он к Барнеби.
— Рад слышать, сэр.
— Но мы не успели распаковать вещи. Я ответил на все ваши вопросы еще при первой встрече. Добавить мне нечего…
— Зато мне есть что добавить, мистер Лоусон.
Трой уставился на худую как щепка девушку, сидевшую в кресле. Неужели это та, кого Брайан Аллибон назвал красавицей с темными кудрями и длинными ногами? Полной огня и способной на убийство?
Она выглядела истощенной. Кожа да кости. Ее кое-как собранные волосы распадались на пряди мышиного цвета. Под глазами красовались темно-синие тени; даже ее губы были фиолетовыми. Шеф обратился к девушке, но она этого не поняла, поэтому ему пришлось повторить попытку.
— Вы — Полли Лоусон?
Когда девушка снова промолчала, отец тревожно окликнул ее:
— Полл?
— Да, — с трудом выдохнула она.
— Мисс Лоусон, я вынужден попросить вас проехать с нами в полицейский участок Костона. Там мы зададим вам несколько вопросов. Если вы хотите, чтобы при этом присутствовал адвокат…
— В чем дело? Какого дьявола? — Мэллори Лоусон остолбенел и уставился на полицейских. — Вы что, с ума сошли? — К его лицу прилила кровь. Даже шея покраснела. — Уходите отсюда. Проваливайте!
— Мэллори, ради бога! — Кейт схватила его за руку. — Дорогой, успокойся, пожалуйста. Это какая-то ошибка.
— Ошибка… да. — Лоусон раскачивался, как высокое дерево. — О господи…
— Мистер Лоусон, я бы на вашем месте присел, — сказал Барнеби.
«Да, сядь, пока не упал», — подумал сержант Трой, не сводя глаз с девушки и пытаясь ее понять. Босая, съежившаяся, закутавшаяся во что-то полосатое, она напоминала беженку. О чем она думает? Ей действительно безразлично происходящее? Или таким образом она скрывает свой страх? Может быть, у нее уже нет сил на сопротивление. В это легко поверить. Мать принесла ей босоножки.
— Примерь, милая.
Тогда девушка подняла глаза, улыбнулась, и Трой тут же понял, какой она была прежде.
— Тебе понадобится пальто. — Кейт слишком поздно поняла, что означают ее слова. День стоял жаркий. Похолодать могло только ночью. — Ну, может быть, кардиган.
— Нам пора ехать, — сказал Барнеби.
— Я поеду с тобой. — Кейт поцеловала Полли. — А папа поедет за нами на «гольфе». Будет на чем вернуться.
Они сидели в приемной. Проведение допроса казалось сомнительным. Семейный адвокат Лоусонов был в отпуске, а его партнер выступал в суде. Если бы женщина-адвокат, дежурившая на участке, услышала слова Мэллори Лоусона, она была бы глубоко оскорблена.
— Все знают, что собой представляют эти типы. Некомпетентные, ленивые, беспомощные. Люди, которые не могут найти ничего другого.
— Это неправда…
— Нет, правда. Разве полиция позволит присутствовать на допросах хорошему адвокату?
— Мистер Лоусон…
— Или они трусят. Боятся, что их обвинят в помощи преступникам.
— Я попросил бы вас…
— Но моя дочь не преступница!
— Раз уж вы так заботитесь о своей дочери, то зачем подвергаете ее такому испытанию?
— Я?
— Если бы не ваше противодействие, допрос уже давно закончился бы.
Ну вот, приехали. У сержанта Троя, знавшего, что будет дальше, волосы встали дыбом. Мало кому удавалось вывести его шефа из себя. Увидев ледяной взгляд Барнеби, говоривший о все возраставшем гневе, Трой предпочел отойти в сторону.
Взрыв можно было предотвратить только одним способом: если бы Лоусон пожал плечами и признал себя побежденным. Сел и умолк. Но этого не случилось. Лоусон не чувствовал приближения урагана и продолжал лезть напролом.
— Я требую, чтобы мне позволили находиться рядом с дочерью во время…
— Требуете? Мистер Лоусон, вы не в том положении, чтобы чего-то требовать. Здесь командую я. Еще одно слово, и я арестую вас за противодействие следствию. И продержу здесь до тех пор, пока вы не предстанете перед мировым судьей. Причем сделаю это не задумываясь. Если вы и ваша жена настаиваете на том, чтобы при допросе мисс Лоусон присутствовал ваш личный адвокат, это ваше право. Но если вы рассчитываете, что после его появления она сможет вернуться домой, то глубоко заблуждаетесь. Она останется здесь столько, сколько понадобится. Я ясно выразился?
Похоже, да, решил Трой. Во всяком случае, в дежурной части наступила тишина. Стук клавиш и бормотание прекратились. Громкий и властный голос шефа заставил всех обратиться в слух.
