Глава 2

Ей снился лес. Высоченные сосны, осины с необъятными стволами, разлапистый папоротник, непроходимые заросли дикой малины. Таким он виделся в детстве. Когда ты маленький, все кажется масштабным. Но не страшным. Оля не боялась леса. Она вообще не была трусихой. Темнота? В ней приятная загадка. Привидения? Вот бы увидеть хоть одно. Крысы, змеи? Милые создания и очень умные…

По лесу Ольга ходила с Богданом. Он был избит. По лицу кровь струилась. И они искали подорожник, чтобы приложить ко лбу. Так было и в жизни. Оля регулярно лечила друга и только народными средствами. А она знала все полезные свойства растений. Изучала энциклопедию (читать она научилась в три), потом выискивала лечебные растения. А что оставалось, если Богдан отказывался от помощи взрослых?

Их дружба самой Оле сейчас казалась странной. Совсем крохи, но какие-то очень взрослые. Она всегда ощущала себя личностью зрелой. Как осознала себя, так это и произошло. Богдан же так много страдал, что опередил сверстников в эмоциональном развитии. Те носились дурачками по детским площадкам садиков, лепили куличики, плакали, упав и разбив нос, а он умудрялся терпеть боль, прятать корки, чтобы было что погрызть, когда живот сводит от голода, выбираться из заточения и… Видеть хорошее в окружающем мире! Любить лес, птичек, ящерок. Уметь смеяться. Находить в себе силы помогать животным: он подобрал раненого щенка, но так как не мог его взять к себе (мать бы добила), то принес Оле. И пес тот двенадцать лет прожил у бабушки, став ее любимцем.

Встав с кровати, Оля проследовала в ванную. Приняла контрастный душ. Она делала это редко, потому что не любила перепады температур, но что бодрит лучше, чем он? Разве что кофе, принятый после. Ольга была вялой. Она тревожно спала, а еще ощущала легкое недомогание. Побаливала голова и першило в горле. Простыла вчера, что ли?

Она вместо кофе сделала себе чаю с медом. Добавила бы бальзама, да он кончился. Зазвонил телефон. Ольга взяла его и увидела на экране незнакомый номер.

– Алло.

– Привет, Оля. Это Леша.

– О, доброе утро, – он взял ее телефон вчера.

– Надеюсь, не разбудил?

– Нет, я давно встала.

– Какие у тебя планы на день?

– Хотела навестить маму, немного прибраться.

– Если найдешь немного свободного времени, я хотел бы попросить уделить его мне.

– Дай угадаю, ты хочешь, чтоб я тебе показала барак, в котором жил Богдан с матерью?

– Какая ты проницательная.

– Я поняла, что тебя зацепила его история. Хорошо, я могу через час с тобой встретиться. Подъедешь?

– Да, скидывай адрес.

Допив чай, Оля пошла собираться. Хорошо, что она не относилась к числу тех женщин, которые перед встречей с мужчинами долго приводили себя в порядок: красились, укладывали волосы, выбирали одежду. Она чуть припудривалась, распускала или забирала волосы, натягивала джинсы и какую-нибудь кофту. Покупала те, что не мнутся, потому что терпеть не могла гладить, как и выглядеть неопрятно. Не то чтобы она не наряжалась. Бывало и такое. Но по каким-то торжественным датам. У нее имелись платья, туфли на каблуках. И когда она была при параде, то выглядела как звезда. Подруга Виола не понимала, почему Оля не прихорашивается ежедневно. Немного стараний, и у ног Михеевой будет лежать весь мир.

– Ты должна сверкать, Михей! – так она ее называла. – Ослеплять всех неземной красотой.

– Зачем?

– Ты же звезда. Такие бабы, как ты, рождаются раз в сто лет. Но у тебя что-то с самооценкой, и ты целенаправленно сливаешься с серой массой.

– С тобой многие поспорят. Считается, что у меня мания величия.

– Горе у тебя… От ума.

– Вилка, – так уже Оля называла подругу. – Ты сама не любитель эффектных выходов в люди.

– Потому что мне ничего не поможет: ни косметика, ни шикарная одежда. Я дурнушка. И для таких, как я, ум – это спасение. А тебе бы немного деградировать. И распушить перья. Глядишь, замуж возьмут.

