5

Последний день турнира был традиционно отведен под рукопашный бой, имитацию сражения для развлечения публики. Подобные сражения очень нравились зрителям, ведь они содержали все элементы реальной войны. И в этот раз было много суеты, когда показался принц Иоанн со своей свитой, после чего королевский конюший приступил к организации представления.

Как победитель рыцарского турнира Лукас должен был возглавить одну из сторон, в то время как де ла Круа, оказавшемуся на втором месте, предстояло командовать другой. В этом событии было больше участников, чем на турнире, не столько из-за того, что это было менее сложно, сколько по той причине, что индивидуальное поражение посреди такой толпы будет не таким запоминающимся.

Предсказуемо, Буа-Гильберт оказался одним из первых, кто занял место рядом с де ла Круа, ему не терпелось сделать еще одну попытку схлестнуться с рыцарем, который унизил его в предыдущий день. Большая часть вольных компаньонов Де Брейси также приняла сторону де ла Круа, в то время как сам Де Брейси был вынужден наблюдать за происходящим с трибуны, на его плечо была наложена повязка, а его гордость тоже слегка пострадала. Впрочем, недостатка среди тех, кто пожелал биться на стороне белого рыцаря, тоже не было. Ательстан Конингсбургский и несколько других саксонцев заявили об участии на стороне зачинщиков, как и несколько норманнов, желающих проверить себя в бою с наемниками. После проведения подсчета все убедились в том, что с каждой стороны было одинаковое количество участников, и герольды объявили правила стычки.

В связи с тем, что используемое оружие было боевым, несмотря на потешную природу сражения, накладывались определенные запреты, чтобы схватка не перешла в кровавую бойню. Разрешались только рубящие удары мечом. Колоть было запрещено. Булавы и боевые топоры можно было использовать безнаказанно, в отличие от кинжалов. Выбитый из седла рыцарь, если был в состоянии, мог продолжить драться пешим с противником, оказавшимся в таком же положении, но при этом он не мог атаковать или быть атакованным конным рыцарем. Любой рыцарь, которого противник загнал на противоположную сторону, и при этом его оружие или любая часть тела коснулись ограждения, считался побежденным, а его лошадь и доспех переходили в собственность победителя. Если выбитый из седла рыцарь был не в состоянии встать на ноги, его сквайру разрешалось выбежать на арену и вытащить его с поля боя, но в этом случае он также терял лошадь и оружие. Бой должен закончиться, когда принц Иоанн бросит на землю свой жезл. Любой рыцарь, нарушивший эти правила, лишался своего оружия на месте.

Несмотря на все перечисленное, в подобном побоище все еще можно было получить травму, что не ускользнуло от Брайана де Буа-Гильберта, который намеревался основательно и точно вогнать свой боевой топор в череп белого рыцаря. Память об их схватке на турнире все еще была свежей, и он продолжал испытывать обжигающий стыд. Все, что относилось к белому рыцарю, приводило его в бешенство. Тот отказался продемонстрировать лицо и назваться; он однозначно показал себя саксонцем, объявив войну норманнским рыцарям, но чтобы саксонец одержал победу над норманнами… И, кроме всего прочего, он выбрал своей королевой еврейку, нанеся открытое оскорбление каждой норманнской даме, да и саксонским девкам тоже.

И все же, вопреки самому себе, Буа-Гильберт был вынужден признать, что от взгляда на еврейку у него перехватывало дыхание. Тамплиеры не давали обет безбрачия, в этом плане они были вполне либеральны. Буа-Гильберту был присущ здоровый сексуальный аппетит, и, еврейка или нет, эта женщина была лакомым кусочком. Отсутствие социального статуса делало ее довольно уязвимой и, несомненно, она об этом знала. Она отсутствовала на дневных гуляниях, оставив саксонскую девушку, Ровену, предводительствовать на своем месте, как она это сделала на банкете прошлой ночью. Либо еврейка решила не приходить, чтобы избежать каких-либо неловких ситуаций, либо кто-то поговорил с ней и объяснил, что ей не рады. Это раздражало Буа-Гильберта. С одной стороны, он злился на белого рыцаря за то, что тот оказал честь еврейке, а с другой он был рассержен ее отсутствием, поскольку из-за того, что ее не было рядом, шансы забраться ей между ног несколько снизились. Он был полон решимости выместить свое разочарование на человеке, который был его причиной.