Трой взял трубку, выслушал сообщение и сказал:
— Дженни Дадли прибыла, сэр. Комната для допросов три.
— Мисс Лоусон?
Кейт, до того обнимавшая Полли за талию, взяла ее за руку. Мэллори, охваченный сомнением и страхом, встал, но тут же сел на место. Кейт начала плакать. Барнеби раздражало их неумение держать себя в руках. Они явно считали, что их дочь отправят на виселицу.
Полли не знала, как им это удалось. Впрочем, какая разница? Рано или поздно все должно было открыться. Этого следовало ожидать. Она была ослеплена гордостью, верой в собственный ум, алчностью и воспарила к небесам. Но остатки инстинкта самосохранения все же дали себя знать. Когда во время короткого разговора с глазу на глаз адвокат напомнила о ее правах, в том числе о праве хранить молчание, Полли решила им воспользоваться. Может быть, она и виновна, но зачем позволять связывать себе руки и ноги, как цыпленку перед отправкой в духовку? Поэтому, когда старший из двух полицейских спросил, знает ли она, почему ее доставили в полицию, Полли промолчала.
Потом молодой полицейский начал листать свой блокнот и называть даты. Заявил, что люди видели, как она дважды входила в контору «Бринкли и Латама» после ее закрытия. В обоих случаях свидетель был готов подтвердить свои показания под присягой. Так же как таксист, который довез ее от Чорливуда до рыночной площади Костона.
Потом они спросили, где она взяла ключи, почему вошла сначала в дом, а потом в контору Денниса Бринкли. Что она искала? И что надеялась завершить?
Полли пыталась понять, что будет дальше. Как Деннис обо всем догадался? Кто этот «свидетель», готовый дать показания? Конечно, не сам Деннис. Он не стал бы обращаться в полицию тайком от ее родителей. Наверно, это мерзкий Латам… Они снова взялись за свое.
— Где вы взяли ключи, Полли?
Ну вот. На сей раз ее называют по имени.
— Где вы взяли ключи?
— Вы их украли?
— Ключи от его дома вы украли тоже?
— Вы часто приезжали в Форбс-Эббот?
— Вы были здесь во вторник, двадцать четвертого июля?
Наконец что-то конкретное. Где она была во вторник? Полли извлекла из дальних закоулков сознания воспоминание о том, как ее вырвало в водосточный люк, как она выходила из себя в мраморном вестибюле Уайтхолл-Корта, плакала и выла у себя в спальне. Полли посоветовалась с миссис Дадли и получила ее одобрение.
— Нет, не была.
— Вы можете это доказать?
— Конечно. — Привратники наверняка запомнили ее короткий визит.
— Весь день?
— Я проснулась в полдень. Вскоре после этого вышла. Я встречалась… с некоторыми людьми. Потом вернулась домой.
— Кто эти люди? — спросил Трой.
— Понятия не имею, как их зовут. — Полли объяснила, где их можно найти.
— В вашей квартире кто-нибудь был?
— Нет.
— Значит, то, что вы спали допоздна, подтвердить некому.
Полли, считавшая, что у нее уже не осталось ни сил, ни находчивости, начала проявлять слабые признаки недовольства.
— Ну и что? Какая разница, когда я встала? Что особенного случилось в этот день?
Барнеби посмотрел на Полли с презрением. Он не любил, когда кто-то сомневался в его уме. Или пытался морочить ему голову.
— Вы в самом деле не знаете этого или только притворяетесь? — злобно спросил он.
Его голос и обвиняющий взгляд заставили Полли сжаться. Это было страшновато. Но он хватил через край. Да, конечно, формально она нарушила закон и рано или поздно предстанет перед судом, но украла только то, что принадлежало родителям. И никому не причинила вреда.
— Полли?
— Я не притворяюсь! — крикнула она. — Я действительно ничего не знаю!
Трой посмотрел на шефа. Заметил его потемневшее лицо и напрягшуюся челюсть. Ничего удивительного, что он так разозлился. Девушка пыталась убедить их, что через три недели после смерти Бринкли, тело которого было опознано ее собственным отцом, она понятия не имела о случившемся. На мгновение в его душу закралось сомнение. Но это было невозможно. Все ежедневные газеты описывали смерть человека, погибшего в результате неправильного обращения со странными машинами. И даже печатали рисунки требюше. Не говоря о вердикте коронера о насильственной смерти Авы Гаррет, о которой тоже раструбили на весь свет. Нет, решил сержант Трой. Недоумение Полли выглядит искренним, но она просто морочит им голову.