Сама Виола была счастлива в браке. Отличный муж, умница-сынок. На подходе дочка. Вышла замуж, учась в универе. За сокурсника, красавца, пользующегося популярностью у девушек. Никто и подумать не мог, что он выберет невзрачную Виолу, белобрысую, конопатую, тощую. За ним такие девахи бегали! Но парень остановился на Вилке, потому что только она видела красоту его души, а не оболочки. Тогда-то и сам понял, что она важнее всего, и полюбил белобрысую, конопатую, тощую сокурсницу.

…Алексей подъехал к дому ровно через час. Оля вышла.

В машине Раевский был один.

– А где твой друг? – спросила она.

– У Аленушки в гостях.

– Со вчерашнего дня?

– Нет, проводил, вернулся. Друг мой романтик, и если девушка ему нравится, он ведет себя по-джентльменски, очень внимательно. Поутру нарвал букет, вспомнил, что конфеты вчера купили, а так и не открыли коробку, потащил презент Аленушке.

– Молодец какой. И как вам спалось?

– Мне тревожно. Забывался на полчаса и вскакивал. То мне клопы мерещились, то крысы. Мешали запахи, звуки. Было холодно. И сны какие-то дурацкие одолевали. Проснулся ни свет ни заря и стал ждать десяти утра, чтобы тебе позвонить – раньше неприлично.

– А что тебе снилось?

– Барак. Подпол. Лаз, через который я выбираюсь на улицу и вижу высокие сосны вдалеке. История твоя, как ты верно заметила, взволновала меня. – Он притормозил у развилки, спросил, куда ехать.

Оля указала. Затем проговорила:

– Богдана запирали в подполе. И он выбирался через лаз, что прорыл сам.

– Четырехлетний малыш?

– Барак был в ужасном состоянии, он прогнил, просел. В подпол заливалась вода, она размыла землю. Он смог ее расковырять.

– Что же это за тварь такая, что оставляет сына, как крысенка, в стылой, влажной яме?

– Пьяница, наркоманка и, скорее всего, психически ненормальная… тварь, да… даже не буду спорить.

– А соседи? Почему молчали? Надо было в органы опеки звонить, писать.

– Леша, ты как будто с другой планеты свалился. До сих пор с кем-то из детей такое случается, а дело происходило в середине девяностых, когда в стране полный бардак был…

– Тогда тумаков надавать ей.

– Богдан не жаловался, не плакал, не кричал. Он терпел. И соседи не знали, что происходит.

– Или делали вид? – Леша разнервничался. У него вспотели ладони. – Ты думаешь, я – это он?

– Похож. И внешне, и энергетически. В тебе доброта. А еще сила и слабость пятьдесят на пятьдесят. Ты сбалансирован.

– Так не бывает. Человек либо силен, либо слаб.

– Глупости. Все мы двойственны. Я, например, умная дура. А все комики в жизни грустные. Да абсолютные злодеи есть только в комиксах и кино.

– Ладно, это все философия. Давай вернемся к главному. Я – это он?

– Ты же Алексей Раевский.

– Да. Но я себя не помню до пяти лет. Мама говорила, что я был очень болезненным и она со мной из больниц не вылезала. На моем теле много шрамов. И они остались после операций. Маленькие на месте удаленных фурункулов.

– А этот, – Оля тронула его за бровь, – откуда взялся?

– Это я просто упал на прогулке и ударился о бордюр или, как говорят в Питере, поребрик. А как он появился у Богдана?

– Его заперли в подполе, чтобы не мешал гульбанить. Погода стояла дождливая. Там холодно и влажно. Мальчик стащил спички, чтобы развести костерок и хоть как-то согреться. Олеся решила, что он собирается поджечь дом, как ее бабка, и избила его ремнем с пряжкой. Попала и по лицу. После чего оставила в подполе. Он выбрался, и мы пошли искать подорожник, чтобы остановить кровь.

– Мы правильно едем?

– Да. За последней пятиэтажкой сверни налево.

Он так и сделал. И увидел частные дома, а за ними лес.

– Твоя бабушка еще жива?