Когда обе стороны заняли позиции, главный конюший прокричал Laissez aller! Проревели фанфары. Копья опустились, и обе стороны пронеслись друг к другу и столкнулись в центре ложбины с лязгом, который было слышно за милю. Последовал какофонический грохот, ад металла, бьющего о металл, когда рыцари мстительно рубили и молотили друг друга, подняв густое облако пыли, которое заволокло трибуны, добавив проклятия и кашель зрителей к общему гвалту.

Во время первой стычки немало рыцарей было выбито из седел, некоторые все еще лежали на поле боя, мертвые, раненые или просто оглушенные, – никто не узнает, пока оруженосцы их не спасут. Сквайрам действительно надо было обладать недюжинной храбростью, чтобы нырнуть в эту мясорубку. Большинство из них ждали, когда пыль немного уляжется, а ряды сражающихся поредеют. Другие рыцари поднялись на ноги и принялись лупить друг друга, определяя принадлежность к одной из сторон по издаваемым ими боевым кличам. Сторонники де ла Круа выкрикивали Tiens a ta foy! или «Отстаивай свою веру!», таким был девиз на щите красного рыцаря, в то время как приверженцы белого рыцаря, к великому изумлению принца Иоанна, были проинструктированы их капитаном кричать De par le roy! или «За короля!»

У Лукаса было меньше сложностей в рукопашной, чем у других рыцарей. Его найстиловый доспех позволял ему двигаться намного свободнее, в сравнении с остальными, а его шлем, пусть и поврежденный в стычке с де ла Круа, все еще отфильтровывал большую часть пыли. Пока рыцари вокруг него потели в своих доспехах, дыша пылью и рискуя заработать тепловой удар, Лукасу было относительно комфортно, да и вес не слишком ощущался. Раздавая удары мечом, он поймал себя на мысли, что рукопашная схватка была хорошей метафорой корпуса времени США. Солдаты с обеих сторон сражались, пока наблюдатели или, в данном случае, конюшие вели счет. И даже подсчет очков был рискованным делом в этом случае, как обнаружил один конюший, который увидел, как Филипп де Мальвуазен был прижат к ограждению своим противником. Конюший объявил Мальвуазена побежденным, и его обидчик отвернулся в поиске другой цели для единоборства, после чего Мальвуазен быстро воспользовался тем, что другой конный рыцарь закрыл его от трибун, чтобы поразить и конюшего, и победителя своей булавой.

В то время как зрители пытались следить за своими фаворитами, воздух заполнился пылью и кусочками срезанных со шлемов рыцарей плюмажей. Оглушающий звук металла о металл начал постепенно слабеть – руки устали, и количество соперников уменьшилось. Многие рыцари были объявлены конюшими «мертвыми», и они выбыли из состязания. Поле было практически усеяно мертвыми, умирающими и раненными мужчинами, там даже была лошадь или две, на ногах осталось стоять всего несколько участников. Сквайры начали рисковать выбегать на поле, чтобы оттащить павших патронов.

Буа-Гильберт, де ла Круа и Мальвуазен были последними оставшимися рыцарями на их стороне, в то время как с другой были белый рыцарь, Ательстан Конингсбургский и неизвестный рыцарь, одетый во все черное на черном, как уголь, жеребце. Его щит также был черным и без какой-либо эмблемы. Он не сыскал симпатий зрителей, которые наблюдали, как он уклонялся от боя, сражаясь только тогда, когда его атаковал другой рыцарь, и даже в этом случае вел себя пассивно и только защищался. Зрители освистали его, когда он просто сидел на своей лошади и смотрел, как Мальвуазен и де ла Круа втоптали Ательстана в землю, а затем вернулись, чтобы присоединиться к Буа-Гильберту в схватке с «безымянным дубом». Многие из смотревших обратились к Иоанну, криками призывая его бросить свой жезл и завершить состязание, поскольку было очевидно, что белый рыцарь потерпит поражение, а толпа ему сочувствовала. Им не хотелось, чтобы их фаворит превратился в кровавое месиво из-за численного превосходства, но Иоанн выжидал, наблюдая и улыбаясь.