— Кажется, вы не до конца понимаете ситуацию, — предположил Барнеби. — Тогда позвольте просветить вас. Хотя бы частично. Одним из людей, видевших, как вечером двадцать третьего числа вы вошли в помещение банка, был сам Бринкли.
— Деннис?
— Вы его не видели?
— Нет.
— Конечно, он последовал за вами. Дочь его старого друга вела себя очень странно. Точнее, нарушала закон. Бринкли пошел за вами следом. Возможно, он не сердился. Просто хотел понять.
— Я не… — хрипло выдавила Полли, у которой пересохло в горле. — Я его не видела.
— Вы ночевали здесь?
— Я уже сказала вам, что…
— Неважно. До Лондона недалеко. У вас было вполне достаточно времени, чтобы утром вернуться в Форбс-Эббот, войти в дом, сделать все необходимое и вернуться в город. А потом притвориться, что вы проснулись около полудня. — Барнеби сунул ей в лицо бумагу с галочкой против указания часа.
— Зачем мне это было нужно?
— Вы взяли ключи с доски в гараже?
«Вот это удар, — подумал Трой. — С ясного неба. И ниже пояса». Девушка побледнела еще сильнее. Адвокат делала свое дело. Она взяла ее за руку и что-то пробормотала. Полли покачала головой. Она устала и хотела, чтобы все скорее закончилось.
— Да.
— Когда вы это сделали?
— Я встретилась с Деннисом в Костоне…
— Незадолго до полудня. Мы знаем.
Полли наклонила голову. Это ее не удивило. Похоже, они знали все.
— На обратном пути автобус остановился у Киндерс. Никого рядом не было, и я…
— Как вы узнали, где ключи?
— Я заходила туда несколькими днями раньше, но его не было. И тогда я их увидела. На них была бирка «Контора».
— А ключи от дома?
— Зачем мне ключи от его дома? — Ее голос, тихий с самого начала, слабел с каждой минутой, как разрядившаяся батарейка.
— Затем, что во вторник, двадцать четвертого… — начал главный инспектор.
— Я уже сказала вам, где была в этот день. Сколько раз повторять? В конце концов, какое это имеет значение?
— Это имеет значение, — сказал Барнеби. — Дело в том, что во вторник, как, вы, несомненно, знаете, Деннис Бринкли был убит.
Эти неумолимые слова заставили Полли скорчиться. Казалось, она хотела что-то сказать. Ее рот странно искривился. Потом девушка упала головой вперед, опрокинув графин. Вода залила ей лицо и волосы и закапала со стола на пыльный пол.
Главный инспектор сидел за письменным столом и допивал третью чашку крепчайшего боливийского кофе. Он чувствовал, что это ему необходимо. Более того, он чувствовал, что заслужил это. Он не хныкал и не перекладывал свою вину на других. Барнеби чувствовал, что от фразы «это не моя вина» всего один шаг до фразы «это они начали» и что обе эти фразы простительны только подросткам. Но сегодня ему на мгновение захотелось найти себе оправдание. В конце концов он остановился на почти столь же неуклюжем «откуда я мог это знать?».
Слушавший его Трой попытался скорчить сочувственную мину, но она получилась всего лишь серьезной. Сержант слишком много лет слушал лекции о важности непредвзятости, чтобы не хихикать при виде того, как шеф сел в галошу. Если бы инспектор на мгновение допустил, что девушка действительно не слышала о смерти Денниса Бринкли, то не стал бы действовать так грубо. После этого началось черт знает что. Полли лежала на столе, адвокатша грозила подать иск об оказании давления на подозреваемого, шеф выключал диктофон и ругался. А он, Трой, бежал за помощью.
Лоусоны, которые все еще сидели в приемной, услышали крик и бросились к двери. Кто-то из отдела уличного движения пытался их успокоить, но мужчина ничего не хотел слушать. Он начал требовать, чтобы открыли дверь; мол, ему нужно увидеть дочь. Его жена, тоже расстроенная, но переживавшая больше за него, чем за себя, умоляла всех сказать, что с ее Полли все в порядке.
Тут из комнаты вышел Барнеби. Решив, что лучшая защита — это нападение, он обрушился на Лоусона.
— Почему вы не сказали мне, что ваша дочь не знала…
— Где она?
— Что случилось? — воскликнула миссис Лоусон, когда сержант Трой проскочил в боковую дверь. — Почему этот человек бежит?
— Мисс Лоусон стало плохо. Волноваться не…
— Ублюдок! — Разгневанный Лоусон нанес удар. Он был нацелен не слишком точно, но все же угодил Барнеби в нос и правый глаз.