– Увы, умерла четыре года назад. Дом мне оставила, я продала его и купила квартиру, в которой живу. Вон он, кстати, с красной трубой. А барак за ним. Он и еще два.

Но Леша уже и сам видел эти убогие строения из почерневших досок. Обитаемым было только одно, крайнее. Второе смотрело на дорогу пустыми глазницами окон. Третье же почти развалилось, на нем не было крыши, а один угол будто стек в огромную яму. Очевидно, барак был построен на месте карстового провала.

– Богдан жил тут? – спросил Леша. Оля кивнула. – В угловой квартире?

– В одной из двух ее комнат.

– У него была отдельная?..

– Нет. Олесе выделило жилье государство, она не платила за него, и ей подселили соседку. Они воевали, друг у друга мужиков уводили.

– Тебе об этом Богдан рассказывал?

– Нет, жильцы барака судачили. Когда мой друг пропал, я тут постоянно крутилась и слышала сплетни.

Раевский припарковался у завалившегося в палисадник забора среднего барака. Выбрался из машины. Оля чуть позже – никак не могла отстегнуть ремень. Пока она возилась, Леша успел дойти до второго подъезда крайнего барака. Встав перед дверным проемом, опустил голову. Оля подумала, что он что-то увидел под ногами. Но когда подошла к Алексею, оказалось, что его глаза закрыты.

– Я помню это место, – сдавленно проговорил он. – И запах…

Оля повела носом.

– Кошачьей мочи?

– Гнилой картошки.

Его она не уловила. А Леша продолжил:

– В подполе был сундук для овощей. В нем она хранилась. Но недолго, потому что из-за влажности начинала прорастать и портиться… – Он открыл глаза и зашагал к проему.

Зашел в барак. Доски пола под ним заскрипели. А одна треснула. Но Алексея это не остановило. Он двинулся дальше, пока не достиг единственной уцелевшей двери.

– Богдан не тут жил, – сказала Оля.

– Знаю. Но там кто-то есть. – И постучал.

За дверью тишина.

– Нет там никого, – не смолчала Оля.

– Есть.

– С чего ты взял?

– Пахнет супом из консервов в томате. Оттуда, – и указал на дверь.

– Если бы какой-то бомж захотел найти приют, он занял бы одну из квартир соседнего барака. Он в лучшем состоянии.

Леша мотнул головой и снова постучал. Уже громче.

– Эй, откройте! – крикнул он. – Если этого не сделаете, гуманитарная помощь в размере пяти тысяч рублей пойдет кому-то другому!

И тут свершилось чудо, дверь распахнулась.

На пороге стоял дед. Седой и сгорбленный.

– Здравствуйте, – поприветствовал его Леша.

– Деньги давай. – Дед выпростал сухую ладошку, покрытую болячками.

– Как вас зовут?

– Дядей Васей.

– Точно, – закивал головой Раевский.

Оля не понимала, что происходит.

– Дядя Вася дом покрасит?

– И побелит, – улыбнулся беззубым ртом старик. – Знаешь меня?

– Вы работали маляром.

– Тридцать пять лет. И как они со мной поступили? Оболгали! Краску я крал, говорили они…

– Кто – они? – задала вопрос Оля, но он не был услышан.

– Уволили. Дали копеечную пенсию. Еще и без жилья оставили!

– Вас не переселили? – это уже Леша обратился к дяде Васе. И получил ответ:

– В дом инвалидов отправили. Но я сбежал. – И с вызовом: – Где мои деньги?

– При мне. Я вам их выдам. Но чуть позже. Мы можем зайти?

– Я пущу. Только вы в своем собесе не говорите, что нашли меня тут.

– Мы не оттуда.

– Да? Тогда деньги кто прислал?

– Профсоюз маляров.

– Значит, меня помнят?

– И ценят.

Старик посторонился, и Леша занес ногу над порогом, но Оля схватила его за руку.

– Ты разве не видишь, что старик совсем сбрендил? – торопливо прошептала она.

– Он всегда с приветом был, – ответили ей.

– И зачем нам к нему?

– Я принес гуманитарную помощь заслуженному маляру. Разве не понятно?