– Обрати внимание на Буа-Гильберта, – сказал он Фиц-Урсу. – Тамплиер хочет свести счеты, готов побиться об заклад, что белый рыцарь не переживет этот день.

Действительно, тамплиер яростно напирал, изо всех сил нанося удары по белому рыцарю боевым топором, пока де ла Круа на коне и спешившийся Мальвуазен стояли рядом, чтобы его добить.

Лукас делал все возможное, чтобы парировать как можно больше ударов мечом. Они могли бить по найстилу до скончания света, оставляя на нем только поверхностные вмятины, но он старался сохранить видимость. Он видел, как де ла Круа и Мальвуазен объединились против Ательстана, когда рыцарь атаковал его верхом, а Мальвуазен стоял рядом в готовности завершить работу в тот момент, когда Ательстан свалится с лошади. Сейчас саксонец лежал без чувств, возможно, он был мертв – в нескольких ярдах от него. Теперь Мальвуазен стоял наготове, ожидая, когда Буа-Гильберт и де ла Круа выбьют его из седла, и он сможет сделать свой выстрел. Иоанн не намеревался останавливать состязание, пока он не растянется на поле во весь рост.

Именно в этот момент черный рыцарь сделал свой ход. Он пришпорил лошадь и поехал рядом с де ла Круа, нанеся тому удар в бок булавой. Красный рыцарь покатился по земле, ошеломленный как падением, так и ударом. После этого черный рыцарь спешился и пошел на Мальвуазена. Они встретились, булава против булавы, и черному рыцарю потребовалось лишь мгновение, чтобы забить Мальвуазена до беспамятства, используя свое преимущество в размерах и силе, он молотил противника, пока тот не упал, как камень. После этого черный рыцарь повернулся к де ла Круа, но, увидев, как Марсель оттаскивает красного рыцаря, взял поводья собственного коня и вывел его с поля боя под торжествующие крики саксонцев, которые, казалось, забыли о его нежелании помочь Ательстану.

Лукас остался с Буа-Гильбертом один на один.

– Умри, саксонская свинья, – орал Буа-Гильберт, нанося удары по Лукасу изо всех сил. Его охватило усиливающееся разочарование. Белый рыцарь парировал большинство его ударов, но некоторые из них прошли, и Буа-Гильберт просто не мог понять, почему у того все еще не идет кровь. В то время как вокруг них лежали рыцари, доспехи которых были разбиты и погнуты, как если бы они были сброшены с огромной высоты, на доспехе белого рыцаря не было видно ни одного серьезного повреждения. Это бесило.

Тем временем, Лукас начал уставать. Как победитель предыдущего дня, он проделал отличную работу, восстановив против себя каждого рыцаря противоположной стороны. В то время как у других была определенная возможность передохнуть, он постоянно оказывался у кого-то на пути, и ему не давали ни единой передышки. Превосходная броня позволила ему выжить и остаться невредимым, но он все еще ощущал последствия всех ударов, и он был измотан. Своевременное вмешательство черного рыцаря предоставило ему возможность покончить со всем этим, и он намеревался этим воспользоваться. У него был только один выстрел, но больше ему и не требовалось. Тамплиер явно вспотел от своих усилий, и это может сослужить хорошую службу. Он выждал, когда Буа-Гильберт откроется, и нанес ему непримечательный удар мечом. В то же мгновение он включил конденсатор, который разрядил 25 000 вольт с током в полампера через клинок в тело тамплиера.