Вскоре после этого девушка очнулась. Обвинения против нее так и не выдвинули. К удивлению всего участка, не выдвинули обвинения и против Мэллори Лоусона, который при всех напал на офицера полиции. В конце концов угнетенные Лоусоны ушли — вместе, но в то же время порознь — в направлении автостоянки для посетителей. Хотя при виде их спин Барнеби испытал невыразимое облегчение, он дорого дал бы за возможность подслушать разговор, который должен был состояться в Эпплби-хаусе.
Все это произошло три часа назад. Теперь он пытался заставить себя забыть о случившемся и надеялся, что ему помогут это сделать стук клавиш и телефонные звонки — увы, намного более редкие, чем раньше. Трой пришел забрать его пустую чашку.
— Ну что, наша Полл так и не разродилась?
— Не разродилась чем?
— Зачем она вообще приходила в контору?
— Надеюсь, Лео Форчун это выяснит.
«А я надеюсь переспать с Кэмерон Диас, — подумал сержант Трой. — Если эта Лоусон хотя бы наполовину так хороша, как о ней говорят, у меня будут кое-какие шансы». Предаваясь этим сладострастным и предательским мыслям, Трой уставился в корзину для бумаг. Как и все остальные, он избегал смотреть на впечатляющий фонарь под глазом шефа.
— Сэр, даже если Бринкли что-то обнаружил, это не поможет нам решить дело о его убийстве.
— Почему?
— Если эта Лоусон даже не знала, что случилось, как она могла участвовать в преступлении?
Не успел Барнеби ответить, как ему замахали рукой из дальнего конца комнаты. Он встал и быстро подошел к подавшему сигнал.
— Что там, Бруно?
— Сэр, наверно, вам следует ответить на этот звонок. Некий Алан Хардинг из Нортуик-парка уверяет, что он видел Аву Гаррет в вечер накануне ее смерти.
— Он и половина Аксбриджа, — вздохнул Барнеби.
— Да, таких звонков у нас уже больше сотни, — прикрыв микрофон ладонью, поддакнул ему сержант Бруно Лессинг.
— Мистер Хардинг? Главный инспектор Барнеби, уголовный розыск полиции Костона… Да, я слушаю.
Трой подошел ближе. Они с сержантом Лессингом следили и слушали. Сообщение явно вызвало у Барнеби интерес.
— Сэр, вы готовы сделать заявление для полиции?.. Нет, нет, на ближайшем участке. Или, если вы предпочитаете, кто-то приедет к вам домой… Отлично. Как вам позвонить?
Довольный Барнеби положил трубку. Трой называл это «видом сниффера». Ноздри инспектора раздувались, плотно сжатые губы слегка улыбались, голова была повернута набок, словно он прислушивался к тому, чего не слышал никто другой. Похоже, к его лицу прилила кровь, хотя определить это на глаз было трудно.
— Смахивает на правду. Хардинг ехал в одном поезде с Авой Гаррет по линии Метрополитен. Он описал ее одежду, украшения, даже сумочку, о которой в объявлении не было ни слова. Он сидел немного в стороне, но слышал, как она разговаривала с парой девочек-подростков. Судя по его словам, она не останавливалась. Не получала звонков по мобильнику и не делала их. И вышла на той же станции «Нортуик-парк», что и он.
— Блеск, — сказал Лессинг.
— Он добрался до выхода раньше и не видел, в какую сторону она пошла. Но как только мы узнаем точное время прибытия поезда на станцию, можно будет дать объявление. Адресованное не только тем подросткам, но всем, кто вышел из поезда одновременно с ней.
— Вот было бы здорово, если бы этот Крис ждал ее у метро! — воскликнул Лессинг. — Тогда мы получили бы его описание.
— Вполне возможно. — Барнеби вспомнил свои недавние фантазии и решил, что они были не такими уж фантастическими.
— А если он был загримирован? — спросил сержант Трой.
— Я вижу, ты опять читал на ночь Агату Кристи, — ответил ему главный инспектор.
Примерно в то же время, когда Барнеби лечил подбитый глаз, а подавленные Лоусоны ехали домой, Рой и Карен собирались на чаепитие к Дорис. Карен надела новый топ (майка с котятами отправилась в корзину с грязным бельем), чистые носки и кроссовки. Она попыталась собрать волосы в пряди с помощью ярко-розовых кисточек, но шелковистые волосы упрямо выскальзывали и рассыпались по спине. Она разговаривала с Барби. Рой слышал ее через дверь ванной. Он годами обходился тем, что плескал в лицо водой, но теперь поклялся принимать ванну ежедневно. Фактически это была его вторая ванна за день, потому что он сильно вспотел, когда красил стены.
«В этом визите нет ничего особенного, — говорил себе Рой. — Тоже мне великое событие». Тем не менее он пришел к выводу, что его одежда для этого не годится. Раньше она выглядела нормально, но теперь… Поэтому они с Карен сели на автобус, доехали до Костона и обошли несколько благотворительных магазинов. В магазине Оксфама им удалось найти две хорошие рубашки и легкие брюки цвета хаки. Плюс водолазку с надписью «Смотри, мир, я иду!» в магазине для инвалидов.