Ольга сразу отпустила его руку. Тоже ненормальный? С виду, конечно, не скажешь, но мало ли…

– Дядя Вася жил здесь, – хмыкнул Леша, будто прочитав ее мысли. – В этой самой квартире. Я хочу расспросить его о прошлом.

Комната оказалась довольно чистой. В углу стоял веник. Значит, старик убирался. Окно забито фанерой, из мебели только диван и два табурета. На одном стоит керосинка. На ней котелок. В нем бурлит оранжевая жидкость.

– Суп варю, – пояснил дядя Вася. – Рыбный.

– Из кильки в томате?

– Дешево и вкусно.

– Полностью с вами согласен. Еще эти консервы с перловкой хороши.

– Да. И просто с хлебом.

– Корочку в подливку макнуть – ум отъешь.

– А ты, парень, соображаешь. Будешь суп?

– Не откажусь.

– Только давай сначала деньги. А то наешься, забудешь.

Какой предприимчивый дурачок, подумалось Оле. Она его не помнила. Что странно, ведь дети обычно в первую очередь замечают чудиков.

Раевский достал из кошелька пять тысячных купюр и протянул старику.

– Не жирно ему будет? – не сдержалась Оля.

– Я бы дал больше, но это вся наличка. Дядя Вася подкармливал меня в детстве. У него килька ящиками стояла. Деньгами не платили, только дешевыми продуктами. Да еще гуманитарную помощь выделяли: американцы присылали всякую дрянь, и наборы раздавали бюджетникам, малоимущим… – Он резко замолчал. – Откуда я это знаю?

– Вывод очевиден.

– Даже если я Богдан, то почему в моей памяти задержались такие незначительные вещи, а важные испарились?

– Они заблокированы твоим подсознанием.

– Как страшные? Хорошо, допускаю. Но почему тогда я не помню девочку Олю, с которой гулял по лесу и ловил ящериц?

– Скорее всего, подсознание оставило приятно-нейтральные. К сожалению, я не сильна в психологии. Нужно со специалистом посоветоваться.

Пока они переговаривались, дядя Вася пересчитывал деньги. Он сделал это не раз или два, а пять. Не верил своему счастью? Для человека, питающегося консервами за шестьдесят рублей и перловкой за сорок, это целое состояние. Но даже сто рублей на день ему нужно было где-то добывать. Если старик сбежал из дома инвалидов, то остался совсем без денег, ведь его пенсия перечислялась туда.

– Суп выкипает, – заметил Леша.

– Ой, забыл… – Старик свернул деньги и убрал в карман штанов. – Сейчас есть будем. Вы садитесь, – и указал на диван.

Раевский плюхнулся на него, а Оля не стала. Вдруг там клопы? Уж лучше постоять.

Дядя Вася разлил суп по двум мискам. Помятым, побитым. На помойке подобрал, не иначе. Ольга думала, Алексей не будет из такой посуды есть, но он не побрезговал. Погрузил кривую алюминиевую ложку в варево, подул на него, затем отправил в рот.

– Прекрасный вкус детства, – причмокнул он.

– Подожди, хлебушка дам. – Дядя Вася взял с подоконника пакет, в котором лежала горбушка ржаного. Он едва разломил ее, такая она была черствая.

Леша с благодарностью принял краюху и макнул в бульон. Старик проделал то же самое и, отправив хлеб в рот, спросил:

– А ты не Барашка ли?

– Кто?

– Мальчишка, что жил в квартире напротив. Мы с ним частенько так ужинали. Я суп варю, он со своими корками приходит. У меня свежий хлеб имелся, но я не хотел мальца обижать. Он единственное, что было, к столу приносил.

– Почему Барашка? – поинтересовалась Оля.

– Его мать Богдашкой называла. Он плохо выговаривал буквы и выходило как Барашка.

– А что, похож мой спутник на того мальца?

– Ест так же.

– А внешне?

– Черт его знает. Не помню, каким Барашек был. Но не кудрявым. Волосы торчали.

И принялся жадно есть. Леша от него не отставал. Оля диву на него давалась. Вчера, пока трижды тарелку не протер, куска в нее не положил. И овощи придирчиво осматривал перед тем, как в рот отправить. Сейчас же уплетал сомнительное варево из помойной посуды.