Тамплиера охватил спазм, а его лошадь просто чудовищно испортила воздух. Лукас воспользовался моментом, чтобы снова нанести удар, хотя он сделал это больше для показухи, чем для чего-либо еще. Буа-Гильберт даже ничего не почувствовал. Он потерял сознание и сполз с лошади. В отвращении принц Иоанн швырнул свой жезл на землю.

Лукас, как и конденсатор, который он вынул из рукояти меча, был полностью истощен. Хотел бы он дать Буа-Гильберту смертельный разряд электричества, но он был рад довольствоваться и техническим нокаутом. Тому все еще предстояло играть свою роль. Поджаренный Буа-Гильберт с нею не справится. Произошедшее должно выглядеть результатом удара мечом, а не молнии. В то же время, он был благодарен за снаряжение, способное повысить его шансы на выживание. Солдату 2613 года было легко поддаться искушению ощутить превосходство по отношению к воину средних веков, поскольку даже самый маленький современный человек оказался бы на равных с самыми крупными рыцарями. Однако, при этом не принималось во внимание то, что это были люди, привыкшие к более суровому образу жизни, к более примитивным условиям и, разумеется, к тому, чтобы передвигаться в тяжелых доспехах. Эти мужчины были далеко не слабаками. Лукасу сильно досталось во время боя, и большую часть этих ударов нанес Буа-Гильберт.

Он предстал перед принцем Иоанном, который не был намерен назвать его чемпионом. Тот факт, что Лукас разобрался с лучшими рыцарями Иоанна, не говоря уже о том, что он сделал это во имя Ричарда, не заставил принца его полюбить. Иоанн настаивал на том, что белый рыцарь не победил бы Буа-Гильберта, если бы черный рыцарь не пришел ему на помощь. Поэтому почести заслужил черный рыцарь. Однако, когда прозвучал призыв привести черного рыцаря, того нигде не смогли отыскать. Иоанн призывал его трижды, и когда тот не появился, он с неохотой признал Лукаса чемпионом, после чего на трибунах поднялся рев восторга.

– Давай, Фиц-Урс, уйдем отсюда, – проворчал Иоанн. – Этот день сидит уже у меня в печенках.

– Но, сир, разве вы сегодня не достигли поставленной цели? – произнес Фиц-Урс. – Кажется людям все понравилось. Их целый день развлекали, чемпионом стал тот, кто им нравится, и если первоначально королевой турнира была выбрана еврейка, то, по крайней мере, ошибка была исправлена, и эту роль исполнила саксонская девушка Ровена. В целом – отличный день для саксонцев, который им надолго запомнится. Возможно, это сделает введение нового налога более приемлемым.

– А ведь верно, – сказал Иоанн, несколько смягчившись. – И все-таки не люблю я эти турниры. Трата людей. Этот стоил мне Фронт-де-Бефа.

– Все так, – сказал Фиц-Урс, – но и это можно обратить вам на пользу. Феод Айвенго, который вы отдали Фронт-де-Бефу, опять можно отдать достойному рыцарю. Могу я предложить Мориса Де Брейси? Он со своими вольными компаньонами будет служить вам усерднее, если его интересы совпадут с вашими.

Иоанн улыбнулся.

– Ты стоишь своего веса золотом для меня, Фиц-Урс. Прекрасное предложение. Теперь мне стало намного лучше. Что ж, так как этот безымянный рыцарь предоставил мне возможность отдать феод Де Брейси и таким образом укрепить нашу связь, будет правильным оказать ему почести в Эшби. Позаботься, чтобы он пришел. Не терпится увидеть его лицо. Да, и позови также этих саксонских мужланов, Седрика и Ательстана, раз уж они его так любят. Думаю, мы немного с ними поиграем, а заодно насладимся обществом прекрасной Ровены.