Рой тщательно выгладил одну из рубашек, выбрав такую температуру, чтобы ее не спалить. Надел чистое нижнее белье, носки, новые брюки и в сотый раз причесал вымытые шампунем волосы. Посмотрел на себя в зеркало ванной и убедился, что дырки от колец в ноздрях и ушах явно стали меньше. Он знал, что в конце концов дырки зарастут полностью; так ему сказала одна девушка, тоже прокалывавшая себе уши. Но с татуировкой на шее ничего поделать было нельзя. «Режь здесь…» Он ненавидел эту надпись. В свое время она казалась прикольной и стоившей того, чтобы вытерпеть боль. Но теперь он понимал, что это выглядит глупо.
Сказать, что идти к Круджам Рою не хотелось, означало не сказать ничего. При мысли о том, что он может брякнуть или сделать что-нибудь не то, у мальчика начинало колотиться сердце. Воспоминание о том, как он был счастлив, когда Дорис обнимала и баюкала его, поблекло. Он понимал, что в этом не было ничего личного. Женщины всегда ведут себя так. Если ты плачешь или пережинаешь, они тебя обнимают. Мальчишки в детском доме хвастались, что это самый верный способ трахнуться. Может быть, он нравится Дорис?
Самое главное — это не путать симпатию с… Ради его же безопасности. Рой похоронил это слово. С ним было связано все самое страшное, самое темное, самое грязное. Ничего более жестокого не было на свете.
С тех пор как Рой узнал это слово, он видел примеры любви повсюду. Малыши после занятий бежали к воротам школы, размахивая своими рисунками. Там их обнимали и целовали матери. Рисунки были плохие, но матерям было все равно. Позже подростки ходили парочками в обнимку, улыбались и смотрели друг другу в глаза. Тогда он думал, что это происходит автоматически, когда у тебя ломается голос и наливаются яички. Но это было не для него. Девушки интересуются тобой, если у тебя есть деньги, шоколадки или сигареты. Правда, иногда бывает и по-другому. Но человеку, которого бросили, на улыбки, взгляды, клятвы и мечты рассчитывать не приходится.
Это посещение бунгало может рано или поздно оказаться еще одним обманом. Причем скорее рано, чем поздно. Наверно, она просто немного пожалела его. Что ж, он это вынесет. Чашка чая, кусок пирога. Что ему терять? Но при малейшем намеке на нелюбезный прием только его тут и видели. Мальчик по кличке Жаба его вразумил. Бросай их раньше, чем они бросят тебя. Тогда Рой еще верил (хотя весь его предыдущий опыт доказывал обратное), что в конце концов он окажется кому-то нужным. «А если меня не бросят?» — спросил он. «Старик, — ответил ему Жаба, — обязательно бросят».
— Рой, ты готов?
— Минутку. — Он снял новую рубашку и решил надеть водолазку. Воротник-поло скроет татуировку, а написанный на ней девиз добавит ему уверенности в себе. Потом он снова причесался, надушился дешевым одеколоном и пожалел, что не вышел ростом.
— Рой! Ты потрясающе выглядишь.
— Смотри, мир, я иду, — ответил Рой.
Утром прошел небольшой дождь, но сейчас снова было жарко и сухо. Ноги Карен поднимали клубы пыли. Бунгало Дорис и Эрнеста, до которого было всего пять минут ходу, называлось Данроуминг. Палисадник у них был странный, состоявший из четырех больших треугольников, обложенных цветными камнями, причем в центре каждого треугольника стоял горшок с колючим зеленым растением. В звонок позвонила Барби. Карен подняла куклу-космонавта и нажала на кнопку ее пальцами. В доме раздался негромкий звон колокольчиков. Когда Дорис открыла дверь, Карен впорхнула внутрь. Нервничавший Рой вразвалку прошел за ней.
Чай был замечательный. Пирог с повидлом и три вида сандвичей, таких маленьких, что можно было проглотить два или три разом, даже не заметив. Но Рой этого не сделал. Наоборот, вел себя, по молчаливому определению Дорис, «образцово». Но это был не тот случай. Рой всегда вел себя одинаково. Просто сейчас он ожидал приближения катастрофы.
— Как тебе у нас… э-э?..
— Рой. — Он тревожно улыбнулся мужу Дорис. — По-французски «король».
— Серьезно? — Эрнест улыбнулся в ответ. — Во французском я не мастак.