– А что с ним случилось, помните?

– Пропал вместе с матерью, – ответил дядя Вася, и из его рта выпал непрожеванный рыбий хвостик. – Я понял, что давно не видел Барашка, пошел проведать, а в квартире никого. Ни Олеськи с сыном, ни Люськи-соседки, ни их общего хахаля.

– Дальнобойщика?

– Наверное. Он бывал наездами тут. Ночевал ночь, другую, потом пропадал на неделю. Я бы о нем и не знал, если бы бабы за него не дрались. Олеська привела, а Люська пыталась отбить. В итоге водила жил с одной, бегал к другой.

– Люська одна жила?

– Да.

– А выглядела как?

– По сравнению с Олеськой хорошо. Без ожогов и проплешин.

– Почему тогда водила к ней не ушел?

– Кто его знает, – пожал худыми плечами старик. В кастрюле оставалось еще варево, он долил его себе, Леша жестом отказался от добавки. – Я не вникал в их «Санта-Барбару». Мальца жаль было. Добрый был, а умный какой! Бывало, сидим, едим, а он мне истории рассказывает об ученых или художниках. Еще считать умел. И это в четыре года! А уж в пять умножал. И никто Барашка этому не учил.

Он так связно говорил, что Оля забыла о том, что мужчина не в себе. Но просветление резко сменилось вспышкой неадекватного поведения:

– Вы кто такие? – вскричал он, вскочив. Миска с недоеденным супом упала на пол. Жижа растеклась по нему, но дядя Вася не заметил, сделал шаг вперед, вступил в лужу. – Забрать меня хотите? А вот фиг вам! – И швырнул в Олю ложку. Благо она смогла увернуться.

– Дядя Вась, дом покрась, – проговорил Алексей.

– Чего? – взревел тот.

– Задания для тебя есть. Профсоюз маляров послал нас не только для того, чтоб передать тебе гуманитарную помощь.

– Какую?

– В кармане у тебя пять тысяч. Ты получил их. Проверь.

Старик сунул руку в карман и достал из него пять купюр.

– Да, получил…

– Вот! А еще для тебя есть работа. В «Лире» дом облупился. Его нужно привести в порядок. Возьмешься?

– Могу, – выпятил морщинистую нижнюю губу старик. – Но материалы с заказчика. У меня сейчас ничего нет. И гонорар.

– Понятное дело. Спасибо за суп. Мы с тобой свяжемся.

– А как? У меня ж телефона нет.

– Приедем. Ты ж никуда не денешься?

– Не. Выхожу на полчаса, за водой и едой. И снова сюда.

– Тогда жди.

И, похлопав старика по плечу, зашагал к выходу. Оля следом.

Когда они покинули барак, она выдохнула:

– Наконец-то! Мне там было не по себе.

– Серьезно? А я чувствовал себя комфортно. Что странно.

– Да уж. Ты ел из помойной миски.

– Ты удивишься, узнав, что у меня аллергия на кучу продуктов и астма. Однако со вчерашнего дня я не выпил ни одной таблетки и не воспользовался баллончиком.

– Чудеса?

– Не иначе.

Они направились к машине. Леша, играя ключами, о чем-то напряженно думал.

– Не переживай, дядя Вася о тебе уже забыл.

– О чем ты?

– Ты пообещал ему трудоустройство.

– Я найму его красить дачу. Куплю все, что нужно, заплачу за работу, это не проблема.

– Он ненормальный, Леша. Если не спалит дом, то так его отреставрирует, что придется переделывать.

– Барак цел, так что о пожарах можем не беспокоиться. А уж если чудно накрасит, так не страшно.

– Зачем тебе связываться с ним?

– Помочь хочу.

– Как когда-то он тебе?

– Мне или не мне, не важно. Мы ведь не узнаем сейчас, я от рождения Леша или меня усыновили добрые люди и до пяти лет я был Богданом.

– Можем попытаться.

Леша остановился. Посмотрел на Михееву напряженно, даже сердито.

– Есть человек, который может знать, что произошло с Олесей.

– Он такой же маргинал, как и она?

– Как раз напротив. Исключительно достойный человек. Заводи машину, а я ему пока позвоню.