Лукас принял приглашение принца Иоанна. Было бы нецелесообразно ему отказать. Он чувствовал себя усталым и разбитым, но он уже пропустил один королевский банкет; пропустить этот означало нанести принцу оскорбление. К тому же это был подходящий момент утвердиться в его новой личности. Замок Эшби был собственностью Роджера де Куинси, графа Винчестера. Пока Куинси пропадал в крестовых походах, Иоанн использовал Эшби для собственных целей. Когда отсутствующие крестоносцы вернутся в свои владения, они найдут их конфискованными братом короля, который значительно укрепил свои позиции. Будет интересно взглянуть, как его прибытие повлияет на банкет.

Он знал, что земли Айвенго были переданы Фронт-де-Бефу. Теперь Иоанн явно намеревался передать вотчину другому подхалиму. Что он будет делать, когда Айвенго появится, чтобы заявить о своих правах? И, что важнее, что сделал бы в этой ситуации сам Айвенго? Лукас понимал, что его собственное положение становится несколько шатким. Эшби был ключом. Что бы не случилось, он был уверен, что это случится в Эшби.

Когда он подошел к своей палатке, Хукера нигде не было видно. Если повезет, подумал Лукас, то он раздобудет что-нибудь поесть. Он умирал от голода. Уставший и голодный, Лукас вошел в шатер.

Хукер лежал на земле лицом вниз. На деревянной кровати восседал черный рыцарь без шлема. Он улыбался.

– Король берет пешку, мистер Прист, – произнес он. – Ваш ход.

Пока Лукас нащупывал рукоять меча, черный рыцарь хихикнул и растворился в воздухе.

Лукас наклонился, чтобы осмотреть тело Хукера, когда услышал, как кто-то вошел в шатер и резко вдохнул. Проклиная себя за то, что его застали врасплох, он развернулся, ожидая нападения. Вместо этого он увидел Финна Дилейни и Бобби Джонсона. И капрала Хукера.

– Хукер!

Тот вдох сделал Хукер. Он стоял и смотрел свое мертвое тело остекленевшим взглядом. Его задушили проволокой из моноволокна, которая очень глубоко врезалась ему в горло.

– Иисусе, – прошептал Дилейни.

После того, как прошел первоначальный шок, Лукас понял. Что-то как-то пошло неправильно впереди. Ирвин узнал, кто они такие. Может, он знал с самого начала, где бы во времени это начало не находилось. Теперь он игрался с ними, и это была скверная игра. Где-то в не столь отдаленном будущем Ирвин убил Хукера, потом перенес его тело в прошлое/их настоящее, чтобы подразнить их знанием того, что он обо всем знает, и что они обречены на определенное будущее.

Хукера скрутило, он схватился за живот. Его вырвало. Дилейни обнял его и поддерживал, помогая сохранять равновесие, пока не прошли позывы.

– Что ж, думаю, это кранты, – сказал Бобби, как только Лукас рассказал ему, что случилось. – Мы проиграли еще до того, как получили шанс начать.

– Возможно, – проронил Дилейни. – А может быть и нет.

– Ты хочешь сказать, что, возможно, это не я там лежу? – сказал Хукер. Он пытался не смотреть на мертвое тело, но его глаза продолжали к нему возвращаться, как если бы труп его притягивал. Он пребывал в глубоком потрясении, и Лукас едва ли мог его в этом обвинить. Он не мог представить, какой будет его собственная реакция, если он столкнется со своим собственным трупом.

– Ну, это ты, ладно, – сказал Финн. – И должен признать, что ты не выглядишь слишком здоровым, но не обязательно все случится именно так.

– Ты хочешь мне сказать, – ответил Хукер, – что все это не реально?

Он показал на тело.

– Это реально, – сказал Финн. – Это реальный сценарий. Или, иными словами, это потенциальная реальность.

– Какого хера ты несешь? Я тут стою здесь и смотрю на то, как я умру!

Хукер был на грани полной истерии. Он едва собою владел. Дилейни взял его за плечи и усадил.

– Ладно. Расслабься. Сделай несколько глубоких вдохов. Я имею в виду, прямо сейчас, парень, сделай это! Давай же.

Хукер несколько раз сильно вдохнул и выдохнул, пока Дилейни стоял у него над душой.