Старик был ничего. Когда они пришли, Эрнест смотрел по телевизору футбол. Это означало, что у них будет о чем поговорить. Конечно, если Рой здесь задержится. Он уже допустил ляпсус. Уронил сандвич на ковер. Пока все разговаривали, Рой поднял его и сунул в карман.
— Милый, хочешь салата?
— Да, пожалуйста, миссис Крудж. — Зачем он это сказал? Он ненавидел салат.
— Сейчас. — Она положила ему большую порцию салата со свекловицей, темно-красный сок которой напоминал кровь. — И не называй меня миссис Крудж. Для тебя я — Дорис.
— Тетя Дорис, — поправила Карен.
И тут в его мозгу раздался тревожный звонок. Рой вспомнил утро смерти Авы. Фельдшеры. Полиция. Тогда он очень испугался. И боялся до сих пор. Что сказали они с Карен, чтобы не лишиться дома и не разлучаться? Что придет тетя. Ее тетя. Сегодня вечером. Завтра утром. С минуты на минуту. Скоро. Честное слово.
А вдруг кто-то из совета проверит это? Раз-другой от них можно отбиться, но когда они берутся за свое, то уже не отстают. Вот если они с Карен смогут предъявить им не просто какую-то старую тетку, а почтенную пожилую женщину, которая живет всего в нескольких минутах ходьбы, это будет другое дело. Совсем другое.
— Знаешь что? — тем временем сказала Дорис. — По-моему, со свекловицей что-то не так.
— А по-моему, нормально, — ответил Эрнест.
— Чересчур кислая. Похоже, я перелила уксуса. — Она положила нож и вилку. — Есть невозможно. Верно, Рой?
Рой, не веря своим ушам, отставил тарелку. Вот это удача!
— Лучше съешь еще пару сандвичей, чтобы отбить вкус.
Рой послушался и заел сандвичи двумя кусками пирога. Эрнест сказал:
— Мне нравятся парни, которые знают толк в еде.
После чая Карен и Дорис начали убирать со стола, а мужчины пошли на задний двор. Рой не знал, что там есть вольер. Эрнест вошел внутрь и остановился. Вокруг него летали птицы, напоминавшие ярко окрашенные маленькие вихри. Но никто не кричал. Даже самые крошечные только тихо посвистывали.
— Это Чарлен. — Он взял в руку маленькую бледно-желтую птичку. — Ей немного нездоровится.
— Жаль слышать, мистер Крудж. — Рой робко подошел к клетке. Птицы испуганно забили крыльями, и он тут же отпрянул.
— Не бойся, сынок, — сказал Эрнест. — Скоро они к тебе привыкнут.
При мысли о том, что этот визит не последний, Рой почувствовал под ложечкой предательское тепло. Справившись с собой, он небрежно ответил:
— Конечно, привыкнут.
Дорис и Кейт мыли посуду. Точнее, мыла ее Дорис, а Карен споласкивала тарелки и чашки и ставила их на место. Мысли Дорис были заняты двумя детьми. Сегодня Рой держался немного отчужденно, и она понимала причину этого. Он плакал на глазах у женщины, а потом жалел об этом. Делал вид, что ничего не было. Вот и хорошо. Она будет вести себя по-прежнему, и рано или поздно Рой научится доверять ей. И себе тоже.
— Ты молодец, — сказала она Карен. Девочка брала тарелку обеими руками, подставляла ее под кран с холодной водой, а потом бережно ставила на пластмассовую сушку. Дорис приходилось приноравливаться к ней. Но это ее ничуть не раздражало. Наоборот, она никогда не была так счастлива. Чувствовала себя как одна из женщин в рекламных роликах, которые только улыбаются и качают головой, когда их малыши приходят домой, измазанные по уши.
И тут она заметила, что девочка морщится и щурит глаза, словно от боли.
— У тебя опять болит голова? — Карен казалась испуганной. — Все в порядке, милая. Что случилось?
— Ничего.
— Поставь. — Дорис взяла у девочки чашку и вытерла ей руки кухонным полотенцем. У плиты стояло старое кресло. Дорис села в него и привлекла к себе Карен. А потом, сжигая за собой корабли, сказала: — Знаешь, я собираюсь позаботиться о тебе.
Карен радостно закивала и обняла Дорис за талию.
— Только не уходи!
— Ни за что. Но если я буду нести за тебя ответственность, ты должна будешь помогать мне.
— Буду, буду!
— Значит, тебя все еще мучают головные боли?
— Только никому не говори.
— Конечно, не скажу. — Дорис огорченно вздохнула и попыталась говорить спокойно. — Но с этим нужно что-то делать. Найти врача…
— Нет! — Девочка вырвалась из ее объятий. — Я не могу. Я не должна…
— Перестань. Неужели ты никогда не была у врача?
— Никогда.
— Карен…
— Честное слово, тетя Дорис.
— Просто ты не помнишь.
— Нет. Она мне не разрешала. Ради моего же блага. — Она повторила последние слова так безжизненно и монотонно, словно слышала их много раз. — Ава говорила… говорила, что они…
«Ох, попадись мне эта женщина, я бы свернула ей шею собственными руками», — подумала Дорис. Она потянулась к смертельно испуганной девочке и снова привлекла ее к себе.
— Скажи мне, милая.
Карен покачала головой, но послушно села к ней на колени.
— Скажи шепотом. — Карен опустила голову. — Давай… Я никому не скажу.
— Обещаешь?
— Даю честное слово.
Карен что-то прошептала ей на ухо.
У Дорис закружилась голова. В этом было виновато давление. Когда к ней вернулся дар речи, она дрожащим голосом сказала:
— Наглая ложь. Не вздумай в это поверить. — Она поцеловала Карен в лоб и начала тихонько баюкать. — Мы с дядей Эрнестом никогда не позволим этого.
Борясь с гневом, пылавшим в ее душе, Дорис усадила девочку поудобнее и снова поцеловала. Как быть? Личный врач Дорис собирался на пенсию. Он лечил ее почти тридцать лет и знал как облупленную. Этот врач был добрым человеком и обо всем догадывался без слов. У нее еще будет время сходить к нему и посоветоваться, как быть с ребенком. Может быть, он согласится прийти к ней и поговорить с Карен. Просто как друг семьи.
То, что девочка нигде не зарегистрирована, не имеет значения. Она укажет в качестве адреса Данроуминг. А себя и Эрнеста назовет ближайшими родственниками. Нет, лучше официальными опекунами; все остальное можно будет уладить потом. Дорис, бывшая олицетворением законопочитания, поняла, что ради этого ребенка способна пойти на любую ложь. Потерянная девочка нашлась и больше не потеряется никогда.
Духота кончилась. После ленча прошел дождь, наполнивший воздух ароматом цветов. Трава на площадке для крокета еще искрилась; в лучах солнца плыла цветочная пыльца.
Мать и дочь, облаченные в длинные летние платья и соломенные шляпы, отдыхали в тени высокого кедра. «Должно быть, мы напоминаем героинь какого-нибудь романа начала двадцатого века. Типа "Конца Говарда" или "Свахи"», — думала Кейт. Атмосфера была слишком удручающей, чтобы заниматься чем-то другим. Рядом стоял поднос с лимонадом, сделанным Бенни за время их отсутствия, но никто к нему не притрагивался.
Обратная дорога была очень необычной. Все сидели молча, тщательно выпрямившись и со страхом ожидая будущего, как солдаты в крытом фургоне, едущие на передовую. Когда они оказались дома, Полли вылезла из машины и пошла в сад. Мэллори последовал за ней. Но Кейт, чувствовавшая приближение огромной беды, направилась в дом. Она знала, что ведет себя по-детски, но все же надела на счастье шляпу пасечника. А для Полли прихватила старую соломенную шляпу Кэри, висевшую на заднем крыльце.
Наконец Мэллори, после приезда расхаживавший взад и вперед, внезапно остановился перед Полли как вкопанный и спросил:
— Ну что, ты собираешься рассказать нам?..
— Да. — Полли трясло. — Я собиралась. Знала, что должна. И уже совсем собралась, но тут приехала полиция. Извини.
— Сядь, Мэл. — Кейт подтянула к себе садовый стул. — Не маячь над ней.
Мэллори не сводил глаз с Полли. Он даже не чувствовал прикосновения Кейт, положившей ладонь на его руку. Когда Полли начала говорить, он внимательно слушал, и его мир медленно разваливался на куски.
Потом началось что-то ужасное. Разоблачение все новых и новых обманов надрывало ему душу. От любви к дочери и гордости за нее не осталось ничего. Когда она закончила, униженный Мэллори долго сидел молча. Его легковерностью воспользовались. Любящий дурак.
Все ложь. Как многого он не знал! Это было самое страшное. Все его воспоминания о дочери — начиная с самого рождения — были испорчены. Он обманывал себя, пытаясь думать, что эта высокомерная, эгоистичная и жестокая девушка, которую все знали как Полли Лоусон, не его дочь. Не его Полли.
Мэллори вспомнил, как Полли заставила его признаться, что ее наследством распоряжается он. Рассказать то, что она уже и так знала. Вспомнил, как ее глаза тогда расширились от изумления. Как она обнимала его за шею и проливала искренние слезы. А потом последовала самая страшная ложь на свете.
Она притворилась, что присоединилась к этому преступному синдикату только ради него. Чтобы он мог уйти из школы имени Ивена Седжуика и освободиться. Господи, как же он был уверен в любви дочери, как гордился этой любовью!