– Вот так, не бойся смотреть на него, – сказал Финн. – Не позволяй ему сбить тебя с толку. Он хочет сбить тебя с толку. Вот почему он это сделал.

– Но ведь я же…

– Не говори ничего, просто глубоко дыши. Еще раз. Еще.

Сделав еще несколько вдохов, Хукер немного расслабился и кивнул.

– Теперь ты в порядке? Произнес Лукас.

Хукер ответил слабой улыбкой.

– Я не в полном порядке, – сказал он, – но, думаю, я справлюсь.

– Есть только один способ, с помощью которого мы когда-либо сможем пройти через все это, – сказал Дилейни, – и он заключается в том, чтобы действовать так, как будто ничто не реально в том, что касается будущего. Ничто. В том числе и это. Он кивнул головой в сторону трупа Хукера.

– По мне, так он определенно выглядит реально, – сказал Бобби.

– Ага, и это было реально, – сказал Дилейни. – Он был реальным, когда умер. Но в ту минуту, когда наш друг Голдблюм перенес его в прошлое, он перестал быть реальным и стал только потенциально реальным. Он посмотрел на Хукера. – Парень, возможно, ты на это купишься. А, может, и нет. Потому что, перенеся этот труп сюда в прошлое, Ирвин создал временной парадокс. К тому же, он об этом знает. Подумай об этом, прямо сейчас. Он не может знать все. Вероятно, он не в состоянии провалить все это задание, потому что, если бы он это мог, то почему мы прямо сейчас стоим здесь и обсуждаем это? Если бы он знал все, то смог бы расправиться с нами в любой момент.

– Ну, предположим, что он может, – сказал Бобби. – Что если он просто с нами играет? Обладая этой чертовой хроноплатой, он может вытворять все, что ему заблагорассудится. Он может расправиться с нами в любое время.

– Так почему он этого не делает? – сказал Финн. – Почему он этого не сделал?

– Может, он еще сделает, – сказал Бобби. – Черт, может он уже сделал. Возможно, он отправляется в прошлое, пока мы тут стоим. Может, он собирается прибыть в какую-то точку до настоящей и нас прикончить.

– Что тогда с нами будет? – сказал Хукер. – Если он появляется в прошлом час назад и убивает нас, что с нами случится сейчас? Как мы вообще можем здесь находиться, если он убил нас в прошлом?

– Не гони лошадей, – сказал Финн. – Не надо так нервничать. Это именно то, чего он добивается. Давайте обратимся к теории. Наша ситуация следующая: если предположить, что Ирвин возвращается в прошлое, в наше прошлое относительно того, где мы находимся именно в этот момент, тогда он может нас убить. Если он это делает, то течение времени будет нарушено и в нем образуется пропуск. У нас должно было быть прошлое, в котором нас не убили, иначе мы бы не здесь и сейчас не стояли. Точно так же должно быть потенциальное будущее, из которого Ирвин может вернуться в это время, чтобы все испортить. С точки зрения будущего, из которого мы прибыли, история не изменилась. По меньшей мере, она не изменилась до того момента, как мы отправились в этот период времени. Нам надо сохранить статус-кво, с которого мы стартовали. Ситуация такова, что с этого момента течение времени может измениться. Ирвин продемонстрировал нам потенциальное будущее, в котором Хукер был убит. Мы знаем, что абсолютного будущего не существует. Есть только бесконечное число возможных будущих. Должно существовать потенциальное будущее, в котором Хукер не знал, что умрет. Нам продемонстрировали эту очень реальную возможность. Таким образом Ирвин сумел нас сбить с толку, на что он и рассчитывал. Он также сумел нас предупредить.

– Ты имеешь в виду, что это все еще может произойти, – произнес Хукер.

– Может, – сказал Финн. – Но мы не знаем следующего: когда этот Хукер умер, – он показал на тело, – возможно, он не знал, что ему предстоит умереть. Что означает, что у этого Хукера могло вообще не быть возможности увидеть свой собственный труп.

– С другой стороны, возможно, он видел, – сказал Хукер. – Может, я видел.

– Так и есть, – сказал Финн. – Но точно мы этого не знаем. Поэтому у тебя прямо сейчас есть выбор, сынок. Ты можешь либо смириться с этой судьбой, – он указал на почти отделенную голову трупа, – либо можешь решить, что сделаешь все, что в твоих силах, чтобы этого не случилось. И это означает, что тебе надо быть очень осторожным.

Хукер сделал глубокий вдох и скрипнул зубами.

– Ага, – сказал он. – Но когда?

– У меня нет ответов на все вопросы, капрал.

– Спасибо.

– Серж, – сказал он Бобби, почему бы тебе не вывести парня наружу и немного с ним прогуляться? Его все еще пошатывает. Ну же, выведи его отсюда.

– Давай, Хукер, – сказал Бобби. – Пойдем глотнем свежего кислорода. Как-то здесь все сперто.

Он вывел Хукера из шатра. Финн стал на входе, наблюдая за ними.

– Они не могут нас сейчас слышать, так ведь? – тихо произнес Лукас.

Финн развернулся и покачал головой.

– Ты знаешь, что я собираюсь сказать, не так ли? – произнес Лукас.

– Ты про парадокс? – спросил Финн.

– Какой парадокс?

Финн мрачно кивнул.

– Этот труп не представляет собой парадокс, – произнес Лукас. – По крайней мере, пока. Ты заболтал пацана, Финн.

– Мне пришлось. У меня не было выбора. Ты же все понимаешь.

Лукас сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.

– Иисусе. Вот это жесть. Знаешь, что-то прозвучало неправильно, когда ты с ним разговаривал, но я так и не смог уловить, что именно. Я до сих пор не могу сказать, что понял все, что ты говорил, но так ведь я обычный пес-солдат. Как и ты, кстати. Или это не так? Похоже, ты прекрасно разбираешься в темпоральной механике, что странно даже для ветерана с твоим опытом.

– Я не подсадная утка на этом задании, если ты к этому ведешь, – сказал Финн. – Принимай меня таким, какой я есть. Я кадровый офицер, сынок. С огромной выслугой. Я рос в звании и опускался, словно йо-йо, в основном потому, что я не всегда играю по правилам, но…

– Но что?

– Да, есть одно «но», старшина. Я пошел в корпус добровольцем. На то не было особых причин. После сдачи тестов на пригодность я оказался в топовых трех процентах. Я все равно выбрал армию и отдал ей свое время.

– Что позволило тебе пройти квалификацию в школу корпуса рефери, – сказал Лукас.

Финн кивнул.

– Я прошел половину курса прежде, чем меня отсеяли, – сказал он. – Я не справился с эконополитическим управлением и арбитражем. Слишком для меня заумно. Ну, может быть, не слишком, но это не было тем, к чему я стремился. Впрочем, я справился с темпоральной физикой и трансисторической корректировкой и актуализацией.

– Чего должно было хватить, чтобы стать наблюдателем.

– Хватило, – сказал Финн, кивая. – Только мне это было не нужно. Ты можешь подумать, что я сошел с ума, но мне не хватало всего этого. Наблюдать – не участвовать, даже если там платят больше.

Лукас кивнул.

– Понимаю. Не могу сказать, что я поступил бы так же на твоем месте, но это не имеет значения. Имеет значение то, что ты ввел его в заблуждение. Ты заставил его думать, что мы все еще можем что-то сделать, чтобы проскочить эту хрень живыми. Только это не так, да?

– Не обязательно, – сказал Финн. – У нас все еще есть шанс. У нас есть. У Хукера, боюсь, нет ни малейшего шанса.

– Что-то я не вполне понимаю.

– Ладно, тогда по-быстрому, они могут вернуться в любую минуту. Время – это жидкость. Все, что ею не является, это наше субъективное отношение к времени. С этой точки зрения время словно река. Ты можешь взять, скажем, булыжник и уронить его в эту реку. Он создаст некоторые завихрения, которые рассеются, скажем, в двухстах ярдах ниже по течению. Для того, чтобы существенно изменить течение реки или расщепить время, тебе придется воспользоваться значительно более существенным фактором. Скажем, в каком-то месте отклонить реку и разделить ее.