Эти мысли заставили его оцепенеть от гнева и потрясения. Когда после долгого молчания Полли попыталась сказать что-то еще, Мэллори повернулся к ней.
— Папочка, я так виновата…
— Не называй меня папочкой. Тебе не пять лет.
— Я верну эти деньги.
— Не говори ерунды.
— Я буду работать…
— Ты разорила нас.
— Я заработаю. За пять лет в Сити…
— Не лги. Нет у тебя такого намерения.
— Есть. Есть…
— Меня тошнит от твоей лжи.
— Я обещаю…
— И от тебя тоже.
— Мэллори…
— Но во всем, определенно, есть положительная сторона. По крайней мере, теперь мы узнали, что скрывалось за твоими неохотными визитами. Когда ты едва удосуживалась снять пальто.
— Скрывалось?..
— Теперь, когда мы разорены, тебя и с собаками не сыщешь.
— Папа, пожалуйста…
— Напоминаю, что у нас еще есть Эпплби-хаус, — безжалостно продолжил Мэллори. — Он тоже кое-чего стоит. Не сомневаюсь, что скоро ты сживешь нас со свету, чтобы получить возможность превратить его в наличные.
Полли вытирала слезы полой летнего платья. После начала признания девушка ни разу не посмотрела на родителей. Теперь она медленно встала.
— Но будь я проклят, если умру и доставлю тебе такое удовольствие.
— Мэллори, прекрати…
Догнав Полли у ступеней веранды, Кейт взяла ее за руку, но дочь бережно освободилась и покачала головой.
— Останься с ним, — вполголоса сказала она и ушла в дом.
Это случилось несколько часов назад. Кейт и Мэллори по молчаливому согласию ушли из-под кедра, перебрались на веранду и сели там. Небо темнело. Внезапно налетевший холодный ветер трепал розы.
Все это время Мэллори говорил очень мало, а Кейт не говорила вообще ничего. Он был рад этому. Лоусон не хотел оставаться один, но не вынес бы, если бы она стала свидетелем его ужаса.
Кейт взяла руку мужа, поцеловала ее и прижала к щеке. Великодушие этого жеста потрясло его. Боже, на что он ее обрек… Ее желания были самыми скромными: жить тихой и мирной семейной жизнью и издать несколько хороших книг. Но теперь ей было отказано и в этом.
— Послушай… — Кейт взяла его другую руку. — Все, что было у нас вчера, есть и сегодня. — Когда Мэллори захлопал глазами, она добавила: — Да, мы узнали кое-что, о чем раньше не догадывались…
— Например, что наша дочь — воровка.
— Но главное осталось прежним.
— Я верил ей. Думал, что она меня любит.
— Милый, она любит нас обоих — так, как может. Это же Полли.
Даже звук ее имени причинял Мэллори боль. Смешно… Наконец у него открылись глаза; иллюзии развеялись. Что ж, пора. Человеку его возраста стыдно строить воздушные замки. Обычный здравый смысл подсказывает, что вещи не всегда бывают такими, какими кажутся с виду. Смотреть в будущее открытыми глазами куда лучше. А если оно выглядит голым и бесцветным, к этому можно привыкнуть. Лишь бы не сидеть по уши в выгребной яме обмана.
Мэллори вспомнил слова, сказанные теткой много лет назад: людям приходится мириться с некоторыми ограничениями. Иначе все начинает идти вкривь и вкось. Может быть, он нечаянно нарушил эти ограничения, слишком обрадовавшись удаче, неожиданно выпавшей на его долю?
— Кейт, как ты это делаешь?
— Такая уж я уродилась. — Она поняла мужа с полуслова. — Ничего особенного в этом нет.
— Ты думаешь, это… — У него перехватило горло. — Думаешь, она действительно делала это для нас?
— Конечно, для нас, — удивилась Кейт. — Для кого же еще?
— Не знаю. Я больше ни в чем не уверен.
Они сидели молча. Небо потемнело совсем; на полу веранды появились лунные зайчики.
— Посмотри, звезды, — сказала Кейт.
— Мне отсюда не видно, — ответил Мэллори.
Потом Кейт пошла на кухню готовить ужин. Там было тихо и спокойно. Пахло душистым горошком и кинзой, нарезанной Бенни для заправки морковного супа, к которому никто не прикоснулся. На столе лежала записка:
«Дорогая мама!
Я уехала в Лондон. Хочу найти себе место и до сентября заработать как можно больше. Возьму ссуду в банке, чтобы заплатить за следующий семестр, и подыщу жилье подешевле. Пожалуйста, не волнуйся за меня. Я пришлю свой новый адрес. Спасибо за все.
С любовью,
Полли».