Теперь представь, что ты – молекула воды. Твое отношение к этой реке сугубо субъективное и зависит от твоего положения относительно течения. Если ты двигаешься с водой до точки, за которой река была отклонена, до того, как она была отклонена, то это на тебя не повлияет. Однако, если бы я набрал из этой реки чашку воды, в которую бы угодила твоя маленькая молекула, и вылил бы тебя обратно в точку выше по течению от разделения, то это разделение могло бы на тебя повлиять.

– Значит, мы не можем быть атакованы в нашем абсолютном прошлом, – сказал Лукас. – Ирвин не может убить меня вчера, и рассчитывать, что это уничтожит меня здесь и сегодня.

– Все верно, – сказал Финн. – Ты не можешь выстрелить в точку, находящуюся на пять метров позади тарелочки, и рассчитывать, что она разлетится. Что с нами случилось, то уже случилось. Это абсолютно. Независимо от того, что Ирвин вытворяет в прошлом, это не повлияет на нас здесь и сейчас. Это повлияет на прошлое в той точке, где произойдет разделение течения времени. С этого момента будущее будет развиваться по совершенно другому сценарию, привязанному к тому моменту, когда течения времени в конце концов сольются. Ирвин может убить нас только в параллельном течении времени, если он попытается нас атаковать в нашем прошлом. Так что наша работа заключается в том, чтобы не позволять ему создавать параллельные течения времени. Если он сможет создать разделение, это повлияет на будущее. И это опасно. Та игра в русскую рулетку, о которой говорил реф. В этом отношении его судьба предопределена. Если нам удастся остановить Ирвина, если предположить, что настоящий Ричард Плантагенет еще жив, и мы сможем его найти, тогда у нас будет возможность вернуться в плюсовое время с Ирвином, оставив настоящего Ричарда на троне. В этом случае его нужно будет обработать, чтобы он забыл о вмешательстве Ирвина в его жизнь. Это запросто. Но тогда нам нужно будет вернуться к моменту сразу после отправки Ирвина в прошлое, чтобы не создавать парадокса в отношении нашего собственного опыта. Нам надо восстановить статус-кво нашей собственной истории. Тем не менее, вероятность такого варианта практически нулевая. Я готов поставить свою жизнь на то, что Ирвин убил настоящего Ричарда, чтобы улучшить свои шансы на успех. В этом случае мы должны убить Ирвина и позволить нашему рефери стать Ричардом и действовать таким образом, чтобы сохранить течение нашего времени. Во избежание образования парадокса ему предстоит умереть так, как умер Ричард.

– Так что нам делать с Хукером? – произнес Лукас.

– Хукер обречен, – сказал Дилейни. – У нас все еще есть шанс, потому что Ирвин не показал нам наши судьбы. Пока не показал. Он знает о Хукере. Он знает о тебе. Он может знать, а может и не знать обо мне и Джонсоне. Но тот факт, что нам представили труп Хукера, означает, что Хукер должен умереть, потому что если он выживет после того момента, когда Ирвин его убил, предполагая, что его убил именно Ирвин, то это будет означать, что он никогда не умирал и его не переносили в это время. Что он никогда не видел свое мертвое тело. И это изменит то, что с ним произошло. Это образует парадокс, и мы, так получается, разделим течение времени. Нам придется позаботиться о том, чтобы Хукер был убит с помощью удавки.

– Но нам не известно, когда это должно произойти, – сказал Лукас.

– Верно, мы не знаем. Если нам повезет, мы не сможем этого предотвратить.

– Повезет?

– Если сравнивать с альтернативой, то да.

– Какой альтернативой?

– Ну, есть вероятность того, что для предотвращения парадокса нам придется убить нас самих. И в этом случае… кто из нас вызовется добровольцем?